***
В строгих стенах храма, подымаясь к высоким сводам, тонули всхлипы и надрывный кашель. Велерад не соврал, приткнуться было почти негде: от самого притвора до клиросов на тюках грязных тряпок и соломе лежали болезные, еле дышавшие люди. Над ними, заботливо склонившись, хлопотали жрицы. Славословием и заговорами пытались уменьшить чужую муку. В конце залы, в горнем месте, преклонив колени перед тройной статуей богини, молились молодые жрички. Геральт поглядел на изваяние — на постаменте спина к спине возвышались три девы с разведёнными в стороны дланями. На высеченных из гранита лицах сквозили безмолвные благосердие и сострадание. Из врезанных в холодный камень храма витражей на статую, раскрашивая пёстрым кружевом, струился поток разноцветных лучей. — У меня никогда не ладилось со жрицами, — потоптавшись на пороге, неподобающе громко брякнул Лютик: — Как-то встретилась мне привратница: очаровательная блондиночка с огромной косой аж до самой попки, какую грех не ущипнуть… ну, я и ущипнул. Так их настоятельница, эта сучья бестия, чуть кости мне не изломала! — Прекрасный момент, чтобы обсудить облапанных тобою девок, — протянул Геральт, замечая косые взгляды служительниц Мелитэле. — Браво, Лютик, ты превзошёл себя. Однако, отделяясь от толпы взбудораженных вещуний и лекарок, к ним робко подошла юная особа в длиннополой узкой мантии, покрытая косынкой. Из-под ткани проступала неоформившаяся, почти детская фигура: острые плечики, маленькие грудки. Светлые наивные глаза на обрамлённом платком угловатом лице казались бездонными. — Геральт? Геральт из Ривии? — тихо спросила та, получив в ответ кивок. — Я встречала вас в элландерском храме Мелитэле. — Ты была послушницей Нэннеке? — ведьмак не узнал подошедшей. Он, хоть и часто заезжал к настоятельнице — женщине, практически заменившей ему мать, почти не помнил окружавших её лиц. Девица сжалась и потупилась, не нашлась, что ответить. Лютик, щепетильный во всём, что касалось слабого пола, вышагнул вперёд и скользнул ладонью за сведённые лопатки, нежно обводя хрупкое плечико. — Не знаю, как возможно забыть такого ангела! — заливая краской девичьи щёчки, пылко заявил менестрель. — Не обижайтесь, барышня. Геральт иногда ведёт себя как полнейший чурбан, но лишь оттого, что обеспокоен своей миссией. Мы здесь по важному делу. — Я могу помочь? — её заворожила лазурь чужих глаз. — Мы хотим осмотреть кого-нибудь из раненых, — оттаскивая Лютика от стушевавшейся вещуньи, буркнул ведьмак. — Кого-то, на ком остались отметины зубов чудовища. — Но больным нужен покой… — едва ли не беззвучно пролепетала девушка. — Прошу вас, — приложив руку к груди, снова произнёс поэт. — Иначе ночные нападения не остановить. Она застенчиво подняла взор к хлыщеватому бесстыдному лицу, покупаясь на сердечные, полные страсти просьбы. Шёпотом сказала идти за ней и невесомым, лёгким шагом, словно боялась растревожить недужных, отвела их в угол одного из клиросов. Там, на охапке соломы, скрючившись, лежал работяга в промасленной серой робе. Веки были плотно смежены, а из груди при каждом вздохе со свистом вырывался воздух. Геральт опустился у одра несчастного и перевернул того на спину. На шее, ближе к челюсти, в бледной сероватой коже проступали рваные глубокие лунки от зубов. Ведьмак осторожно прикоснулся и оттянул податливую кожу, внимательно рассматривая нетопыринную метку. Эти раны принесли намного больше, чем короткий разговор с ипатом, однако Геральт желал убедиться. — Он что-нибудь говорил, когда его принесли? — спросил мужчина у вещуньи. — Нет… — она мотнула своей кукольной головкой. — Разве что в бреду бормотал о каких-то кошмарах. — Узнаю работу альпа, — рассуждая вслух, пробубнил ведьмак. — Эти твари любят впрыснуть жертве своей слюны, усыпить или нагнать кошмаров, — он поднялся и слегка склонил голову, будто бы благодаря девицу: — Этого достаточно. Больше мы никого не потревожим. — Вашей богине повезло, что под её крылом обитают такие ангелы, — Лютик, не сдержавшись, напоследок пустил по юному лицу новую волну пунцовой краски. Покинув храм, скорее для проформы, чем из надобности, Волк опросил трусоватую стражу. Рассказы были скомканные, путанные. Прослеживалось в оных лишь одно — альп ловко избегал вооружённых людей. Когда и эти разговоры стали бесполезны, ведьмак вернулся в комнату таверны и глубоко задумался. Лютик, в свою очередь, заметив, что белоголовый хмурит брови, тут же допытался до причин. Ведьмак отозвался не сразу, было видно — обдумывает, что ответить. — Это не какой-то сраный нетопырь-переросток, — в конце концов, прервав безмолвие, скрежетнул зубами Геральт: — Наша тварь прекрасно чувствует, если ей грозит опасность, а ведьмака учует и подавно. В огромной, мать его, столице изловить её будет непросто — на то, чтобы прижать паскуду, может уйти не одна неделя. Однако менестрель не поддался на эту речь. Лютик, временами наивный, идиотом всё же не был. Он понимал, какие трудности волнуют ведьмака на самом деле: наверняка тот ищет способ одолеть противника, не подвергая риску компаньона. — Есть у меня одна идейка, — задетый тем, что его держат за обузу, подал голос бард. — Но тебе она не понравится. — Говори. — Эта тварь ведь нападает на беззащитных бедолаг, которые по дурости выбрались на улицу в ночное время? Так? — Геральт подтвердил кивком, заранее встревоженный ходом их беседы, но Лютик продолжил: — Я могу исполнить роль праздного гуляки, а ты выбежишь из-за угла, когда запахнет жареным. — Исключено, — обрубил Геральт. — Да послушай ты… Но Геральт слушать не желал. Он поднялся с кровати, напирая на поэта: “Даже, сука, не думай в этом направлении. Тебе одного раза мало? Снова на рожон лезешь?”. Пусть он и не повысил голоса, за ровной интонацией угадывалась буря. — И что, собираешься ловить её до посинения?! — огрызнулся менестрель. — Лучше уж так, — Волк втиснул упрямца в стену. Крепко сжал, навис, вцепился одурелыми глазами. Лютик, привычный к его неистовому взгляду и гневным выплескам, сейчас, однако, ощутил, как тело пробирает дрожь. Желание спорить быстро иссякло. Он прекратил упираться и притих в ведьмачьей хватке.***
Между тем город обымала ночь. Из-за тёмных нависших над Вызимой туч выплыл яркий диск луны. Со звоном комендантского колокола с улиц исчезли последние прохожие. Всё затихло. Только изредка доносилась ругань караульных, отчитывавших всякого, кто ослушался указа. Если же при незадачливых гуляках не находилось даже факела, волокли их в городскую тюрьму. Геральт, полностью экипированный, неподвижно сидел на полу с прикрытыми глазами — снадобье из чемерицы, дурмана, боярышника и молочая набирало силу, до предела обострив ведьмачьи чувства. Вплоть до того, что слух улавливал скребущихся в подвальных половицах крыс. Бард с тревогой наблюдал, как в слабом отблеске свечи покрывается смертельной бледностью будто бы обсыпанный плотным слоем пудры профиль друга. Поначалу ровное дыхание постепенно становилось рваным, хриплым, а затем совсем остановилось. — Геральт? — с тревогой позвал менестрель. Белый Волк открыл глаза — радужки напоминали затмение. Широкий чёрный зрачок сейчас лишь по бокам был окаймлён привычным золотом. — Ты ведь видел уже, какой эффект оказывают зелья. Так и будешь удивляться каждый раз? — пробрюзжал белоголовый. Менестрель непонятливо уставился на компаньона. С заострёнными до предела рефлексами ускорилась и речь мужчины, сливаясь в резкий, неразборчивый ком звуков. Ведьмак это понял, повторил всё то же самое, стараясь медленней ворочать языком. — Я, наверное, никогда не перестану беспокоиться, — уловив теперь слова, усмехнулся Лютик. — Ты ведь даже не дышал! Как на это можно реагир… — Тс-с, — шикнул Геральт, подрываясь к окну. Через него был виден лишь глухой задворок, но ведьмак скорее не смотрел, а слушал. Менестрель приблизился за ним, однако в полуночной мгле различил надрывный лай собак и шёпот ветра. Больше ничего. В голове беловолосого же ясно отдавались каждый шаг и сбивчивое шумное дыхание запоздалого прохожего. Чуть позади шлёпали босыми стопами по мостовым. Ведьмак усмехнулся: бруксы и альпы, в отличие от тупоумных низших собратьев, обладали изысканной жестокостью. Если им хотелось, игрались с жертвой, насылали ей кошмары или же, как сейчас, загоняли в угол. Геральт не торопился выручить несчастного, выжидал, когда его загонят в закоулки. Двор, где он намеревался разобраться с альпом, был достаточно узким. Здесь, даже в пылу битвы, Волк не сможет далеко уйти от менестреля. Между тем гомон только нарастал. Теперь и Лютик расслышал стоны бегущего. Вскоре показались две фигуры: тучный мужик с трудом переставлял короткими ногами, стараясь оторваться от ужасной твари, позади неслась сама нетопырица, развевая по ночному ветру густую копну огненно-рыжих волос. Оказавшись в тупике, она в два скачка настигла беглеца. Рванула на себя, с нечеловечьей силой вжала в землю и с громким хрустом вгрызлась в шею. Толстяк сначала завопил, но постепенно этот вопль превратился в жалкое блеяние. Белый Волк обождал ещё немного, убеждаясь в том, что альп всецело поглощён своей добычей. “Лучшего момента не придумаешь”, — решил про себя Геральт, по-кошачьи заскакивая на оконную раму. Он слегка обернулся к поэту и бросил короткое: “Жди у окна”, а после соскочил на запылённую землю. Рунный клинок блеснул в блеклом свете месяца, со свистом описал в воздухе круг и замер, направленный концом на бестию. Альп тотчас оставил мёртвую тушку и рывком развернулся к ведьмаку. В нынешнем обличие нетопырица походила на рыжеволосую нагую деву, только из-под алых губ выступали краешки клыков, по подбородку и у рта растянулся след от крови жертвы, да склера глаз отдавала яркой сангиной. Однако через миг существо протяжно рявкнуло и с хрустом, будто бы ломая себе кости, выгнулось всем телом. Нежно-матовую кожу затянуло грязной серостью, по груди, рукам и бёдрам полезли мерзкие мясистые нарывы, а милое личико расползлось в отвратительную рожу. Разрывая уголки губ, распахнулась широкая пасть, заполненная острыми, как иглы, зубами, глаза же запылали фосфоресцирующим красным блеском. Изменения произошли за считанные мгновения до того, как Геральт сделал резкий выпад. Нетопырь ещё быстрей, чем прежде, оттолкнулся от земли, совершил невероятной высоты прыжок. Пусть, в отличие от брукс, альпы не имели перепончатых широких крыльев, это восполняли скорость и подвижность. Взмахнув кистями, она выпустила подобные лезвию когти и бросилась на ведьмака. Геральт как волчок извернулся в полупируэте, пресекая резкую атаку. Когти лязгнули о серебро, и нетопырица отскочила в сторону. Он сделал резвый шаг назад, всматриваясь в тварь неотрывным взглядом, словно становясь зеркальным отражением, словно слился с ней повадками и мыслями, считывая каждое движение. Эликсир позволил действовать на равных, поспевать за сериями быстрых, как молния, атак. Альп полоснул по воздуху когтями, ведьмак скользнул на землю, уплывая от смертельного удара. Затем поднялся, вскакивая будто чёрт из табакерки, отточенным движением пресёк ещё один удар и снова отскочил, крепче перехватывая рукоять меча. Нетопырица хищно обернулась и, разметав листву и комья грязи, пустила оглушающую, ни на что не похожую звуковую волну — в ней слились обрывки всех возможных шумов, превращаясь в отвратительную какофонию. Ведьмак уклонился с секундной задержкой, однако ощутил, как затрещали перепонки и голову наполнил мерзкий вибрирующий звук. На мгновение он потерялся в пространстве: перед глазами расцвели фиолетовые пятна, горло сжалось, едва ли не до рвоты. Когда ведьмак открыл глаза, двор уже был пуст. Убежала. Он раздосадованно опустил клинок.***
В третий раз. Уже в третий раз Геральт гнался по пятам за нетопырицей. В лёгких, будто переполненных тлеющим углём, нестерпимо жгло. Во рту стоял настойчивый привкус железа: пытаясь оторваться от погони, тварь откинула его очередной волной — Геральта тогда швырнуло к литой оградке, а нижняя губа встретилась с железным наконечником. Однако он не оставлял попыток — взыграло профессиональное честолюбие, мчался по пустым неосвещённым улицам с клинком наперевес. Иногда остриё царапало камень мостовой, высекая резкий неприятный скрежет. Альп передвигался огромными прыжками, с каждым разом отдаляясь всё сильнее. Только огненная шевелюра служила ориентиром. Вскоре ушей коснулся утративший мелодику сиплый голос барда: “Геральт! Подожди! Я не поспеваю!”. Подошвы обуви податливо затормозили о брусчатку, и Волк убавил темп, позволяя менестрелю себя нагнать. Через мгновение ведьмак и вовсе замер с бешено вздымающейся грудью, сгорбил спину, упёрся пальцами в колени, однако взор ещё следил за удаляющимся силуэтом кровососа. — Елдыща проклятая… Чтоб тебя, сука. Удрала! Опять! Лютик с сочувствием посмотрел на ведьмака. Если бы под боком не труси́л поэт, вынуждая постоянно замедляться, тот бы, без сомнения, нагнал нетопырицу. Бард тряхнул головой и обхватил его крепкие плечи. — Вернёмся в трактир. Завтра наверняка удастся лучше… — Нихера подобного! — повышая тон, выплюнул Геральт. — С этим черепашьим темпом мне разве что за свиньями гоняться. — Можно подумать, тебя заставляли выделываться перед чародейкой! Ты мог бы для начала снять проклятие, а уже потом предлагать ей помощь. Бегал бы по улицам без всякого балласта! Но ты у нас сама галантность. Правда, Геральт?! — Я не считаю тебя балластом, — закусил губу ведьмак, в кои-то веки понимая, что ответить нечем. — Неужели? — сардонически протянул поэт, в голосе смешались буйство и беспомощность. Он злился на Геральта, злился на себя. — Разве не из-за меня мы бежим в этом, как ты выразился, черепашьем темпе?! — Велика беда не поспевать за мутантом, который создан, чтоб махать мечом? — в серьёзном голосе заструилась мерная живая убеждённость. — Ты не обязан, Лютик. Для человека ты и так держишься более чем достойно. Не каждый смог бы выдержать ведьмачий быт. — Почему тогда не сделаешь, как я прошу? Давай заманим эту тварь. Я сыт по горло блядскими догонялками! — Уверен, что справишься? — со вздохом спросил Геральт. — Абсолютно, — кивнул Лютик с неизменным апломбом. — Не нравится мне эта затея, — с кислой миной отозвался Волк. — Перестань. Всё пройдёт как по нотам, — уверенно проговорил Лютик, вытягивая батистовую с оборкой ткань, и осторожно приложил к надорванной губе компаньона.***
Во въедливой тишине города гулко отдавался топот двух пар обуви. Лютик брёл за Геральтом, то и дело озираясь во все стороны. Прежняя решимость испарялась с каждым новым шагом — постепенно им завладевал глубокий цепенящий страх. Идея уже не казалась такой блестящей, а от неприятных мыслей попросту мутило. Однако бард хранил упрямое молчание, не желая пасовать перед Волком. Впрочем, тот и сам заметил, какую дробь выбивают зубы друга, и прекрасно понимал, что не от холода. — Если ты боишься, можем отступить. Времени ещё навалом: мы не добрались до площади. — Думаешь, я упущу возможность поучаствовать в великих свершениях? Сегодня мне откроется новая глава поэмы о Белом Волке, — заверил менестрель. Вышло у него неубедительно, голос прозвучал пискляво и жалко. Геральт недоверчиво взглянул на храбрившегося компаньона и со вздохом двинулся нарочито неторопливым шагом, словно позволяя тому одуматься. С озёр за стены проникал пробирающий студёный ветерок. В небе кружило вороньё, с недавних пор слетевшееся на всё прибывающие трупы. У Купеческих ворот их остановила стража, однако Геральт предъявил заветную бумагу с печаткой самого ипата. Пропуск сработал надёжнее ключа, отпирая закрытые ворота. Когда за спинами со скрежетом опять сомкнулись створки, менестрель взнервлённо подскочил и обернулся. — Лютик, — утомлённо протянул ведьмак. — Перестань изображать осла. Мы ведь можем вернуться. Ещё чуть-чуть и ты обделаешь портки. Менестрель обиженно мотнул головой и твёрдо пошёл вперёд, добираясь до торговой площади. Лишь там он повернулся к Геральту, стараясь выдавить улыбку: — Ну что, приступим? Геральт закатил глаза, потянулся за спину, проверяя, легко ли выходит из ножен клинок. Ощупал остальное снаряжение заученными беглыми касаниями и торопливо скрылся между бочками и пустующей сейчас торговой лавкой. Менестрель зябко повёл плечами, неуверенно топчась на месте. Сначала он бодрился, напоминал себе, что Геральт рядом, но в голове со временем стали отдаваться громкие толчки ноющего сердца, и мыслить оказалось совершенно невозможно. Вскоре в леденящей тишине раздался топот стоп, и из-за угла выбежала обнажённая бестия. Лютик, едва ли не впервые удручённый женскими прелестями, отступил на шаг. Нетопырица рявкнула, обнажила ряды колких зубов и в два прыжка оказалась на площади. Поэт пошатнулся, ощущая близость забытья. Однако вид уже тянувшего когти чудовища привёл в чувство — он завопил не хуже альпа. Геральт, неотрывно следящий за монстрицей, потянулся к поясу и нащупал метательный нож. Допустить промашку он не мог — на сей раз на кону стояло нечто большее. Тотчас припомнилась битва в проклятом лесу, но белоголовый запретил себе об этом думать. Нетопырица сильнее развела окровавленную пасть, брызжа вязкой слюной, и рванулась к барду. Волк высунулся из-за бочек и твёрдой рукой метнул ножичек. Серебро со свистом полетело к альпу и, вышибая гроздья алых капель, плотно вошло в шею зверя. Тварь дёрнулась и отшатнулась, хватаясь за разорванную плоть. Лютик подорвался с места и забился под одну из лавок, а ведьмак, используя заминку, рванул ремень, стиснул рукоять покорно лёгшего в ладонь меча, устремляясь на нетопырицу. Из глубокой раны альпа бурно хлестала кровь. Геральт ощущал, что бестия слабела, однако даже в этом состоянии оставалась столь же смертоносной. Он сходу предугадал зачинавшуюся звуковую атаку, когда она слегка откинула уродливую морду. Быстрее, чем к нему понёсся мощный разрушительный поток, ведьмак успел выкинуть вперёд руку с растопыренными в форме Знака Квен пальцами. Магический заслон впитал большую часть урона, и всё же внутренности сжало приглушенной болью. Геральт хрипнул, выпрямился и перехватил клинок двумя руками, звонко отражая когти твари. Нетопырица сделала кульбит и отскочила — по её движению ведьмак считал, что прыжки немного убавили в дальности. Оценив дистанцию, Геральт сделал шаг и резвый полуповорот, со свистом провернул клинок в руках и рубанул наотмашь. Тварь отклонилась, и лезвие лишь вскользь прошлось по боку. Существо упёрлось в ведьмака налитыми кровью глазами и пронзительно взревело. Геральт снова вытянул руку, но в этот раз волна была сильнее Знака. Он полетел на спину, ощущая на груди росчерк когтей. Поморщился, наугад полоснул у её стопы, проходясь клинком по сухожилиям, и, проскальзывая между лап, подскочил с земли. Рана чуть замедлила монстрицу, позволяя ведьмаку биться наравне. Несколько мгновений он, возвращаясь в ритм, слегка раскачивался корпусом, перемещая центр тяжести то на одну, то на другую ногу. Следил, как сжался альп, готовый к новому прыжку, однако рассечённая конечность отымала прошлую подвижность. Белый Волк пошёл на опережение: отпружинил от земли и вихрем подорвался к бестии. Каждый собственный шаг гулко отдавался в голове, но многолетние рефлексы крепко въелись в тело, опутали сетями мускулы. Даже на краю беспамятства тело подчинялось бы ему так же верно и беспрекословно. Существо сделало ответный отчаянный выпад — чуяло, что далеко не убежит, собирая силы для последней битвы. Волк филигранно скользнул между ногтей, врезаясь меж окровавленных длинных пальцев. Лезвие с трудом вошло в грубую кожу. Он нажал ещё сильнее, налегая на клинок всем весом. Серебро вонзилось глубже, рассекая пополам кисть нетопыриной лапы. Новая высокочастотная волна не заставила себя ждать. Обезумевший альп метался по площади, визгом круша лавки и торговые палатки. Геральт размеренно вздохнул, выравнивая сбившееся дыхание, и перекинул клинок, освобождая одну руку. Понимал, затягивать теперь нельзя: рана на груди расползалась всё сильнее — под бронёй кровь уже пропитала ткань рубахи, неприятно прилипая к телу. Тварь, как и он, копила силы на последнюю атаку. Она в который раз залилась громким визгом и подбитой пташкой кинулась вперёд. Волк подался вбок и повернулся корпусом, ухватил за пламенно-оранжевые патлы. Крепко рванул на себя и опрокинул альпа на брусчатку. Перед глазами уже плыло, тело вело в стороны. Он до ломоты в суставах стиснул рукоять у самой гарды и занёс клинок над головой. Тот со свистом обрушился на шею, но, измотанный, ведьмак не сумел закончить всё одним ударом: клинок засел между позвонков и замер, словно остановленный невидимой рукой. Волк поджал губы и с усилием вытащил его из перерубленной шеи. Замахнулся вновь и сделал новый, более мощный удар. Наконец-то отделённая от тела, голова откатилась на пару шагов. Он проследил за ней мутным взглядом и поймал ртом немного воздуха. Враз потяжелевший меч выскользнул из рук и со звоном полетел на мостовую, а за ним рухнул сам ведьмак. Последним, что он слышал перед тем, как погрузиться в беспамятство, было истошное: “Геральт!”.