—0,001

–0.001 Макс замирает в боксах. Должно быть, он спит и ловит себя на мысли, что надеется проснуться как можно скорее, потому что этот его сон самое настоящее дерьмо. Мало того, что он сильно задел чертовы барьеры Монако в третьей практике, когда до конца сессии оставалось всего десять минут, и он как раз вновь возглавил таблицу с новым рекордом круга — одним из многих кругов, которые они с Даниэлем по очереди штамповали один за другим, так еще и его машина получила такие повреждения, что её ждет долгий день в гараже. Будет чудом, если он сможет квалифицироваться. И после всего этого хаоса Даниэль проехал свой последний круг на одну тысячную долю секунды быстрее, чем Макс, и возглавил сессию. Как бы говоря «ха!». Ферстаппен был в такой ярости, его кровь кипела так сильно, что он почти ничего не слышал из того, что ему говорили. Он уже знал, что все испортил, знал, что механикам будет очень трудно собрать машину к началу квалификации. Его терзало разочарование, и ему было искренне жаль, но он понимает, что должен взять себя в руки. Макс не знал, на кого направить весь свой гнев: на Даниэля или на себя. Но в глубине души он осознает, что с самого начала было совершенно нелепо злиться на Даниэля, и ничего не может с собой поделать, не в таком состоянии, когда чувствует себя униженным из-за этой гребаной одной тысячной доли секунды. Сейчас он не чувствует в себе силы, чтобы привести свои мысли в порядок, даже если бы от этого зависела его жизнь. Если бы Макс был хоть немного в здравом уме, он бы, наверное, остановился, чтобы глубоко вздохнуть и подумать: на самом деле Даниэль ни в чем не виноват. Но в этот момент он ничего не слышал и не видел перед собой, кроме самоуверенной ухмылки Риккьярдо и прикрытых очками глаз, как будто австралиец был прямо перед ним, небрежно бросая ему в лицо: видишь, как это легко, когда ты не бьешься об стену, приятель? Или, что еще хуже, шепчет эти слова ему на ухо, с хорошо слышимой ухмылкой в голосе, и подмигивает. Сильная дрожь пробежала по телу Макса, когда он дал волю своему воображению. Он извинился перед командой так быстро, как только смог, и умчался искать Риккьярдо. Не то чтобы ему пришлось долго это делать: он подошел прямо к его двери и резко постучал, прежде чем открыть её сам, не потрудившись дождаться разрешения войти. Даниэль, конечно, выглядел слегка удивленным его внезапным вторжением, но в остальном казался совершенно спокойным и каким-то даже более холодным, чем обычно. Вокруг него витала аура сосредоточенности, которая по какой-то причине раздражала Макса, потому что какое право кто-то имел быть таким чертовски безмятежным, когда кто-то в то же время не находит себе места. Но это также немного отрезвляет Макса, когда он понимает, что, возможно, беспокоит Даниэля, просто ворвавшись в его комнату без разрешения. Он знает, как важно полностью сосредоточиться на гоночном уик-энде, — черт возьми, да в Монако, наверное, даже наиболее важен правильный настрой, чем где-либо еще, если хочешь быть в состоянии справиться с узкими извилистыми улицами и избежать, скажем, столкновения с барьерами. Волна неуверенности в себе пронзила его, заставляя задуматься: стоит ли ему уйти, вместо того чтобы выплескивать свое разочарование на Риккьярдо. Но сейчас он здесь, он зол, ему нужно было что-то — он сам не уверен, что именно, но что-то — и если Даниэль скажет ему отвалить, то ему действительно надо будет уйти. Макс также не может не отметить то, как всегда Даниэль умудрялся великолепно выглядеть со снятым верхом комбинезона, его тонкая талия была подчеркнута, а огнеупорная рубашка, казалось, льстила каждому мускулу под ней, что очень раздражало, потому что отвлекало от кипящего в нем гнева. — Ладно, послушаем, — холодно говорит Риккьярдо, уперев руки в бедра, отчего Макс почувствовал, что ему бросают вызов в его собственной игре. Ферстаппен зашел и захлопнул за собой дверь. — Ты просто… — пробормотал Макс, совершенно забыв английский. — Ты просто сделал это. — Что сделал? — отвечает Даниэль, все еще сохраняя свое самообладание, и этим, конечно, еще больше подпитывая взрывной характер Макса, но по какой-то причине это действительно начинало его возбуждать. — Ты побил моё время. Одна тысячная. — Дааа, и?.. — лениво протянул Даниэль, склонив голову набок, его лицо и голос ничего не выдают. — Я врезаюсь и вылетаю, а потом ты опережаешь мое время на одну тысячную доли секунды. Бля, просто… черт! — выплевывает Макс, потирая щеки, и снимает кепку, чтобы вновь надеть её. В его словах не было никакого смысла, и он прекрасно это понимал. Ему уже хотелось провалиться сквозь землю, или, может, Даниэль ударил бы его по лицу и привел в чувство. Или, может быть, Даниэль довел бы его до бесчувствия*. В другое время он, конечно, посмеялся бы над этим, и он знал, что Риккьярдо тоже очень бы понравился такой восхитительно плохой каламбур. Ему придется рассказать об этом Даниэлю позже; сейчас же они оба были слишком сосредоточены на том, что Макс — полнейшая катастрофа. — Дааа, — снова медленно начал Риккьярдо, отчего Ферстаппену захотелось закричать. — Знаешь, такое случается со всеми нами время от времени. Так, и ты здесь для?.. Он оставляет вопрос повисшим в воздухе. Макс прикусывает губу и отводит взгляд от Даниэля, как если бы его внезапно обожгло пламенем в глазах напротив. Он почувствовал себя полным идиотом, словно мальчишка, который закатывает истерику, когда не получает то, что хочет, и который не знает, как справиться с бушующими эмоциями. Риккьярдо склоняет голову, оценивая Макса, его руки все еще лежат на бедрах. — Ты ведь на самом деле не знаешь, не так ли? Ферстаппен вновь с вызовом посмотрел на Даниэля. Тот все еще был безумно раздражающим во всем своем величественном спокойствии, но в то же время Макс начинает себя чувствовать настолько возбужденным, просто глядя на него, что ему становится трудно сосредоточиться на чем-то еще, кроме того, как сильно он на самом деле хочет, чтобы эти руки лежали на его бедрах. — Нет, я… — Ты просто злишься, потому что практика прошла так, как она прошла, и теперь ты пришел, чтобы отыграться на мне, не так ли? — уточняет Даниэль с едва слышимой хрипотцой в голосе, медленно начиная приближаться ближе, опасно сверкая глазами. Макс с трудом сглатывает, его язык внезапно потяжелел во рту, став похожим на кусок свинца. — Если честно– Он не успевает закончить фразу, которую собирался сказать, когда Риккьярдо наклоняется вперед и резко ударяет ладонью по двери, прямо над плечом Макса, заставив его дернуться, но не прервать зрительный контакт. — Или… — произносит тот, мгновенно сокращая оставшееся расстояние между ними: теперь они стояли нос к носу, в то время как Макс был прижат спиной к двери. — Если честно… — начинает он, подражая голландцу, не сводя темных глаз с Ферстаппена, обрывая фразу. И тут Макс громко ахает, широко раскрыв глаза, когда Даниэль хватает его за комбинезон и проводит рукой по всей длине уже наполовину твердой выпуклости. — …вот для чего ты здесь, — говорит он, все еще не улыбаясь, но выглядя самодовольно, будто он усмехается про себя. Макс инстинктивно дергает бедрами вперед, стремясь получить как можно больше сладостного трения, отчаянно нуждаясь в любом освобождении, которое Даниэль может предложить ему, и тщетно пытаясь подавить требовательный стон, когда Даниэль наклоняется вперед, чтобы поймать его губы в яростном поцелуе, заставляя Макса скулить прямо в его рот. Рука Риккьярдо, сжимавшая Макса, быстро сменилась бедром, прижавшимся к паху, тем самым вклиниваясь между ног, в то время как руки Даниэля блуждают вверх-вниз под его огнеупорной рубашкой. — Нам придется поторопиться, — выдыхает Риккьярдо себе под нос, оторвавшись от поцелуя и слегка прикусив Макса за мочку уха. — И быть тихими. Несмотря на то, что Макс был совершенно ослеплен страстью, он вдруг с удивлением обнаруживает, что обеспокоен способностью Даниэля сосредоточиться на предстоящей квалификации, учитывая тот факт, что он был тем, кто начал все это, придя к Риккьярдо. — Подожди, Даниэль, ты… ох, блять–, — Максу чертовски сложно формулировать полные предложения, пока Даниэль трется об него бедром и дышит ему в шею, — ты должен… ммм… сосредоточиться на квалификации… — Не беспокойся об этом, — бормочет Риккьярдо, все еще демонстрируя чудеса самоконтроля, учитывая ситуацию. — У меня есть свои маленькие хитрости. Ферстаппен издает сдавленный смешок, хватая ртом воздух, пока Даниэль целует его шею. — Ты дрочишь по пятнадцать раз на дню, чтобы снять напряжение? Риккьярдо и сам не может удержаться от тихого смешка. — Это то, что ты хотел бы увидеть, да? — шепчет он Максу прямо в ухо, чем вызывает дрожь, которая, казалось, отозвалась в его члене. — Да конечно. — Может быть, после гонки, — поддразнивает его Даниэль, отодвигая свое бедро немного назад и подтягивая Макса на себя достаточно, чтобы смочь стянуть с него комбинезон и провести по его члену пару раз по уже влажной ткани нижнего белья. — О Боже, Даниэль, — выдыхает Макс, прикусив губу из-за его манипуляций, — его тело горело необузданной похотью, когда мысленные образы, несомненно, неуместных методов концентрации напарника, смешивались с ощущениями между его ног. Риккьярдо лишь удовлетворенно хмыкает в ответ, вновь накрывая губы Макса своими, одновременно стягивая с него нижнее белье. Ферстаппен начал испытывать некоторые серьезные трудности с тем, чтобы просто стоять, несмотря на вес Даниэля, прижимающего его к двери. Его ноги дрожали так сильно, что он подумал, что рухнет на пол, когда Даниэль внезапно отстранился. Он все еще выглядел решительным, опускаясь на одно колено перед ним, будто отсосать Максу было такой же серьезной и требующей сосредоточенности задачей, как снять одну тысячную с времени его круга. — О, Господи– — Нет, это только я, — бормочет Риккьярдо, чем вызывает новый смешок у Макса, который уже задыхался и испытывал нехватку кислорода, но начинает смеяться еще сильнее, дернувшись вперед, когда теплое дыхание Даниэля касается головки его члена. Он обхватывает его длину, сделав несколько поглаживаний. Пальцы легко скользнули по уже блестевшей от смазки коже. Макс с наслаждением мечется между желанием не отрывать глаз от завораживающего зрелища перед ним, сильной аурой самообладания и самоконтроля, все еще окружавшей Даниеля, так сюрреалистично контрастирующей с тем, что он делал, и тем, как удивительно грязно это выглядело, и с другой стороны — отчаянной потребностью откинуть голову назад к двери и закрыть глаза, чтобы иметь возможность держаться прямо. Риккьярдо поднимает взгляд — черные глаза, полные желания, на мгновение встретились с глазами напротив, а затем он вновь прикрывает их и искусно обводит языком вокруг головки, доводя Ферстаппена до грани безумия. Макс едва ли помнит, что должен быть тихим. Он начинает по-настоящему кусать губы, чтобы хоть как-то заглушить стоны, и можно было считать достижением, что он смог ограничиться лишь тихим шипением «чееееерт», когда Даниэль взял его член в рот, медленно, но верно, так глубоко, как только мог. Ферстаппен был вынужден вновь прислониться к двери и зажмуриться: его голова и так уже слишком сильно кружилась. Он слепо путается пальцами в кудрях Даниэля, призывая его продолжать, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не толкнуться во влажное тепло рта. Хотя почему-то казалось, что Риккьярдо все еще полностью контролирует ситуацию: может двигаться, когда захочет, отодвигаться, когда захочет, и снова приступать, когда захочет, несмотря на руки Макса, пытающиеся направлять его. На мгновение Максу даже приходит в голову, что это одна из причин, из-за которой Даниэль так усердно тренировал шею. Он знает, что долго не протянет, его прежнее взвинченное состояние, в конце концов, смешивается с возбуждением, уже доведшим его до предела, и дьявольская сдержанность Даниэля лишь усугубляла это. Риккьярдо схватил Макса за ноги, чтобы удержать их на месте, когда почувствовал, что мышцы его бедер начинают судорожно сокращаться. Его дыхание стало прерывистым и сдавленным, и, когда Даниель вновь берет его почти во всю длину с рычанием, чтобы усилить эффект, он, наконец, кончает, толкаясь в жар рта своего напарника с продолжительным хрипом, дергая его за волосы, ни о чем не думая. Ферстаппен дрожит так сильно, что ему кажется, будто его ноги вот-вот подогнутся. Риккьярдо быстро проводит тыльной стороной ладони по уголку рта и, не теряя времени, встает на ноги и вновь прислоняется к Максу, поддерживая его вес. Он намеренно крепко прижимается к нему, не оставляя места для сомнений в том, насколько сам сейчас возбужден. Макс ясно чувствует, как член упирается ему в бедро, несмотря на то, что его голова сейчас была похожа на кусок сладкой ваты, а Даниэль все еще был в комбинезоне. — Помоги мне, Макс, — хрипло шепчет ему Риккьярдо на ухо. Тот лишь может кивнуть в знак согласия, потеряв всякую способность говорить. Даниэль одной рукой стягивает с себя комбинезон и нижнее белье, достаточно грубо хватает руку Макса, кладя её между своих ног, и умудряется превосходно свести к минимуму свою реакцию, просто откинув голову назад и медленно выдохнув, когда Ферстаппен обхватил пальцами его член. Ему хватило пары беспорядочных движений рукой, чтобы кончить, изливаясь в его ладонь с низким рычанием. Благо Макс был достаточно в своем уме, чтобы попытаться уберечь комбинезоны от демонстрации пикантных подробностей их отношений. На мгновение все, что они могли сделать, — это прислониться друг к другу и перевести дыхание в тишине. Даниэль уткнулся лицом в изгиб шеи Макса, но тот не может обнять его правой рукой, потому что она вся была покрыта семенем. В конце концов, он решает бесцеремонно вытереть его об огнеупорную рубашку Риккьярдо. — Отвратительно, — бормочет тот и улыбается, уткнувшись в плечо Максу, не видя, конечно, что он делает, но догадываясь по его движениям и издаваемым им звукам. — Вот для чего нужны запасные, — усмехается Ферстаппен, наконец-то по-настоящему обняв Даниэля, наслаждаясь ощущением его тела, вибрирующего рядом с ним, когда он смеется. Он знает, что не сможет остаться здесь надолго, так как время квалификации неминуемо приближалось, и Риккьярдо нужно серьезно к ней подготовиться. — На случай, если я не смогу квалифицироваться… — бормочет Макс, чувствуя необходимость дать понять, как он благодарен Даниэлю, до того, как ему придется уйти. — Удачи, приятель. Порви их всех. — Спасибо, — говорит Риккьярдо, успокаивающе поглаживая по боку Макса плавными движениями. — Я так и сделаю. — Так сколько же… какая это по счету «хитрость»? — весело спрашивает Макс, все еще чрезвычайно заинтересованный тем, какие таинственные методы упоминал ранее Даниэль. — Двадцать третья? Риккьярдо позволяет себе выдержать паузу, широко улыбаясь и шепча свой ответ на ухо Максу, зная, что тот поймет шутку. — Тысячная.