Что за идиотская идея? Сделаем это.

      — Стилински, если ты не пригласишь её, то пойдешь со мной, — не выдержав нытья Стайлза, проворчала ты, поражаясь тому, каким же идиотом порой бывает твой друг. Сам же Стайлз аж содрогнулся от твоих слов, словно ты ему смертью пригрозила. — Ты еще перекрестись.       — Вот ещё, — хмыкнул парень и ты с усмешкой на него глянула, отвлекаясь от разглядывания потолка.       — Ладно, если Лидию не пригласишь ты, то я напялю смокинг и позову её сама, — то, что ты так не сделаешь, было ясно как белый день, но Стайлз живо представил эту картину и вновь содрогнувшись, скривился, словно ты ему дольку лимона в рот затолкала. — Серьезно, Стайлз, это всего лишь танцы, к тому же у тебя есть все шансы получить согласие.       — Но она не воспринимает меня всерьез!       — Потому что она не знает тебя!       — Да меня вообще так хорошо никто не знает, кроме тебя, — буркнул Стилински, и ты вздохнула, с нежностью смотря на мальчишку. Поднявшись с постели, ты подошла к нему и подняв руку, провела ладонью по короткому ёжику, прекрасно видя, с какой болью смотрит на тебя один из замечательнейших людей этого мира. Как же ему не хватает поддержки и искренней веры в его силы. И пусть последнее время ему становится явно лучше, он чувствует себя нужным и значимым, но прошлые травмы так никуда и не делись, и ты — прямое тому доказательство. — Как бы я хотел, чтобы ты была настоящей…       — Поверь, будь я настоящей, то давно бы постучала по твоей дурной головушке, — улыбнулась ты и убрала руку, прекрасно понимая, что как бы ты ни старалась — не сможешь его коснуться.       Когда умерла мать Стайлза, и ему было очень одиноко — появилась ты. Маленькая одинокая девочка с грустным взглядом, которая взяла шефство над не менее грустным и одиноким мальчиком. То, что ты не настоящая, вскрылось очень быстро, ведь кроме Стайлза никто не видел тебя, а еще совсем наивный ребенок не смог не поделиться с отцом и несколькими друзьями вестью о новом друге. Несколько походов к психологу, долгие беседы и тебя причислили к своеобразному проявлению психотравмы, посчитав, что таким образом мальчик пытается компенсировать потерю матери и вскоре это пройдет. Не прошло. Мальчишка настолько к тебе привык, что не смог отпустить, ведь ты оказалась только его другом, той, с кем можно было поделиться всеми своими мыслями, кто поддержит в любой ситуации, и это делало его особенным в собственных глазах, даже несмотря на то, что со временем пришлось врать о том, что он больше тебя не видит.       Позже Стайлз нашел определение, которое всё объясняло — ты была тульпой, его воображаемым другом, сущностью, созданной его мозгом. И пусть это причислялось многими специалистами к шизофрении, он отказывался воспринимать это как болезнь. Да даже если это и была шизофрения, то она не доставляла неудобств, поскольку обычно ты не вмешивалась в его повседневную жизнь, приходя лишь тогда, когда Стилински нуждался в твоём присутствии.       Сама же ты, будучи порождением его сознания, но при этом отдельной личностью, старалась компенсировать Стайлзу всё то, в чем он нуждался. Верный слушатель, способный его понять и принять, не осуждая. Заботливая подруга, поддерживающая его в сложные времена и радостные моменты. Сварливый друг и голос разума, пытающийся иногда вразумить, а если не выйдет — вместе с ним устраивающий мозговой штурм, чтобы решить возникнувшую проблему. Но самое главное, ты компенсировала его потребность в любви.       Стилински отчаянно нуждался в любви и заботе, которую не был способен дать ему отец или друзья. Часть этой потребности он переложил на Лидию Мартин — первую красавицу, девочку-куколку, занимавшую огромную часть его мыслей. А часть досталась тебе. Та самая часть, которую он боялся показать окружающим.       От осознания этого в груди болело, и пусть это была боль Стайлза, от этого было не легче. Порой казалось, не обладай ты собственным сознанием, не будь личностью, то было бы намного проще, ведь ты любила этого мальчишку. Любила так сильно, как он этого хотел — безоговорочно и искренне, но от осознания собственной беспомощности эта любовь приносила лишь страдания. Поэтому ты никогда не говорила с ним об этом. Не хотела ссориться, ведь, даже будучи сообразительным малым, Стайлз ни за что в жизни не признался бы самому себе в этом отчаянном желании быть любимым.       Да, отец любил его, той самой отцовской любовью: скупой и порой холодной, грубой, жёсткой, но не менее нужной. Только вот, Ноа самому было плохо от потери любимой женщины, и он не знал, как справиться с собственной пустотой в душе, что уж говорить о зияющей дыре в сердце сына.       Теперь же, видя, как Стайлз пытается наконец-то сделать первые шаги на встречу к тому, чтобы обрести настоящую любовь, а не иллюзорную, рожденную самообманом, ты делала всё, чтобы ему помочь. Именно поэтому ты всеми правдами и неправдами пыталась убедить парнишку, что это его шанс. Шанс хотя бы привлечь внимание Лидии, заставить заметить себя не только как чудного одноклассника, но и как парня.       — Так что, позовешь мисс я-лучше-всех на танцы? — усмехнулась ты, глядя на то, как парень багровеет. Он видел все недостатки Мартин, но отчаянно верил, что она куда лучше, чем кажется, что за фасадом красивой куколки прячется нежная и очень умная, хрупкая девушка, которая так же хочет любви. И ты, как его собственная часть, тоже это видела, только не стеснялась заодно указать на недостатки, порой возвращая на землю замечтавшегося юношу.       — Ай, ладно, только не зуди! — завопил Стайлз и взмахнул руками, словно отмахивался от тебя и мирился с неизбежным.       — Вот и славно, а сейчас дуй в торговый центр, пока не опоздал, а я тебя подожду здесь, — улыбнулась ты, усаживаясь в компьютерное кресло и наблюдая, как парень натягивает клетчатую рубашку, даже не особо мятую и с ровненьким воротником, словно отглаженным. В груди невольно зародилась нежность при взгляде на это чудо природы.       — Всё, я ушёл! — крикнул еще совсем мальчишка на весь дом, оповещая и тебя, и отца, отозвавшегося на голос сына. Ты же мягко улыбнулась и прикрыла на миг глаза, ощущая волнение и предвкушение Стайлза, как своё собственное.       — Ты даже не представляешь, Стайлз, как же сильно тебя любят, — улыбаешься ты, подтягивая к себе колени и сжимаясь в клубок. Ты ни за что ему не признаешься, что ненавидишь Мартин за её слепоту. Ненавидишь, потому что при упоминании одного её имени тебя раздирает на части ревность. Ты ни за что этого не скажешь, потому что бесконечно любишь самого лучшего человека во всём мире, так сильно, что сделаешь всё для его счастья. И если ему для счастья нужна Мартин, то ты костьми ляжешь, но сделаешь всё для того чтобы она посмотрела в его сторону. Даже несмотря на боль в собственной груди, порожденную уже твоим собственным сознанием.