***
Когда Лея находит седой волос на голове, а за ним второй, третий и пятый, ей тридцать два, и она, хоть убейте, не помнит, куда именно дела последние годы. Кажется, строила Новую Республику, но вот чем занималась в промежутках — это вопрос. Мешки под глазами дают понять, что она точно не проспала это время, а морщины в углах карих глаз уверяют, что цель всегда была оправдана. Хан лежит на кровати. Они встретились на Корусанте после разлуки длиной в четыре месяца. Хан сосредоточенно вчитывается в текст на пошарпанном планшете, и ему глубоко плевать, что Лея только что осознала свой все прибывающий возраст, а вместе с ним — уплывающее за горизонт время. С годами не молодели, а прошлое оставалось позади. Как выяснилось. — Хан? — зовет она и ждет, что он откликнется со своей старой ухмылкой и криво изогнутой бровью. Хан читает. — Хан! — зовет она снова, и это уже не просьба. Ей хочется вдруг вспомнить, чем они занимались на Кашиике, когда летали туда год назад, но она не помнит ничего, кроме тесных одежд и бесконечных посиделок-переговоров. Лея не уверена, что помнит их последнее свидание, но ей очень хочется думать, что все-таки помнит. — Хан, — пробует она в третий раз. На результат надежды уже нет, но Хан вдруг дергается и смотрит на нее с выражением недоумения и тревоги. Словно это первый раз, когда она решает заговорить с ним. — Что, принцесса? — спрашивает он. Это звучит как гимн, как ода и трель. Все вместе. Потому что так обращаться может только Хан и только к ней. И это вмиг стирает воспоминания о седых волосах в темной густой копне. — Ты Бену звонил? — спрашивает Лея. — Да, он… Ну я говорил с Би-4. Бен то ли спал, то ли гулял, я так и не разобрал. — И что сказал Би-4? — Что он спит или гуляет. — Да нет же! Хан! Как он? — Позавтракал как обычно. Ходил к ручью, притворялся солдатом и стрелял по жукам… Сказал, что чувствует, как они летают. — Правда? Хан разводит руками. Мол, а зачем врать о таком. Лея улыбается. Затем с грустью осознает, что все это ее мужу поведал Би-4, а не сын. — Я позвоню ему, — говорит она Хану. Хочется видеть лицо сына, и Лея хватает первый попавшийся халат и мчится к компьютеру. Она может чувствовать Бена за многие сотни световых лет. Ей даже не нужно вслушиваться в Силу, как научил Люк, чтобы знать: сердце сына бьется ровно и мерно. Она слышит этот звук так же отчетливо, как собственное дыхание. Лея совершенно не помнит, сколько времени у Бена, но он откликается сразу, и голограмма выглядит настолько сонной и мятой, что у Леи щемит сердце. — Ма? — тянет Бен, одновременно зевая. — Ты где? Ты прилетела? — Нет, я на Корусанте. Ты как? — А когда прилетишь? Ты уже давно обещала. — Бен начисто игнорирует ее вопрос. — Я пока не могу, милый, прости. Так как дела? Бен невнятно мычит. Что-то вроде «м-м-м» и «нормально». Отвечает он коротко и невпопад, и Лея хочет прикоснуться к его волосам, но перед ней всего лишь голограмма. И голограмма говорит, что хочет поспать. — Я позвоню тебе попозже, хорошо? — спрашивает Лея. — А, ага, — бросает Бен и отключает связь. Лея думает, что должна немедленно побывать у сына. Утром ей сообщают о новом законопроекте, который собираются внести на рассмотрение в сенат ее политические соперники. Лея выбивается из сил, но ей нужно строить новый мир и Новую Республику. А ее не построить, жалея себя.***
Лея пьет на свое тридцатишестилетие в полном одиночестве и слушает по комлинку отборную ругань Хана, который застрял в космопорте из-за новых требований пропускной службы. Хан припоминает, что на это благородное задание по спасению сирот от гнета работорговцев его отправила их замечательная Республика, и Лее хочется плеснуть жидкостью из стакана в лицо Хану, потому что, стоит тому заняться чем-то более или менее серьезным, как он начинает припоминать, как здорово было жить без правил. — Ну и убирайся, — говорит она, как считает, ровно. А потом отключает комлинк и слишком громко ставит стакан на стол, чувствуя, как это действие ненадолго скидывает камни с ее плеч. Очень ненадолго. Камни возвращаются, потому что Лея в упор не помнит, звонил ли ей сегодня Бен. Ему уже одиннадцать. И Лея не может понять, есть ли у него хоть один друг, потому что Бен любит собирать модели, летать, но компания ему при этом как бы и не нужна. Наверно, она выглядит жалко и растрепанно, но сына вызывает. Вместо него отвечает дроид. Он заверяет Лею, что хозяин Бен скоро ей перезвонит, и Лея кивает в пустоту и ждет. Ей одиноко и холодно, но только здесь, в комнате. Стоит выйти наружу, как ее атакуют вопросами, предложениями и просьбами. Мир крутится, как сумасшедший, и седыми волосами уже никого не удивить. Давно ли ей было девятнадцать, и она прыгала от штурмовиков в мусоросборники? Лее так сильно хочется тепла, что она идет за одеялом и начинает ждать звонка от сына уже в коконе, высунув голову и предполагая, что, увидь ее кто сейчас, он бы подумал, что она лишь неудачная копия великой Леи Органы. Про нее сняли фильм и вставили туда архивные кадры, о существовании которых Лея не знала. Фильм вышел отвратительным, но людям понравился. Бен перезванивает через долгий час, за который Лея приканчивает холодный пирог и половину бутылки эля. Отвечая на звонок, Лея инстинктивно приглаживает волосы и заученно улыбается. — Привет, — говорит она Бену, а тот здоровается и рассматривает ее, словно впервые видит. Они встречались в последний раз около полугода назад. Этот момент утек сквозь пальцы, как и тьма других подобных. Времени на близких было ровно столько, сколько давал новый мир и Новая Республика, строить которую наняли не всегда добросовестных работников. — У тебя день рождения, — тянет Бен. — Я отвлекся. Я бы позвонил, правда. Его «правда» не звучит как правда, но Лея глотает эту ложь и кивает. Ее сын растет, теряет детское обаяние, а она пропускает эти мгновения, потому что за всем уследить невозможно. Полгода назад у него волосы были короче, а теперь, пристально вглядываясь в голограмму, Лея чувствует, что в предыдущие сеансы связи была невнимательна. — Это тебя укусил кто-то? — спрашивает она, кивая на его щеку. — Это родинка, мама, — отвечает Бен. Он в нее не вглядывается вовсе. — Я прилечу через неделю или две, ладно? Что привезти? — Ты не прилетишь, — отмахивается Бен. — Прилечу, — настаивает Лея. — Ой, нет, — фыркает Бен. — Ой, да! Прилечу! Поспорим? В лице Бена вспыхивает предвкушение и азарт, делая его похожим на истинного сына своего отца. Глаза сияют даже через голограмму. Бен любит пари. А Лея любит Бена и надеется, что он об этом помнит. — Спорим, — соглашается Бен. — Но проиграешь — и… — И что? — подбадривает его Лея. — Можешь не перезванивать и не объясняться — я и так пойму, — заканчивает Бен. Это звучит уже не так весело, как секунду назад. Лея все еще улыбается, глядя на то место, где мгновением раньше было лицо сына. Его нет, но Лея слышит, что он есть. Она произносит его имя, осознавая, что он услышит ее. И Бен не подводит. Тихое «я здесь» касается ее сознания, и Лея улыбается. Она хочет немедленно лечь на кровать, но ей нужно прочитать письма и ответить на прорву запросов. Лея ответственная, она всегда доделывает свою работу.***
Жизнь куда-то пропадает. То исчезнет кусочек, то увесистый шмат. Лея с горечью понимает это, когда корабль приземляется на Татуине, куда Хан привез Бена, как он сказал, посмотреть на жизнь, какой она была. Еще вчера она ложилась спать на Хосниан-Прайм, и ей было тридцать восемь. Сегодня она очнулась в гиперпространстве, и ей был сорок один. Она не видела Хана уже семь месяцев. Бена — год. Внезапно, после посадки в песок и грязь, которыми был заполнен это кусок камня, ей завладевает желание остановиться здесь, в этом пространстве и времени. Она бы могла выспаться и перестать бежать впереди целого мира, чтобы сделать будущее светлым и безоблачным. Она закрывает глаза и зовет Бена. Он всегда рядом, маячит светлым пятном на периферии сознания. Их соединяет не канат даже — целая веревочная лестница, порвать которую не в состоянии ничто. Бен отзывается. Отголосок его дыхания касается ее уха, и Лея открывает глаза. Она не разваливается, но ей все равно требуется время, чтобы собрать себя, подняться с кресла и пойти к трапу. Когда она находит Хана и Бена в более или менее приличной кантине, первый выглядит страшно воодушевленным своим отцовством, а второй — как подросток, которого оторвали от самого важного занятия в жизни. Они сидят за столиком, и Бен брезгливо нюхает стакан с чем-то алкогольным. Хан вещает о том, каков мир контрабандистов и нелегалов. — Мам, — здоровается Бен. — Есть хоть одна адекватная причина выбирать для встречи эту мерзкую планетку? — Эта мерзкая планетка, — обиженно говорит Хан, — наглядно демонстрирует пороки нашего общества. А если бы ты слетал со мной… — Папа, — закатывает глаза Бен. — Если ты хотел поговорить со мной об алкоголе, продажной любви, наркотиках и кабале, то ты опоздал. Я уже все это знаю, спасибо. Лея смеется над выражением лица Хана, и Бен тоже улыбается. — Ему шестнадцать лет, Хан, — говорит Лея. — Да, и я живу не в бункере. На нижних уровнях Корусанта бывал. — Когда это? — возмущается Хан. — Когда вас рядом не было, вроде как, — фыркает в ответ Бен. Это звучит грубо и обидно, хотя в голосе Бена лишь констатация факта. Хан вдруг опускает плечи, а Лея касается волос Бена. Тот позволяет эту мимолетную ласку и выпивает остатки из стакана. — Я такое пил уже. Так себе, — говорит он. — Еще скажи, что палочки смерти пробовал, — откликается Хан. Бен ухмыляется самым наглым образом, и Лея понимает, что эта встреча была ей жизненно необходима. Она смеется, Бен подхватывает ее смех, а Хан требует объяснений. Завтра Лея вернется к работе, но сегодня она счастлива настолько, насколько позволяет усталость. Она упорно гонит прочь мысль, что они втроем походят не на семью, а на старых знакомых, которых периодически сталкивает вместе жизнь.***
Лея и Хан кричат друг на друга минимум раз в месяц, и Лее думается, что это не делает их брак крепче. Хан срывается первым, но первым же и отходит, а Лея любит ударяться в кипучую деятельность. Она знает поименно всех в здании Сената, она в курсе новостей еще до того, как они будут оглашены. И пока Хан мечется по галактике в поисках себя, Лея создает историю и ничего не просит взамен. Ей сорок четыре года. Она принимает ванную строго по расписанию и с тревогой читает рапорты о некоем ордене, что находится где-то за Внешним кольцом. Ничего серьезного, но Лею не покидает предчувствие, и ей это совершенно не нравится. Она снова на Хосниан-Прайм и снова одна. Решение навестить брата приходит спонтанно, и Лея ужасается собственной дерзости, когда заявляет секретарю, что берет отгул на несколько дней. Секретарь в шоке не меньше, чем Лея, но той требуется увидеть своих близких, и эта жажда отдается зудом под ребрами. Она думает сказать Хану, куда отправляется, но потом машет рукой на это, потому что Хан все равно найдет тысячу причин не отрываться от своих важных занятий. Когда он с Лэндо, никто в мире ему не указ. Люк выглядит потасканным, и Лея думает, что выглядит не лучше, когда они встречаются. Порывистые объятия — это то, что нужно. Лея дышит в шею брату, и тот бормочет, что у нее отличная новая прическа, что звучит откровенной чушью. — Как Бен? — спрашивает Лея первым делом, когда перестает душить брата. — Как всегда — самый умный. Иногда перебарщивает. — Больше ничего не взрывал? — Смял крейсер как банку. Лея смотрит в лицо Люка и думает, что он шутит. Люк не шутит. Бен вытянулся так сильно, что Лея не сразу признает его. Он играючи наносит удары световым мечом невидимому противнику, туника от пота уже прилипла к спине, но он словно не замечает. Лея любуется. Она стоит далеко, но слышит его. Слышит шорох травы под его ногами и прерывистые выдохи, когда он выбивается из сил. Она зовет его, но он не спешит откликаться. Потом он останавливается. Лея смотрит, как он деактивирует меч и встает перед куском камня. Его рука чуть приподнимается, и камень начинает дрожать и крошиться. Медленно, мучительно и прекрасно. Бен превращает камень в пыль, а после сжимает руку в кулак и рассматривает его с сосредоточенным вниманием. Лея слышит его и снова зовет. Бен отмахивается от ее зова и, забавляясь, поднимает кучку пыли в воздух. — Он перестал быть безобидным ребенком, — вдруг произносит Люк совсем рядом. Лея смотрит на брата, а тот — на нее. — Его сила — это нечто. Я пытаюсь держать ее под контролем, но он пользуется ей смеха ради. — Это ничего не значит, — отвечает Лея. — Я боюсь за него каждый день, — признается Люк. — Ему бы не повредило почаще видеть Хана — тот здорово разряжает ситуацию. — Все будет хорошо, Люк. Мы же о Бене говорим. — Да, о Бене, — раздражается Люк, — который вчера спросил у меня, правда ли, что, если ты джедай, то ты обречен на одиночество. Они оба смотрят на Бена. Лея видит, что сын уже не пытается ни развеять пыль, ни разрубить воздух. Он устало дышит и смотрит в их сторону. Лея думает, что, когда Бену было пять, он бежал в ее сторону с ожиданием радостной встречи. Он махал ей рукой или пытался объяснить, как работает световой меч дяди. Этому Бену девятнадцать, он уже не бежит.***
Лея больше всего на свете желает делать что-то значимое. И жизнь предоставляет ей все карты из возможных. Вот она участвует в торжественном открытии нового рудного месторождения — она в ослепительно красном и произносит речь; вот посмертно награждают героев с Кореллии — даже Хан растрогался; вот празднуют десять лет после битвы при Эндоре — ее зовут на трибуны под гром оваций; вот протащили партию спайса на Дак — скорей созвать собрание и наказать негодяев. Лея Органа делает буквально все для этой галактики. Ее слишком мало, она не успевает, но упорно тащит на себе важную миссию. Лея умеет быть организованной и организовывать других. Проблемы валятся скопом, и каждое разумное существо знает, что всех дел не переделаешь, а класть себя на алтарь во имя будущего — жертва, за которую однажды придется заплатить если и не утекшей сквозь пальцы жизнью, то чем-то другим. Лея не подозревает о том, что она, рвущая себе жилы, останется в итоге должна. О плате она узнает внезапно. Просто на пороге появляется Люк, и выглядит он так, словно мир только что объявил о войне. Скорби нет, как и страха. Только холод, не сравнимый ни с чем. Лея роняет планшет, где она набирала текст для завтрашней речи в Сенате, и ей становится до смерти все равно, что скажут на собрании, когда она не придет. Лея знает, что ее связь с Беном соткана из самых прочных на свете материалов. Ее не порвать и не разрушить, эту веревочную лестницу не перерубить ни одним мечом. Лея слышит сына. Его сердце бьется загнанно и шумно, он устал и по вискам катится пот. Она зовет его, и на самый короткий миг ей кажется, что он стоит возле нее. В ее сознании проплывают его карие глаза, настойчиво ищущие что-то в ее лице. Бен вслушивается в Силу целую вечность, а Лея перестает существовать от осознания, что здесь и сейчас ее сын делает выбор, от которого зависит будущее не только их семьи, но и многих других. А потом Бен резким движением перерубает лестницу и оставляет висеть одну тонкую нить. Он уходит, не откликаясь и не оборачиваясь. Лее сорок восемь лет, и Новая Республика, которую она строила всю жизнь, больше ее не волнует.