Склеп для живых

Агата

Я думала над тем, что было: Так много я хочу сказать, Но вот стук в дверь — я приоткрыла, Чтоб брату сон не нарушать. Мальчишка юный на пороге С одним конвертом на руках. И сердце сжалось от тревоги — Молчание наводило страх. Я долго на письмо смотрела, Боясь о новости узнать, Но все ж прочла и побледнела — Мне так хотелось закричать. Любимый Дарнелл мой скончался Среди чужих ему людей. С ним не успела попрощаться. Душа моя стала пустей. Едва ногами шевеля, Я в комнату его поднялась. Без изменений с того дня — В ней даже пыль не вытералась. Со стороны все как и было, Но только ночь секрет хранит, Который ото всех я скрыла — Уж слишком грешно он звучит. «Ты что безумная творишь?! — Раздался рядом голос сонный, — Еще и вид, будто скорбишь». А я б сказала — обреченный. Я смолкла, мне не привыкать. Но что-то резко изменилось. А что теперь, к чему молчать? На страх себе? Другим на милость? «Так значит умер», — равнодушно Он бросил мне в лицо ответ. «Скорей забрать его нам нужно!» — Проснулась смелость в столько лет… Он косо глянул, но смолчал. Закрылся в комнате своей. Быть может, вещи разбросал — Шум слышался из-за дверей. А матушка слегла мгновенно, О смерти Дарнелла узнав. И поделилась откровенно, О самом страшном рассказав, Как отравила отца втайне, О чем братишка мой прознал И на погосте в ночном мраке Его как падаль закопал… Я исповедь эту терпела. Как много правды от меня Семья в секрете все держала. Я так была поражена… А знаешь, Дарнелл, мне не больно. Теперь я, милый, понимаю, Что твой уход был добровольным — Себе ты смерть желал, я знаю. Ведь ты не жил ЗДЕСЬ, в этом доме И нас ты не считал семьей. ЗДЕСЬ на мученья обреченный, Страдал и телом, и душой.