Показалось

Чёртов зуб не доставался, и Лютику было дурно. Мелькнула даже мысль, что лучше бы это его истязал щипцами цирюльник, чем он сам сейчас ведьмака. Точнее, его лопатку. С зубом какой-то мерзкой твари, засевшим в ране. - Меня трясёт уже! – сдался Лютик, уронив попятнанные кровью руки. – Геральт, давай мы быстро доскачем до города, и там какой-нибудь лекарь… - Оно ядовитое, мать твою! Надо достать сейчас, – сдержанно прорычал ведьмак сквозь зубы; мокрые от пота волосы свесились на лицо. – Да ещё и валяться тут всю ночь, пока с ядом справлюсь… Иначе валяться придётся у Плотвы под копытами. - Ладно. Ладно-ладно… Осторожно, как перо для письма, держа узкий кинжал, Лютик снова пересилил себя. Копнул чуть глубже – сталь скребнула по чему-то твёрдому – и, тут же отдёрнувшись, он нервно затряс руками, бледный как смерть. - Геральт, – на глубоком вдохе – то ли с тошнотой борясь, то ли с обмороком. – Мне плохо. - Зато мне, бл**ь, хорошо! – возмущённый рык ведьмака звучал уже почти жалобно. – Мог бы сам – тебя не просил бы. Полчаса меня уже мурыжишь, тебе бы пыточных дел мастером работать. Бард поджал губы и вздёрнул подбородок – сглотнул упрёк, как уксус, и продолжил возиться: чересчур высоки ставки, не до обид. Слишком уж глупая была бы смерть: пережив столько стычек с чудищами и сражений с разбойниками, погибнуть сейчас из-за нерасторопности своего спутника… Балладу о таком не напишешь. Но даже смотреть на раскуроченную рану без тошноты, подкатывавшей к горлу, было невозможно, а тем более – копаться в ней. Болезненно кривясь, пытаясь подступиться то так, то этак, Лютик обошёл наконец вокруг сидящего Геральта и встал впереди, между его колен, в которые упирались сжатые кулаки. Смотреть через его плечо и впрямь было удобнее: тварь цапнула сверху вниз, и зуб торчал кверху – его удалось наконец подцепить. Пусть и нервировало хриплое дыхание возле самого бока – хотя бы не вся рана была теперь в поле зрения и не так тянуло попрощаться с ужином… - К-кажется… что-то виднеется, – пробормотал бледный, весь в холодном поту бард, не останавливаясь ни на секунду: скрежет металла об кость, слизкость мяса под пальцами – ещё куда ни шло, но осознание боли, причиняемой каждым движением, держало его едва ли не на грани обморока. - Зар-раза… – сдавленно рыкнул Геральт; в рёбра Лютику, прямо под локоть, ткнулся висок, а в поясницу намертво вцепились заскорузлые от крови пальцы. - Подожди… получается, ещё чуть-чуть… Зуб шёл наружу – медленно, по волоску за раз: очень уж прочно засел. Не упираться пальцем слишком сильно, не давать острию соскользнуть… Лютик болезненно сжался от очередного глухого стона – и не до удивления было, не до неловкости, когда судорожным движением его дёрнуло совсем уж близко. Коленкой между подрагивающих бёдер. Даже внимания не обратил, стараясь дышать через раз: вдох носом, выдох ртом, ковыряя из размочаленного мяса желтоватый осколок. Геральт дышал глубже и ровнее – будто боль ему облегчало то, как вцепился в не особо добровольного своего спасителя. - Ай-й… – то ли от дурноты, то ли от того, как до боли вмялись крепкие пальцы, выдавил Лютик. – Почти… почти-и… – Ковырнул ещё раз, глубже – и, подтолкнув зуб снизу, с облегчением сощёлкнул его в траву. – Готово! По виду обоих нельзя было даже сказать, кто сильнее измучен: покрытое испариной лицо ведьмака поднялось к полуобморочной ошалелой физиономии барда. От чужой боли у Лютика тошнотно кружилась голова и подгибались ноги. - Спасибо… – хрипнул Геральт – и разжал хватку только сейчас. - Да… всегда пожалуйста… – ободряющая улыбочка, кажется, не удалась – и не только потому, что руки тряслись ходуном (куда там выпал из них чёртов кинжал?), а потому, что коленкой напоследок Лютик вполне явственно ощутил: не просто так его прижали. И не только боль чувствовал Геральт… *** - Ты тёплый. Лютик не знал, как шевелиться, как дышать и как жить. И как так получилось, что его обняли и уложили, – тоже понятия не имел. "Ты тёплый" – единственное, что удалось разобрать в полубессознательном бормотании. Держа барда в охапке, Геральт спрятал в него лицо – так, чтоб как можно плотней прижаться, утеплиться, хотя и без того горел весь, будто натопленная печка. Дышал прерывисто и неровно куда-то в воротник рубахи… Обо что греться в таком ознобе – Геральт, видно, не разбирал, да и в целом не особо соображал к тому моменту, когда завалился на лишь бы как расстеленный плащ… Костёр был у ведьмака за спиной – слишком близко, так что неприятно сушил жаром руку Лютика, на которой лежала чугунно-тяжёлая беловолосая голова. А спереди от Геральта, стиснутый намертво (в боевом захвате, колено вжато между тощих бёдрышек), – замер, едва дыша, ещё один источник тепла. Растерянно моргал на огонь поверх седой макушки. Да, с ядом нужно справиться. Какие-то свои… свои какие-то у этих мутантов способы, вот только как убедиться, что он сейчас не умирает в лихорадке, а и впрямь справляется?.. Чужая боль всё никак не отпускала Лютика, гнездилась под рёбрами вместе с тревогой и неясно-щекотным волнением. И ведь даже сделать ничего нельзя – настолько сильно сжат, да и что тут поделаешь, кроме как и дальше быть грелкой… Едва шевелясь, осторожно, как мог, – Лютик приобнял ведьмака второй рукой, подтянул поближе плечо, избегая касаться кое-как перевязанной раны. И в ответ – убийственно-внезапно, чёрт знает из каких побуждений – Геральт сухо и колко приник к его шее горячими губами. Под кадыком, чуть вжавшись, – тихо, беззвучно. Так же беззвучно подавившись воздухом, Лютик бездумно встянул ногу чуть выше по его бедру – будто так и надо, будто так можно… Ещё одно касание губами – чуть влажнее и мягче, прихватив кожу – тихо охнув, Лютик согнул руку, придавленную головой ведьмака, едва ли не в объятиях сжимая эту тяжёлую башку, вплетая пальцы в волосы… "Что творится, что творит, с Йеннифер своей попутал, не иначе", – мысль плеснула непонятно-сладкой горечью – и, выдохнув сквозь ещё один поцелуй, Геральт протянул хрипло, бессознательно: - Лютик… Вдох-выдох – стон почти вслух; бард вцепился в горячую ведьмачью башку, будто тонул. Под натянувшимися завязками штанов так томительно-тяжело – почти больно; только чтоб утолить это, Лютик вжался в мускулистое бедро сильней, плотнее, чуть ёрзнул, тая от обжигающего шею дыхания, от нежданно мягких губ, – будто в пропасть летя… - Лю-юти-ик… - Т-ты чего это… ведьмак… – шепнул бард оторопело, подрагивая весь; услышав хриплое "А ты чего?" – едва не отпрянул. За уши, за лохмы – повернул дурную белую башку к себе: глаза в глаза, нос к носу. Жёлтые, со зрачком кошачьим – глаза ведьмака были мутны и больны, и шалы – сожрёт и не вспомнит. - Сам же… – начал было Лютик шёпотом – и на обжёгшем лицо выдохе Геральт смял губами его губы. Зажмуриться, ахнуть беззвучно – сжимая его бедро совсем бесстыдно, цепляясь за загривок, за волосы; рука ведьмака – тяжёлая, едва шевелящаяся из-за раны – на прогнутой пояснице, на рёбрах, на лопатках: прижимает ещё ближе, мнёт, будто на вкус жадно пробует всё, до чего может дотянуться… А ещё – Лютик чувствовал теперь, явственнее некуда: наслаждение, увлечённость, едва ли не восторг ведьмака наполняют его счастьем и сытостью, исцеляют нанесенный болью ущерб… - Вино, зараза, без меня пил?.. – оторвавшись – хрипло, с жёлтым хищным прищуром; ага, не попьёшь тут – после ковыряния в живом мясе как-то успокоиться… – Сла-адко… – приник опять – так, что дыхание перехватило. Лютик в загривок ему так и вцепился, стиснул: мышцы упругие, горячие, изо всех сил мни – не промнёшь. Только гудит урчаще и целует – до дурмана в голове, до неистового скольжения навстречу, ближе: какие же губы у него до одури приятные, и языком проводит, лаская – так, что ото рта вниз по всему телу томительная сладость… Вцепился Лютику в поясницу, в поджавшиеся ягодицы – пальцы вмялись так, что сам собой вырвался испуганно-упоённый вскрик. И напряжённый бок, и тазовые косточки – сминает, гладит, выщупывает: - Ты мо-ой… Слишком упоённым, наверное, получился стон: жарко выдохнув, Геральт повернулся вдруг – резко и тяжело, глухо рыкнув от боли – на Лютика, подмяв под себя. Бедро между напряжённых бёдер – плотнее; такой твёрдый и горячий, возбуждённый до безумия: втирается, втирается, вжимая в землю… Мускулистая тяжесть не даёт вдохнуть – обездвиживает – сводит с ума удовольствием; только и получается, что трепетать, рвано сопя в натянувшиеся жилы шеи. "Ты рехнулся" – "Мне нечем дышать" – "Ты что творишь, у тебя лихорадка" – ничего этого вытолкнуться не может – только имя чёртова ведьмака: на хриплом полуживом выдохе, упоённо, весь плавясь… - Геральт, Геральт, а-а, чш-шёрт… - Так долго этого ждал… – опалил ведьмак выдохом ухо – и Лютик, глухо охнув, излился. Прямо в портки, будто юнец пустоголовый. Так оглушило этим – таять от бестолковой нежности, жаться запоздало, – что не почувствовал даже, как Геральт перевернул его с собой вместе: тяжело, плечо оберегая; как обхватил и ласково гладил, всё тише, всё тяжелей… И Лютик, напитываясь всем телом этой странной грубой нежностью, почувствовал, как тяжелеют веки. Будто сонным зельем напоили, не иначе. Но кто знает их, мутантов этих. Может, оно и было… *** Видно, ночью, когда жар спал, Геральт перестал мёрзнуть. По крайней мере, столкнул во сне барда на землю и весь раскинулся… Лучи утреннего солнца яркими брызгами пробивались сквозь листву – прямо Лютику в глаза, а в одежду набилось лесного мусора. Приподнявшись на локте, он оборвал первый полусонно-бестолковый порыв – протянуть занемевшую со сна руку и поправить спутанные волосы ведьмака, тронуть мускулистый изгиб шеи под ухом. Уместно ли вообще? Что сам-то Геральт об этом всём подумает, когда мозги уже не запекаются в раскалённой черепушке… Лютик уже давно привёл себя в порядок и возился с костром, когда сзади вдруг донеслось: - Вина вчера много выхлебал? – голос хриплый со сна, но вполне бодрый. И… нормальный. Будничный, что ли. - Ну, попробовал… А ты что, уже с утра хотел приложиться? – обернулся Лютик со смешливым прищуром. Геральт перевернул фляжку вверх дном – в траву лениво упала одна капля. - Ты всегда как "попробуешь", так до дна, – буркнул беззлобно. Жёлтые кошачьи глаза – всё так же невозмутимо спокойны. Как всегда. Как ни в чём не бывало. Что ж, исцеление у ведьмачьего тела на высоте. Видать, и воспоминания горячечные подчистились вместе с ядом… - Чего смотришь-то так, Лютик? - Ничего, – бард беззаботно улыбнулся, отступив на шаг. – Ничего, показалось.