Вылечи меня / Cure me

      Слегка хмурый, весенний Петербург только собирался ранним, прохладным утром очнуться ото сна вместе со своими жителями, но в одной из местных больниц высокий мужчина в привычном белом халате уже заканчивал последние приготовления, чтобы открыть двери своего кабинета внушительному потоку пациентов, каждый из которых поскорее желал обратиться к врачу за лечением. Молодой врач усердно раскладывал карточки больных по времени приема, рецепты, все рабочие бумаги, а затем не торопясь писал что-то в свой блокнот, отсчитывая время и составляя с большой точностью план на сегодняшнюю смену.       Звонок мобильного в следующую секунду с треском разрушает все планы доктора на неспешный рабочий день. Парень бросает взгляд на экран и в ту же секунду отвечает на вызов: — Добрый день, Павел… Что-то случилось? — начинает врач и по звуку голоса на том конце провода понимает, что спокойное утро ему уже не светит. — Здравствуйте, Сергей Иванович. Я опять по моему вопросу… Сегодня… с самого утра, как проснулся, и голова…как обухом ударили, и с каждым часом сильнее… Не могу терпеть больше. — фразы из динамика не совсем связные, но врач уже слышит типичные симптомы приступа, и мгновенно настораживается. — Сильно болит? — на автомате бросает молодой человек и тут же осекается. Он знает, что собеседник его ни за что не позвонил бы так рано и срочно, если бы не болело сильно. ОЧЕНЬ И ОЧЕНЬ СИЛЬНО.       Доктор бросает взгляд на километровый список больных, ждущих за дверью, и тяжело вздыхает. Чуть позже начнутся истерики и возмущения, но он себе не простит, если поступит иначе. — Доехать сможешь? — быстро продолжает парень, в спешке листая свой блокнот и найдя там листочек с обведенными красным маркером на несколько раз датой и именем, — Что-то в этом году ты прямо рано. Весна только-только началась же… Нехорошо. — Да. Скоро буду. — хрипло отзываются в телефоне, и звонок обрывается. Так у них всегда: разговор начинается подчеркнуто официально, но, когда дело доходит до сути, уже не время для церемоний, потому что при каждой их новой встрече слишком дорого время.       Пока они соблюдают все условности, приступ только прогрессирует, уж Сергей это знает точно.       Муравьев Сергей Иванович, хоть и работал в этой клинике сравнительно недавно, но талантом своим в лечении людей от самых разных заболеваний уже прославиться успел на всю округу, так что около его кабинета всегда была бесконечная очередь, и парню приходилось принимать пациентов сверх списка. Он работал в отделении неврологии, но так основательно разбирался в различных методиках лечения, что успевал помогать больным с совершенно различными жалобами: от нервных срывов до защемлений в позвоночнике или спортивных травм. Он очень любил свою работу, считал своим долгом и предназначением лечить людей и старался никогда не отказывать людям в помощи.       Впрочем, своего «необычного» пациента Сергей не смог бы проигнорировать ни при каких обстоятельствах.       За дверью явно началось движение, и стало слышно недовольное ворчание пациентов «поджидающих» начала приема уже больше часа (зачем только?) и громко возвещающих об этом на всё отделение.       Сергей подошел к двери, немного хмурясь, обещая себе разобраться «со всем этим балаганом» позже, резко открыл ее, нашел взглядом нужного человека, твердым голосом отчеканил: — Заходите.       Его «гость» коротко кивнул, зашел в кабинет, а Сергей махом захлопнул дверь приемной, игнорируя возмущенные возгласы тех, кто по очереди «самый первый». — Садись. — без дружелюбных приветствий, вежливых разговоров, вопросов о жалобах и симптомах. Муравьев уже сбился со счета, какой раз уже парень в костюме напротив так резко и внезапно появляется в этой клинике. Они оба слишком хорошо это знают.       Молодой человек напротив выглядит спокойным и уверенным. Со стороны кажется, что этот незнакомец серьезен и собран, и уж точно нельзя догадаться о том, что у него имеются серьезные проблемы со здоровьем.       Доктор поворачивает ручку двери — теперь ее можно открыть только изнутри, в два шага добирается до пациента, практически нависает над ним, но это не выглядит угрожающе, совсем нет. Врач вглядывается в лицо перед ним скорее с тревогой и беспокойством. — Паша, заканчивай эту актерскую игру, закрывай глаза и расслабь лицо, — тихо и вкрадчиво говорит Сергей, обрабатывая антисептиком руки.       Проходит секунда — и лицо мужчины перед ним меняется кардинально. «Маска» серьезного и спокойного человека исчезает вмиг, парень хмурится, лицо его искажает гримаса боли. Доктор опытным взглядом подмечает даже едва заметную мимику лица, как Павел жмурит глаза и сжимает руки в кулаки, по плечам и рукам идет легкая дрожь — он сейчас на грани физического терпения. — Ох, прямо сильно в этот раз. Покажи, где именно болит. — врач подходит совсем близко к парню, что со стороны может показаться непозволительным для чужого человека, но доктор знает, что только таким путем сможет ему помочь.       Его пациент неловким движением, снова хмурясь, преодолевая болезненные ощущения, показывает рукой на висок и затылок. Стандартно. Каждый год одно и то же, Сергей все надеялся, что после его терапии парня отпустит его недуг, но травма оказалась слишком серьезной, и теперь его болезнь перешла в хроническую стадию, и он как врач в силах только периодически стабилизировать его состояние и снимать приступы.       Кстати о приступах.       Сергей закатал рукава рабочего халата, чтобы было удобнее, и аккуратно, с начала почти невесомо прикоснулся пальцами к лицу Павла. Тот, будучи с закрытыми глазами, резко дернулся, как от удара током и зашипел. — Тише, тише, я, знаю, что больно. Потерпи немного, ты же знаешь, сейчас надо будет потерпеть, потом сразу легче станет. — сосредоточенно бубнил врач и вдруг ухмыльнулся. — И еще, ты же видел бабушек за дверью, не ори слишком громко, а то они перепугаются все, а кардиология от нас далеко. — Давай уже! — зашипел Павел и легонько, насколько у него хватало сейчас сил, хлопнул Муравьева по руке. Сергей знал, что тот не со зла, просто он каждый раз бесится, когда его пытаются успокоить или пожалеть.       Доктор забыл про все шутки, когда почувствовал, что дрожь под пальцами усилилась — приступ прогрессирует. Еще секунда, и Сергей профессиональными движениями ставит пальцы на нужные точки: висок, затылок, точка за ухом, подбородок. Вдох, и врач начинает в нужном порядке надавливать на все болевые, поворачивать голову, попутно зажимая плечо парня.       От неожиданной резкости движений Павел чуть не закричал, но он не тот человек, который показывал бы свою слабость, даже в таком положении. Закусив губу, он с мужеством воина терпел все манипуляции врача, и только маленькие капельки в уголках глаз и вздувшаяся вена на лбу говорили о том, насколько болезненны и мучительны ощущения, которые сейчас переживает парень в кресле пациента.       Сергею тяжело было смотреть лицо Павла, но он хладнокровно продолжал свои процедуры, надавливал на виски, наклонял голову из стороны в сторону, массировал затылок, давил на шейные позвонки, у самого основания головы. Он знал, какие адовы муки сейчас причиняет мужчине перед ним, но также осознавал, что без них его больному легче не станет. Через пару минут таких усиленных манипуляций доктор делает несколько последних особенно чувствительных нажатий и резко убирает руки. — Всё, молодец, ты отлично держишься. Глубоко дыши, сейчас отпустит. — Врач отходит к соседней стене, чтобы помыть руки и размять кисти. Ему самому также приходится не просто, после таких процедур у него самого кисти сводит от перенапряжения, ему страшно представить, что творится в голове больного в этот момент.       Пациент на стуле наконец-то ожил, приоткрыл глаза и медленно повернул голову, проверяя свои ощущения. Действительно, боль почти сразу отступает. — Спасибо. Ты в очередной раз меня спас. Я уж думал не доеду, уже по дороге стало крючить всего. — молодой человек смотрел в упор на врача, и в его светлом взгляде читалась подлинная благодарность.       Доктор Муравьев выключил воду, вернулся к парню и строго посмотрел на него. — Может быть, чтобы тебя так не ломало, ты перестанешь игнорировать препараты, которые я тебе прописал еще в прошлый раз?! Ты же видишь, что твое состояние лучше от этого не становится! — злость была нехарактерна для Сергея, но понимание того, что его советы, которые должны помочь человеку, не принимают всерьёз, откровенно бесило. — Да, но… Ты же знаешь, я… — начал было Павел, но его бесцеремонно прервали. — Знаю, я знаю… Что ты со всем хочешь справиться сам, но мигрени твои — это не шутка, они просто так не пройдут сами собой! Тут твоё типичное «потерплю, само пройдет» не прокатит! — продолжал врач. Он не хотел повышать тон, но сам слишком переживал за своего пациента (возможно больше, чем следовало бы), который своей самостоятельностью только ухудшал собственное самочувствие.       Парень напротив даже немного смутился от такого напора врача. — Хорошо, я понял, прости… Сейчас я понял, что надо было послушать тебя. — вкрадчиво произнес Павел и улыбнулся.       Сергей увидел просветлевшее лицо парня и даже замер на мгновение, он видел, что сейчас мужчину действительно отпустил приступ, и даже ему самому стало легче на душе. Он снова был рад, что в очередной раз смог помочь, но переживал за дальнейшее развитие болезни молодого человека, ведь приступы могут повторяться снова с пугающей частотой.       Неловкая пауза немного затянулась, и доктор, замявшись, проговорил: — Отлично, пора бы уже начинать лечиться, я ведь не всегда смогу принять тебя так быстро…       Павел снова смущенно улыбнулся одним уголком губ. — И, кстати, у меня пациенты там сейчас бунт устроят… — вздохнул врач, кивая на дверь, — Думаю, что могу тебя отпускать, жить будешь. — ухмыльнулся Сергей в конце своей фразы.       Павел поднялся со стула, и они подошли к двери. — Да, спасибо тебе еще раз… За всё. Извини, что опять тебя потревожил. Сегодня же куплю эти твои таблетки. — тихо сказал мужчина извиняющимся тоном. — Ничего, все нормально. Если будут какие вопросы — звони. — Доктор наконец совсем смягчил тон и по-доброму улыбнулся. — Обязательно.       Ох уж этот Павел, привык, чтобы последнее слово всегда было за ним.       Доктор открыл дверь кабинета, выпустил парня, и на возмущенные возгласы пациентов в очереди будничным тоном заявил, что «у этого больного запись вне очереди, он на индивидуальном ведении».       И ведь Муравьев практически не врал.       Павел Иванович Пестель — бывший военный, офицер в отставке. Служил по контракту, планировал связать всю свою жизнь с военной службой, но затем волей случая попал в самую гущу военных действий в горячей точке, где получил сильное ранение. Был комиссован обратно в Петербург и отправился в отставку по состоянию здоровья. В северной столице вступил на гражданскую службу и дослужился до заместителя начальника одного из местных департаментов.       К сожалению, не всё в его жизни сложилось так же успешно. В следствие серьёзного ранения он получил контузию. И теперь она постоянно давала знать о себе бесконечными мигренями и головными болями.       Сергей до сих пор помнит, как в первый раз встретил этого внушительного парня с явно военной выправкой у себя на приёме, расспросил о проблемах со здоровьем, уточнил все детали его травмы, а затем, впервые попытавшись снять боль мануальной терапией (он и до этого случая выправлял своими руками суставы, убирал зажимы в позвонках, но с мигренью и головной болью справляться было тяжелее всего), был шокирован от того, как резко и болезненно отреагировал пациент на малейшие его прикосновения. От суровости и статности мужчины не осталось и следа, под его руками корчился от нестерпимой боли измученный приступом человек, задыхаясь от очередных пульсаций в голове и дрожи. — Мы с Вами разговаривали пятнадцать минут, и Вы даже не сказали, что у вас приступ прямо сейчас?! Почему Вы молчали всё это время?! — тогда восклицал врач и не мог осознать происходящее.       Мужество и выдержка этого парня, с которой он выносит все проявления своей болезни с тех пор только восхищают его. Он сам был свидетелем того, как некоторые, страдающие такими прогрессирующими мигренями, плакали, бились в истерике и кричали на всё отделение не в силах терпеть подступающие волны головной боли. Павел же даже в самые отчаянные минуты болезни всегда держал себя в руках и отважно терпел все процедуры, никогда не повышая голос.       Врач понимал, что Пестель — человек служивый, и это откладывает свой отпечаток, но в реалиях его заболевания (за годы практики он чего только не насмотрелся), он считал Павла почти героем.       Поэтому Сергей взял этого «необычного» пациента со сложным случаем под свой личный контроль, так как не оставлял надежд, что он сможет и его излечить полностью, как многих других своих пациентов.       Но приступы у парня не прекращались, и тот каждый раз записывался на прием к единственному врачу, который действительно помогал ему выживать со своей контузией, когда другие врачи просто разводили руками, либо давали стандартные рекомендации.       С течением времени, необходимость «записываться» на прием отпала, у Павла появился личный номер телефона Сергея, потому что иногда приступы простреливали голову так резко и неотвратимо, что счет шел если не на минуты, то на часы, и терять время было нельзя. Поэтому при нестерпимой боли, когда он просто не мог шага ступить, чтоб не получить «удар» в висок, Павел набирал уже выученный наизусть номер, а Сергей без вопросов передвигал всех своих больных, чтобы выделить время для «особенного» пациента.       Впрочем, иногда случались и совсем экстраординарные врачебные «приемы».       Сергей уже почти прикрыл глаза и дремал в больнице за своим столом на ночном дежурстве, когда почувствовал тихое дребезжание мобильного. Не глядя в экран, он просто ответил на вызов, мысленно вопрошая, кому в голову взбрело названивать ему в два часа ночи. — Серёг, помоги… — врач едва смог разобрать осмысленные слова в хрипах, доносившихся из трубки. Доктор Муравьев как сумасшедший подскочил со своего места, в голове прокручивая все возможные варианты происходящего с Павлом. — Ты где? Сам доберешься? — тихо вопрошал врач, стараясь расслышать, что говорит ему мужчина через хрипы и тяжелое дыхание. — Нет, я, это… Плохо мне прям. — Сергей слышит шипение на том конце провода — его собеседнику совсем тяжело говорить, — я дома, на Садовой, ну ты помнишь…       Помнит, конечно, помнит. Это в первый раз он по темным улицам Петербурга искал нужный дом и подъезд и с опаской заходил в квартиру к почти незнакомому человеку.       Тогда ему было странно, неловко и даже немного страшно. Сейчас ему не нужны объяснения. — Да, я понял. Выпей воды, ложись горизонтально, дыши глубоко и старайся не делать резких движений. Я скоро.       Сергей лихорадочно собирает кейс необходимыми медикаментами и инструментами, заходит в соседний кабинет к медбрату Мише Рюмину, который дежурил вместе с ним и объявляет, что тот на время остается дежурить один, и развернувшись, выходит из отделения, игнорируя ошарашенный взгляд и вопросы.       Врач все объяснит ему позже и даже поблагодарит от души, но сейчас у него нет ни секунды лишнего времени. Благо, нужный дом совсем не далеко, пешком можно дойти.       Доктор Муравьев даже не удивляется, когда дверь нужной квартиры оказывается не заперта и заходит, на ходу разуваясь и снимая верхнюю одежду. В гостиной на кушетке он видит своего пациента в удручающем состоянии: молодой человек в домашней одежде лежит на боку не шевелясь, поджав под себя колени (врач даже с трудом слышит дыхание мужчины), обхватив злосчастную голову обеими руками. Хмурые брови и поджатые губы всё говорят без слов: приступ схватил среди ночи и был серьёзнее обычного. У Сергея от увиденной картины на секунду сжалось сердце. Да, он работал врачом, и по роду деятельности во многих случаях вел себя хладнокровно и сдержано. Но сейчас ему искренне было жаль парня рядом, он не понимал, за что этому человеку такие страдания из-за этой случайной травмы. Более того Павлу, как человеку с военным воспитанием, было крайне неприятно и неловко показывать искреннюю свою слабость и лежать вот так перед другим человеком в бессилии своем и невозможности сделать лишнее движение. Сергей это понимал, и от этого еще больше хотел помочь пациенту своему победить болезнь. Больше доктор времени не терял: — Повернись. — Врач присел на кушетку совсем рядом с Пестелем. Будто обездвиженный до этого парень, начал медленно переворачиваться в его сторону, и тут же сильно зажмурился и зашипел. Даже в таком состоянии он не позволял себе кричать от боли, хотя хотелось страшно. — Тише, тише, аккуратно, вот так… Давай я тебе помогу. — Доктор подхватил его за спину, помогая перевернуться.       На Павла было просто невыносимо смотреть. Лицо было хмурым и напряженным, вена на виске сильно вздулась, парня била мелкая дрожь всем телом. Сергея очень задевало такое положение своего пациента, всё, чего бы он сейчас хотел — иметь возможность снять эти нереальные боли одним движением. Но так, к сожалению, не бывает, и следующие несколько минут будут самыми сложными, как для мужчины на кушетке, так и для самого Сергея. В голове его роились мысли, как сделать следующие свои манипуляции менее болезненными для Павла, но даже здесь у него не было пространства для манёвра — у больного была аллергия на обезболивающее. Это он узнал, когда впервые попытался «облегчить муки» парня и чуть не схлопотал к очевидным проблемам пациента анафилактический шок. Поэтому у доктора Муравьева нет выбора — «лечить» голову парню придется «на живую». Сергей пододвинулся ближе и наклонился вперед, снова нависая почти вплотную к Пашиному лицу. — Выдохни и не зажимайся, я тебя прошу, иначе я не смогу убрать спазм. — шептал Сергей, легко прикасаясь к лицу Павла, примериваясь, с какой стороны лучше начать «выправку», — Ты знаешь, что сейчас будет, но чем меньше ты сопротивляешься, тем быстрее это кончится, понял?       В ответ лишь легкий кивок. — Пожалуйста… — в исступлении хрипит мужчина, дрожь в теле начинает усиливаться, больше тянуть нельзя. — Молчи. — грубо обрывает его доктор, сам с трудом настраиваясь на терапию.       Три, два, один… начали.       Врач резко давит левый висок, поворачивая голову вправо, приподнимая подборок. В ответ слышатся лишь неровные хрипы, брови немного нахмурены, но при этом губы приоткрыты от неровного дыхания и глаза закрыты, как будто пациент просто лежит, но Сергей руками чувствует внутреннее напряжение мужчины, тот всеми силами пытается не сжимать все мышцы от боли. — Молодец, терпи. — еще пару движений, доктор заводит кисти за голову и резко надавливает на определенные точки на затылке, а затем под челюстью.       Парень под ним дергается и шипит, но не отстраняется. Лицо всё еще не показывает, насколько ему на самом деле больно. — Хорошо, еще немного. — вены пульсируют под ловкими пальцами Сергея, и он чувствует, что необходим последний, но самый сложный прием. Он буквально ложится своим телом на мужчину, придавливая его и фиксируя его руки, чтобы тот не смог его оттолкнуть в момент сильнейшего болевого шока. К сожалению, в его случае никаким другим методом снять этот острый приступ не получится. Как бы он ни пытался.       Одной рукой врачи зажимает Павлу плечо фиксируя шею в определенном положении, а второй давит на несколько точек на виске и лице. Пестель дергается еще сильнее, но врач тоже физически не слаб, поэтому не дает ему пошевелиться, надежно фиксируя парня в своих руках. Напряжение достигает апогея, пара мучительно долгих минут, и мужчина в руках Сергея будто обмякает и откидывается спиной на кушетку. Доктор Муравьев устало выдыхает. Отпустило.       Его пациент продолжает лежать с закрытыми глазами и медленно и тяжело дышать, словно потихоньку возвращаясь к реальности.       Пользуясь моментом, Сергей просто смотрит на лицо мужчины, которого сейчас «истязал» своими собственными руками. Мужественное, скуластое лицо Павла с точеными чертами смотрелось невероятно приятным, когда не было искажено влиянием его травмы.       Врачу снова стало искренне жаль, что он видит это лицо, в основном испещренное морщинами от физических страданий Паши, как несправедливо. — Ты как? — бросает Муравьев, когда слышит, что дыхание человека рядом успокаивается, — Воды может принести? — после того, что он только что видел, доктор боролся с иррациональным желанием еще как-то помочь Павлу, и порой не мог себя в этом контролировать. — Нет, не надо. — молодой человек наконец открыл глаза, приподнялся и сел на кушетке. — Я сдох бы сейчас тут один, наверное, без тебя. Я снова тебе жизнью обязан. Не знаю, как и благодарить тебя за всё, что ты делаешь для меня, — Павел смотрел прямо на него глазами, полными благодарности, искренней признательности и… Сергею казалось, что есть во взгляде мужчины что-то еще неуловимое и неясное для него… (а может только казалось?) Доктор поспешил сменить тему. — Перестань, врач я или кто? — ответил он, но не смог скрыть улыбку и свое смущение, — Но мне не нравится, что тебя опять начали мучить боли по ночам… Ты же чувствуешь, что тебе легче не становится? Боюсь, что тебе нужно лечь в стационар на полное обследование и лечение. Иначе болезнь может прогрессировать дальше. — тон доктора в момент сменился на более суровый, когда он говорил такие серьёзные вещи.       Последнюю реплику Сергея Павел встретил молчанием. Он немного отвернулся от лица врача и смотрел впереди себя, будто в никуда. Пауза затянулась, и доктор Муравьев уже хотел поинтересоваться, нормально ли тот себя чувствует, как мужчина выдал: — Ненавижу больницы. Но я готов лечь при одном условии: если ты и только ты будешь моим лечащим врачом. Никакие ваши «спецы» меня не устроят.       Сергей даже немного опешил от таких заявлений. — Ты… Да ты еще сомневаешься? Я тебя уверяю, любой наш «спец», когда прочтет твою историю болезни, сам не возьмется тебя лечить… И чтобы я такой сложный случай отдал в руки другого врача? Павел, Вы меня обижаете такими словами! — когда Сергей злился, он снова переходил на официальный тон, подчеркивая, как ему не нравятся обращенные к нему слова. — Вот как? И что, я такой «сложный случай»? — от мучавшей его минутами ранее боли не осталось и следа, а значит Павел вновь включал свои обезоруживающие улыбки и фирменные фразочки в разговор. — Сложнейший. — проворчал доктор Муравьев всем видом показывая, что он всё еще обижен. — Хорошо, Доктор, скажите тогда, когда можно попасть к Вам на прием для госпитализации в Ваше отделение? — с деланной строгостью сказал Павел хитро взглянув на своего врача. — Паш, зачем все эти условности? Когда я отказывал тебе в приеме? Вот сейчас ночь темная, и где я? — парень устало вздохнул.       Он снова и снова задавал внутренний вопрос, когда их взаимоотношения из обычного для него врач/пациент переросли в… это? Когда он для себя решил, что может прийти к собственному больному в его же квартиру в два часа ночи? И почему ему не кажется это чем-то… неправильным? Возможно он чувствовал, что несет ответственность за этого парня… В прочем, как и за любого другого пациента, но… В данном случае он осознавал, что никто не сможет помочь Павлу, никто не знает его истории, никто не понимает, как нужно его лечить, чтобы приступ отступал сразу, а не через долгие часы, как от таблеток и уколов. Было ли здесь что-то еще? Есть ли какие-то еще причины почему он позволяет и себе, и ему настолько много? На этот вопрос доктор Муравьев не мог ответить даже себе. — Хоть завтра. И помни, чем быстрее мы сможем сделать все снимки и назначить лечение, тем лучше. Иначе вся эта история может повториться. — продолжал врач. — Вас понял, док. — Паша снова как-то особенно лучезарно улыбнулся. — Тогда ожидайте меня завтра с вещами прямо у своего кабинета. — Сергей уловил на себе многозначительный взгляд. — Хорошо. Я как раз возвращаюсь в клинику, заодно и узнаю про места в палатах на завтра. А ты ложись и выспись нормально, ты только в себя пришел. — Врач сказал последнюю фразу и тут же мысленно укорил себя за «излишнюю» заботливость. Но, к его стыду, когда дело касалось Павла, врач никак не мог успокоить в себе желание уделять ему свое внимание и помогать. Конечно он списывал всё на его тяжелый недуг, ведь что еще может быть причиной?       Доктор Муравьев до конца не верил, что мистер «Я со всем могу справиться сам, ваши таблетки мне не нужны» придет на госпитализацию, но он действительно появился утром, всерьез оформился в палату неврологического отделения и терпеливо проходил все анализы и обследования. Затем с военной сдержанностью принимал все капельницы, уколы и приемы препаратов по часам. И всё это происходило под чутким руководством Сергея Ивановича. Врач закрепил пациента за собой, взял под личный контроль все процедуры и буквально следил, чтобы тот принимал всё, что назначил ему доктор.       Мануальную терапию свою при помощи рук он так же курсом использовал, но сеансы были уже не такие активные и болезненные, как во время приступов и больше походили на массаж головы, снова вызывая красивую улыбку Павла. Сергей, замечая улыбку, мягко улыбался в ответ, думая о том, что хотел бы видеть лицо его старого знакомого только в таком образе, без болезненных искривлений от контузии.       Они виделись каждый день и приятельские отношения между ними стали настолько теплыми и комфортными, что доктор Муравьев, когда заканчивалась его смена, и последний в списке пациент уходил из больницы с его рекомендациями, обязательно напоследок заглядывал в палату, проверить, как там Павел Иванович (так он называл Пашу только в присутствии других больных или коллег) себя чувствует. И если смена его заканчивалась не слишком поздно, то он мог даже остаться в отделении, болтая с мужчиной о каких-то совершенно отстраненных вещах. Иногда Павел был в особенно приятном настроении и мог даже поделиться историями со службы, которых в его арсенале было достаточно. Сергей в свою очередь, рассказывал ему что-нибудь из его врачебных будней.       Их общение настолько легкое, непринужденное и ни к чему не обязывающее, что Сергей со временем ослабляет бдительность и буквально теряется, когда слышит вполне конкретный вопрос.       В его кабинете после очередной терапии он сидит за столом и пишет что-то в карточке Павла, как тот внезапно спрашивает его: — Сереж, скажи мне, а сколько мне еще здесь лежать-то в отделении? Лечение, конечно, никто не отменял, но я скоро забуду, как улица за окном выглядит. — молодой человек снова улыбается ему одному присущей улыбкой. — Смотри, состояние у тебя стабильное, ухудшений нет, анализы хорошие. Думаю, еще недельку понаблюдать нужно, и, если всё в норме будет, отпускать тебя будем. — врач смущенно улыбается в ответ, осознавая, что для него момент выписки Павла не будет столько же радостным. И когда он так успел к нему привыкнуть? — Отлично. — хмыкнул Паша, — Тогда еще вопрос: когда я выпишусь, и наконец-то приведу себя в человеческий вид после этих ваших больничных палат… — мужчина сделал паузу, будто ему не хватило воздуха, чтобы закончить фразу, — … может быть доктор выйдет наконец то со своей работы и сходит со мной куда-нибудь? Выпить чашечку кофе, например?       Сергей замер. От осознания услышанного его прошибло током, похлеще любого приступа. Он резко повернулся на дверь кабинета «Никто не слышал ли?» Нет, закрыто, как обычно. Потом он медленно повернулся на парня рядом с ним и посмотрел на того немигающим взглядом. Тот невинно улыбался и делал вид, что спросил нечто совершенно обыденное, к примеру, о погоде за окном.       Врач нервно хихикнул и произнес, немного растягивая слова. — Насколько я знаю, у тебя мигрень, а не…. Сотрясение мозга или… еще что… Ты тут недавно нигде… Головой не ударялся? Нормально…чувствуешь себя? — доктор Муравьев чувствовал себя максимально неловко.       Его пациент в один миг кардинально изменился в лице. Улыбка пропала с его лица, будто ее никогда и не было. Выражение лица стало серьезным и непроницаемым, вместо того, чтобы смотреть на него, молодой человек отвернулся в сторону, а глаза его вдруг стали такими темными… Сергей даже в моменты дичайших болезненных приступов Павла никогда видел в глазах его столько… боли?       Почему-то в груди где-то неприятно кольнуло. — Да, ха-ха, действительно, чего это я. — Павел пытался неловко отшутиться, — Может в палате о подушку приложился сильно, ха-ха. — парень взъерошил волосы на голове. — Шучу я. Забудь. На сегодня же всё? Я в палату пошел. — Паша резко встал и вышел из кабинета, на ходу захлопнув за собой дверь.       Врач остался сидеть на месте и только удрученно смотреть на то место, где только что сидел его пациент. Он сейчас, возможно, чуть не лишился работы, но спас своё положение… Только почему вдруг так мерзко стало на душе?       После этого случая Пестеля как подменили. Он все так же выполнял все указания врача, но не проявлял никаких эмоций, односложно отвечал на все вопросы, вообще не баловал врача какими-то лишними комментариями. На сеансах терапии с Сергеем, тому становилось совсем тяжко, Павел все так же сидел перед ним и послушно терпел все манипуляции, но даже не смотрел на врача, его взгляд был устремлен в сторону, вдаль, сквозь него, или глаза вообще были закрыты. Казалось бы, какая ему разница на все эти детали, самое главное - долечить парня и выписать с миром из больницы на все четыре стороны? Но Сергею становилось откровенно грустно, когда он представлял, что всё так и закончится, почему же его это так волнует?       В ночь перед выпиской Паши, смена доктора Муравьева закончилась поздно, в третьем часу ночи, и обычно он сразу уходил домой, какой толк ходить по палатам, ведь все спят уже?       Но в этот раз, какая-то неведомая внутренняя сила вела его в палаты, к крайней правой койке у окна — там мирно спал статный молодой мужчина, без которого за последние несколько недель у врача не проходило ни одной смены.       Доктор аккуратно присел на самый край больничной кровати, чтобы не разбудить парня. Он долго сидел, всматриваясь в лицо спящего. Лицо, которое, благодаря их сеансам терапии, он знал и чувствовал слишком хорошо. Конечно, Паша выйдет из больницы, и, если приступ снова даст о себе знать, он снова наберет ему (а кому еще?), но учитывая, что врач вложил все свои знания и силы в его лечение, то случится это очень нескоро, если случится вообще.       Сергей ловит свои внутренние ощущения. Больно. Он столько приступов устранил, столько спазмов вылечил, но при этом не может избавиться от этого щемящего ощущения? Не может, потому что, к сожалению, его состояние не имеет ничего общего с болью физической и его невозможно исправить ни таблетками, ни терапией, ничем… Хотя, должен же быть выход?       Доктор снова напряженно всматривается в силуэт парня и слушает собственные эмоции. Это всегда помогало ему, когда он не мог точно определиться с диагнозом или сразу подобрать нужное лечение. Он задавал себе вопросы: Почему он тогда так странно ответил Павлу на его недвусмысленный вопрос? Ему было странно? Неприятно? Противно? Безразлично? Нет. Он боялся. Чего? Того, что всё это как-то неправильно? Так быть недолжно? Это не имеет смысла? Нет. Того, что это может повлиять на его работу? Или жизнь? Скорее всего. Готов ли он отпустить всё это, оставить всё как есть, чтобы ничего более не мешало ему стабильно и размеренно жить, как раньше, составляя с утра списки пациентов, а по ночам спокойно дремать на ночном дежурстве, исключив все возможные потрясения в своей жизни?       Что-то щелкает в голове у врача, и внутренняя боль, впервые за несколько дней, немного отступает. Сергей встает и тихо выходит из палаты, бесшумно и уверенно направляясь к выходу.       Не готов. И после завтрашнего дня у него не будет шанса всё исправить.       На следующий день, врач, заканчивая последний сеанс мануальной терапии, едва скрывал волнение — кончики пальцев слегка дрожали, когда он писал заключение в больничную карточку Павла, но тот был слишком в себе, чтобы заметить перемены в поведении доктора Муравьева. — Мы - всё, закончили, я могу идти на выписку? — безразличным тоном проговорил Павел, а в груди у Сергея снова что-то неприятно ёкнуло. — Нет, подожди минуту, кое-что осталось сделать. — Врач встал из-за стола и снова подошел к двери, повернул ручку (она снова захлопнулась) и неуверенно подошел к своему пациенту почти вплотную. Пестель сидел с равнодушным лицом, всем своим видом словно вопрошая «Ну, что там еще?»       В один миг Сергей воодушевился. Сейчас или никогда. Он всем сердцем желал в эту секунду стереть это безразличное выражение с Пашиного лица. Он аккуратным еле заметным движением рукой, приподнял лицо мужчины за подбородок и слегка отвернул в сторону. В ответ на вопросительный взгляд, доктор приблизился к лицу Павла на расстояние нескольких миллиметров и прошептал на грани слышимости: — Павел Иванович, напомните пожалуйста, Ваше предложение насчет кофе еще в силе? — оставив вопрос в воздухе, врач слегка отстранился, чтобы увидеть лицо мужчины.       Пестель, кажется, забыл, как дышать. Он резко повернулся к Сереже и шокировано произнес: — Серёж, ты…ты серьёзно? — Тише ты! — шепотом продолжал Муравьев, неосознанным движением прикасаясь пальцами губам парня, заставляя его молчать. Он снова приблизился вплотную к Паше почти касаясь своим лицом его лица и продолжил: — Сейчас ты можешь идти на выписку, а завтра… Завтра моя смена заканчивается в шесть, идею понял?       Павел принял правила игры и ответил также едва слышно: — Вполне.       Сергей отстранился, встретился взглядом с мужчиной и, кажется, внутри снова что-то щелкнуло: от безразличия и равнодушия не осталось и следа, Паша солнечно улыбался, а глаза его уже горели какими-то мыслями и секретами, которые доктор даже боялся себе представить. — Я могу идти, доктор? — уже во весь голос, даже излишне громко спросил Пестель. — Да, конечно. Проходите в регистратуру на выписку, и вы свободны, всего хорошего. — доктор Муравьев неловко проводил своего пациента до двери, пытаясь вести себя непринужденно и спокойно, хотя получалось так себе.       Павел схватился за ручку двери, намереваясь открыть ее, но в последний момент остановился и повернулся обратно к Сергею. Тот бросил «больному» удивленный взгляд. Пестель на секунду замер, а потом приблизился к врачу, так же как тот буквально пару минут назад, и бросил быстро еле слышным шепотом: — Только вот Вы уже не свободны, доктор. — Паша быстро улыбнулся, развернулся обратно, резко открыл дверь и направился к выходу.       Ошарашенный Сергей еще несколько мгновений не мог прийти в себя после услышанного. Он мог бы уже начать жалеть о сделанном, но внутренние ощущения, которым он доверял не меньше собственного разума, указывали на то, что он сделал самый правильный поступок, за последнюю неделю уж точно.       Весь следующий день он буквально не мог спокойно работать, все мысли его занимали эти сумасшедшие шесть вечера. Сегодня полночи он думал о разумности своего поступка и его последствий.       И если вчера его решение казалось единственно верным, то сейчас… А что, если он всё понял не так, как было на самом деле? Что, если ему показалось? Что, если… В шесть вечера ничего не произойдет? И он слишком большое значение придал этому вопросу на приеме и вообще всему, что было в течение этого месяца лечения его «особенного» пациента? И зачем он вообще сделал его «особенным» для себя? А что, если…       Из бесконечного потока мыслей его вырвал звонок мобильного… Ровно в 18:00. — Привет… Паш? — впервые парень звонил ему не из-за мигрени, и ему все еще неловко было это осознавать. — Выгляни в окно.       Сергей удивился, но послушно подошел к окну и раскрыл жалюзи. — Черную машину видишь?       Доктор сначала искал глазами нужную на парковке, а потом прямо под окнами увидел блестящий черный джип. — Вижу… — всё еще с долей неуверенности ответил врач. — Я жду тебя там. И если ты не выйдешь через десять минут, я начну нервничать. — Паш, слушай… - начал было Муравьев, но его невежливо прервали. — Только не говори, что ты передумал, иначе я сейчас выйду и заберу тебя сам!       Ох уж эти офицеры в отставке, всегда хотят, чтобы было по их воле. — Да подожди ты! — в такой же манере прикрикнул на него Сергей.       На том конце провода молчали, но агрессивно дышали в трубку. — Я хотел сказать, что предупреждал тебя перед выпиской, что тебе совершенно нельзя нервничать, иначе снова может случиться рецидив мигрени… Поэтому успокойся и сиди там, я уже выхожу! — эмоционально закончил врач и положил трубку.       Всё еще не веря до конца, что все это действительно с ним (нет, не с ним, с ними) происходит, доктор Муравьев выходит из больницы, подходит к черному авто и располагается на сидении рядом с водителем. Молодой человек встречает его с нескрываемой радостью и улыбается так ярко, что солнце в Петербурге в самый светлый день проигрывает вчистую. — И куда ты меня везти собрался? — со смущением в голосе обратился к сидящему рядом парню Сергей. — Как это куда, — Паша заводит двигатель, — Кофе пить… а там посмотрим. — Пестелю бы на дорогу смотреть, а он всё смотрит на Сережу, и во взгляде этом столько тепла, что доктор Муравьев, кажется, плавится даже в суровые Питерские плюс пять. — Хорошо, поехали. — только и может пробубнить врач, скрывая смущение в воротнике пальто. Он всё еще не знает, как себя правильно вести и что говорить, ведь они разговаривают не в больнице и не на приеме. Впервые. — И еще, хотел сказать… — Павел переводит взгляд на дорогу и понижает тон, — Я... я скучал. Хотя мы виделись буквально вчера.       Внутри Муравьева сейчас не просто щелкает, внутри взрывается настоящий фейерверк. — Я тоже.       Паша замирает на секунду, а потом резко выворачивает руль автомобиля — он чуть не пропустил нужный поворот.       Они больше ничего не говорят друг другу всю дорогу — очень сложно говорить такие вещи в машине.       А потом они действительно заходят в маленькую кофейню на углу Невского и пьют вкуснейший кофе, гуляют по набережной, кормят птиц у реки, фотографируются на мосту и говорят, говорят, говорят друг другу разные вещи: важные и не очень, обыденные и странные. Они не замолкают, как будто не виделись много лет, хотя расстались буквально сутки назад.       Сергей всё еще не до конца понимает, что с ним происходит. И кто теперь ему этот человек, с которым он идет буквально плечом к плечу? Ему так мучительно приятно быть рядом (как было всегда, только он не хотел себе в этом признаваться), но что ему теперь делать дальше? И насколько далеко ему вообще теперь нужно идти? С каждой минутой появлялись всё новые вопросы, на которые он еще долго будет искать ответы.       А если…       Поздним вечером Павел довозил Сергея до дома, их совместный вечер подходил к концу, а следующий рабочий день неотвратимо приближался, поэтому, как бы они ни хотели поговорить еще, пришло время расходиться по домам. Пестель подъехал и остановил машину. В воздухе повисло неловкое молчание. — Паш, — Сергей начал первый, хоть в его голове роилась масса самых разных мыслей и вопросов, и ему сложно было подобрать слова, — Спасибо тебе… за этот вечер, — парень неуверенно положил свою ладонь на ладонь Павла и легонько сжал ее, — Когда я сказал тебе про твое предложение, я и думать не мог, что будет так… здорово? — Муравьев подарил мужчине рядом самую теплую и добрую свою улыбку из всех возможных. — Это еще что. — ухмыльнулся Павел, — это только начало… — начал было он и осекся. — Кстати, когда я могу за тобой заехать в следующий раз? — спросил Паша и развернулся к своему собеседнику.       Этот вопрос застал врача врасплох. Ему действительно нравилось, когда Павел был поблизости, но столько возникало в его голове разных «но», «зачем» и «почему», что ему совсем не хотелось обижать своего «пациента», но и вразумительного ответа он сейчас не мог дать ему. — Паша, я сейчас… не знаю… мне нужно… — неуверенно начал Сергей, но его снова бессовестно прервали.       Внезапно Павел резко пододвинулся к Сереже, пока тот подбирал слова, одним аккуратным движением развернул его лицо в свою сторону, едва касаясь подбородка и затем, в чувственном порыве, накрыл губы парня своими. Мягкие губы Паши целовали нежно, бережно, аккуратно, но уверенно и с таким твердым напором, что какое-либо сопротивление было бесполезно.       Удивленный Сергей сначала схватил его за край куртки, сначала будто не осознавая, что происходит, а секундой позже прижался так, будто тонул в той самой Неве, захлебывался волной, а парень рядом — единственный в мире человек, который мог спасти его.       И Паша действительно спасал. Впервые они поменялись местами, и спасал уже не доктор Муравьев, а Павел Пестель, со своими слабостями, но и со своими безупречно сильными сторонами, он действительно спасал его. Спасал от сомнений и неуверенности, спасал от вопросов и чужого мнения, спасал от страхов и непонимания окружения. Спасал от всего и дарил вместо этого самого себя.       Фейерверк внутри доктора Муравьева сдетонировал, подобно разорвавшейся бомбе и уничтожил всё, что мучило его в этот вечер. Больше не было «но», «почему» и «зачем», больше не было никаких «а если». Была только эта сладкая дрожь по всему телу и этот бесконечно теплый и солнечный парнишка в его руках.       Они превратили невинные поцелуи в горячие и страстные, ловили дыхание, жарко стонали и отрывались только чтобы, не задохнуться от переизбытка эмоций и тянулись губами к губам вновь. За окном была минусовая температура, но внутри тесного пространства одной машины загорался пожар, который никому из них потушить было не под силу. Да и к чему это?       Кажется, прошла вечность, перед тем как они смогли отстраниться друг от друга и откинуться на спинки сидений, чтобы хоть немного перевезти дух. — А теперь… — продолжил Павел, когда смог восстановить дыхание, — Когда мне приехать? Сергею хотелось улыбаться всему миру и кричать от волны эмоций, но он лишь ухмыльнулся и ответил: — Завтра я в ночь дежурю, а вот…послезавтра я работаю до восьми. — Если послезавтра в пять минут девятого ты не будешь сидеть в этой машине, я за себя не отвечаю. — в шутку пригрозил Павел, не отрывая влюбленного взгляда от Сережи.       Это сейчас доктор Муравьев понял, что этот влюбленный взгляд был полон эмоций, обращенных к нему. Только вот незадача, Паша смотрел на него так всегда. _____       Несколько месяцев спустя. — Сереж, слушай, у нас тут под окнами машина стоит, черная такая, ты не знаешь, откуда она здесь? — словно между делом интересуется Миша Рюмин, который в эту смену снова работал с Сергеем.       Доктор, аккуратно собирающий вещи после конца рабочего дня, замер на месте. Врать он совершенно не умел, но рассказывать о своей личной жизни на работе ему тоже не хотелось. — Нет, не знаю — буркнул молодой человек, но сделал это так натужно и скомкано, что Михаилу не составило труда понять, что здесь что-то не так. — Это за тобой, да? — продолжал свой допрос медбрат. Доктор Муравьев молчал, понимая, что отнекиваться бесполезно. — Подождиии… Это когда ты успел? Ты же живешь на работе? Ты же сам говорил, что чуть ли не женат на ней! — удивленно восклицал Миша. — Ну, знаешь ли, не всё же… — хотел было оправдаться Сергей, но его снова прервали. — Стой, это кто-то из твоих пациентов? — внезапно догадка поразила медбрата. — Это не тот, случайно, к кому ты ночью посреди дежурства на срочный вызов уходил? — Михаил просто высказывал свои догадки, еще не осознавая, что попадал точно в цель, — Так вы с ним там… — Да имей ты совесть, ты что?! — Сергей не выдержал, — у него контузия после травмы, страшнейшие мигрени, я его полчаса в себя пытался привести, как можно!!! — он был действительно взбешен. — Хорошо, я понял… Но я же угадал? — с хитринкой в голосе спросил медбрат. — В точку. — тяжело вздохнул врач и тут же продолжил, — если кто-то узнает, то ты — труп! — Договорились. — усмехнулся Михаил, — Только тебе еще бы, халат поменять, мой тебе совет.       Доктор Муравьев озадаченно посмотрел на медбрата и задал очевидный вопрос: — А что не так с моим халатом?       Миша с улыбкой кивнул и показал на шею: — С воротником. Тебе явно нужен воротник на халате, а то в этом слишком видно фиолетовое пятно на шее.       Сергей покраснел, кажется, до корней волос, чертныхнулся и, закрывая шею руками пошел на выход, захлопывая дверь.       Пусть ему хочется сгореть от стыда, но… гореть вдвоем намного приятнее, верно?       Врач привычным движением открывает дверцу и садится в машину. — Привет, Паш. — никому более не достается такой улыбки от Сергея Ивановича. — Привет, ну что, за кофе? — подмигивает парень, отражая улыбку своему любимому. — Сначала в аптеку за твоими лекарствами, а потом за кофе. — самым строгим врачебным тоном, на который только способен отвечает доктор Муравьев.       Но Павел не теряется: — Раз мы едем в аптеку, может там сразу захватим еще парочку нужных вещей? — на лице у мужчины довольная ухмылка, а Серёжа, кажется, подавился воздухом.       Нет, Сергею точно сегодня гореть. И если он сгорит дотла, то виноват в этом точно этот чудовищно обаятельный водитель на соседнем сидении.       Он всего лишь хотел вылечить парня, а в итоге заболел им сам. И это неизлечимо.       Да и кто в здравом уме будет лечиться от любви?