Хорошая пицца, отличная пицца

Бен и Аликанте сидели за элегантным белым столиком на летней веранде уже закрытой пиццерии. На алых бархатных салфетках стояло по бокалу красного вина. Начиналась тёплая августовская ночь. — Неплохо поработали, коллега... — блаженно вздохнул было немолодой шеф в форменной белой одежде, но резко мотнул головой и добавил сердито, — то есть я неплохо поработал, коллега; не то, что ты. — Угу, — кивнул парень в клетчатой рубашке рядом с ним. — ...День половинок уже практически стал городским праздником! Все отправляются прямиком к нам, в пиццерии, делать свои безумные половинные заказы... Аликанте показалось, что мальчишка его не слушает, и покосился на него сердито. — Ты, наверное, в этот день в золоте купаешься! Моя прекрасная пиццерия не может вместить всех горожан, и оставшимся беднягам приходится заходить к тебе, — снова добавил он. Бен вздохнул. — Не то чтобы. Я сегодня едва вышел в ноль. Аликанте вздёрнул лохматые седые брови. — Но как! В этот день ведь самый большой наплыв! — Угу, — Бен отхлебнул вина, и отсутствующее выражение его лица не изменилось, — но несколько бесплатных пицц, и я потерял почти всю выручку. — Бесплатных? Что, акция? Ты решил пустить так рекламу? — шеф сощурился. — Нет. Сперва ко мне зашла леди и попросила пиццу в обмен на растение, потом двое бездомных, а под вечер ещё один. Седой шеф нахмурился и вытянул губы напряжённо, что означало досадное смущение и нежелание его показывать. Они молчали. На площади неподалёку тихонько журчал фонтанчик. Нагретые за день камени мостовых остывали, отдавая жаром, и тепло от них перебивалось иногда потоками лёгкого прохладного ветерка с реки. На соседних улочках другие шефы и официанты неспешно убирали скатерти, столы и стулья, подметали свои бульварчики, болтая и смеясь после завершения праздника. Подавать в один день только пиццы с разными начинками на двух половинах придумал сам Аликанте больше десяти лет назад, как рекламную акцию; она удалась на славу, и с тех пор День Половинок прочно закрепился и стал городским событием. Его быстро подхватили другие пиццерии. К концу августа стало появляться много приезжих, выбравших именно их городок местом целью своей поездки из-за праздника пиццы из двух половинок. — Скажи, Бен... — неуверенно начал Аликанте, побалтывая бокал в руках и не глядя на собеседника прямо, — как тебя угораздило заехать в наши края? Почему ты пришёл в это ремесло? Юноша молчал. Его товарищ ждал ответа, и подумал было, что вздорный юнец не хочет с ним разговаривать, открыл рот, чтобы сказать что-нибудь оскорбительное, но тогда Бен негромко начал: — В начале лета мы приехали сюда с моей девушкой. Она не смогла сдать экзамены достаточно хорошо, чтобы поступить в университет, была в давних ссорах с родителями, и больше не могла терпеть давление с их стороны. Я уже год работал тот тут, то там, и у нас набралось достаточно, чтобы бросить всё и уехать в новую жизнь. Мы хотели открыть пиццерию, и всё лето занимались тем, что для этого нужно. Хорошо, что здесь созданы идеальные условия. За два месяца мы нашли помещение, минимальное оборудование — нам нужно было как можно скорее запустить процесс, чтобы начать получать хоть что-то, и вот... в день открытия я проснулся один. Рядом не было ни её вещей, ни её самой. Только записка на столике, где она писала, что недостойна меня, что не справится, что мне лучше без неё, и что мне лучше её не искать, потому что всё равно я её не найду. Я был просто убит изнутри, но на улице, у входа в пиццерию, уже кто-то стоял. Это был ты, Аликанте... и мне пришлось начать печь пиццу самому. Аликанте вздохнул и похлопал Бена по плечу. — Ох, к сожалению, я понимаю тебя, дружище! Тридцать лет назад я приехал сюда так же, как и ты, со своей прекрасной Амели, на нашем хиппи-басе... тогда этот городок ещё не назывался Пицца-тауном, а был регулярным Вест-Спрингс... так вот, мы тоже были против всех, Бен! И мы хотели быть счастливы. Мы поженились, когда нам было по шестнадцать лет, и нашим чудом, нашим прекрасным ребёнком стала пиццерия Аликанте. Сначала мы терпели неудачу за неудачей, наши столики пустовали дни напролёт, воришки так и залезали ночью один за другим, нас даже несколько раз хотели закрыть, запустив к нам крыс! Но мы выжили, и видишь, чем это стало сейчас? Ах, наша хорошая пицца, отличная пицца... увы, на заре лучшей эпохи пиццы, Амели покинула нас. Рак... Это было ужасно, Бен. Сначала врачи, потом отказ от лечения — оно было более губительно, чем болезнь, — потом почти два года счастливой жизни, прерванные её внезапной кончиной. Это был единственный день в истории, когда пиццерия Аликанте не работала: весь город был на её похоронах... и только благодаря пицце я не пал духом. Один или с Амели, но я должен был готовить пиццу, несмотря ни на что; и это меня спасло от ужасного горя. Тогда я и придумал день половинок: разные, разлучённые, но всё ещё составляющие что-то прекрасное даже отдельно друг от друга. Я люблю и скорблю сердцем в этот день. Аликанте замолчал. Бен не говорил ничего, потому что ему было нечего ответить. Они сидели, смакуя на двоих прекрасный вечер и светлую грусть потерявших столь важные части себя, но всё же счастливых людей. Огни в домах гасли, им пора было расходиться. И Аликанте внезапно заговорил тихо, но с неслыханным ранее дружеским запалом: — Знаешь, Бен, я рад, что ты остался. Давно у меня не было такого соседа, как ты, все пытаются открывать какие-то сети, конвейеры, но никто не хочет готовить пиццу с душой, вкладывая в неё всё своё сердце, ставя на кон собственное счастье. Ты мой лучший враг в этом городе и, пожалуй, на всём свете. Аликанте протянул короткую широкую ладонь, и Бен крепко пожал её. В замочной скважине щёлкнул ключ. Дверная ручка скрипнула, и Бен вошёл в пиццерию. Он не стал включать свет. За месяц парень уже привык к расположению столов и стульев в зале, так что мог спокойно ходить в нём в темноте. К тому же, ему очень нравилось, как выглядел его ресторанчик, залитый из широкой стеклянной рамки лунным светом. Длинные синие тени чернели к дальнему концу, где находились стойка и кухня. На шахматном кафеле, розовом при свете дня, искрились лунные зайчики. Часы на стене светились бликами, как будто в них была встроена подсветка. Всё было прекрасно. Разговор с Аликанте лежал на сердце тяжёлым грузом. Было здорово, что они со своим соперником поняли друг друга, и вообще сосед оказался хорошим человеком (в чём Бен был в душе уверен), но теперь мысли не давали ему покоя. Он думал о своей дорогой Рите. Как она там? И где — там? Жива ли, здорова? Вдруг дело было вовсе не в её характере, а в болезни, которую она захотела утаить, чтобы не ранить его? Или она узнала, что беременна? Беременность была одним из самых больших её страхов, потому что она боялась за своё тело и за малыша, к которому была бы не готова. Это было бы вполне в её духе: столкнуться с проблемой и решить, что лучше уйти с ней самой, чем справиться вместе... эх, маленькая, глупая Рита. Он не смог её уберечь и завоевать её доверие до конца... Бен подошёл к стойке, сел на барный стул и склонил голову. Его щека легла на плитку, и тут же переняла её холод. Это немного отрезвило юношу и разогнало хмурые мысли. Всё же это были всего-навсего м ы с л и, опасная, но скоротечная субстанция, которая уходит от крепкого сна и работы. Всё же это всего лишь один день из его жизни, завтра наступит другой, а с ним и его трудности, задачи, пицца. Здорово, что пицца стала опорой для Аликанте в трудный момент его жизни — Бен тоже держался за неё, как только мог. Она стала одной из причин его одиночества, и в то же время спасением. Юноша закрыл глаза. — Добрый день! Можно мне, пожалуйста, Маргариту? — Улыбался в усы с другой стороны кассы знакомый посетитель. Ответа не последовало. — Что вы, вы меня слышите? Одну Маргариту, пожалуйста! — Повторил он несколько раздражённо и обеспокоенно. У Бена всё плыло перед глазами. Ледяные слёзы медленно катились по его лицу. — Маргариты... больше здесь нет... — сиплым голосом, едва шевеля губами, отвечал он, — я потерял её... Щелчки дверного замка разбудили Бена. Он подскочил, вытирая слёзы, и обернулся ко входу. На пороге стояла она. Исхудавший, с обкорнанными волосами, очень неуверенный, но знакомый силуэт. Это была о н а. — Рита! — ...Бен! И они бросились друг другу в объятия.