Обоюдоострое

      Му Цин совсем не похож на женщину внешне. Он высокий, с широкими плечами, сильными ногами и острым, высоко вздёрнутым подбородком. Но Фэн Синь всё равно говорит ему:              — Выглядишь, как потаскушка, которую наконец заказал богатый клиент.              Му Цин не похож на женщину внешне, но характером — слишком сильно. И Фэн Синь ненавидит его за это. Он сильнее накручивает его волосы на запястье, мешая вырваться, и давит на затылок, заставляя взять член в рот до упора, пока головка не проскальзывает в судорожно сжавшееся горло. Му Цин что-то неразборчиво и протестующе мычит, больно впивается пальцами в бёдра Фэн Синя и царапается.              — Ну точно девица, — хмыкает Фэн Синь, крепко держа Му Цина за подбородок. — Спрячь коготки, обломаешь.              Конечно, он его не заставляет. Му Цин пусть каждый раз выделывается и всем видом показывает, что просто идёт на уступку, но его губы горят алым, глаза затуманены, а стоны слишком искренние, когда Фэн Синь переворачивает его к себе спиной, заставляет упереться в постель коленями и сам наваливается сверху. Он тянет за волосы назад, заставляя запрокинуть голову, кусает в изгиб шеи, оставляя на коже след от зубов, и толкается глубже, пока по телу Му Цина не прокатывается короткая, но сладкая дрожь.              Фэн Синю никогда не нравились мужчины, хотя среди небожителей, которые слишком долго живут, всякие связи случаются. Но Фэн Синь брезгливо морщится от одной мысли, что можно лечь в кровать с себе подобным. Женщины ему по вкусу: мягкие, нежные, с плавными изгибами и белой кожей. Мужчины грубые и отвратительные. Фэн Синь даже не смотрит в их сторону, но Му Цин — совсем другое. Мужское тело и отвратительный женский характер. А если повернуть его спиной, то можно представить, что рядом с ним и правда женщина — с развитым телом, но светлой чувствительной кожей, на которой легко остаются следы, изящной шеей с выступающими позвонками и гибкой спиной, на которую так приятно давить ладонью, прижимая к простыням сильнее.              Главное, заткнуть рот, зажать ладонью, влезть внутрь пальцами, заставляя их облизывать, прижимая язык, чтобы не слышать хриплых, совсем не девичьих стонов.              — Я тебе не женщина, — говорит Му Цин, глядя с недовольством в зеркало, неспешно приводя себя в порядок. — Найди себе кого-нибудь, на небесах полно богинь, которые будут готовы даже перед тобой раздвинуть ноги.              — Зачем мне искать, если ты тоже раздвигаешь? — Фэн Синь приподнимает брови и невольно окидывает его взглядом.              В тех моментах, когда Му Цин одевается и заплетает волосы, проводя по ним зубьями расчёски, есть что-то особенное. Мужчины так не следят за собой. Конечно, мало кто позволяет себе неопрятность и пренебрежение к внешнему виду, но Му Цин уделяет этому чересчур много внимания.              Он поднимает волосы наверх, цепляя их дорогой заколкой, оставшиеся пряди закидывает за спину и расправляет складки на одежде, бросая последний взгляд на своё отражение.              — Если ты не досчитаешься зубов, не вини меня, — предупреждающе говорит он, поворачиваясь к Фэн Синю. — То, что я позволяю тебе спать со мной, вовсе не означает, что я женщина.              Фэн Синь скалится, приподнимая верхнюю губу и обнажая зубы. Он слишком удовлетворён сейчас, чтобы развязывать драку, но поковыряться в больном самолюбии Му Цина хочется. Поэтому, раскидываясь на кровати более вальяжно, он щурится и невзначай кидает:              — Но принимаешь мой член ты, словно женщина. Твой путь самосовершенствования имеет свои недостатки, верно?              Лицо Му Цина мгновенно бледнеет от злости. Ладони сжимаются в кулаки, а сам он начинает походить на хищника, готового к атаке. Но тоже сдерживается, лишь пренебрежительно фыркает, разворачивается и уходит, оставляя за собой едва слышный аромат парфюмированного масла.              Фэн Синь падает затылком на подушку и окончательно расслабляется. Ему стоит сходить в купальню, чтобы избавиться от липкого ощущения на коже, но Фэн Синь остаётся в смятой постели и изучает взглядом потолок.              Каждый раз, когда Му Цин уходит, Фэн Синь чувствует себя неправильно — так, как чувствовать не должен. На языке появляется горечь, а внутри что-то ноет и гудит, намекая, но не говоря прямо. Фэн Синю это не нравится, Фэн Синь это игнорирует.              Они начинают спать с Му Цином неожиданно и без всяких прелюдий. Почти сразу, как Фэн Синь возносится на небеса. Они громко ругаются первые несколько лет, шипят при виде друг друга, словно взбешённые кошки, и, на самом деле, откровенно друг друга ненавидят. Ненавидят до сих пор. Слишком разные, чтобы разделять взгляды друг друга или хотя бы понимать их. И поэтому ненавидят.              Му Цин — хитрый, лицемерный и коварный. «Лгун», — часто бросает ему Фэн Синь. «Предатель», — шепчет сквозь зубы он ему, кусая за край ухо и чувствуя во рту привкус крови. Оскорбления летят сами собой, Фэн Синю даже не требуется мгновения, чтобы сформулировать их — он искренний. В отличие от ублюдка Му Цина, который то отпускает язвительные комментарии, то криво улыбается, то презрительно смотрит, но не сыплет ругательствами в ответ.              — Не делай вид, что для тебя это слишком низко, — Фэн Синь, не сдерживая силу, бьёт его по холеному лицу. Му Цину не хватает лишь мгновения, чтобы увернуться. Его скула лопается, кровоточит, и он брезгливо стирает кровь большим пальцем. — Ты вырос в трущобах, наверняка знаешь словечки похлеще.              — Я вырос в трущобах, но теперь я на небесах, — Му Цин возвращает удар, попадая крепким кулаком под дых. Хватает за грудки и с силой встряхивает, впечатывая в землю. — А ты навсегда в трущобах и остался, хотя рос при дворце, где за тобой бегали и прибирали.              — Как ты за Его Высочеством, — не остаётся в долгу Фэн Синь и вновь получает удар, но теперь уже коленом.              В этот раз они сцепляются из-за какого-то пустяка, но сразу на улице. И от души друг друга колошматят, пока их не разнимают и не оттаскивают в стороны. От чистенького лица Му Цина почти ничего не остаётся — оно в кровоподтёках, вспухшее и уже совсем не такое изящное, как обычно. Фэн Синь выглядит не лучше, но собственная внешность его не сильно волнует.              Кровь всё ещё бурлит, кулаки чешутся, но его держат крепко. И Фэн Синь лишь сплёвывает на землю, кидая полный ненависти взгляд на Му Цина. Ему отвечают тем же.              Секс у них такой же яростный. Без побоев, но Фэн Синь никогда не нежничает, а Му Цин не требует к себе особенного отношения в постели. Он кусается, царапается и, несмотря на то, что всегда оказывается прижатым к кровати, ведёт себя гораздо увереннее и грубее самого Фэн Синя.              У его пути самосовершенствования действительно есть недостатки, но Фэн Синь ещё в самый первый раз убеждается, что отсутствие женщин вовсе не означает отсутствие опыта. Му Цин не зажимается, не смущается и краснеет вовсе не от стыда. Сам двигает бёдрами, вскидывая их, насаживается и стремится руководить процессом до тех пор, пока Фэн Синь, не выдерживая, не переворачивает его спиной к себе и не заставляет замереть в удобной позе, чтобы перехватить контроль.              — С кем ты трахался до этого? — он спрашивает только через несколько десятков лет, когда секс становится не случайным, а закономерным итогом почти каждой драки.              — Тебя не касается, — Му Цин вытирается простыней и брезгливо кривит рот.              — Всё-таки подрабатывал шлюхой в каком-нибудь борделе? — Фэн Синь не подбирает слова наедине с ним. Здесь нет посторонних, а с Му Цином нет нужды церемониться.              В ответ его награждают высокомерным взглядом.              — Ты же у нас ходок по борделям, — говорит Му Цин, натягивая на обнажённое и взмокшее тело нижние одежды. — Так и расскажи мне, что у меня общего с той, кому ты сделал ребёнка, а потом сбежал, поджав хвост, потому что посчитал, что долг перед Его Высочеством выше, чем долг перед женщиной, которая тебе доверилась.              Фэн Синь моментально холодеет и выпрямляется. Это запретная тема. Му Цин в курсе случившегося многие годы назад совершенно случайно. Фэн Синь в пылу очередной борьбы, предшествующей сексу, лишь роняет несколько слов, а после яростно шепчет на ухо ещё немного, и этого хватает для выводов. Му Цин умён и догадлив. И это раздражает не меньше, чем его ехидство и лицемерие.              — Думаешь, я не понимаю, зачем ты спишь со мной, — Му Цин уже полностью одет и начинает заниматься спутавшимися волосами. — Представляешь её на моём месте? Чувствуешь вину? Думаешь, что поступил неправильно, оставшись с Его Высочеством, когда кто-то нуждался в тебе больше него?              Больше он ничего не успевает сказать. Фэн Синь в железной хватке держит его за горло, прижимая к стене. Му Цин лишь нагло смотрит в ответ и продолжает кривить губы в улыбке. Её хочется стереть с лица, но Фэн Синь лишь вжимается коленом между чужих бёдер.              — Заткни свой грязный рот, — рычит он, сильнее сжимая шею.              — Это твой рот грязный, ты же ругательств знаешь больше, чем нормальных слов.              — Му Цин, — Фэн Синь сдавливает пальцы. Он бы вцепился ему зубами в глотку, но Му Цин уже активно сопротивляется. Он не слабый, нисколько не уступает по силе, поэтому держать его сложно.              Му Цин дёргается всем телом вперёд. Они оба валятся вниз и снова схлёстываются в драке. В этот раз разнять их некому, но Фэн Синь не собирается заходить слишком далеко. Лишь возит самодовольным лицом Му Цина по полу, путается пальцами в волосах и наконец удерживает его на месте, заставляя замереть, когда волосы больно натягиваются на затылке.              — Не смей никогда говорить о ней, тебе ясно? — шипит Фэн Синь, низко склоняясь к его лицу.              — Что, правда глаза колет? — глухо отвечает Му Цин, выворачивая голову.              В этот раз Фэн Синь его не жалеет. Ткань трещит от резкого движения. Фэн Синь не собирается извиняться за испорченное ханьфу. Он вообще не собирается извиняться. Му Цин сам напросился, пусть получает то, что заслужил.              Фэн Синь двигается в нём резко, нарочито грубо. Он знает, что Му Цин сейчас далёк от удовольствия, потому что он сжимается сильнее, сопротивляется и рычит, пытаясь вывернуться. Фэн Синь не позволяет до тех пор, пока не кончает. И этот оргазм не приносит никакого облегчения или удовлетворения. Становится только гадко.              — Ублюдок, — маска благопристойности трещит и спадает с Му Цина, когда он вскакивает с пола и дёргает себя за полы одежды, пытаясь привести их в порядок. Его лицо кривит некрасивая гримаса, но Му Цин больше ничего не говорит. Поспешно уходит и в ближайшие дни в поле зрения не появляется.              Фэн Синь не чувствует вины за содеянное. У него есть только две тяжести на душе. И в обе Му Цин попал безошибочно, в самое яблочко со ста шагов. Будто это он стреляет из лука убийственными стрелами. Но оружие Му Цина ещё хуже: его язык источает яд и дерзости, от которых внутри всё скручивается узлом.              — Смешно смотреть, как ты строишь из себя благородного воина, когда у самого рыльце в пушку, — фыркает Му Цин.              В этот раз они оказались в постели без предшествующей драки, сил на конфликт у Фэн Синя нет. Он без интереса наблюдает за уже давно привычными движениями Му Цина, когда он расчёсывает волосы. И ловит себя на том, что хочет попробовать сам. Когда-то Цзянь Лань позволяла ему подобное, но Му Цин — не она. И Фэн Синь даже не пытается их сравнивать.              Кроме внешней красоты у них нет ничего общего. Цзянь Лань слушала его, одобряла, искренне смеялась и верила ему. Му Цин не делает ничего из этого, но его движения, когда он сидит возле зеркала и проводит расчёской по волосам, колко отдаётся воспоминаниями.              — Что?.. — Му Цин недовольно хмурится и оборачивается, когда из его рук забирают гребень. Фэн Синь становится за его спиной и легко перебрасывает гладкий шёлк волос за спину. — Какого чёрта ты делаешь? — Му Цин вновь забывает о своём благопристойном образе, растерянный и сбитый с толку.              — Посиди просто, — Фэн Синь разворачивает его голову обратно к зеркалу, а сам ведёт гребнем по волосам. Му Цин уже распутал их, поэтому гребень не цепляется даже на самых кончиках. И волосы гладкие, тонкие, лёгкие, но густые. У Цзянь Лань были совсем другие — толще и тяжелее. Но сейчас разницы нет.              Фэн Синь не сравнивает.              Му Цин молчит и мрачно смотрит на него через отражение. Его удивление выдают лишь изогнутые брови и слегка искривлённые губы.              — Я ведь не она, — говорит он наконец.              Догадливый, демоны его дери. Слишком умный и прозорливый. Так и хочется ещё разочек повозить по полу лицом, чтобы перестал болтать. Фэн Синь сдерживается, поднимает часть волос наверх, вплетая в них ленту.              — Я знаю, — отвечает он, делая шаг назад.              Наваждение спадает только сейчас. Он несколько мгновений смотрит также через отражение на Му Цина, а после, не прощаясь, уходит, оставляя недоумённого Му Цина в одиночестве.              Фэн Синь не любит предаваться бесполезному желанию изменить прошлое. Он знает, что это невозможно. Но всё равно ночью в своих покоях, крутясь на кровати и не находя удобного положения, то и дело вспоминает смешливые глаза Цзянь Лань и её грустную улыбку. Она тоже не верила ему и знала больше него. И раньше него поняла, какой выбор он сделает.              Фэн Синь не хочет изменить прошлое, потому что не уверен, что при возможности поступил бы по-другому.              Сон накатывает постепенно, и образ стройной и тоненькой Цзянь Лань у зеркала смешивается с высоким и прямым Му Цином в той же позе, затягивая Фэн Синя в дебри самокопания ещё глубже.              Возвращение Се Ляня вовсе не делает жизнь проще. Фэн Синь испытывает очень скомканные и двойственные ощущения, когда его видит. Одна его часть хочет броситься к нему, поддержать по привычке, спросить о делах и самочувствии, а другая — сбежать и спрятаться. Невыносимый стыд накрывает с головой, и только прожитые столетия заставляют удерживать лицо.              Взгляд невольно ищет Му Цина, чтобы отследить его реакцию. Но тот ничем не отличается от себя обычного. Только подбородок поднимает ещё выше, а губы поджимает ещё сильнее. Ещё чуть-чуть — и он закатит глаза просто так, без повода, только чтобы защититься, выставить броню покрепче и никого не подпускать в ближайшую тысячу лет.              Фэн Синь его понимает. Сейчас, наверное, впервые за долгие годы.              — Ты никогда не жалел, что ушёл? — спрашивает он, когда они снова оказываются в постели. Но Фэн Синь замирает над Му Цином, вглядываясь в его лицо. Тот на мгновение напрягается, но тут же возвращает вросшую в него надменную маску.              — А ты?              Отвлекая его, Фэн Синь толкается пальцами внутрь его тела, наблюдая, как Му Цин выгибается и сильнее разводит колени. Делает ещё несколько движений внутри него и только после отвечает:              — Не знаю.              Он неожиданно говорит честно, потому что и правда не знает. И ему не с кем это обсудить. Но и с Му Цином вести беседы по этому поводу бесполезно. Тот не услышит его, зацикленный на себе и собственных обидах, принесённых из смертной жизни. Но всё равно честен. Ему кажется, что если он скажет это вслух, то сможет быстрее разобраться с тем, что творится в его голове.              Му Цин вдруг давит на его плечи, переворачивает на спину и оказывается сверху. Он нависает над Фэн Синем так низко, что его волосы щекочут лицо, а дыхание ощущается на щеке. Они никогда не целуются, несмотря на бесконечное количество раз, когда вместе оказывались в кровати. И Фэн Синь не хочет нарушать эту традицию, хоть и судорожно сглатывает, когда Му Цин оказывается так близко.              Но Му Цин не целует его, а только негромко и уверенно говорит:              — Я жалею лишь о том, что не ушёл раньше. Его Высочеству не за что меня корить. Я был рядом, когда он не желал мириться с неизбежным: ни с засухой, ни с падением Сяньлэ, ни с тем, что жизнь больше не будет, как прежде. Ему все говорили о том, что он не прав, но в итоге вы обвиняете меня, хотя не имеете на это никакого права.              Му Цин выпрямляется и сам насаживается на член, сжимается на нём и плавно двигается, запрокинув голову и полностью перехватывая контроль. Фэн Синь только придерживает его за бёдра, стискивая пальцы сильнее и слегка толкаясь наверх, а мысленно повторяет одно и тоже: «я с тобой не согласен, не согласен, не согласен».              Му Цин — лицемер и трус. Это он сбежал, когда вся жизнь рухнула, хотя прекрасно себя чувствовал под покровительством того, кто ещё не побирался и освещал мир своим светом. Фэн Синь не уходил до последнего, терпел до последнего и…              — Ты тоже ушёл, — говорит Му Цин, сжимая его член ещё сильнее, двинувшись так, что тот проникает внутрь до основания. — Так почему ты считаешь, что вправе мне что-то предъявлять?              — Я был до самого конца, — Фэн Синь напрягается. Ему всё больше не нравится этот разговор.              — Ты не был до конца. Ты сдался раньше, иначе бы не мучился сейчас чувством вины, — Му Цин говорит жёстко, бьёт словами не жалея и смотрит прямо. Будто бы не занимается с ним сексом, а ведёт очередную битву. И только тела плавятся от возбуждения и удовольствия, а разум бьётся в агонии.              Фэн Синь не выдерживает, рывком переворачивает и сам уже вбивается в тело Му Цина, с каждым толчком говоря по слову:              — Я был с ним дольше. Я видел дольше. Я терпел дольше.              Му Цин раскидывается на кровати, смотрит из-под опущенных ресниц, улыбается по-змеиному.              — Это ведь не имеет никакого значения, потому что ты всё равно ушёл. А если бы ушёл раньше, то, возможно, смог сохранить ту женщину. Это тебе не даёт покоя? Поэтому ты здесь со мной? Я так напоминаю тебе её?              — Нисколько, — злость снова обжигает лёгкие. Фэн Синь знает, что Му Цин провоцирует, вновь давит на больное, но сдержаться не может. — Ты нисколько не похож на неё. Я трахаю тебя, потому что ты шлюха, которая даёт. Что с тебя взять ещё, если ни о чести, ни о достоинстве ты не знаешь.              Му Цин хрипло смеётся и просовывает руку между их телами, чтобы обхватить свой член.              — Как будто ты знаешь. Подонок, обманувший женщину и покинувший Его Высочество.              Фэн Синь хочет его убить. Задушить, вонзить стрелу в грудь или в горло, провернуть и наблюдать, как он захлёбывается кровью. Или вылить в глотку медленный яд и смотреть, глотая вино, на мучения, усмехаясь в ответ на мольбы убить одним ударом.              Но вместо этого он только сильнее вторгается в его тело, грубее, резче, снова оставляя на коже пятна от зубов и пальцев. Ничего, на Му Цине, как на собаке, всё быстро заживает. Он и есть собака, шелудивый пёс, не заслуживший ничего больше миски на полу и члена в заднице.              Фэн Синь не верит ему. Ни единому слову. Он знает, что Му Цин прав, но всё равно не верит. Так проще.              Гораздо легче не доверять и держать на расстоянии. Для него проще. Для них обоих. Это негласное правило. Поэтому Фэн Синь продолжает обвинять, продолжает подозревать и не обращает внимание на сухость в горле и слишком быстро бьющееся сердце, когда видит зависшего над пропастью, наполненную самым настоящим пеклом, Му Цина, цепляющегося за жизнь обгоревшими ладонями.              Он не верит.              Он убеждает себя не верить, даже когда лично хватает Му Цина и вытаскивает его из лап смерти, бросает к себе на спину и тащит на ещё более мучительную смерть в лице Безликого.              То, что они оба выжили — абсолютная и глупая случайность. Фэн Синь думает об этом, когда на горе Тайцан уже разбили временный лагерь, и на него спустилась ночь. Костры уже затухли, а Фэн Синь, измученный и уставший, продолжает смотреть на необычайно ясное и звёздное небо. Будто бы ничего не произошло. Будто бы мир не был на грани катастрофы.              Они боги, но мир им всё равно не принадлежит, и они не могут им управлять. Такие же подвластные течению времени и трагедиям, как и смертные. Никаких отличий. Разве что, не такие слабые телом, но так же слабы душой.              Се Лянь не показывается этой ночью, и Фэн Синь его не ищет. Знает, что иногда нужно побыть в одиночестве. Фэн Синю тоже надо было. Но сейчас он ищет вовсе не его.              Скользя взглядом по шатрам, разбитым на склоне, он находит нужный и без предупреждения шагает внутрь. Му Цин лежит спиной, но Фэн Синь знает, что он не спит. Ему обработали обожжённые руки и ноги, но ходить он всё равно толком не может. Фэн Синь вспоминает проклятую кангу на его руке и усмехается — для Му Цина эта канга, должно быть, страшнейшее наказание. Му Цин так хотел попасть на небеса, стать небожителем, так цеплялся за этот шанс, что по пути растерял все остальные ценности.              Так Фэн Синю всегда казалось. Так ему хотелось думать, хотя он, наверное, всегда знал, что Му Цин по-своему прав. И, по крайней мере, больно он сделал только им, а не кому-то из людей, у которых не такой большой срок жизни, чтобы успеть забыть обиды.              — Чего тебе? — Му Цин наконец подаёт голос.              — Не спится, — Фэн Синь ложится рядом с ним и смотрит в темноту шатра.              Сбоку возится Му Цин, от него веет жаром и лёгкой дрожью. Ожоги, должно быть, ужасно ноют.              — Как думаешь, он вернётся? — снова нарушает тишину Му Цин. — Собиратель цветов.              — Да, — Фэн Синь даже не думает перед тем, как ответить. Его Высочество уверен, что вернётся, значит, и у него нет поводов в этом сомневаться.              — Хорошо, — откликается Му Цин.              Молчание повисает, но оно какое-то мягкое, не напрягающее. Просто существующее как факт.              — Та женщина…              — Она ушла. Не думаю, что если бы она осталась, я бы смог ей дать что-то, чего она не сможет дать себе и этому ребёнку сама. Так было ещё тогда, и она это понимала.              — Хорошо, — повторяет Му Цин.              Фэн Синь поворачивается к нему и закидывает сверху руку. Му Цин моментально напрягается и каменеет под ней. Что-то объяснять Фэн Синь не собирается. Му Цин ведь умный, вот пусть и догадывается. А Фэн Синь хочет спать и быть уверенным, что Му Цин тоже никуда не пропадёт, хотя кому он нужен сейчас. Побитый, почти без духовных сил, которые только начинают восстанавливаться, вывернутый наизнанку собственными же словами — наверное, впервые за сотни лет искренними.              Фэн Синю нужен, но об этом он тоже не станет говорить.              Вместо этого он приподнимается на локте и тянет Му Цина за плечо, переворачивая на спину. Тот шипит от боли, но не сопротивляется. Фэн Синь думает, что когда они видели почти конец света в буквальном смысле, то уже не стоит думать о каких-то мелких последствиях необдуманных, но таких желанных решений. Поэтому склоняется ниже и негромко говорит, едва различая в темноте лицо Му Цина:              — Возможно, мне придётся извиниться за некоторые слова.              — Не стоит, — Му Цин отвечает немного хрипло и будто бы пытается отстраниться, но двигаться ему некуда.              — Ты красивый.              — Что? — Му Цин вновь цепенеет, и Фэн Синь почти видит его растерянность.              — И совсем не похож на неё. Я спал с тобой не поэтому.              — Почему же тогда? — Му Цин едва открывает рот, но звуки всё равно можно разобрать.              — Потому что.              — Это не ответ.              — Ответ. Самый честный.              — Он ничего не объясняет.              Фэн Синь склоняется ещё ниже и уже чувствует тёплое дыхание на своих губах. Он медлит ещё мгновение перед тем, как накрыть рот Му Цина своим и украсть ещё один удивлённый вздох, успев проговорить едва слышное:              — Возможно, когда-нибудь у меня получится объяснить.