muddy waters

Кровь переливается оттенками белого — но Муичиро хватает секунды, чтобы понять — виной тому — собственное виденье. В глазах светло и ярко, будто на сварку поглядел, затылок тянет сладко, больно, паточно-карамельно, словно мозги залили растаявшим батончиком твикс. Хватает меньше секунды, чтобы понять — перед ним действительно кровь. И когда всё становится на места, когда миру возвращаются краски, когда в нос ударяет запах — острый, резкий, как наждачка — Муичиро встаёт на четвереньки и подползает к лужице — его натянутые выше колен гольфы безбожно пачкаются и рвутся, цепляясь за гвозди в дощатом полу. Муичиро встаёт на четвереньки и опускает лицо. Вдыхает тяжёлый и пряный запах. Мотает головой, пачкая щёки, и высовывает язык, черпая, сгибая ковшиком. Рвотный рефлекс срабатывает раньше, чем он успевает почувствовать солоность. Чужая кровь мешается с его желудочным соком и становится порченной. Хочется пить и почистить зубы. Сквозь сон к нему тянутся лапы. Руки. Они не трясут, но гладят, медленно, лепесточно, мазками — по плечам, под хлопчатобумажностью тонкой больничной рубахи. — Таз. Муичиро выныривает из дрёмы не полностью, когда Генья гремит по полу железным тазиком и хватает сенпая за волосы, поддерживает под грудной клетью, пока тот блюёт медикаментами и каплями выдуманной крови. Вытирая рот, Муичиро подмечает, что затылок действительно болит. Фантомные боли отсутствующей ноги практически меркнут. — Ты явно не на это надеялся, когда будил меня... /так/. — Я просто не хотел вас грубо выдёргивать из кошмара. — Угу. Минута без Геньи, пока тот выносит и моет таз, прохладная — Муичиро убеждается, что от этого мальчика жар пышет на три версты, и кутается в хрусткие простыни. Сминает их, смотрит на изломы, пытается выдать, выдавить что-то чёткое, но ткань, под слабым теплом его ладоней, становится мягкой и плохо держит рисунок сгибов. Муичиро случайно сжимает простынь над своей отсутствующей ногой и впадает в тихую панику. По спине потец — как у покойника. Рубашка липнет к телу. Зря Генья тазик забрал. — У меня к тебе одна просьба. — Да. — В следующий раз /я/ буду спасать нас. Да? — Да. — Отлично. Муичиро позволяет Генье поднести стакан к своим губами и прощает нечаянный удар хрусталя о свои зубы. Пьёт фиджи без аппетита. Хочется сплюнуть. Хочется снова выблеваться, вычиститься, чтобы единственной жидкостью в организме стала та самая кровь. Хочется укусить Генью. Хочется сожрать Генью. Хочется стать Геньей. Хочется взгрызться в стакан так, чтобы пошла ровная, длинная трещина, чтобы он раскололся напополам, чтобы поранил руки Геньи. Заботливые. Жилистые. Такая банальная жажда, первичная потребность в пирамиде Маслоу, такая неудовлетворённость — Генья делает хуже, он как мираж оазиса. «Пить, пить, пить» — думает Муичиро когда в него вливают уже второй стакан дорогой водички. Жажда крови, жажда силы. Интересно, получал ли удовольствие Генья, когда жрал его ногу? Кого-то рвёт от голода, кого-то рвёт от сытости. Муичиро хочет не то, что отомстить — он хочет взять своё. В следующий раз их спасёт он. В следующий раз он заполучит часть тела Геньи. Может, даже выдастся случай вычертить на его теле маркером самые аппетитные кусочки. Муичиро хочет унять жажду. И почувствовать таки кровь на языке.