***
Кислое молоко остаётся каплей на губах. Люцифер кривится. — Не хочу, — кувшин наполовину полон, он же наполовину пуст. Вельзевул приходит к нему ближе к ночи, оттягивает его от карниза и прижимает к себе. Это кислое молоко — всё, что он принёс ему. Какая гадость! — Давай, как в детстве, — если оно у них, конечно, было, и если его вообще можно назвать детством, впрочем тогда им было меньше сотни лет. Наверное, это даже младенчество по меркам бессмертных существ. — А давай. Они забираются на одну кровать втроём. Люцифер по середине, как самый спокойный из троицы. Вельзевул справа, Лилит слева. Одно одеяло на троих и куча подушек на гусиных перьях. Когда-то ему и Вельзевулу не нужны были подушки — вместо них были три пары прекрасных белых и сильных крыльев, пушистые облака и вольные луга все в цветах и пшенице. Засыпать под звёздным небом, уткнувшись в плечо брата, было так сладко. — Забери меня, — шепчет Люцифер в полудрёме, — пожалуйста.***
Так бывает: просишь от всего сердца, а тебя не слышат или делают вид. Люцифер просит, но его Отцу плевать. И каждый раз слова всё надрывнее и злее. Верни меня. Пожалуйста, верни мне меня. В далёких днях, наполненных только светом и добротой, изумрудной зеленью, солнечным светом, смехом братьев и сестёр, бликами на жемчужном озере, яркими красками на перламутрово-молочной реке, запахом дымных булочек, только что испечённых, сладкой нежностью свежего творога и яркой кислинкой земляники. Эти поля… бескрайние поля, по которым можно бежать без оглядки, играя в детские игры. Эти небеса — чистейшие, бескрайние небеса с двумя солнцами, с россыпью звёзд в дали. Взмыть вверх и полететь — попробуй, поймай меня, Михаил! Серебряные клинки в руках, смех сквозь слёзы. Драться как котята, не по-настоящему наносить удары, не боясь задеть. Сладость во рту вместо горечи. И самый счастливый и беззаботный смех. Как же его тянет назад. Камнем упасть вниз, потерять три пары крыльев и бесчисленное множество других, чтобы всё равно так сильно и безуспешно тосковать по дому, который наглухо закрыл для него все-все врата, двери, окна, щели… Не пробраться. Я так сильно любил тебя, Отец. Почему ты так жесток со мной? Белоснежные облака окрашиваются в персиково-розовый цвет заката. Люцифер тянет вверх руки, пытаясь ухватиться хоть за что-то. Пальцы обрываются, голос срывается на крик. Облака его не держат уже так долго, что сложно даже сосчитать.***
— Бедная, бедная моя Лилит, — причитает Асмодей, распутывая длинные волосы жены Люцифера. — Спи, заплетая волосы в косу, красавица. — Мне так неудобно, — Лилит расплетает серебряным гребнем локоны спереди и охает каждый раз, когда Асмодей слишком сильно дёргает. — А тебе разве удобно каждое утро по три часа сидеть вот так и пытаться их расчесать? Лилит вздыхает и смотрит на сидящего у окна Люцифера, который пьёт горячий чай и постоянно вздыхает. — Может быть, я надеюсь, что когда-нибудь мои волосы расчёсывать будешь не ты. — Какие глупые мечты! Думаешь, я кому-то другому позволю прикасаться к твоим волосам гребнем? Вельзевул хлопает Асмодея по макушке: — Какой же ты ещё глупенький, младший братец, — падший подходит к Люциферу и опускает ему на плечи ладони. — Эй, Люська, пошли, поиграем в салки. — Салки? — Асмодей посмеивается. — Это что ещё за ребячество? — Салочки, сколько можно повторять? — Люцифер отрывает взгляд от неба. — Пойдём, только позовём остальных. — А нас троих тебе, значит, не хватит? — Если только немножечко, — Люцифер прищуривается и смеётся, когда Вельзевул щёлкает его по носу. — Мелкий засранец.