Цена спокойствия

Вэнь Жохань считал ниже своего достоинства повторять приказы и правила. Хотя Гуаншань вел себя неизменно в каждый свой унизительный визит. Дружеские отношения между кланами ему приходилось поддерживать самым омерзительным способом. Он был частым гостем в борделях, и, конечно, был наслышан о правилах поведения красавиц. Только правила Вэнь Жоханя отличались от тех, которым подчинялись дорогие или дешевые девки, услаждавшие взор и тела посетителей. Ему была омерзительна сама мысль, что он должен был быть такой девкой для Вэнь Жоханя. Чувствовать себя шлюхой для главы ордена, еще и находясь в таком же положении - унизительно вдвойне. Подставляться послушно под поцелуи и шлепки, под грубые толчки и неласковые касания, изучающие, словно они вместе впервые. Каждый раз после таких встреч Цзинь Гуаншань долго принимал ванну, выполаскивал рот после нескольких приступов рвоты, отмывался от дурманящего запаха, растирая кожу до красноты, предварительно выгнав всех служанок. Конечно, он мылся и в Знойном дворце. До того, как прийти в комнату с широким ложем, застланным алым и черным шелком. С ненавистью выливал на свое тело масла из многочисленных стеклянных сосудов, расчесывал волосы, снимая с них заколки и гребни. Надевал приготовленные молчаливыми слугами алые одежды. А потом кидал их испачканными и изорванными в чан с водой для омовения, быстро споласкивался и спешил убраться как можно дальше. Уже в Благоуханном дворце он будет сдирать с себя кожу мочалом, кусая губы, вычесывать волосы, смывая даже малейшие следы того, в чьей постели он был. Он не сразу это заметил, но за все эти годы, за все эти визиты, слуги были всегда разными. Те, что провожали его до ванной комнаты, ожидая, пока он приготовится, и те, что вели его к покоям Вэнь Жоханя. Он ни разу не видел одно и то же лицо дважды. Ему было приятно думать, что они умирали той же ночью, когда его гордость ломали в очередной раз, вжимая в постель лицом. Именно таким был итог всех свидетелей его позора и больного увлечения Вэнь Жоханя. Сам он берег эту тайну иначе. У него была единственная немая и безграмотная девушка среди всех его служанок, и именно она прислуживала ему в эти дни. Опускала взгляд, видя на красивом теле господина укусы в обрамлении синяков. Цзинь Гуаншань никогда не трогал ее, хоть в награду за немоту боги и даровали ей красивое лицо и очаровательно нежное тело. Касаться любой женщины после того, как... как он проводил вечера в Знойном дворце, извиваясь змеей на алом шелке, ему не хотелось. Всегда было сложно угадать, встретят ли его в комнате, или придется ждать. Это не было оговорено правилами, и если приходилось ждать, то он просто садился на край постели, душа в себе зарождающееся желание убить Вэнь Жоханя или сбежать от него. За подобные действия он был наказан очень жестоко. Правая рука отзывалась болью при таких мыслях, заставив сидеть смирно и терпеливо. Лишь усилиями десятка целителей его ордена руку удалось сохранить. Изрезанная, пронзенная множество раз, с переломанными фалангами - таким было наказание за то, что он посмел сжать кинжал, и оставить на ребрах Вэнь Жоханя длинный узкий шрам от скользящего удара. Цзинь Гуаншань лучше любой другой ночи помнит именно ту, больше пяти лет назад, когда слезы боли застилали его взгляд. С превращенной в кровавое месиво рукой, прибитой к изголовью его же кинжалом, Цзинь Гуаншань провел всю ночь в постели под Вэнь Жоханем, который не собирался отказываться от своего любимого развлечения из-за какой то царапины, и до утра страстно клялся ему, что если из-за этой мелочи Цзинь Гуаншань умрет, то земли его ордена сначала утонут в крови, а затем на долгие годы превратятся в пепелище. Больше он никогда не брал с собой оружие. Единственная попытка покушения вылилась в долгие месяцы лечения не только внешних повреждений, но и многочисленных внутренних разрывов. Той ночью только чудо помешало Вэнь Жоханю воспользоваться острием кинжала, чтобы поиметь его. Сегодняшний вечер не предвещал неожиданностей. Сдерживая дыхание, успокаивая себя мыслями о том, что ему нужно лишь дотерпеть до утра, и можно будет уйти, его никто не остановит. Он беспокойно ходил вокруг низкого стола, пока что даже не глядя на постель. В комнате, как и всегда, приятно пахло сложной смесью благовоний: сладко, свежо, расслабляюще. Цзинь Гуаншань ненавидел эти ночи и эту комнату , зная точно, что эти благовония здесь жгли специально для него. Именно потому что он всегда любил это сочетание ароматов. Даже здесь. Подойдя все же к кровати, он сел на край и откинувшись на спину, устремил взгляд в потолок, каждая деталь которого ему была прекрасно известна. Перекрестие балок, богатая роспись, расшитые золотом занавеси из легкой полупрозрачной ткани, пока что убранные... Дверь бесшумно раскрыли и так же тихо притворили. Шаг вошедшего был легким, неторопливым. Цзинь Гуаншань внутренне напрягся, заставив себя выдохнуть, подавил приступ дрожи и сел. Волосы упали на лицо, заслоняя обзор. Прямо перед ним стоял Вэнь Жохань, усмехающийся, лучащийся самодовольством, в тонком белоснежном одеянии, подчеркивающем его крепкое стройное тело. — Рад, что вы нашли время воспользоваться моим приглашением, глава Цзинь. Тихий голос, с ноткой высокомерия, торжества. За все эти встречи, за все годы, он все с таким же упоением повторял эту фразу, наслаждаясь тем, что по щелчку пальцев Цзинь Гуаншань ложился в его постель. Ложился послушно и безропотно, отводя глаза, прикусывая губы. Потому что знал уже цену неповиновения. Знал, что подчиниться Вэнь Жоханю - лучший выбор из возможных. — Разденься, — последовал короткий приказ. Цзинь Гуаньшань кинул взгляд, за который тут же получил удар - в нем мелькнула лишь искра недовольства, но Жоханю этого достаточно, он слишком хорошо умеет видеть его в чужих глазах, особенно в этих. Он стискивает его подбородок, и зарождающийся гнев сверкает фиолетовыми искрами. Толкает на постель, заставляя упасть на спину, и повторяет еще более жестко: — Распустите пояса, глава Цзинь. Или я сожгу вашу одежду. И Цзинь Гуаншань снова подчинился. Легкой боли оказалось достаточно, чтобы напомнить о возможности куда более серьезных последствий. В глазах Вэнь Жоханя было неприкрытое предвкушение - удовольствие от сопротивления, пускай и такого мелкого, подогрело кровь. Ему нравилось, когда Цзинь Гуаншань сопротивлялся, ломать его было особенно приятно. Все то, что происходит в постели после - приятно, безусловно, тоже, но основное удовольствие в этом взгляде золотых глаз, которые, как ни старайся, все равно выдают истинные чувства их владельца. Даже жаль, что глава Цзинь так сильно ценит свое тело, и даже малого напоминания достаточно, чтобы подавить сопротивление. И все же, пускай он покорно снимает одежду, разводит ноги, и даже, не сдерживаясь, обнимает и выдыхает его имя - в глазах его горит яркая как солнце ненависть. Вэнь Жохань неотрывно смотрит, как изящные руки распускают пояс, как с плеч соскальзывает ткань, обнажая кожу - столь идеальную, без единого шрама, что желание оставить на ней отметину просыпается в груди, распускаясь жарким цветком. Лишь один изъян есть на этом теле - идеально ровный шрам на внутренней стороне бедра. Старый след неповиновения. Однажды Цзинь Гуаншань попытался от него избавиться, и на месте прежнего шрама появился более длинный и глубокий. Достаточно движения пальцев, чтобы украшенный драгоценной вышивкой полог отгородил кровать. Одежды Вэнь Жоханя падают на пол, оголяя загорелую, совсем не по-благородному темную кожу. Во взгляде алых глаз восторг и удовольствие, когда Гуаншань стискивает зубы, откидывает за спину волосы, опирается на локоть. Его кожа совсем белая, одуряюще прекрасная, постыдно обнаженная. Он не испытывает смущения, несмотря на то, что Жохань единственный, кто видит его настолько голым и знает все его тело. Такое горячее, манящее, доступное. Его лицо украшают непокорные взгляды из-под полуопущенных ресниц. И это прекрасно, как и нервное движение, которым он отстраняется, давая место на краю кровати. Вэнь Жохань нависает над ним, соприкасаясь лишь малым участком кожи у колена. Смотрит в глаза, Цзинь Гуаншань взгляд не отводит, ожидая удара, не ласки. Готовится к худшему - настроение Вэнь Жоханя угадать по взгляду невозможно. Он мог быть разным: издевательски смеяться, опуская кнут на спину, размазывая стекающую кровь по ягодицам, или почти рычать, едва касаясь пальцами тонкой чувствительной кожи. А мог и несколько раз сменить линию поведения, и каждый раз это было неожиданно, непредсказуемо. В такие ночи Цзинь Гуаншань мог только надеяться, что не вызовет у него желания взять в руки тот самый кинжал. Слишком много раз приходилось его коже познать остроту его лезвия и проклясть себя за то, что единожды им замахнулся. Ладонь Вэнь Жоханя тяжелая и горячая, настолько, что казалось, будто она может прожечь кожу до кости. Он ведет ею от колена к бедру, мимоходом огладив шрам, проводит по плоскому животу, кладет на шею, чуть сжимая, и сразу же успокаивающе гладит большим пальцем, в знак того, что это не угроза. Цзинь Гуаншаня била дрожь. Мысль подчиниться, чтобы избежать боли, уже не казалась унизительной. Страх сковывал, удушал, он судорожно сглотнул, увидев удовлетворенную улыбку Вэнь Жоханя. Тот надавил ему на грудь, заставив снова лечь, выбирая, каким хочет видеть его сегодня - истерзанным, измученным, рыдающим... Впрочем, последнее он видел все реже и реже, и, пожалуй, это зрелище ему надоело. Цзинь Гуаншань лежал без движения, только торопливо вздымалась грудь. Его тело вздрагивало от каждого прикосновения, он снова и снова судорожно сглатывал, его уже почти колотило. Он не мог совладать со своей реакцией, когда в сознании проносились воспоминания прошлых встреч, и чем больше их всплывало, тем сильнее была его дрожь. К происходящему за расшитыми занавесями невозможно было привыкнуть. Вэнь Жохань был пугающе непредсказуем. Неожиданная мысль о том, как, должно быть, жалко это выглядит, заставила его немного успокоиться. Он приподнял подбородок, подставляя шею, в тот момент, когда Вэнь Жохань склонился к нему. Правила, правила. Быть послушным, не провоцировать, дать то, что он хочет. И тогда, возможно, его не охватит гнев, который он, несомненно, выместит на Цзинь Гуаншане. Вэнь Жоханю всегда безразлично, что, кроме страха и боли, почувствует Цзинь Гуаншань. Оставлял ли он грубые отметины пальцев или едва уловимо касался губами его кожи - он думал только о собственном наслаждении. Особенно ему нравилось, как дрожь страха перетекала в возбуждение. И когда это происходило, на бледных щеках, наконец, появлялись розовые пятна румянца, следы его смущения. Гуаншань приходил раз за разом, ненавидел его, боялся больше смерти, не смел возразить - и неизменно возбуждался под ним, когда Вэнь Жохань касался его шеи, доводил до исступления поцелуями и легкими укусами. Так же произошло и сейчас - едва обласкав чувствительное место, оставив отметину, Вэнь Жохань ощутил бедром, как твердеет и приподымается член Цзинь Гуаншаня. Вэнь Жохань громко усмехнулся, провел пальцами по подбородку, приподнял еще выше, оставляя поцелуи на кадыке, вслушиваясь в сбившееся дыхание. Он вжал колено между чужих ног, и Цзинь Гуаншань, рвано вдохнув, дернул бедрами, потеревшись об него. Вэнь Жохань едва не рассмеялся. Отзывчивость и непокорность, ненависть и желание сплетались в Цзинь Гуаншане самым причудливым образом. Вэнь Жохань прижал своего любовника к постели, резким движением задрал его колено к груди, снова с нажимом провел большим пальцем по лаковой полоске шрама. — Жаль, что вы не цените мои подарки, глава Цзинь. Они идут вам невероятно. — Возможно, вам стоит пригласить в свои покои Нэ Минцзюэ, глава Вэнь? — голос Цзинь Гуаншаня дрогнул, выдавая напряжение, которое он испытывал под пристальным взглядом, прикованном к белой отметине. — Я уверен, он не откажется от ваших подарков, а я совсем не буду против освобо… Его слова прервала сжавшаяся на бедре рука. Длинные ногти вонзились в нежную плоть, оставляя наливающиеся кровью лунки. — Думаете, мне стоит заменить вас Нэ Минцзюэ? — он спросил это вкрадчиво, улыбаясь, но в глазах сверкнула ярость. Обжигающая боль там, где его пальцы сжимали кожу Цзинь Гуаншаня, заставила задохнуться не только всеми возможными ответами, но даже воздухом. — Хм, и кто же заменит вас на посту главы? Ваши сыновья еще слишком юны для этого, разве нет? Цзинь Гуаншань сжал в кулаках простынь и легкую ткань сброшенных одеяний, прикусил язык и губы, зажмурился - боль была слишком сильна, чтобы он мог выдавить хоть какой ответ. Даже когда Вэнь Жохань разжал ладонь, пульсация от ожога заставляла его стискивать кулаки. — Не говорите больше подобных вещей, - буднично выдохнул ему в шею истязатель, проведя губами по бешено пульсирующей вене. — Вы поняли? Цзинь Гуаншань молча кивнул, сглотнул шумно, и положил подрагивающие руки на плечи Вэнь Жоханя. У него оставался лишь один шанс уйти относительно целым - показать свое желание. Сопротивляться бесполезно, а лгать… здесь лгать у него получалось плохо. Вэнь Жохань повел плечами, небрежно скидывая его руки, отстранился, словно раздумывал о чем-то. Склонил голову, провел ладонью по следам на бедре, что остались от его пальцев и ногтей, Цзинь Гуаншань не сдержал болезненного шипящего вдоха, а затем и вскрика, когда снова сжав пальцы, резким рывком Вэнь Жохань заставил его перевернуться на живот. Уткнувшись лицом в простыни, Цзинь Гуаншань испытал странное облегчение. Больше не было неопределенности, которую он испытывал с того момента, как его мучитель вошел в комнату. Не важно, что именно в поведении и словах Цзинь Гуаншаня заставило разозлиться Вэнь Жоханя, теперь было ясно, чего от него ожидать. В редкую встречу на теле главы Цзинь не оставалось кровоточащих отметин, и чем больше он пытался их избежать, тем сильнее была вероятность, что ему достанется. Жесткая рука вплелась в волосы на затылке и сжала их, сильно дернув, отчего он сжал зубы - снова, от боли, пока второй рукой Вэнь Жохань давил ему на поясницу, заставляя выгибаться почти неестественно. — Надеюсь, ты уже использовал масло, потому что тратить время я больше не намерен, - в голосе не сдерживаемое возбуждение. Редкий для их общения переход на “ты”, означающий крайнюю степень злости. Цзинь Гуаншань пытается расслабить свое тело, выгнуться ещё сильнее, потому что чужие руки словно пытались его переломить пополам . Он не выдержал, схватился за те пальцы, что были в его волосах, короткий импульс внутренней энергии, прошедшей через кончики его пальцев, вызвавшей жжение, и Вэнь Жохань отдернул ладонь, выпустил волосы, сразу же перехватил за горло, почти зарычал в ухо - но совершенно удовлетворенно и восторженно: — Какая неслыханная дерзость, глава Цзинь. Рука с поясницы переместилась на ягодицу, сжимая, оставляя только синяки, раскрыв его взгляду и твердости чужой плоти. Цзинь Гуаншань замер, чувствуя, как крепко сжались пальцы на горле. Ощущая сзади неторопливое скольжение и давление. Вэнь Жохань крепче сжал его горло, и перед глазами потемнело от боли - сопротивление судорожно сжимающегося отверстия он сломил одним мощным глубоким толчком. Выгнутый до предела, с пережатым горлом, он не мог расслабиться и хоть этим облегчить проникновение. Даже после подготовки, на которую он потратил не меньше часа, такое грубое вторжение заставило его кусать губы. Вэнь Жохань вжался в него так крепко, что казалось, желал вплавиться в его тело. Никакого времени на передышку у него не было. Едва перед глазами перестало сверкать, и разряды боли, проходящие от зада до кончиков пальцев, заставляя их сжиматься, немного ослабли, жесткая рука на горле чуть расслабилась, позволив вдохнуть, а сам Вэнь Жохань стал грубо двигаться, неторопливо, вслушиваясь в хриплое дыхание, сдерживаемые стоны. Наслаждаясь. Цзинь Гуаншань взялся за его ладонь, в надежде разжать её - сдерживаться от стонов, давясь воздухом, было невозможно, перед глазами темнело, и ему хотелось потерять сознание. Хотя он понимал, что ему не позволят провести весь этот унизительный ритуал в бессознательном состоянии. Член внутри двигался все легче, боль немного отступила, притупилась, рвущиеся из горла стоны затихли. В паху снова начало мучительно тяжелеть. Как бы ни были омерзительны эти визиты, Вэнь Жохань слишком хорошо знал его тело и реакции, чтобы его действия не вызвали у Цзинь Гуаншаня отклика. Когда он убрал руку с его горла, переложив ладонь на плечо, замер внутри, будто раздумывая, а на самом деле ожидая, Цзинь Ганшань рвано вздохнул, и рефлекторно двинул бедрами вперед-назад. Дрожь пошла по телу от тихого самодовольного смеха. Поощрительный шлепок по ягодице заставил его крепче сжать зубы. — Ненавижу… — прошипел он на грани слышимости. — Я знаю, — с наслаждением отозвался Вэнь Жохань, подтолкнув его, положив руки на поясницу, и задавая темп. Цзинь Гуаншань двигался сам. Сам насаживался, подаваясь бедрами назад, приподнялся на колени, раскачиваясь, с ненавистью глядя на алый шелк. Будто ткань была повинна в том, что он крутил задом так, что в боль вплеталось постыдное наслаждение. Он знал, что даже если будет отзывчивым и покорным, в любой момент Вэнь Жохань может захотеть взять его по-другому - более грубо, или, что вгоняло в ещё большую ярость - нежнее. Тогда избавиться от болезненного удовольствия было бы нереально, ведь к моральному унижению прибавилось бы физическое, когда горячее семя брызнуло на живот, стоило лишь ощутить, как внутри все обжигало чужой влагой. Каждый раз он проигрывал это внутреннее сражение, подстраиваясь под грубость или ласку, позволяя Вэнь Жоханю играть на своем теле, будто на музыкальном инструменте. Рывок, легкое поглаживание по бедру, размазывание крови по коже - и ладонь Вэнь Жоханя обхватила его член. Цзинь Гуаншаню осталось только громко простонать - напряжение было почти нестерпимым, он прижимался к рукам и бедрам Вэнь Жоханя, наступал ладонями на свои же растрепавшиеся волосы, замирал, чувствуя острые ногти на нежной коже головки. Его перевернули резким рывком - снова на спину, Вэнь Жохань небрежно закинул его ноги себе на плечи, сгибая едва ли не вдвое. На холодном лице было отчетливо видно торжество, удовольствие, ведь ему открывалось отличное зрелище - Цзинь Гуаншань закатывал глаза, из его рта уже бесконтрольно рвались стоны, с члена текло, и прозрачные капли, срываясь с головки, падали на губы, пачкали лицо. Судорожно сжимающаяся теснота подвела Вэнь Жоханя к грани удовольствия, он двигался все быстрее, царапал белые ягодицы, разукрашивая их алыми полосами. Несколько глубоких сильных рывков, и Цзинь Гуаншань ощутил, как внутри разливается чужое обжигающее семя. Горло болело от стонов, на губах чувствовался собственный терпкий вкус, тело предательски дрожало, слишком чувствительное. Он прикрыл глаза, дыша быстро, пытаясь успокоить дыхание. Ладони Вэнь Жоханя, скользящие по ягодицам и бокам, дали понять, что одного раза тому будет мало. При этой мысли щёки снова обожгло краской... После таких ночей Цзинь Гуаншань почти сдирал с себя кожу мочалкой. Он ненавидел быть с Вэнь Жоханем. Больше всего за то, что ему нравились эти ненавистные ночи, и то, как именно ему приходилось покупать спокойствие для своего ордена.