***
Вот она; идёт. Каблуки выше, чем она сама. Губы ярче, чем эти неоновые вывески. Вроде бы ничего примечательного. Взгляд пьяной царицы, превосходствующей над всеми нами. -Глянь, какая. -Мы ее в клуб не пустим. - строго хмурился я, - Ты глянь на ее состояние. -Конечно не пустим, Сань. Ты что. Его одобряющая пошлая улыбка извращенца сегодня со мной весь вечер. Ненавижу, когда со мной дежурит Влад. -Добрый вечер, как настроение? Мы с моим коллегой-охранником стояли на ступеньках, отчего смотрели на неё сверху - снисходительно, могло показаться, но так оно и было. Наша работа заставляла нас молчать. Господи, как же я вспотел в этом гребаном деловом пиджаке. -Пустите шальную императрицу по-братски! -Нет, девушка. Нет. - как же грубо он толкнул ее рукой. Ее серо-зеленые глаза под тон ее малахитовой шубе посмотрели на нас, как на говно. Но непонимающе. И тут я вздрогнул. -Да ты знаешь, кто я, пыль еба́ная? Татьяна Моргунова, блять. Знаешь, кто мой батя? Я если ему щас позвоню, ты вылетишь нахуй отсюда. -А я - Александр. Таня снова глянула на меня, как на... Да. Я - говно. Она так внушительно смотрела... Зачем я сказал это? Чтобы она меня запомнила. Но она бухая в хлам, идиотина. -Все, я звоню папе. Моргунова еле-еле набрала что-то там на телефоне и, не держась на ногах вовсе, рухнула на асфальт. Моя скучная работа не позволяла поднять ее - хрупкую шальную императрицу. -Не отвечает. - разочарованный вздох, - Ну пустите, дяди. Ну пожалуйста. -Вы слишком пьяны. Не позволено. Господи, да я бы тебя никогда не отпускал в это стадо бухих баранов, милая. Такая маленькая, а уже рвется пить. -У меня есть перцовый баллончик, секунду. Она неловко порылась в сумке, достав освежитель воздуха. Брызнув его в пустоту, но по идее целясь в нас, она упала со своих хрупких ножек на асфальт. А потом опять - глаза навыкат. -Вы чо меня не поднимаете, суки? -Давай ее в отделение отвезем, Сань. - предложил уставший коллега, - А ещё лучше - в отрезвитель. -Нет, не стоит! Я сказал это так громко, что она меня резко обрушились непонимающие взгляды со стороны и Тани, и Владислава Витальевича. Но потом Влад будто что-то понял. Он одобряюще цокнул и указал рукой на тачку: -Окей, тогда вези ее домой. Наконец-то я мог ее поднять. Я подхватил Танюшу под мышки, отводя ее в тачку. Она осматривалась там, как в родном месте. Спрашивала про всё, что можно и про что нельзя. Периодически трогала меня нежными пальчиками, заливаясь хохотом, и курила мои сигары. Мои. Она ещё и курит. Сюрприз, а не девочка. Чудо в перьях просто. Потом она прощалась со мной. -До встречи! - она хлопнула дверью и вальяжно, нетрезвым шагом пошла домой. Будет ли жить ее память обо мне? Как моя о ней? Если сердце её ещё живёт и будет жить.***
-Ну, чего ты так пялишь на него? Убивай давай. И Таня приставила револьвер к виску, а палец зачем-то к губам. Мысленно предупреждала меня, чтобы я не кричал, не наводил шумихи. Она реально будет стрелять? Мы уже настолько убитые стали за несколько лет совместной жизни, что легче убиться самому. Ревность убивает. Молчание убивает. Сжатые нецелованные губы убивают. Она мне всегда говорила: "Смирнов, целуй меня! Немедленно целуй!". И я целовал. И ей нравилось. А потом поцелуи уступили крикам и задыханиям. В последний момент я выхватил у нее пистолет, направив на себя, когда она уже нажимала. Ключица залита кровью, а пуля, находясь чуть выше, выглядела удивительно маленькой. Но до стиснутых ради тишины зубов болезненно. Моргунова рухнула, будто мертвая здесь она, на пол, закрыв лицо руками. Ее серые глаза снова плачут. Но сегодня убит я, милая. Сегодня - я.