***
Я беру с собой меч не для того, чтобы убивать. Меч изначально придуман для убийства, но им можно обороняться и защищать то, что тебе дорого. Ута смотрит на меня печальными глазами – не хочет, чтобы я уходил. Она ещё в постели, в ночной юкате, снова обхватила живот руками и вглядывается моё лицо: - Пожалуйста, будь осторожен… Моя жена всегда за меня переживает, даже тогда, когда переживать следует за неё саму. Я заправил меч за пояс, наклонился над ней и почувствовал, как её мягкие, тёплые губы касаются моей щеки: - Я вернусь к вечеру… - всем свои существом, я был ласков с нею – Пообещай, что не будешь выходить из дома, хорошо? Она снова поцеловала меня, но на этот раз в губы, и смущённо опустила глаза. Удивительно, что спустя столько лет жизни бок о бок, она ещё смущалась наших поцелуев. Впервые я поцеловал её, когда нам было по пятнадцать – тогда у нас появились чувства, значившие нечто большее, чем дружбу. И каждый раз, как тогда, Ута опускала глаза. Я вышел из дому и пошёл по протоптанной нами отвесной дорожке к рисовому полю. Идти до него не долго – каких-то десять минут. Ута перестала покидать окрестности нашего домика ещё пару месяцев назад, когда чуть не упала, запнувшись о камень. На счастье, я успел вовремя её поймать. День обещал быть погожим и тёплым – на дворе стояло лето, так что печь можно было не затапливать. К тому же, я оставил дома достаточно сухих, маленьких веток, чтобы Ута смогла разжечь огонёк, если вдруг замёрзнет. Я дышал полной грудью – на пути мне никто не встречался, только иногда на глаза показывались пестрые, маленькие птицы. Они чирикали, словно переговаривались друг с другом о чём-то, вели причудливые беседы. Когда я спустился в деревню, был уже обед – солнце стояло в зените. Мне следовало поторопиться. Деревушка была неприметной, у неё даже не было названия. Все знали друг друга в лицо, но мы с Утой были редкими гостями тут. В основном, я бывал тут только для того, чтобы купить мясо или одежду, новые инструменты или что-то сладкое для Уты. Она безумно любила персиковые моти, так что, первым делом я решил купить немного для неё. Мы предварительно скопили денег, так что нужно было купить кое-что для ребёнка. Кроватку я смог сделать сам, и скажу, что вышло довольно неплохо. Уте она понравилась, и моя жена уже оборудовала её мягкими одеяльцами, которые сшила сама из остатков старого покрывала. Около часа я потратил, покупая в местной лавочке различную ткань, чтобы потом моя жена могла сшить детскую одежду, потом решил, что пора бы уже сделать то, зачем я спустился с горы. Дом местной знахарки знали все в округе – стоял он на отшибе деревни, довольно большой и красивый – у этой женщины была большая семья, в которой было четверо детей. Со слов местных, её звали Хоши, и работала она за умеренную плату. Найти её оказалось не сложно – когда я подошёл к дому, она стояла у колодца и крутила ручку, вытаскивая ведро с водой. Завидев меня, бросила колодец: - Ты тот самый мальчик, который пришёл в нашу деревню и поселился с Утой? Да, я пришёл сюда ребёнком много лет назад. Ута потеряла родителей, а я решил помочь ей и, в итоге, остался жить с ней. Знахарка знала меня в лицо, но мы не были знакомы. Я утвердительно кивнул, и мне ничего не пришлось объяснять этой бойкой, худенькой женщине лет сорока, в голубом кимоно и паутинкой морщин в уголках глаз: - А на каком она сроке? - На последнем – мне вдруг стало сложно говорить, но я продолжал – Не могли бы вы помочь ей? - Помогу, конечно, но за определённую плату, разумеется. Она назвала мне сумму и я отсчитал положенные деньги. Меня удивило то, что она запросила даже меньше того, что я планировал ей дать, поэтому сверху я добавил несколько монет. Хоши пересчитала деньги, потом улыбнулась этой небольшой надбавке и убрала их за пояс: - Погоди, только возьму всё необходимое, и покажешь мне дорогу к вашему дому. Я не долго её ждал, потому как, наверно, она держала всё заранее приготовленным. Когда она вышла из своего дома, ей вслед помахала маленькая девочка: - Мама, возвращайся скорее! Хоши что-то ей ответила, и я не могу вспомнить, что именно. Она шустро засеменила по дороге, тогда я взял у неё из рук тяжёлую сумку «со всем необходимым» и взвалил себе на плечи. Знахарка ничего не сказала, только следовала за мной. Домой я вернулся уже тогда, когда солнце коснулось линии горизонта и медленно таяло за ней. Ута стояла на пороге дома, завидев меня, медленно зашагала мне навстречу. Её взгляда мне было достаточно, чтобы понять – что-то не так. Она бросилась мне на шею и я не мог не обнять её в ответ. Мне казалось, жена что-то хотела меня сказать, но её прервала Хоши: - Как себя чувствуешь, Ута? Давно я тебя не видела… - Всё… Всё в порядке, госпожа Хожи! Когда мы вошли в дом, Ута собрала ужин. Как я уже говорил, мы жили не богато, но нам хватало – белый рис, немного сушёного мяса и нори. Я чуть было не забыл про персиковые моти, и отдал их Уте уже тогда, когда мы почти закончили пить чай. Никогда не забуду, как счастливо она улыбалась, если я покупал ей что-то сладкое. Хоши мы положили в кухне – наша спальня была слишком маленькой для ещё одного футона. Когда улеглись спать, Ута снова прижалась ко мне, как делала обыкновенно. Я ждал, пока она расскажет мне о том, что так обеспокоило её вечером, и долго ждать не пришлось: - Ёриичи, ты спишь? - Нет – я посмотрел на неё –Что-то случилось? - Просто… Я не знаю, как это сказать. Но сегодня, буквально за несколько минут до того, как ты пришёл, я слышала какой-то нечеловеческий крик недалеко от дома. Я уж подумала, не сходить ли – вдруг кто упал с камня и расшибся. Но вопль был таким звериным, что я даже постеснялась говорить об это при госпоже Хоши. Может, демоны забрели в окрестности? Тогда я погладил её по голове, поцеловал в лоб и попытался успокоить: - Тут нет никаких демонов – она вдруг прижалась ко мне сильнее – А если и есть, я смогу вас защитить, обещаю. Когда Ута уснула, я встал с постели. Спала она достаточно крепко – я смог её утешить. Но сам я был взволнован – вдруг и правда демон бродит вокруг дома. Я знаю о них многое… Может, моё счастье, что я вовремя успел вернуться и демон не успел дождаться захода солнца и напасть на Уту. Одна она совершенно беззащитна, но я не мог иначе – по соседству нет домов с людьми, которых можно было попросить позаботиться о ней. Мой клинок побагровел, когда я одолел первого демона. С тех пор, как я пришёл сюда, мне ни разу не довелось его обнажить, но, видимо, придётся – ради того, чтобы защитить Уту и нашего ребёнка. Когда я вышел из дома, то тихонько задвинул за собой раздвижные двери – пусть Ута спокойно спит, не слыша и не видя ничего, что тут случится. Я нашёл демона в лесу, в тридцати метрах от нашего домика – эта тварь была размером с человека, только с серой кожей, белыми рогами на голове и волосами, больше похожими на болотную траву. В больших, чёрных глазах не было видно зрачков – сплошная тьма. Его кровь окропила мой клинок, и я сбросил её с лезвия, одним махом катаны. Всё было кончено – никто не знал о том, тут произошло, и не должен был знать. В особенности, Ута. Вернувшись в дом, я лёг рядом с ней – она даже не поменяла позу с тех пор, как я поднялся с постели. Рядом с женой, моё сознание провалилось в глубокий, беспокойный сон, в котором Ута собирала красные лилии. Во сне, я пытался сказать ей, чтобы она не рвала их, но не мог выдавить из себя не слова. Проснулся я от тихого стона Уты, когда было совсем темно и луна висела над нашим маленьким домиком. Она сидела на нашей постели и тяжело дышала. Мне не нужно объяснять, что в ту ночь всё началось. Подорвавшись с постели, я быстро разбудил Хоши, которая, поняв, что происходит, вытолкала меня на веранду и захлопнула раздвижную дверь. Я понимал, что Уте нужна была моя поддержка, и мне стоило остаться рядом с ней в такой момент, но повитуха была непреклонна. Неразумно было идти против неё и отвлекать, так что я сел на веранду и, запрокинув голову к небу, стал ждать. Иногда до меня доносились вскрики Уты – мне стало страшно за неё. Такого я не испытывал ни до, ни после – невыносимо знать, что любимому человеку больно, а ты ничем не можешь помочь, даже поддержать. Даже не могу сказать точно, сколько прошло времени, но небо потихоньку стало светлеть. Отчётливо помню, как первый солнечный луч из-за горизонта упал на наш маленький домик. Тогда же, я услышал детский плач и вскочил, но зайти в дом не решался. Спустя несколько минут, Хоши отворила передо мной двери и впустила внутрь. Я бросился к футону, на котором сидела Ута, обнимая белый свёрток. Повитуха прихватила сумку и ушла, не сказав нам ни слова, но мы с женой были так шокированы, что даже не заметили это. Уже потом я зашёл к ней в дом и принёс корзинку персиков, в благодарность. Мы назвали сына Кэзуки. Это имя придумала Ута, как-то спонтанно для меня, но я был согласен с ней. Кэзуки – начало нового поколения, приятного мира. В тот день я поверил, что наш ребёнок будет жить в мире, в котором никогда не повстречает демонов. Ута прижимала его к себе очень бережно, будто мальчик был сделан из хрусталя. Мы поняли, что у нас родился очень тихий и спокойный ребёнок. Жена даже сказала, что он в этом похож на меня, как и свей внешностью – он унаследовал мои багровые волосы. Мне казалось, Ута радуется как-то очень бурно, хотя и сам с трудом сдерживал бушующее чувство счастья и облегчения. Кэзуки внимательно смотрел на нас большими, выразительными глазами. Первые несколько часов, я даже с лёгкой боязнью брал сына на руки – он был крохотным… В тот же день я поклялся, что защищу их от всего, что только может случиться. В каком-то роде я бросил вызов судьбе, готовый отстаивать то, что мне дорого.***
Кэзуки минул третий год. Он мало говорил и много слушал, особенно моих историй. Да, он полагает, что все мои рассказы о демонах – детские сказки, которые я выдумываю на ходу, как и Ута, которой не доводилось их видеть. Но каждый вечер я достаю клинок и кладу его у изголовья постели. Мои домашние уже привыкли к этому, но я сам никогда не смогу спокойно относиться к этому оружию из-за того, что однажды оно может понадобиться. Однажды, мой сын смотрел, как я натачиваю катану и свистел в маленькую, самодельную дудочку – ту самую дудочку, которую когда-то дал мне брат… Я не знал, что с ним сейчас, стал ли он наследником дома, самураем. Но я уступил ему эту судьбу и ничуть не жалел о своей. Вдруг, пока я размышлял, Кэзуки ухватился за рукоять клинка – оружие было тяжеловато для него, так что он не смог его поднять. Я лишь наблюдал за ним, за тем, как мой сын рассматривает блестящую сталь, осторожно касается рукояти клинка своими маленькими ручками. Я должен был перебороть себя и научить его владеть этим мечом. Мой сын должен суметь защитить то, что ему дорого, когда меня уже не станет. Я должен сказать, что всё те сказки, которые я ему рассказывал, не были вымыслом…