К точке невозврата

Джекил был красив. Но не то чтобы он сам хвастался этим — вовсе нет, в подобном его убеждало окружение, доктору лишь оставалось скромно (ну или не всегда так) принимать комплименты в свою сторону. В его неоспоримой привлекательности, кажется, были уверены все — настолько располагающим к себе человеком он был, что едва ли не сразу же становился любимчиком общества. Хорошо сложенный, выглядящий моложе своих истинных лет, с умным и добрым лицом и светлой кожей: таким был Генри Джекил. Хайд же был откровенным уродом. Невысокого роста (практически карлик), с землисто-бледным цветом лица и неудержимой ненавистью ко всему живому и неживому тоже во взгляде. Всем своим естеством Эдвард отталкивал от себя любого, кто кинет на него даже мимолетный взгляд: улыбался он крайне неприятно и как-то неестественно даже, а разговаривал сипло и прерывисто, на лице его явно был виден отпечаток гнилости, идущий изнутри, ведь Хайд — воплощение и четкое отражение всего самого порочного и негативного, что только есть на земле. Во всем уродстве Хайда Джекил все же находил что-то красивое. Было в нем нечто манящее, притягательное даже, что за всей этой ненавистью и ярой агрессией не сразу распознавалось. Возможно, из-за того, что Эдвард был его неотъемлемой частью, а может есть и иная причина, которую доктор никак не мог понять, но, так или иначе, это было еще одним плюсом к тому, чтобы принимать препарат. Сбрасывать маску всеми любимого и всеми уважаемого доктора Джекила и становиться совершенно другим человеком, для которого не было запретов и рамок, который мог предаваться порокам и распутству хоть днями и ночами, который не боялся казни или осуждения, ведь всегда мог снова стать прежним Генри, почетным членом Королевского общества и честным человеком, чья репутация не омрачена даже плохими слухами. Но со временем все хорошее, что оставалось в Джекиле и не было частью Хайда как-то медленно и постепенно тонуло и растворялось в нескончаемых грехопадениях, а может видоизменялось и становилось таким же плохим и неправильным, таким же как сам Эдвард. Это знает и понимает Генри, а может и его альтер-эго знает и понимает это тоже, ведь с каждым новым днем будто становится крепче и сильнее, даже увеличивается в росте. А потом происходит убийство сэра Дэнверса Кэрью. Джекил мог бы сколько угодно пытаться понять мотив действий своей второй сущности, но так и не пришел к однозначному выводу, что же стало причиной столь зверских действий. Просто внезапно появившаяся дикая ярость, вытекшая из глухого раздражения, и вот: лежащее на мостовой мертвое тело, которому этой ночью с невероятным упоением ломали кости. Было ли Хайду дело до того, что он убил члена парламента? Определенно, нет. Было ли Джекилу до этого дело? Несомненно, да! Эдвард моложе Генри, но хоть и был ниже ростом и субтильнее, нравился доктору куда больше. Хайду были доступны тысячи интересов и возможностей. Джекил смог от этого отказаться. Добровольно отказался от того, чтобы в любое время смотреть на это тело, что объединяет в себе все самые мерзкие качества, которые только могут быть свойственны человеку, но в то же время так прекрасно в глазах собственного создателя. Добровольно отказался от того, чтобы касаться этого тела, когда только вздумается и заблагорассудится, изучать его, как самую интересную вещь в этой чертовой вселенной, пусть Эдвард на самом деле и являлся его же частью. Отказался Джекил, но не Хайд. Не зря ведь день ото дня он будто бы крепчал? Обличие Генри сохранять было все сложнее, ведь его альтер-эго брало над общим телом свой контроль, подавляя своей воле. Но если Генри к Эдварду питал интерес, как к чему-то ужасно-прекрасному, как к тому, что обязательно нужно понять, то Эдвард к Генри питал интерес, как к тому, что несомненно нужно уничтожить, осквернить, испортить любым способом. Как к тому, над чьими вещами, а еще мыслями можно издеваться как захочется — бросать их, рвать на куски и закидывать куда подальше, топтать ногами. Лишь страх перед смертью и неисчерпаемая любовь к жизни не позволяли мистеру калечить самого себя, лишь бы доктор погиб вместе с ним. Хайду была свойственна мерзкая буйность, исходящая из его натуры, что в свое время так обманчиво привлекла к себе Джекила. Генри дописывает свое последнее письмо, обращенное к мистеру Аттерсону, и дрожащими руками запечатывает конверт. Даже отбрасываемые от пламени свечи на стенах тени пугают его, как рок чего-то неминуемого, фатального. Эдвард — так привлекшее его тело. Эдвард — так привлекшая его сущность. Эдвард — так привлекшая его ошибка.

Ошибка, что привела обоих к точке невозврата.