Любимец своих маньяков

Тишина. В трейлере, да и в голове Дженсена, уже давно не слышно музыки, хотя бы приглушенной и неимоверно заедающей. О нет, он не слышал голосов и не видел в зеркалах разговаривающее отражение. В трезвом виде. Дженсен лежал поперёк кровати и смотрел на клубящийся дым под потолком. Комната не проветривалась очень давно. И всё в ней было так прокурено, что Джей перестал ощущать резкий запах, пропитавший его простыни. Дым словно оседал не только на его коже и лёгких, но и сознании. И это было настоящим спасением. Этот дым заполнял его голову и туманил взгляд. Он так сильно пропитал его целиком, что Джей переставал чувствовать. Переставал беспокоиться о внешнем мире, его проблемах. Перестал слушать разговоры и тревожащие его вопросы. Но больше это не помогало. Как со временем не помогает алкоголь. Как со временем не помогают таблетки. Ему ничего не помогало. Ничто не могло вытащить его из этого дерьма. «Ну и что дальше?», — но Дженс не отвечал на этот вопрос. Ему уже было всё равно что там будет дальше. Он больше не мог ни на что повлиять. Больше не мог нормально жить. Больше не мог контролировать себя. Но умирать было совершенно бессмысленно. Как и жить. Всё было бессмысленно. Но это была даже не депрессия, с которой можно было справиться: поменять обстановку, хорошенько расслабиться или найти психотерапевта за хорошие деньги. Ему просто было всё равно. Ему было всё равно на всё. На всех. На свою жизнь, на себя, на работу. На всё. И, словно потерявшись в этом тумане от дыма, не зная куда идти и что ему теперь делать, Дженс мог только беспрерывно думать. Беспрерывно вспоминать то время, когда ему было что-то нужно. Когда он чего-то хотел. У него были цели в жизни. Моральные ценности. Целая куча причин для жизни. Взять к примеру Дэннил. А ведь он любил её. Её длинные янтарные волосы, насмешливую улыбку. Он любил её. Нет, у него не появилась другая. Ему просто надоело. Как и всё. Это было невыносимо. Эти эмоции были так кратковременны. Они ускользали от него. Растворялись в воздухе. Ему надоедало абсолютно всё. Надоедал футбол, надоедала музыка. Надоедала работа, место его жительства, погода, любовь. Всё это было не то. Он менялся слишком часто. Слишком часто хотел новых острых ощущений. Он не был трудоголиком, полиглотом или способным в области профессий. Но ему всего было чертовски мало. Недостаточно. Недостаточно сильно он любил. Недостаточно хорошо пахал на работе. Недостаточно денег. Недостаточно эмоций. Недостаточно чувств. Разумеется, он чувствовал. Но так кратковременно… И, со временем, эти промежутки счастья и эмоций становились короче и короче. И ничего нельзя было сделать. Он начал пить, но ему это надоело. Он кололся, но это его не трогало. Американские горки и барбекю. Что-то было не так. Нет, всё было не так. Какого хрена? Что не так с его жизнью? В чём её неполноценность? В чём его проблема? Он не знал, как себе помочь. Он ни в чём не видел смысла. И достигнув всего, до чего он добирался. Он достиг всех своих целей. Но почему-то они не были тем, к чему он стремился. Достигать лучшего. Всё могло быть лучше. Он мог бы быть лучше. Так в чём его проблема? Почему становясь лучше, он словно стоял на месте? Все его цели словно были неправильными. Обесцененными. Он мог лучше. Но это уже было не важно. И он тут же хватался за другую цель, как за верёвку. Для чего-то. Для чего-то ему нужно было жить. Но всё снова и снова не приносило ему удовлетворения. Дженс затянулся последний раз, обжигая пальцы о догорающий косяк, что рассыпался в его руке. Из-за этого он вдохнул много пепла, подавившись в лежачем положении. Резко сев, он стал откашливаться, туша завёрнутую в бумагу траву о простынь. И это злило его. Его всё это чертовски раздражало. Злило. Всё было не так. Он не мог лучше. Всё не может быть лучше. Он, да и никто, ничего не может сделать. Подорвавшись, Дженс пнул шкаф, зайдя в ванную. Мельком, он глянул в зеркало. Держась за раковину, он моргнул, смотря в усталые глаза напротив. Он почти не видел своего лица. Оно размывалось, становилось смазанным. Он старался сфокусировать взгляд, прищурив глаза, и пошатнулся. Он ничего не мог. Он не мог себя спасти. Никто не мог. Он не может быть лучше. И он стоит на месте, не в силах что-то предпринять, что-то сделать. Это так раздражает. Невыносимо. Это выводит из себя. Но даже это он не может почувствовать в полной мере. Ему нужна была… ему нужно было. Ему следовало… Всё так путалось. Он словно… словно чего-то не мог. Словно ничего не мог. Он не знал как себе помочь. Как помочь окружающим его людям. «И? И это всё? Это всё что ты можешь?» , — но что он может? Хоть бы кто помог ему. Хоть бы он был не один в этой ужасно каше. Он мог быть лучше. Но он играл свою роль. Роль. Ох, Боже. Он не разобрался даже с этим своим дерьмом. Он ещё давно забил кол на свою впечатлительность и чувственность. Ему и так этого не хватало. Чувств. И, играя роль, он словно использовал отведённые ему ресурсы. Словно эти чувства становились чужими, но всё ещё в его голове он чувствовал безысходность и бесполезность. Всё это так путалось. Оно мешалось. Он старался отделить жизнь от ролей, но, в итоге, он словно отвёл под них несколько частей своей жизни. Как его это утомляло. Единственное, что он знал наверняка, так это то, что он гнил. Заживо. Поедаемый червями, белыми личинками, которые выползали из его щёк и падали вниз. Он смотрел на своё лицо. Он видел, как его сухая и перегнившая кожа вскрывалась и шевелилась. Она дрожала. Ведь под ней было полчища личинок, прогрызающих её, извивающихся в тесноте. Они сыпались у него изо рта, словно шевелящиеся белые зубы. Трупные черви. Если бы они могли, они бы визжали. Верещали, вгрызаясь в серую кожу и догрызаясь до кости. Его глаз задёргался и, продираясь на свет, из него выполз тонкий, дёргающийся, как нитка, червь розового цвета. Подкожные паразиты, заполонившие его. Дженс поднимает руку и трогает глазное яблоко, которое лопается с омерзительным хлопком открытой бутылки, мелкие личинки разлетаются во все стороны. Кровь, вместе с червями течёт наружу и остальные маленькие белые червячки довольно извиваются, купаясь в ней. Жёлтый жидкий гной тёк из прогрызаемых червячками дыр. И на его прекрасном лице появлялись нарывы и гнойники. Вместо слёз в уголках его глаз скапливалась кровь. Но он не видел их. Он не мог посмотреть себе в глаза. Они словно были чёрными дырами. Чёрными, словно демоническими. Но глазных яблок в них больше не было. Только копошащиеся червячки. Словно рисовая крупа, насыпаная в пустые глазницы. Он проводил рукой по своей шее и с неё пластами спадала кожа. Сморщенная и лишённая всего. И вот, от его щёк уже ничего не осталось. Только пригоршни червей, копошащихся у в челюсти и тыкающихся своими головками, пытаясь уцепить больше. Он гнил заживо. И никто этого не видел. Никто не мог его спасти. Обезображенного, лишённого. Он не мог себе помочь. Он мог лишь смотреть на себя и ждать. Ждать, пока от него ничего не останется. Ждать, когда уже нечего будет спасать. Дженс закрывает глаза. Он не чувствует боль. Он чувствует, как маленькие червячки извиваются и щекочут ему лицо. Как они тоненько пищат. И, неожиданно, ему становится смешно. Как же он похож на этих червей. Ведь у них нет будущего. Они могут лишь кричать и пытаться уцепиться, вгрызться посильнее. Но все они умрут. Они умрут от голода и никто им не поможет. Отвратительным мелким тварям, способным только гнить вместе с ним. И он не мог быть лучше. Он широко улыбнулся, растянувшийся в безобразной улыбке во все зубы. И его щёки болели, а челюсть сводило. Жёлтые зубы и прогорклое дыхание. Он не видел, но он слушал свой маниакальный, истеричный смех. Но он словно отражался от стен. Словно смеялся не он один. Их было много. Они все смеялись вместе с ним. Они смеялись над ним, над его останками. В его рот и глаза сыпалась земля и пыль. Мокрая и пахнущая дождём. Она приятно обволакивала его кожу прохладой. Жаль, что он не увидит себя. Жаль что ему всё равно. Похоронить себя заживо. Кричать, пока он не задохнётся в земле, но всё равно никто его не услышит. Никто его не вытащит. Никто его не спасёт. Его забудут, а на месте могилы будет расти трава. Он старается пошевелиться, двинуться. Но земля сдавливает его со всех сторон. Голова так кружится и болит. Но как это возможно? Ведь от его мягких и липких мозгов давно ничего не осталось. От смеха зуб на зуб не попадает. Он падает на пол, и, вот, его уже трясёт в беззвучном хохоте. Он содрогается и его руки вывернуты под неестественным углом. Его кости торчат из локтей, а через кожу продираются тёмно-коричневые длинные черви. Он моргает и пытается увидеть что-то через множество чёрных мохнатых лапок. Они покрывали его лицо. Огромные чёрные пауки, бегая по полу с тихим топотом множества лапок. Они заползали в его уши и щекотали его, вызывая только большие приступы смеха. Он чувствовал, как они ползают у него под одеждой. Дженс старался извернуться, удавить их, но они только заползали внутрь, ползая под кожей маленькими бугорками. И он извивается, словно в агониях. Как жаль, что он не чувствует страха. Как жаль, что он не чувствует боли. Он резко вскидывает голову и ударяется макушкой об острый угол стола. В голове стоит невыносимый звон и с его глаз срываются капли тёплых слёз. Он приподымается на четвереньки и осматривает диван, что стоит в гостиной. Он старается проползти вперёд, но его конечности не слушаются, а кости только сильнее продирают одежду и кожу, заливая всё кровью. Безумный взгляд. Невидящий. Он широко распахивает глаза и всё в них только сильнее темнеет. Протягивая руку, он касается кончиками пальцев упавшей с тумбочки фотографии. Он обжигает пальцы. И чувствует запах горелого мяса, волос. Он ещё хуже прокуренного здесь воздуха. Он горит изнутри. Его кожа краснеет, на ней появляются белые волдыри ожогов, которые лопаются и на их месте образовываются глубокие язвы. Он видит через них свои жёлтые кости. Он словно в Аду. Нет, словно Ад внутри него. И больше ему ничего не нужно. Дженс кричит. И все они кричат вместе с ним. Его голова разрывается от этих криков. Всё внутри него сводит спазмом и он в слезах выгибается. Оглушающий хруст костей, но органы словно запутались между собой, давя друг на друга. К горлу подступает тошнота, но желудок пуст. И его выворачивает на пол желудочным соком и слюной. Спазм не проходит. Он давится и отплёвывается. Свернувшись в жалкий клубочек на полу. Клубок запутавшихся органов. Всего его прошибает током и с его распахнутого рта на ковёр падает слюна. Его сново тошнит. Но больше нечем. И он в судорогах раскрывает и закрывает рот, выгибаясь и изворачиваясь на ковре, пачкая лицо и сальные волосы. Он словно через пелену слышит сдавленные всхлипы. Прерывистые, с перебоями и посмеиваниями. Они кажутся ему ужасными, жуткими, пробирая омерзением до самых лёгких. С его рта больше не течёт слюна, с обкусанных в мясо губ течёт жёлтая поверхностная пена желудка. Низ живота бьёт судорога и ему хочется вспороть его. Вырвать из себя все кишки. И запачкать руки в грязи и крови. Тёмных сгустках крови, что текли бы по его пальцам, беззвучно шлёпаясь на ковёр и впитываясь в него. Он подносит руку к животу, но он пуст и все его органы лежат под ним в кровавом гное. В них копошатся маленькие белые червячки. И Дженс сново слышит их писк. Как часто он будет переживать это? Хотя, ему уже всё равно. Он привык. Ему это надоело. Как и всё. Что ещё? Какая цель будет следующей? Ему нужна причина. Ему было нужно для чего-то жить. Всё было так бессмысленно. Умирать снова и снова. И думать о том времени, когда он что-то чувствовал, когда он чего-то хотел. Он приоткрывает жёлтые глаза с полопавшимися, набухшими капиллярами. А зелень его глаз такая изумрудная, словно в лихорадке. Он не видит. Всё перед его лицом так смазано. Зрачки не сужаются, в голове всё путается. На секунду он прикрывает глаза. Дженсен тяжело дышит. Его кожа блестит потом и жаром, а на висках взбухли венки. Облизнув горячие губы, он снова открывает глаза, цепляя взглядом изображение на фотографии. Их первая встреча. Первый год работы. Первый завершённый сезон. Первое, что так долго ему не надоедало. На его веках отпечатывается его образ. Красивое, смазливое личико с тонкими губами и такими чудными блестящими волосами. Вот его цель. Цель, которой он обязательно достигнет. Чтобы обрести покой, чтобы почувствовать удовлетворение. Вот его новая причина для жизни. Дженс закрывает глаза, чувствуя, как горит его лоб и лицо. Какой он грязный, ничтожный, жалкий. Лёжа в слюне, на пыльном полу и содрогаясь всем телом. Его конечности и мышцы переодически дёргаются, сокращаясь. Он неподвижно лежал, чувствуя, как течёт липкая кровь по его затылку от удара о стол. И он чувствовал, как у него стоит. Его член крепко стоял, упираясь в пол и истекая горячей смазкой. Он чувствовал, как его органы в спазмах сжимались. Он чувствовал. Снова. И чувства были как не приедаюшийся наркотик. Они были так ужасны, остры, пронизывая его насквозь. Причиняя невыносимую боль. Желание. Давая ему новый шанс. Новую причину. Он снова чего-то хотел. Перед ним снова стояла не достигнутая цель. Которой он во что бы то ни стало добьётся.