* * *
— Аллах милостивый! — на турецком запричитал отец девчонки, нервно переминающийся с ноги на ногу. Хантеру стало неловко, когда этот уже немолодой сухой мужчина в костюме упал коленями в пыль и расплакался. Девчонка так и застыла рядом и тоже заплакала. — Обними папу, — шепнув, он легонько толкнул ее в плечо. — Прости! Прости! — ревела она, тут же повиснув у отца на шее. Закурив последнюю сигарету из пачки, Хантер испытывал какие-то крайне противоречивые чувства от того, как эти двое стояли в пыли, в голос рыдая. Прерывать было неудобно. Изредка косясь на часы, он считал, сколько осталось до автобуса в сторону побережья: оставалось все меньше и меньше. Довольно естественно прокашлявшись, Хантер все-таки привлек к себе внимание. Пожилой турок поднялся и, намертво схватив дочь за руку, поковылял к нему на плохо слушающихся ногах: — Мистер Оуэн Майклс! Я не знаю, как вас отблагодарить! Вы даже не представляете, что сделали для нашей семьи. — Ну почему же? — Хантер протянул ладонь, улыбаясь. — Очень даже представляю, поэтому и цена за мои услуги была такой. — Конечно, конечно! — мужик почтительно сжал его руку. — Я немедленно переведу вам вторую половину. И наличные, как было обусловлено! Он трясущимися пальцами пошарил по карманам и протянул сложенный пополам пухлый конверт. Хантер, не глядя, что внутри, сунул его в куртку. — Я могу вас рекомендовать, если... у кого-то будет такая же ситуация? — Ухожу в отпуск. Три месяца без выходных. Разок даже стрелять пришлось. Дам знать, когда вернусь. Боюсь, это долгая история. Уже собираясь развернуться, Хантер к своему удивлению увидел, что и девчонка протянула руку. Лишь губами произнеся «спасибо» и слабо улыбнувшись. — Пишите на почту с визитки: телефон скорее всего сменю, — дружелюбно улыбнувшись в ответ, он все-таки поспешил к автобусной станции. Хотелось убежать, просто исчезнуть, хотелось уметь переноситься из одного места в абсолютно другое, как чертовы герои «Гарри Поттера», да и пара заклинаний, вычищающих куски памяти, не помешали бы. А еще Хантер не пил все эти три месяца. Местное бухло оказалось дорогим и невкусным. У границы и, тем более, по другую ее сторону можно было разжиться чем-то, рассчитанным на американских солдат или журналистов, но частенько подсовывали ту еще ерунду. Водила, с которым иногда случалось работать, в красках описывал отравления алкоголем, когда аж с двух сторон прорывало. Упав на широкое сиденье из кожзама ночного автобуса, Хантер наконец расшнуровал пыльные ботинки. Сейчас, с косматой бородой и по-идиотски отросшими волосами, он и сам был похож на парней из новостных выпусков про теракты, но по другую сторону границы только карие глаза, да косматая борода и спасали. Ну, и фарси. Хорошо бы просто вырубиться и проснуться в прибрежном туристическом городке с ресторанами и маленькими отелями. Так скольких он вытащил? Хантер помнил каждую, помнил и понимал, насколько это мало. Девочки бежали не куда-то, а от чего-то. Так ему казалось. Как иначе эти прошаренные говнюки ухитрялись настолько запудрить им мозги? Не самым глупым девчонкам, между прочим. Эта работа казалась чем-то честным и правильным. Хантер хорошо знал и эти места, и людей, и языки. Спасать девочек было от чего. Смертницы; такие же рекруты; просто «подстилки», и не только того «единственного», но и, вероятно, всех его приятелей, которые это снимают, а потом используют. Хантер точно делал здесь что-то правильное, хоть большая часть тех, кого он смог вернуть, не всегда разделяла это мнение.* * *
Разлепил глаза он уже на автовокзале Антальи. Залез на заднее сиденье такси и назвал адрес небольшой гостиницы в историческом центре, которую только что забронировал. Всего какая-то ночь езды, а все другое: люди спешат на рынок, автобусы развозят туристов, опрятные дети торопятся в школу. Совсем другой мир, какая-то параллельная вселенная. — Мистер Майклс, — улыбнулся администратор, — рады приветствовать. Как был ваш путь? — Можно и без английского, — ответил на турецком Хантер, протягивая паспорт на фамилию Майклс. — Кстати, у вас тут где можно постричься? — О! Да прямо в нашем здании, соседний вход. Скажите, что живете здесь: у них скидка, — затараторил на турецком, расплывшийся в улыбке администратор. — Я хотел сказать, что время заезда у нас сильно позже, но я посмотрел — ваша комната уже готова. Это угловая: прекрасный вид на гавань! — Спасибо! — он принял ключи и, прочитав имя на бейдже, добавил: — Эмре! По диагонали от входа в гостиницу Хантер заметил магазин с алкоголем и для начала зарулил туда. Местный виски был дешевым относительно другого бухла, но что-то подсказывало, что не стоило его брать. А вот за бутылочку чего-нибудь американского, запертого под замком на кассе, предстояло раскошелиться, но деньги не были проблемой, и выбор пал на медовый бурбон. Хантер давно не пил, а этот — обычно мягко шел. Отойдя от камер наблюдения, он глотнул прямо из горлышка. Пару раз. И, убрав бутылку в рюкзак, сунулся в парикмахерскую. — Добрый день! — бодро начал он на турецком. — Можете меня побрить, как Элгина Алтана? Ну и подстричь? Ударившего в мозг алкоголя не хватало: хотелось больше. Долбаная бутылка прямо-таки прожигала стоящий у кресла рюкзак. Но Хантер не без интереса наблюдал в зеркало, как его борода снова становилась мягкой аккуратной щетиной, и даже обрадовался, когда начали сбривать виски. Да вот выпить все равно очень хотелось. — Ну, теперь хоть на человека похож, — рассмеялся он, пожимая руку старому толстому мастеру. Чего-чего, а стричь в Турции умели круче, чем в любом модном барбершопе в Лондоне. И значительно дешевле. Купив еще бутылку, Хантер поднялся на последний этаж гостиницы. Гавань, горы, подернутые легкой дымкой, кричащие вдалеке чайки. Отличный огромный балкон. И вай-фай тоже отличный. — Ланселот? Он чуть не подавился бурбоном: — Барбара, мы вроде бы давно не ругались. Что-то случилось? — Ничего, прости, — прозвучало как-то устало-напряженно. — Ты в?.. — Каире. Там же, где и в последний наш разговор. — Я завтра прилечу, — усевшись в пыльное вязанное кресло, он забросил ноги на перила балкона и снова отпил. — Если ты спрашиваешь, то ответ — нет. Но даже когда ты спрашиваешь, и тебе говорят «нет», тебя это не волнует. И ты все равно прилетишь. Что-то случилось? — Не знаю, выгорел? — А что ты делал? — судя по голосу, заинтересовалась. — Вероятно, что-то правильное. Почти допив бутылку, он полез за второй. Горы, зимнее солнце, совсем тихая бирюзовая гавань. И Бобби, где-то недалеко уже полтора месяца работающая на сложновыебанного хуя. Хантер снова отхлебнул и достал сигареты. — Что пьешь-то? Слышала, как стекло на плитку поставил. — Бурбон. Три месяца не пил и ни с кем не спал. Даже не дрочил почти. — Звучит грустно, — с насмешкой отозвалась Бобби. — До завтра, Барбара, — завершив вызов, агрессивно смахнул приложение. Билеты только с пересадкой. Взял на те рейсы, что раньше прилетают в Каир. Вернувшись в номер, Хантер наполнил стакан. Выпил за два больших глотка и лег подремать. Проснулся, когда солнце село, и снова призывали на молитву. «Иша». Около семи, должно быть. Потянувшись, он проковылял в душ. Казалось, что пыль уже не смыть: она въелась в ноги, в лицо, в руки. Выбритые виски в зеркале забавно контрастировали с обветренным лицом. — Окей, гугл. Паб в Анталье. До ближайшего с приличными отметками пришлось пройтись. Выпив еще стакан в номере, он оставил его полным на окне и перелил, что осталось, в пластиковую бутылку от колы, толком не зная, зачем идет. Наверное, за славной пинтой «Гиннесса», болтовней с барменом. Чем-то таким. И он же толком сегодня и не ел. Улица изрядно плыла, смешивая свет фонариков в пятна. Изредка спотыкаясь, Хантер все же пытался уважать местные традиции: отпивал из бутылки только если никого не было рядом, а перед пабом — сунул ее в кусты, словно какой-то школьник перед танцами. Паб даже походил на паб. — Привет, пинту «Гиннесса» можно? — с нарочитым мерсисайдским выговором обратился он к довольно светловолосому бармену. — Вы говорите по-английски? — Конечно, — рассмеялся тот. У него был местный, довольно ощутимый акцент. Приятный парень, с татухами на предплечьях и шее. — Как дела? Надолго тут? — Да не, до утра, — выложив бумажку в сто лир, Хантер опустился на высокий стул, впервые за три месяца почувствовав себя в привычной среде со всеми этими ничего не значащими разговорами. — А в Турции долго? — бармен забрал деньги и начал отсчитывать сдачу, пока пиво отстаивалось. — Три месяца. Тот присвистнул. — Я историк. Изучал христианские храмы на севере. Прекрасно завис на озере Ван, — нагло соврал Хантер, уже получая пинту со сдачей. — Историк? — переспросил неопределенного возраста мужик, сидевший через пару стульев со стаканом виски со льдом. Точно турок. Невысокий и подтянутый, скорее за сорок. В пабе было не так уж и много людей: трое за столиком в глубине, двое — за стойкой. — Тоже говорите по-английски? — протянул руку Хантер, пересев ближе. — Оуэн. — Меня зовут Алп. — И чем ты зарабатываешь, Алп? — Хантер подпер щеку кулаком и заглянул в почти черные глаза. — Туристический бизнес: размещение, логистика, страховые случаи. Иногда экскурсии: чего я и заинтересовался. У меня много групп из Ливерпуля... — Ох! — воскликнул Хантер и обратился к бармену: — За мой счет повтори и ему! Чувак сечет в британских акцентах! Бармен кивнул и полез за стаканами. — А твоя специализация, Оуэн? — у Алпа был очень внимательный взгляд и черты этакого профессора из фильмов семидесятых. — История христианства. Если это не задевает ваших чувств. — О, нет! — рассмеялся тот и благодарно кивнул бармену, протянувшему новый стакан с виски. — У меня вообще сложные отношения с религией. Устроившись поудобнее и допив пиво, Хантер вопросительно уставился на собеседника. — Я предпочитаю мужчин, — шепотом ответил тот. — После развода понял, что совсем не хочу больше женщин. В этой стране такое не приветствуется. Но здесь — туристический город. Можно жить. Просто только с приезжими и можно поболтать. У вас-то в главном соборе в Виндзоре однополые пары сочетаются. Это круто! — Ну, и я в разводе, — зачем-то тоже шепотом заявил Хантер.* * *
Они долго трепались про Османскую империю, происхождение венского кофе и вкус кебабов в Берлине, когда Хантер понял, что хоть и пьян — а пьян он был чертовски, — время поиска девочек на ночь явно прозевал, и если пить дальше, то даже подрочить (продуктивно) он не сможет. А собеседник — довольно приятный и давно держит руку на его колене. — Знаешь, Алп? — в самое ухо прошептал ему Хантер. — Я сейчас иду отлить, а потом к себе. Свалим ко мне вместе? Тот молча кивнул, показывая бармену их рассчитать. В туалете Хантер завернул в кабинку, опустил крышку и сел сверху. Что, блядь, он творил? Алп показался приятным мужиком, но как с ним сексом-то заниматься? И получится ли? Внезапно сознание подкинуло несколько картинок, и Хантер, резко подняв крышку, все-таки решил сделать то, за чем и пришел. То есть его сознание в принципе могло строить варианты для секса с мужчинами? Ну, в этом не было ничего такого, но просто зачем? Ебаный морской воздух, три месяца без бухла, баб и дрочки, да и пиво после бурбона. На пустой желудок. Умывание холодной водой не сильно помогло. В голове все еще довольно четко звучало: почему бы и нет? Алп уже расплатился и стоял у выхода. Хантер отсалютовал бармену, и тот как-то неприятно улыбнулся. Выйдя, он вытащил недопитую бутылку из кустов, вызвав у Алпа смех: — Оуэн, ты такой типичный ливерпулец! И Хантеру хотелось сказать, что — в принципе он британец, потому что хоть его бабуля и из Ливерпуля, он-то сам из Лондона и во всяких Итонах и Оксбриджах учился, но это делал Ланселот Хантер, а не Оуэн Майклс. Отпив и протянув бутылку, он понял, что хотел бы взять Алпа за руку: ощутить хоть какое-то человеческое тепло, что ли. Вроде того, что он чувствовал сквозь джинсы от его руки у бара. Этот человек слушал его внимательнее, чем Бобби за все годы совместной жизни. Они шли по улице, и Алп касался мизинцем его ладони. Шли молча. Только передавая друг другу бутылку из-под колы, когда рядом никого не было. Хантер думал о том, как это бывает. Что да как? Ему даже было интересно, как бы узкие темные губы Алпа выглядели на его члене. Или как его же длинные пальцы ласкали, аккуратно массировали и проникали внутрь. Алп казался обстоятельным. Сам Хантер бы делал все нервно и неаккуратно. Всегда все портил. Они уже допили и шли вверх по улице очень близко к друг другу, когда Алп внезапно остановился: — Я не могу с тобой в отель: у меня там группы. Там камеры. — А ты где живешь? У меня просто такси на семь утра в аэропорт. Сейчас уже не изменить. — Прости! — сухо чмокнув в губы, Алп убежал в переулок. Хантер лишь пожал плечами и пошел к себе, не с первого раза попав ключом в замок входной двери и споткнувшись чуть ли не на каждой ступеньке. Уже в душе, включив горячую воду, он представил, как этот интересный и неглупый Алп стоит на коленях, заглатывая почти полностью. Поднимается, обхватывает член Хантера и дрочит. Дрочит, как человек, знающий, как дрочить чужие члены, сжимая все сильнее и ускоряя темп, и знающий, как отличить мерсисайдца на слух от того же манкунианца, например. Опустившись на колени и ловя ртом влажный горячий воздух, он вырубил воду и прислонился лбом к прохладному кафелю. Вероятно, имело смысл все-таки спускать по возможности, а не только по праздникам. Потому что теперь его эротической фантазией смог стать даже сухой англоговорящий турок, сбежавший, словно школьница. Переведя дыхание, Хантер с трудом поднялся, вытерся сам и тем же полотенцем протер заляпанную стену. Стакан на приоткрытом окне идеально-прохладный. Пока еще выходило соображать, но очень хотелось просто выпить, что осталось, и хотя бы в эту ночь не видеть никаких снов.* * *
В Каире казалось теплее и шумнее, чем в Анталье. Он заебался, толком не протрезвел, каким-то чудом услышал будильник. Снял номер в дорогом отеле американской сети. Причем этаж повыше. Пока на два дня. Заселившись, Хантер рванул на такси к Бобби. — Закрыто! — прокричала она на арабском, не поднимая головы от кассы и что-то сверяя. — Я по личному делу, Барбара, — так же на арабском, улыбнувшись, отозвался он и закрыл за собой дверь на замок. Бобби встрепенулась и отложила блокнот. — Ты быстро, — уже на английском. — Я обещал, что буду сегодня. — Или угрожал. Херово выглядишь. Кофе? Покрепче? — Да, раз уж мы в кофейне, — опершись на стойку, он посмотрел, что за ней: все аккуратно, чисто, без насекомых или оружия. — Тебе какой прожарки? — Бобби нырнула в какой-то ящик и достала оттуда пакеты. — У нас есть все виды. — Давай «испанскую»? Можно просто арабику? — покрутив несколько упаковок с аккуратными подписями Бобби, Хантер отложил подальше подозрительные смеси с робустой и чем-то, что на арабском не смог прочитать. — Где ты все это берешь? Смахнув ненужное обратно в ящик, Бобби отсыпала зерен в кофемолку. Пахло вкусно. — Купила пару ростеров. Вечером обжариваю, — она пожала плечами и, подставив чашку, врубила кофемашину. — Тебе тройной эспрессо, как ты обычно пьешь? — Можно четверной: тяжелая была неделя, — улыбнулся он, наблюдая, как бывшая жена мастерски обращалась с техникой. Она со всем обращалась мастерски. Кроме, разве что, их отношений. — А ты вчера явно наебенился, — совершенно без укора, скорее, как факт, заметила она, не поворачиваясь. Машина гудела, словно истребитель. Кофе пах божественно, и Хантер благодарно кивнул, когда чашка оказалась перед ним. Горячий и пиздецки крепкий. — А ты тут неплохо наловчилась варить его, — он опустил взгляд в чашку. — Ага, как сменила машинку, — Бобби вытащила холдер из группы, — сначала взяла в аренду: в поддоне — плесень, группа постоянно засорялась уже после пары эспрессо! Хантер рассмеялся и отодвинул пустую чашку, ругаясь про себя из-за обожженных неба и языка: — Ты сюда приехала баристой работать или что? — Прикрытие, — нехотя ответила она, снова врубив кофемолку. — Слежу кое за кем. Заказчик оплачивает весь этот цирк с арендой. Правда, в прошлом месяце я уже в ноль вышла. В этом — в плюс уйду, судя по прогнозу. — Ты же знаешь, что я работал в «Старбаксе» на втором курсе? — не дожидаясь ответа, он перемахнул через стойку и встал рядом с Бобби. — Я тут погуглил: сегодня здесь большая конференция. Лишняя пара рук не помешает? Ну... Если тебе надо будет отлучиться что-то выкрасть, кого-то убить. Вся эта наша обычная рутина. — Спасибо! Она влажно чмокнула почти в губы.* * *
Каирская ночь даже зимой казалась чуть душноватой и слишком громкой: где-то внизу постоянно сигналили, что-то кричали и сигналили снова. Бобби сидела на толстом пледе, прислонившись спиной к стене балкона и вытянув ноги. Хантер лежал, используя ее крепкое правое бедро вместо подушки, и смотрел в темное небо, на котором из-за блядской подсветки не было видно звезд. — Брют шикарен, — заметила Бобби и зачем-то провела рукой по его волосам. — Так что ты там делал? — Знаешь? — он проигнорировал вопрос и, отставив пустой бокал, скрестил руки на груди, продолжая пялиться в небо. — А хорошо, что у нас нет детей. Не хотел бы я, чтобы они впутались в какое-нибудь дерьмо. И, как их ни воспитывай, все равно же к ним в голову не влезешь. — Честно, Лэнс? — Бобби вздохнула и тоже отпила шампанского. Хантер не мог оторвать взгляда от ее длинной, чертовски красивой шеи. Отставив тоже пустой бокал, она посмотрела ему в глаза и грустно улыбнулась: — Я каждый день думаю о том, как хорошо, что у нас с тобой все-таки нет детей.