Зверь внутри

Я смотрю в темноту, я вижу огни Это где-то в степи скрывается зверь Он, я знаю, не спит — слишком сильная боль Все горит, все кипит, пылает огонь Я даже знаю, как болит у зверя в груди Он ревет, он хрипит, мне знаком этот крик       Последние десять лет воздух весной пах кровью. Он не чувствовал ни тонкий, едва уловимый аромат первых цветов, ни запах молодой листвы. Только кровь — остывшая, уже свернувшаяся, протекшая сквозь щели грубо сколоченных деревянных ящиков.       Последние десять лет каждую ночь во сне он раз за разом выигрывал партию в кости, шел по темной улице, поддразнивая сестру по телефону, подходил к дому и открывал дверь.       Последние десять лет Зверь внутри него становился все сильнее. Монстр, которого он создал сам из себя, жаждущий мести. И удерживать его было все труднее, все чаще хотелось сорвать маску, выпустить чудовище на свободу… Но Сасадзука мучительно цеплялся за самоконтроль, спокойствие и сдержанность. Три звена его цепи, и полицейский жетон — строгим, шипами внутрь, ошейником на горле.       Сасадзука искренне надеялся, что после убийства Сикса это все закончится — хотя бы потому, что он не рассчитывал выжить. Но судьба — или слепой случай, — распорядилась иначе. Он жив. Сикс мертв. Воздух по-прежнему пахнет кровью, а во сне он открывает дверь своего дома. А Зверь в груди все так же беснуется и ищет смерти, жаждет вцепиться клыками в чье-то горло, захлебнуться воем и сгореть от всей той ненависти, что в нем скопилась.       Единственное, что хоть как-то помогало — работа. И Сасадзука бы с радостью даже переселился жить в полицейский участок, лишь бы только не возвращаться в пустую и темную квартиру, но Усуи был против. Настолько против, что в этот вечер попросту вытолкал его взашей и прошипел, чтобы завтра он наконец-то остался дома и выспался, перестав распугивать окружающих синяками под глазами и общим видом ожившего мертвеца.       Ночной Токио был полной противоположностью дневному, и Зверь чувствовал себя в нем, как рыба в воде — очень хищная рыба, стоит отметить. Улицы, освещенные фонарями и яркими огнями рекламы, казались обманчиво-безопасными, но стоило сделать лишь шаг в сторону темных проулков, чтоб найти свою добычу — мелкие сошки преступного мира выбирались из своих нор, и слишком велик был соблазн «поймать» преступника за горло… и сжать пальцы. Сасадзука шел, сливаясь с толпой, скользя на границе неестественно-яркого света и тени, пряча руки в карманах куртки — чтобы никто не увидел сжатые до побелевших костяшек кулаки. Знакомый голос заставил его напрячься — а Зверя внутри ощериться, вздыбив шерсть.       — Эй-эй, красавица, пойдем, выпьем с нами!       — Ой, нет, я бы лучше что-нибудь перекусила…       Кацураги Яко. Та, что не дала ему умереть, поставив на уши всю полицию Токио, стоило ему пропасть. И в решающий миг, за секунду до смерти, явилась кавалерия с демоном во главе. Это Сасадзука еще видел. Все, что было потом — нет, потеряв сознание от полученных ран, так что приходилось верить на слово Ишигаки, когда тот клялся, что сам, лично, на руках дотащил тело драгоценного сэмпая к машине «скорой помощи». Потом была больница, были процедуры, ноющая боль в сраставшихся костях и бесконечная вереница посетителей — под предводительством все того же Ишигаки. В конце концов, Сасадзука сбежал оттуда, выписался под свою ответственность, и буквально на следующий же день вернулся в участок. Мысль о том, что он разучился жить вне полиции, внушала… опасения, но Эйши привычно отмахивался от нее.       Сасадзука замедлил шаг, а затем и вовсе остановился, глядя на троих парней, обступивших Яко. А девушка излучала добродушие и миролюбие, словно не замечала (или и правда, не замечала?) хищных взглядов на нее.       — Так мы и покормим заодно! — заводила шагнул ближе, но Яко, все с той же улыбкой на лице, словно бы ненароком отступила в сторону.       — Вы разоритесь, правда. Я много ем. Однажды я чуть не съела дом из картона!       Зверь рванулся вперед, скаля клыки — но Сасадзука неподвижно стоял на месте, держась за жалкие остатки своего самоконтроля. Он мог бы выйти из тени, показать жетон, и эти парни бы умчались быстрее ветра, но Эйши боялся, что одним жетоном дело не ограничится. Желание закурить стало просто жизненно важной потребностью. Парень, добродушно посмеиваясь, вновь шагнул к ней и положил руку на бедро — и в следующую секунду отдернул ее, заорав от боли. В его пальцы вгрызлось нечто, напоминающее медвежий капкан в миниатюре.       — Ой, — огорченно сказала Яко. — Я думала, я избавилась от всех этих ловушек… Понимаете, мой напарник — демон, и он…       — Валим, парни, она долбанутая на всю голову! — кое-как отцепив ловушку от руки, заводила заводила швырнул ее на землю и очень быстрым шагом направился прочь. Его дружки поспешили за ним, а Яко, вздохнув, присела на корточки, разглядывая капкан.       — Не надо тебе так поздно ходить в одиночестве, — сказала Сасадзука, подойдя к ней. Зверь рвался за убежавшими парнями, требуя крови и убийства.       — Сасадзука-сан! — Яко просияла, увидев его, и тут же вскочила на ноги. — Как здорово, что вы здесь. И я обычно так поздно не хожу, — тут же добавила она, вновь склонившись над «подарком» от Нейро. Потыкав его кончиком туфли, Яко, вздохнув, завернула его в носовой платок и запихнула в сумку.       — Просто я зашла к Годаю, отдать пару дел, которые остались от Нейро, мы немного поболтали, а потом Мочизуки принес суши, и… в общем, время пролетело незаметно, — Яко горестно вздохнула. — И, в любом случае, у меня есть безотказное средство самообороны.       — Ты про это… устройство? — уточнил Сасадзука, кивнув на сумку. Яко замотала головой.       — Нет, хуже. У меня с собой коробочка маминого имбирного печенья есть.       — Применение биологического оружия запрещено.       Яко рассмеялась в ответ на его незамысловатую шутку.       — Пойдем, провожу до дома, — предложил Сасадзука. Кацураги задумчиво посмотрела на него, а затем, улыбнувшись, схватила за руку.       — А давайте лучше погуляем еще? Такая погода стоит хорошая, завтра воскресенье… или вам на работу?       Сасадзука покачал головой и, не успев опомниться, уже оказался идущим вместе с неуемной Кацураги «куда глаза глядят». Глаза у нее, разумеется, глядели в сторону всевозможных кафе и забегаловок, и, глядя на количество исчезающей еды, Сасадзука только хмыкнул.       — Ничего не могу с собой поделать, — пожаловалась Яко, доедая очередную порцию лапши. — Тут столько всего вкусного и прекрасного, как можно удержаться, и не попробовать все? И это только в Японии! А еще есть и другие страны, другие кухни и блюда… Целый мир вкусов.       Она раскинула руки, словно желая объять необъятное, и Сасадзука ловко уклонился от палочек, чуть не ткнувших его в ухо.       — Можно. Поверь.       Яко, прищурившись, подтолкнула к нему новую тарелку лапши.       — Ешьте, Сасадзука-сан. Тут есть секретный ингредиент…       — Надеюсь, не как у Сироты, — отозвался Сасадзука, и замер. Зверь внутри впервые за долгое время притих. Здесь и сейчас, слушая голос Яко, чувствуя запах лапши (а пахло и правда аппетитно), он ощущал себя… цельным. И он сдался — спорить с Яко, особенно тогда, когда она хотела кого-то накормить, было равносильно попытке затормозить поезд голыми руками.       — Нет-нет, никаких наркотиков. Вот съешьте порцию, и я раскрою вам эту загадку, — Яко с важным видом задрала нос, и тут же рассмеялась. Секретом оказалась щепотка кардамона — Яко прошептала это ему на ухо, предупредив, что это действительно «секрет фирмы», который ей по доброте душевной выдал шеф-повар.       Следом за кафе был караоке-бар, хоть Сасадзука и отбивался всеми силами. В конце концов, они, безбожно фальшивя и не попадая в ноты, спели хит Михо Миядзаки. Зверь окончательно притих. Сасадзука, посмотрев на часы, отметил время — два пополуночи. Оставив караоке позади, они шли вместе по изрядно опустевшим улицам. Яко вскочила на невысокий парапет и, раскинув руки, зашагала по нему, напевая Oogoe Diamond. Мысль о том, что теперь действительно пора возвращаться домой, заставила задремавшего было Зверя очнуться и оскалить клыки. Разговор сам собой свернул на ближайшее будущее, и Яко поделилась своими планами:       — Хочу на летних каникулах повидать мир. Дело не только в еде, вы не подумайте, — торопливо добавила она, заметив тень улыбки у него на губах. — Разница менталитетов и культур, иные обычаи и ценности. Вот что интересно.       — И как успехи в осуществлении планов?       — Ну, я уже могу сказать: «Помогите, я умираю от голода, где здесь еда?» на английском и испанском, — похвасталась Яко, и тут же помрачнела. — Правда французский… Эта их грассирующая «р»…       Зверь, убаюканный ее голосом, молчал, а дыра в груди становилась не такой бездонной и черной.       — Сасадзука-сан, вы никуда не торопитесь? — спросила Яко, переступая через выщербленное место. — Просто… мама опять в командировке, дома темно и пусто… А тут такие звезды! Ой…       Она покачнулась — слишком резко вскинула голову, и Сасадзука машинально схватил ее за руку, не давая упасть. Задрав голову к небу, он сказал:       — Отсюда звезд не видно. Слишком яркая реклама.       — Так давайте пойдем туда, где их видно? — с энтузиазмом предложила Яко, не отпуская его руки спрыгивая на тротуар.       — Ладно, — обреченно согласился Сасадзука. — Веди.       Идти пришлось долго, и где-то на середине пути их застал внезапный весенний дождь. Прячась под куртками, они добежали до деревьев, чтобы переждать непогоду.       — Хорошо, что я сегодня в брюках, — радостно сказала Яко. — И плохо, что я не надела свитер.       — Может, по домам? — предложил Сасадзука, но Яко быстро замотала головой.       — Ни за что! Он ненадолго, и после дождя небо всегда чистое, вот увидите!       — Увижу. Оденься, замерзнешь, — Сасадзука стал ближе, растягивая свою куртку на двоих. Яко фыркнула, когда капля дождя все-таки упала ей за шиворот и поежилась. К счастью, дождь и правда был коротким.       К концу пути Яко уже еле ползла, держа туфли в руке, но выбранное место и вправду было удачным: звезды были видны, как на ладони. Даже скамейка нашлась — и Яко тут же шлепнулась на нее, вытягивая ноги. Сасадзука сел чуть поодаль и, откинувшись на спинку, взглянул на небо.       — Правда, красиво? — негромко спросила Яко.       Сасадзука молча кивнул. Зверь в его душе молчал, вспоминая чужие звезды на чужом небе.       — Вам легче? — Яко подалась вперед, упираясь локтями в колени, и Сасадзука удивленно взглянул на нее — куда делась вся эта веселость и бьющая ключом энергия?       — О чем ты?       — О вас. Когда я вас увидела на улице сегодня, мне стало страшно — вы были как оживший мертвец. И я подумала… Когда мне плохо, я иду к Ае-сан, и мы разговариваем. Иногда она поет мне, иногда — нет. Но мне всегда после этого легче. Она даже помирила нас с Нейро, когда мы поссорились, — Яко слабо улыбнулась воспоминаниям, а Зверь недовольно шевельнул ушами. Зверю не нравился Нейро — слишком уж они были похожи и слишком чужды друг другу.       — Ты права. Сейчас мне действительно лучше.       — Ура! Я молодец, — Яко вскинула руки в победном жесте.       — Предлагаешь приходить к тебе и разговаривать всякий раз, как мне будет плохо? — спросил Сасадзука, глядя на нее. Яко пожала плечами.       — Ко мне. К Ишигаки — он будет счастлив, уж поверьте, к Усую… Вы не один.       Сасадзука растерянно потер лоб. Мысль о том, что он действительно не один, была новой и… заманчивой? Он так долго старался обрубить все связи, сделать так, чтобы у него не осталось уязвимых мест — ведь проще всего достать человека именно через его близких и друзей…       «Уязвимое место», сидящее рядом, ободряюще похлопало его по руке и душераздирающе зевнуло.       — Кажется, я себя переоценила, — самокритично признала Яко. — Надо бы и правда домой, но ноги у меня не двигаются.       — У меня тоже, — утешил ее Сасадзука. — Посидим, отдохнем?       — Эх, жаль я не додумалась кофе в термосе взять, — посетовала Яко, придвигаясь к нему под бок. — Хоть бы не так холодно было…       — Всегда есть имбирное печенье твоей мамы.       — О нет, это будет слишком жестокая и мучительная смерть, — сонно пробормотала Яко.       Сасадзука молча обнял ее, прижимая к себе. Яко, пробормотав что-то, притихла, а потом и вовсе обмякла, провалившись в сон. Зверь, помедлив, потянулся к ней, прижался носом к волосам и исчез, растворяясь внутри него, оставляя лишь слабый, еле уловимый запах дыма.       Сасадзука чуть переместился, позволяя ей лечь удобнее, и, закрыв глаза, глубоко вздохнул. Мысль о том, как, а главное — в каком виде они проснутся утром, он отмел, как несущественную.       Воздух пах молодой листвой, дождем и первыми цветами. Когда утро взошло, успокоилась ночь Не грозила ничем, лишь отправилась прочь Он еще крепко спал, когда слабая дрожь Мелькнула в груди, с неба вылился дождь Он еще крепко спал, когда утро взошло Он еще крепко спал, когда утро взошло…