Рассвет

Тихо. Ночная прохлада окутывает улицы, дома, просачивается в распахнутое окно в кабинете Хокаге. Полночь. Цунаде снова засиделась допоздна. А идти в общем некуда. Да и незачем. Хокаге есть Хокаге. Никакой личной жизни. Всю себя она должна отдавать своей деревне. Цунаде глубоко вдохнула. А ведь раньше как-никак была эта "личная жизнь". Немного. Слегка. Когда-то, не так давно, был тот, кто приходил к ней как к другу, а не как к главе деревне. Приходил просто выпить вместе саке. А после того, как будет опустошена не одна бутылка, они начнут вспоминать прошлое...начинали вспоминать. За окном луна. Только что ее не было, - она была скрыта за тучей. А теперь туча ушла, или растворилась, и холодный свет проникает в комнату. Раньше. Раньше все было немного иначе и намного лучше. Цунаде стала замечать, что оставляет открытым окно. Даже если за ним идет дождь. Кроме нее этого никто не замечал. Только может быть, Шизуне, однажды хотела закрыть ставни, чтобы ветер не развеял документы со стола, но Цунаде резко приказала этого не делать. С тех пор Шизуне не подходила к окну. Может быть поняла в чем дело, а может просто боялась, что Цунаде снова накричит. Время шло. Сколько? Месяц? Полгода? Год? Кажется, около полугода. Уже полгода, как она засиживается допоздна. Уже полгода как начатая с ним когда-то бутылка саке так и стоит в ее столе. Об этой бутылке никто не знает. И всего месяц как ее глаза перестали слезиться при виде окна и лягушек. Она вспоминала, как чуть не разревелась при виде оранжевой лягушки, которую однажды призвал Наруто. Сославшись на срочные дела, она оставила мальчишку. За что? Почему? Столько вопросов и только один ответ - он умер. Его больше нет. Снова щемит в груди. Почему так больно? Почему до сих пор так больно??! Джирайя, твою же мать, какого черта до сих пор так больно??! Вопрос в пустоту. В никуда. Разве тебе от этого легче, Цунаде? И почему этот вопрос звучит его голосом? Наверно, чтобы стало легче. Наверно, спасибо. Действительно легче. И впервые за долгие месяцы она позволила себе отпить из той самой бутылки. Памятная бутылка, которую они с ним так и не допили. Он всегда возвращался. Тот, кого она знает с детства. Тот, кого она по-своему любит и терпеть не может. Тот для кого она оставляет открытым окно, и для которого бережет маленькую глиняную бутылочку с рисовым пойлом. И тот, кого давно уже нет. Цунаде уснула. В своем кресле и боком к окну. Ветер гладил ее волосы, шуршал бумагами на столе. Ночная тишина и спокойствие. Спящая Хокаге, которой просто очень не хватает родного человека рядом. Родного, извращенного. Которого она сама однажды чуть не убила, а потом лечила долгое время. Она спит. Ей давно ничего не снится, а может она просто не запоминает эти сны. Бутылка саке стоит на столе. Шизуне наверняка устроит утром разнос. Но сейчас это совсем не важно. Хокаге спит. А в пруду, впервые за полгода зазвучала ночная клокочущая песня лягушек. Скоро рассвет, в котором ты меня не ждешь... Дорога - мой дом. Да, так было всегда. Ну почти всегда. Стало светлей - луна вышла из-за тучи. А может это туча ушла. Разве это так важно? Нет. Наконец-то прохлада. Уже скоро рассвет. Лягушки запели. Унюхали, что ли? Окно открыто? Какая-то безрассудная женщина. Хотя, когда это она была рассудительной?! Как всегда спит на работе. Как была девчонкой - так и осталась. Ее не изменить. Ох, ну и похорошела же. Цунаде спит. Кто-то аккуратно укрыл ее пледом, выуженным из шкафа в углу. Этот кто-то усмехнулся потрескавшимися губами, увидев бутылку на столе, на которой когда-то нарисовал женскую грудь. Да, это определенно та самая бутылка. Она хранила ее?! Как сентиментально. И в добрых глазах заблестела улыбка и довольство. Сколько прошло? Год? Пол? Он не знал толком. И как-то само собой вышло, что он сел на пол возле нее, откинувшись спиной на ножку ее стола. Он смотрит на нее, иногда поглядывая в окно. А за окном, где-то далеко-далеко зреет рассвет. Цунаде спит. А он, обнял ее колени, сложив голову ей на ноги. Цунаде спит, и почему-то улыбается во сне. Ей не снятся сны. Не снились. А теперь ей снится, как она подростком бегает по всей деревне за непоседливым и похотливым напарником, круша все на своем пути и выкрикивая в его адрес далеко не самые приличные ругательства. В итоге он сдался ей сам. Она сильно удивилась. А потом картинка во сне резко меняется, как это часто бывает. И теперь она видит сон-воспоминание. Она и ее похотливый напарник на задании. Остановились на ночлег в лачуге в лесу. Холодно и страшно. Но они не говорят об этом. А просто сидят по разным углам единственной комнаты. Она дрожит. Он это видит, а может чувствует. А потом подходит к ней, садится рядом прям на холодный пол и обнимает ее колени, желая их согреть. А она не отталкивает его, как ни странно. Он положил голову ей на ноги. Она гладит его пепельные волосы и тихо напевает какую-то песню. А может просто подпевает ветру, что гудел где-то за покрытыми грязью окнами. Тогда им было хорошо. Тогда они были рядом как никогда. Никто никогда не вспоминал об этом вслух. Но эти воспоминания грели каждого, когда им было холодно. Так было каждый раз, когда Цунаде дрожала от холода и была одна. Так было и сейчас. Она положила руку на пепельные волосы. Они спят. Рассвет проник в окно. Без стука и предупреждений. Нахально и самодовольно, никого не спросив. Теплые лучи щекотали глаза. И Цунаде проснулась. Она улыбалась. За окном уже громко щебетали птицы. Снова уснула на работе, теперь будет ныть спина, пронеслось в мыслях. А на душе почему-то так светло, что можно сравнить только с этим теплым рассветом. Сон. А может нет? Рука машинально перебирает сухие волосы, которые совсем не путаются между пальцев. Такие сухие и пепельные. Теплые. Пахнут ветром. Тонкие пальцы тонут в них, а потом выныривают и проводят дальше. Вниз, а потом снова вверх. Вниз, вверх. Улыбка на ее губах. Глаза резко округлились, а душа пела, хотела летать и летала. Цунаде ликовала, не верила своим глазам. И подскочила. И тот, кому принадлежит эта пепельная грива упал на пол, недовольно хмыкнув. - Ты??! - Ммм? - Джирайя, твою мать! Блять! Какого черта??! - Что я сделал??! - с притворным непониманием спросил саннин. - Да я же..!!! В глазах Хокаге убийственный огонь. И Джирайя уже рефлекторно попятился назад. - Да я же..! Ты! Я думала ты погиб, извращенец гребанный! Рыдала, как дура! Собственноручно добью!!! - Хокаге задохнулась. - Где ты, скотина, шлялся все это время??! Я..мы..! Мы... Она замолчала. Ком стоял в горле и в глазах блестели счастьем слезы. - Какая-то ты сентиментальная стала, Химэ, - притворно-небрежно бросил Джирайя, но не смог скрыть радости и теплоты в своем голосе. - Дурак ты, лягушатник! - совсем сорвавшимся голосом произнесла Цунаде, глотая слезы. А потом подалась вперед, почти упав в объятия саннина. Уткнулась носом в его плечо, что-то говорила, что-то рассказывала. Говорила о Наруто, о том как он вырос. Говорила еще что-то. А он не слушал. Он лишь слышал ее голос. Ощущал ее тепло. И просто тихо отдавался счастью и теплу, что наполняли его сейчас. Она обнимала его сильно-сильно, боясь отпустить. Кажется даже поцеловала неразборчиво в висок. И говорила-говорила. После нескольких минут она отстранилась и посмотрела в его затуманенные счастьем глаза. - Ты чего так на меня уставился? - Ты плачешь...из-за меня, - самодовольно улыбаясь произнес он. - Ах ты! - смеялась она. А потом как в детстве. Он выпрыгнул в окно, в попытке убежать от нее. А она полетела вслед за ним. Снова крушила стены, кричала ему в след ругательства, список которых очень пополнились за несколько лет. И смеялась. Смеялась от души. Как и он. Плевать на статусы и ранги. Плевать, что проснулась вся деревня. Плевать, что они стоят и обнимаются где-то под главными воротами. Крепко обнимаются, и что-то говорят. Точнее Джирайя несет пошлый бред, а Цунаде его слушает и ее сердце громко стучит, и не из-за того что она долго бежала. А потом она просто его целует. Просто чтобы он заткнулся. А он стоит и думает, что мечты все же сбываются. Хоть и с опозданием почти в сорок лет. Обнимает в ответ и думает, что хорошо, что он все же выжил. А она думает, что пожалеет об этом поцелуе. И что прибьет его при первой возможности. А потом тает в его руках.