прекратите на меня смотреть.

Ночь. Спокойная и, на удивление, тихая. Не слышно за окнами очередных разборок гопников, рёва полуночных гонщиков на собранных собственными руками из дерьма и палок мотоциклах. В общежитии тоже тихо. Лишь само здание скрипнет то в этом углу, то в другом, или мышка пробежится за стеной. В эту ночь даже Кроу не храпит. Возможно, Джека так достало соседство с ним в одной комнате, что он его тупо придавил подушкой, чтобы тот умер максимально без мучений. Ха, благородно. Как раз в стиле Королей. Но Кирью спит с трудом. Перед глазами плывут кислотно-розовые, жёлтые, зелёные круги. Неясные существа дико пляшут около чёрного костра, подзывая кривыми пальцами к себе. Кто-то издалека бормочет нечленораздельные звуки. Кесуке постоянно чешет свою руку, уверенный, что на коже клопы. И, наконец, он открывает глаза. Садится в постели и откидывает одеяло, чтобы спугнуть противных жуков. дыхание моментально спирает. объекты вокруг теряют любые знакомые очертания. на его руке глаза. много глаз. все по-разному моргают, но пялят на одного Кирью. словно он им помешал. на лбу и затылке выступает холодный пот. страшно. страшно. почему это снова происходит? почему эти глаза его преследуют? почемупочемупочемупочемупочему Кирью срывается, с грохотом вытаскивает из полу разбитого ящика комода изогнутый декоративный кинжал. Лезвие сверкает при свете безучастной Луны. Он раз за разом тычет острием в эти глаза, вырезает их по контуру. Выбрасывает глазные яблоки куда попало. Нервные жгутики промочили красной и липкой субстанцией всю одежду, окрасили матрас и одеяло, оставив интересные узоры на ткани. Кирью лишь повторял одно и тоже слово, всё яростнее убивая эти отвратительно мигающие чужие глаза.

хватит. хватит. хватит.

Его охватила паника, он с трудом держал кинжал в дрожащей руке. Боль проникла в самые дальние извилины мозга. Он бьётся в припадке, задыхается от одного вида мерзостной картины, изображённой на его руке. Это можно было бы назвать искусством. Если бы бурно изливающаяся кровь, ещё живая, горячая считалась метафорой самого бытия. Но ценители боятся таких экспериментов, страшатся их. Они могут выблевать свои внутренности, могут упасть в обморок или того хуже - уничтожить произведение неизвестного мастера, заклеймить его позором, запретить публиковать его ужасные, убогие картины. Кесуке уже не мог глотать слюну. Кровь заполонила всё его сознание. Он ненавидит своё тело. И потому предпринимает попытку нанести решающий удар по последнему глазному яблоку. Надеется, что они больше не вырастут под кожей. Не пробьются сквозь кровеносные сосуды и венозные каналы, словно корни растений не засядут крепко в сочной плоти. Однако орудие выбивают с рук. Капли с лезвия окропляют потолок и стену мелкими точками. Юсей Фудо мчится за аптечкой. Панически обрабатывает его руку, превратившуюся в мясо. Кроу, по доброте душевной, вызывает скорую, врёт дежурным врачам с три короба о том, что на самом деле произошло. Джек, совершенно не удивлённый таким исходом, стоит в дверном проёме, привалившись к косяку, и курит. Пепел падает прямо на его тапки. Юсей первым попавшимся под руку предметом крепко-крепко сжимает руку у локтя, пытаясь хотя бы приостановить кровь. Она и его испачкала не меньше, чем половину этой комнаты. Врачи более аккуратно забинтовали повреждённую часть тела, выписали некий раствор. Они наверняка поняли, что эти многочисленные порезы появились совершенно случайно. Но расспрашивать парней не стали. В Сателайте лишних вопросов не задают. Успокоившись лишь к пятому часу утра, команда, всё-таки, решила попробовать поспать ещё как минимум часа три-четыре. Им некуда спешить. Фудо ещё подрагивал от волнения. Он мог потерять лидера из-за своего недосмотра. Он злится на себя за то, что не справился самостоятельно, что не предотвратил это событие. Но Кесуке абсолютно похрен на заботы соседа. Он смотрит на свою руку. Водит пальцами по слегка шершавой поверхности. Его губы натягиваются в кривой улыбке. Боль только слегка уменьшилась, кожа чесалась.

зато глаз больше нет.