В огне

Ночь: Юджин В свете луны город кажется мертвым. Юджин знает, что так оно и есть. В мертвом городе кто-то прячется в тишине, кто-то преследует его — опасный, жестокий, голодный до чужих жизней, теплой крови, бегущей под ненадежной защитой тонкой кожи. Юджин идет по улицам, незажженные фонари отражают свет луны, блики рассыпаются по волосам, рукам, дробятся под ногами. Блики падают на поверхность реки. Легкие и воздушные, они не тонут в ней, а плывут поверху и потом тают — у лунного серебра слишком короткая жизнь. Юджин идет медленно, неторопливо, вертит головой по сторонам, как будто видит все это в первый раз и просто гуляет. На самом деле ему хочется бежать: чем быстрее, тем лучше, чем дальше, тем безопаснее. Но безопасности не существует. Кроме этого города, ничего нет. Отсюда не выйти, здесь не спрятаться. Ночь — время бед и смерти. Чей-то голос, злой и веселый, шепчет, что все бесполезно, что он только оттягивает то, что неизбежно случится. Юджин делает вид, что не слышит. Он бы закрыл ладонями уши, но это — ответная реакция, а реагировать нельзя. Нельзя разговаривать с голосами в своей голове, если хочешь сохранить хотя бы капельку разума в подступающем безумии. Нельзя показывать, что слышишь их. Юджин почти верит, что у него получится. От реки тянет холодом. Иногда в ней отражается ночной город, иногда — что-то другое, лица людей, лица существ, в которых нет ничего человеческого, отражения сливаются, расходятся, снова перемешиваются. Это пугает, как всякое непонятное и необъяснимое, и при этом кажется до боли знакомым. Почему — Юджин не знает. Зато он знает, что спасется, если дотянет до утра. Правда, день всегда (неизбежно) сменяет очередная ночь, а значит, спасение ненадежно и эфемерно, словно сон бабочки. И все равно он упорно бредет по ночному городу и ищет, отчаянно ищет шанс на спасение. В своих поисках Юджин надеется также отыскать и себя. Он почти ничего не помнит. Знает только, что погоня уже началась, и что ни за что нельзя останавливаться, и что нельзя бежать, как бы сильно этого ни хотелось. Знает, что таких ночей было много. В остальном его память пуста. Как и этот город, насмешливо шепчет в голове тихий голос. Этого-то Юджин и боится. Утро настигает его у городской стены, у запертых ворот. Ключа у него нет. Но ночь, наконец, тает, и луна тает, и река, впитавшая в свои воды осколки серебряных бликов, ночной город и танцующие отражения. Солнце разгорается стремительно, минуя стадию рассвета. Город заливает яркий, почти нестерпимо обжигающий свет, и на мгновение он кажется искусной золотой игрушкой, слишком хрупкой для не знающих жалости детских рук. В нем всего слишком: слишком много золота, и солнца, и огня (жизни и смерти). Юджин закрывает глаза — каждое утро огонь дарит ему спасение. День: Би Гак Кымси — Золотой город — действительно заслуживает свое название. Солнце каждый день раскрашивает его золотом: золотыми кажутся крыши домов и дворца, отливает темным золотом кожа горожан, распахнутые настежь окна рассыпают в воздухе золотые искры. Любой из жителей сумеет объяснить, почему название у города именно такое: все они еще помнят древние легенды, в которые верили их предки. Во дворец, единственное в городе здание, которое видно отовсюду, никому нет хода. Никому, кроме правителя. Дворец тоже полон золота, и настоящего, и солнечного. Во дворце всегда пусто, эхо подхватывает шаги Би Гака, свет, падающий в окна, заливает его расплавленным золотом. Тронный зал пылает: в окнах горят витражи, по полу текут волны пламени. Би Гак подходит ближе к трону, но не садится. Еще слишком рано. Сесть на трон сейчас означает умереть, и он готов подождать, немного, недолго, все почти готово, все уже предрешено. Предвкушающая улыбка искажает лицо Би Гака. Он протягивает вперед ладонь, медленно, осторожно ведет пальцами, не прикасаясь, — он не выживет, если сгорит в этом огне. Скоро это изменится. Во дворце никогда не бывает холодно. Даже ночью, когда солнце уже скрылось за горизонтом, жар, накопленный за день, обжигает. Наверное. Люди сюда не заходят. А Би Гак вечно мерзнет, кутается в меха, ему всегда и всего мало: тепла, огня, жизни, власти. Но он, в отличие от людей, не просто помнит древние легенды — он их знает. Знает, что истина, а что ложь, и знает, как в них следует искать ответы. Би Гак знает, что ему хватит сил пройти запретной дорогой и добиться своего. Желание у него — в самый раз для древних легенд, разрушительное и невозможное, и чтобы его исполнить, требуется шагнуть за свой предел. Би Гак почти доходит до неприметной, единственной запертой на ключ комнаты, когда солнце заходит. Ему не нужно смотреть в окно, он просто чувствует: солнце зашло — чувствует той пустотой, что обнимает его изнутри и вечно гонит вперед, на поиски тепла, и жизни, и огня. Огонь так привлекателен и так опасен, уж кому не знать, как не ему, всю свою жизнь играющему с огнем. Ключ проворачивается в замке бесшумно. Дверь открывается. Это дверь в ночь, в чужой сон, дорога сквозь пламя к жизни и бессмертию. Би Гак шагает вперед, огонь в его глазах — (пока) всего лишь отражение, но обещает сжечь все на своем пути. Ночь: Юджин Свет луны искажает пространство. Свет луны красив, но в нем нет жизни. А Юджин все еще чувствует, как огонь касается кожи, чувствует разгорающийся жар — и как огонь заменяет кровь, как огонь заполняет легкие. Боли он не чувствует. Боли нет, как нет и смерти, и от этого становится легко и спокойно, правильно. Огонь несет обновление, несет спасение, огонь — это жизнь. Но именно поэтому он привлекает ночных тварей, приманивает их из темноты. Огонь... Юджин выныривает из воспоминаний. От них становится тепло в груди, но ищет он совсем другое. Он ищет себя, веря, что в этом его настоящее спасение. Очередная ночь гонит его по улицам города. Луна внимательно следит за ним, серебряные блики кружатся в воздухе. Холод постепенно проникает под кожу, глубже, чем прежде, а погоня, кажется, гораздо ближе. Голос в голове молчит, но Юджин слышит его в завывании ветра и невольно ускоряет шаг, хотя знает, как это опасно. Город еще более мертвый, чем прошлой ночью, словно прошел не один день, а года. В фонарях выбиты стекла, и в тишине мелкое крошево отчетливо хрустит под ногами. Ломкая стеклянная пыль посеребрена луной. Следы Юджина на ней — словно провалы в мироздании, узкие окошки в наполненную темнотой бездну. Впрочем, следы почти сразу же стирает ветер. Стекла выбиты и в домах, оттуда на Юджина скалится темнота, течет еле слышный шепот, сливаясь с шумом ветра, там мгновенно гаснет серебряный свет луны, и это так противоестественно, так притягательно, что Юджин никак не может отвести взгляд. По разбитой мостовой тяжело идти. В голове, вместо голоса, бьются дурные предчувствия. Закольцованный мир свивает вокруг него свои кольца. Юджин оглядывается через плечо — никого. Только луна по-прежнему всматривается в ночной город да ветер дергает волосы. Юджин дышит на счет, идет медленнее. Спокойнее не становится. Но ощущение погони за спиной, едкое чувство опасности уменьшается. Возможно, сегодня ему снова повезет. А голос в голове точно ждет этого момента и просыпается, шепчет, что к удаче это не имеет никакого отношения. Надежда так же эфемерна и ненадежна, как и спасение. От реки тянет холодом, и от разбитых окон, от серебряного лунного света, пронизывающего воздух. Холодом и горечью отдает потерянная память. Юджин представляет свои воспоминания мелкими осколками, бликами, пляшущими на воде, — но они тают, едва успев ее коснуться. Ночь только начинается, а ночь, как известно, полна ужасов. Ужасов, на вкус Юджина, даже слишком много. Он идет по городу, и ветер шепчет, что погоня скоро закончится. Ветер обещает пустоту, и боль, и отчаяние, поражение и вечный сон. Юджин ищет себя, память и ключ от города. Погоня идет по следу. До утра невозможно долго. Ночь: Би Гак Би Гак идет по городу, не глядя по сторонам. Огонь ведет его, зовет, не позволяет отвлекаться на неважное. Неважное — почти все. Ему кажется, что он слышит, как бьется в темноте чье-то сердце (он знает — чье). Ветер швыряет ему в лицо горсти лунной пыли, приносит отголоски чужого страха. Серебряные блики еще хранят следы, оставленные его добычей. В городе холодно. В нем легко можно замерзнуть насмерть, особенно тому, кто все время мерзнет. Но где-то впереди горит зачарованный огонь, и это обещание тепла лучше всех иных возможных наград. Поэтому Би Гак идет, не останавливаясь, упрямо, неутомимо, неумолимо, и в золотых глазах горит жадное предвкушение. Зачарованный огонь пылает в зачарованном городе. Где-то недалеко несет ядовитые воды река, отравленная лунным серебром, — Би Гак слышит тихий плеск волн, в который вплетается голос ветра. Качаются темные фонари, в переплетении улиц он находит единственно верную дорогу. В переплетении улиц таится ловушка. Ночной город — кошмарное, искаженное отражение дневного, он вывернут наизнанку, полон тревожных звуков, почти сливающихся с тишиной, полон обмана и предательства. Ночной город куда больше подходит Би Гаку. Но он-то желает совсем другого. В его мечтах мешаются явь, золото залитого солнцем города, жизнь и огонь, власть и бессмертие. Жажда обладания туманит мысли. Би Гак идет по улицам, и ночь обнимает его за плечи. В ладони он сжимает ключ. На потемневшей бронзе танцуют серебряные блики. И это единственное, что связывает сон и реальность. Все остальное ненадежно, как свет луны на воде.

***

Би Гак настигает цель, когда ночь уже на исходе, и если успеть, то все решится до рассвета, следующей ночи не будет, а город станет окончательно принадлежать ему. Он протягивает руку, почти касаясь рыжих волос, но Юджину удается отшатнуться. На краткое мгновение они застывают, глядя друг другу в глаза, — золото к золоту, следствие к причине — а потом время летит вскачь. Что-то заканчивается, что-то начинается. Би Гак знает только одно — другого шанса не будет. Сражаться с фениксом — безумие, самоубийство, деяние, достойное древних легенд. Би Гак достаточно безумен для этого, даже слишком, безумия в нем — больше, чем золота в городе, которым ему так хочется обладать и которым (пока) правит феникс. Сюжет не нов: бунт ребенка, восстание создания против создателя, — но повторяется вновь и вновь, повторяется здесь и сейчас. Би Гак прячет ключ и вынимает из уха сережку-лезвие. Небесное железо — единственное оружие, способное ранить феникса. Сон — единственное место, где это вообще возможно. Би Гак усмехается, зло и весело, в глазах Юджина он видит непонятный страх. Би Гак двигается стремительно, резко, Юджин лишь защищается, как будто ему не хватает скорости, сил, безжалостности. Впрочем, последнее, конечно, не правда. Все фениксы безжалостны (Би Гак знает только одного, но этого достаточно). Хотя все оказывается гораздо проще. В глазах Юджина — непонятный страх, даже ужас, и боль, и отчаяние. Узнавания нет. Его сон, понимает Би Гак, был слишком долог, слишком глубок. Он чувствует обиду, смешное нелепое чувство обманутого ребенка. В памяти — миг рождения, граница между сном и реальностью истончается, и он выходит — в лучах солнца горит золотой трон. Там сидит — спит — истинный правитель города, и под его сомкнутыми веками пылает пламя. Только сон способен ослабить огонь феникса, только так город не будет сожжен. Лунный свет бросает блики на лезвие, путается в рыжих волосах, очерчивает границы теней. Би Гак и Юджин не говорят ни слова. Их движения похожи на танец, их танец похож на пламя. Вместо слов — звон выпавшего на мостовую ключа. Юджин сбивается с ритма. У любой ошибки — своя цена. Юджин неровно, с трудом дышит, от лезвия волнами расходится холод, в сердце вместо огня — лед и снег, лунное серебро, подкравшаяся смерть. Би Гак чувствует то, что не должен, как будто это ему в грудь вонзили осколок небесного железа. Он смотрит жадно, внимательно, безжалостно, с жестокостью ребенка, познающего мир. Мир оказывается непознаваем, непостижим, странен и невозможен, почти как его желание. На миг Би Гаку чудится: где-то там в реальности в городе, полном золота, наконец, просыпается феникс, открывает глаза — и мир сгорает в огне.