Инициатива

— Что ты станешь делать после того, как все закончится? — спросил Леголас, несколько минут молча проследив за ходом боя Иорвета против Поттеров: Джинни трансфигурировала клетку, но не смогла как следует сосредоточиться и потому создала только три стенки, но Иорвет теперь предпочитал держаться от нее подальше. — Вернусь в Аргонский лес, — отозвался Люциус. — Я был уверен, что ты останешься. — Я пытался, — тихо проговорил Люциус, выдержав долгую паузу. — Я помню, но моя память мертва, словно я вспоминаю давно прочитанную книгу. Я хожу по камням своего дома, смотрю на знакомые стены, но ничего не чувствую.       Леголас вдруг положил руку на сцепленные пальцы Люциуса: — Возьми с собой Скорпиуса и отправляйся к aen Straede. Он любит тебя, два месяца у Элронда покажутся ему раем, но не заставят потерять покой, что сделал с тобой Аргонский лес. В жизни любого эльфа наступает момент, когда сама суть гонит его прочь от дома. — Но я не считаю это, — Люциус сделал паузу, — своим домом. — Не заблудись снова, — предостерег Леголас. — Я вижу, твое сердце темнеет, когда ты думаешь о моем отце. Он лишил тебя семьи, но если ты отдашься злости и печали, ты потеряешь и то, что у тебя осталось. — Что у меня осталось? — безжизненно повторил Люциус. — Тебя всегда ждет в золотом дворце владыка лесов, — ответил Леголас. — И будет ждать тебя тысячи лет, если понадобится. Он отнял у тебя все, но остался сам, не теряй: его сердце из драгоценного камня и не способно на любовь в том понимании, которое близко и понятно людям, но оно даровано им тебе. — Тогда почему он не отправился со мной сюда? Одно его слово остановило бы Эредина, а в случае неповиновения один удар оборвал бы его жизнь. — Это война твоей семьи, а не aen Woed, — Леголас посмотрел на то, как Гарри трансфигурировал себе меч и сошелся с Иорветом врукопашную. На стороне эльфа скорость, на стороне человека магия; Джинни поддерживала мужа, создавая Иорвету препятствия, не давая развернуться. — И Трандуил не считает меня частью своей семьи, я понял. — Нет, не понял. Таур знает, что причинил тебе боль, и не хочет, чтобы ты чувствовал себя обязанным из-за его помощи. Если ты вернешься в Аргонский лес сам, он будет счастлив видеть тебя, но если бы он помог, то ты счел бы себя обязанным вернуться.       Гарри и Джинни сползли с арены, но и Иорвет устало оперся на бортик, переводя дух. Поттер сел рядом с Луной, и Драко поднял голову, готовясь ехидничать: — Ну что, господин аврор, поняли теперь, что сидхе против вас еще и не начинали воевать? — Будь у меня мой отряд… — Но его здесь нет. И не будет. — Зато буду я, — напомнил Роше, подходя к Гарри и заглянув ему в лицо. Джинни поджала губы, ревниво следя за каждым его движением. — Киарана я побеждал. С Йорветом — стабильная ничья в ближнем бою. — Из лука я тебя сделаю! — подал голос сидх. — А я тебя с палочкой, — отозвался Вернон. — Глациус на пол и ветер в лицо — и ты валяешься со сломанным запястьем. — Один раз! Один раз это сработало, ты вспоминаешь об этом десятый год.       Следом Люциус вышел против Билла и Джорджа, но это не был поединок, больше урок: он объяснял, как именно стоит использовать комбинацию не-объектных заклятий и трансфигурации, почему лед не поможет против чародеев aen Elle. Мечами братья Уизли не владели. Гарри Поттера все годы работы в британском аврорате натаскивал Роше, считавший, что холодное оружие — это культура, и не владеть им ни один более-менее уважающий себя колдун не имеет права, поэтому меч, сабля, нож — со всем этим арсеналом Гарри управлялся вполне сносно. Малфои сражались по-эльфийски легкими мечами, Снейп и — внезапно — Артур вполне профессионально обращались с полуторными. — Почему ты нас не учил? — обиженно спросил Джордж отца. — Чтобы вы поубивали друг друга? — отозвался Артур. — Сами могли бы научиться. Северус, вот кто тебя учил? — Рудольфус Лестрейндж, — сразу сказал Принц, и больше его никто ни о чем не спрашивал.       Гермиона мечом сражаться не умела, но ей это и не было нужно: используя две палочки, она комбинировала заклятия так, что в конце концов Иорвет остановил схватку сам, заявил, что dh'oine совсем сошли с ума, раз позволяют своим женщинам становиться воинами. Гермиона ответила, что никто не смеет ей что-то позволять, а гордые сидхе потому и застряли на полулегальном положении, потому что не дают своему обществу развиваться, дав равные права своим женщинам. Иорвет прицепился к фразе: «Ага, то есть, женщинам надо дать права, это должны решить мужчины», а дальше спор было не остановить. Гермиона стояла на своем, Иорвет шипел, что он никогда не позволит женщине своего народа рисковать собой за него. — Но ваши женщины умирают, когда вы устраиваете бойню! — Они готовы к смерти! Мы все готовы. Но это не значит, что я поставлю женщину в бою перед собой, как я поставил бы любого сидха, потому что я — командир, моя жизнь ценнее! А вы, люди, это делаете. Даже ваш Темный лорд, уж на что ратовал за здравый смысл, все равно заставлял женщин воевать! — Да? И что, по-твоему, должны делать женщины? Только сидеть дома и детей рожать? — вступила Джинни. — Нет, надо еще защитить свой дом, свою семью. Так что… — О, ты презираешь женщин, потому что к ним не относишься, — Иорвет прищурился. — Тебе недоступна ни женская доля, ни женская магия, хотя ты и сидишь дома и рожаешь. Ты не знаешь, что такое «вдохновлять», с твоим именем на губах никто не умирал и не шел в бой. Да, на твоем месте я бы тоже рвался сражаться, чтоб только доказать по-мужски, что ты чего-то стоишь… — Йорвет, — резко окликнул Роше. — Прекрати. — Отстань, я не закончил, — он снова повернулся к Джинни. — Есть два пути, мужской и женский, первый — признание, второй — вдохновение, и второй ты провалила. Твой человек, — он кивнул на Гарри, — не поклоняется тебе, он не назовет тебя своей жизнью, ведь будь так, он принес бы тебе голову Эредина. Или попытался. И ты выбрала путь признания; за своего человека ты будешь сражаться не с aen Elle, а с ним, — Иорвет указал на Роше и добавил с ухмылкой. — Ты проиграла уже.       Сидх прекрасно чувствовал, что Джинни пытается сейчас стать Гарри снова дорогой, но место подруг занято Гермионой и Луной, друзей — Драко и Роше, авторитета — единолично Верноном и чуть-чуть Макгонагалл, семьи — авроратом и снова Роше. Из всех людей наибольшее значение для Избранного имел именно его начальник, взявший на себя роль если не отца, то старшего брата, ответственного и в то же время общающегося почти на равных, того, кого Гарри всегда не хватало. Как Малфой нашел в Луне ту любовь, которой ему не хватало, так и Гарри обрел в Верноне необходимый и единственный признаваемый им авторитет. Мало кто понимал, насколько невыносимо подростку чувствовать себя спасителем, а потом внезапно осознать, что больше он ничего не решает, ничего не может изменить. Появление Роше в Лондоне стало благословением: он считал Волдеморта местным авторитетом, которому хлюпики и слюнтяи позволили заиграться, покрутил пальцем у виска, когда Рон попытался объяснить ему, что он не будет работать в паре со слизеринцем, и постоянно забывал, как Гарри зовут. Гарри был очарован абсолютно непредвзятым отношением: Роше рассказали об истории второй магической, тот помолчал, хмыкнул, сказал, что хочет пожать руку декану Слизерина, потому что ради шпионской работы работать учителем — истинный подвиг, а после всего поймал Гарри и крепко обнял, так что пуговица дурацкой полосатой куртки впилась ему в лоб, отпустил и сказал, заметно грассируя, что отныне дурдома не будет, с преступниками будет разбираться аврорат, а не сопливый недоученный идиот, коим он являлся, ты какого черта в аврорат пошел, тебе мало? Гарри даже показалось, что объятия ему померещились, а Вернон отправил его в патруль, напутствуя начать включать мозги. А когда от министра прилетел патронус с просьбой заглянуть с намеком на знакомство с нужными людьми и фотографированием для иностранной прессы, Роше, паскудно ухмыльнувшись, вызвал своего патронуса, выглядящего как огненная саламандра, и так отчитал несчастного Кингсли, что Гарри об избранности потом еще долго не напоминали. Роль замены отца, матери и крестного для национального героя француз принял мужественно: Гарри ему понравился с самого начала, была в нем какая-то честность, хотя бы перед самим собой, и в то же время хитрость, он не пер напролом, как большинство тех, кого называли гриффиндорцами. Пока не разобрался, считал это обзывательством, означающим несколько наивных людей с обостренным чувством справедливости. Когда ему объяснили, заявил, что Хогвартс выпускает идиотов, тяжело вздохнул и принялся перевоспитывать небезнадежных.       И все бы хорошо, пока его детишки не выросли, не обросли своими семьями и проблемами, а у самого у него не возникла… проблемная семья, если можно так сказать. — Зачем ты это сделал? — устало спросил Вернон, когда они с Иорветом остались в дуэльном зале вдвоем. Гарри увел Джинни, у которой губы дрожали от обиды, хотя она демонстративно посмеялась над словами сидха; Малфои и Леголас посмотрели друг на друга, примерили к себе теорию Иорвета и остались довольны; Люпин, Снейп и Артур ничего не сказали — мистер Уизли знал, что дочь несчастлива в браке, это Молли можно обмануть веселым смехом и новым платьем, а Снейп… он шел на смерть с чужим именем и знал, о какой женской магии говорит одноглазый эльф. Билл и Джордж видели только, что Джинни расстроена, и не предали значения словам Иорвета. — Потому что люди вечно считают себя самыми умными, — отозвался сидх. — Люди глупы в силу времени: они слишком мало живут. — Ты считаешь, что женщины не могут воевать и править, из-за Францески? — Ты сказал глупость.       Вернон на миг зажмурился, вздохнул. Что ж, он уже привык. — Объясни, почему ты считаешь сказанное мной глупостью, — с ангельским терпением проговорил он. — Женщины могут править, как и воевать, — Иорвет убрал мечи в ножны. — Есть песни о девах-воительницах, среди aen Straede почитаема Галадриэль. Но одно дело, когда великая дева берет в руки оружие, и другое, когда глупая девчонка пытается хоть как-то привлечь к себе внимание. — Одна из этих глупых девчонок чуть не размазала тебя по полу, — заметил Роше. — Но я понял. Если остроухая — значит, великая воительница, а глупые девчонки — это к нам, к dh'oine. — Именно, — Иорвет не удержался и улыбнулся. — Человек не может быть умен. — Ты повторяешься. — Это не перестает быть правдой от повторений.       Роше фыркнул и призвал к себе чашку, забытую эльфом на бортике. Иорвет проследил взглядом за медленно плывущей чашкой и, шагнув к Вернону, успел ее перехватить.       Он оказались совсем рядом, Иорвет чуть опустил голову, а Роше наоборот задрал подбородок. Они были одного роста, схожего телосложения, но Иорвет казался более высохшим, потому что жил в тяжелых условиях. Шрамов у него было больше, и главный уродовал лицо, изменив личность веселого безбашенного эльфа и превратив его в безжалостного, абсолютно бесстрашного убийцу.       Когда-то Иорвет пообещал, что он сам убьет Роше, и теперь ревностно оберегал его, потому что никто не смел отнять у него его жертву. Роше об обещании знал, но Иорвет постоянно ошивался рядом и никогда не бил на поражение, потому глава аврората не считал нужным опасаться. Впрочем, инстинктивный страх пробегал мурашками по позвоночнику, когда они оставались наедине с оружием; вдруг Иорвет захочет забрать его жизнь именно сейчас? Сидх смотрел вниз, и ничего нельзя было прочесть на его лице.       Вернон вздохнул и, обхватив ладонями шею Иорвета, заставил его приподнять голову и ткнулся губами в его подбородок. Опять нельзя предугадать: Иорвет может ответить, вцепиться в него, как утопающий в брошенную веревку, а может оттолкнуть и начать язвить. Иорвет промолчал и подставился, разомкнул губы. Они никогда не обнимались — сидх воспринимал объятия как попытку удержать, лишить возможности двигаться; единственное, что он позволял — это положить ладони себе на плечи или шею.       Прохладные пальцы скользнули Вернону под свитер, и он мгновенно опустил руку вниз и перехватил ладонь эльфа. — Нет. Не здесь. — Упускаешь момент, — оскалился сидх, не разрывая соприкосновения их губ. — Возможно.       Иорвет раздраженно рыкнул и отошел; Вернон на миг прижал пальцы к виску, успокаиваясь, потом посмотрел на Иорвета — тот действительно выглядел расстроенным. Не разводи он его подобным образом раз сто, поверил бы, но теперь, наученный горьким опытом надевания одежды впопыхах после обиднейшего: «Знаешь, я передумал», Роше, если можно так выразиться, «дул на воду». — Не злись, белка, — примирительно сказал он, когда они столкнулись плечами, выходя из дуэльного зала. — Я оценил, хотя и не понял, что тебе было нужно. — Ты мне нужен был, идиот, — отозвался Иорвет и стремглав взлетел по лестнице, оставив Роше далеко внизу.       Утром Люциус отправился в Хогвартс.       Минерву предупредили — Гарри вкратце посвятил ее в легенду, не сказав, что за детьми готова прийти вся Дикая Охота; да, приходилось рисковать, Гарри планировал поставить Артура, Джинни и Люпина у дверей Выручай-комнаты, чтобы подстраховаться на случай, если сидхе захотят прорваться в школу. Поттер сказал, что за детьми, особенно за Скорпиусом, необходим надзор, поскольку у юного наследника есть портал в Аргонский лес, которым тот воспользовался, нарушив хрупкое душевное равновесие своего деда. Мало того, что сам переместился, так еще и Джеймса взял с собой! Представляете, как обрадовался Люциус Малфой? Вот и мы не представляли. Люциус был невероятно зол, доставив хулиганов с континента на остров, решил задержаться и приглядеть за ними в школе. Как вы понимаете, он один может это сделать, поскольку он сидх. Несмотря на предупреждение, Макгонагалл все равно опешила, увидев совсем юного Люциуса, выглядящего как раз таким, каким тогда еще преподаватель трансфигурации его запомнила — блестящим старостой школы. Тот, кто являлся потом в Хогвартсе в качестве члена Попечительского совета, казался ей совершенно другим человеком. Минерва винила в том, что Люциус превратился в высокомерного сноба, Нарциссу Блэк, потому что помнила, что в школе староста с удовольствием возился с детьми, никогда не отказывал им в помощи, привечал Северуса, то есть, строго к чистоте крови не относился, но то, что заявилось на совет перед учебным годом спустя пятнадцать лет после выпуска Люциуса, было до смешного театральным. Люциус вел себя как Вальбурга Блэк, из преподавателей поздоровался только с Северусом, собственным деканом и директором, остальные удостоились общего легкого наклона головы. Последующие годы Малфой только убеждал Макгонагалл, что слухи о его мерзком характере — не преувеличение, а уж что началось, когда Драко пошел в Хогвартс! Малфой-младший чуть что орал, что пожалуется отцу, а Люциус по первому же зову мчался в Хогвартс, где безобразно скандалил, а потом уходил в подземелья Слизерина, где чуть ли не колыбельные сыну пел. Минерва не знала, как воспитывают детей в доме Малфоев. Абрахас, учившийся с ней вместе, женился на племяннице, даже носившей ту же фамилию, Люциус родился поздно и трудно, мать умерла, даруя ему жизнь, на несколько лет Абрахас стал затворником, но потом внезапно влился в светскую жизнь и, судя по всему, вообще перестал появляться дома, то есть, Люциус воспитывался без внимания единственного родителя. По мнению Минервы, это и обосновывало отчасти поведение Люциуса: он искал себе того, с кого сможет брать пример, и нашел Волдеморта, он хотел, чтобы его собственный сын не чувствовал себя оставленным, потому избаловал его до крайности. Над Драко не смеялись однокурсники, не смели, да и завидовали, когда Люциус спускался в подземелья, сбрасывал мантию, вешал ее на спинку кровати, садился напротив сына на постель и внимательно выслушивал его нытье или хвастовство, замирала вся спальня, на соседние кровати битком набивались другие ученики и слушали, как лорд Малфой рассказывает, что он бы сделал в каком случае на месте сына. У многих из Слизерина родители под домашним арестом или в бегах, у кого и в тюрьме, поэтому отец Драко был предметом зависти: красивый, богатый, да еще и Драко обожает и постоянно его навещает, пользуясь попечительством. Детям своих вассалов Люциус тоже уделял внимание, но чаще всего это были мелочи вроде подарков или сладостей, все свое время Люциус отдавал сыну. Подобное отношение вырастило из Драко инфантильного эгоиста, и если бы не война, наследник рода Малфой привел бы положение семьи в упадок.       Так думала Минерва Макгонагалл, директор Хогвартса. Люциус сидел напротив нее, одетый в скромный черный костюм, волосы убраны за спину, в руках трость, которую он начал носить еще на старших курсах — уйдя в лес, он ее оставил, но теперь снова о ней вспомнил. Он улыбался, не разжимая губ, но директор на свою беду успела заметить одинаковые острые зубы и каждый раз передергивалась, вспоминая. — Как долго вы планируете пробыть в Хогвартсе, Люциус? — Недолго, госпожа директор, — Люциус мурлыкал, как всегда в старые добрые, когда разговаривал с женщинами. — Всего лишь хочу показать своему непутевому внуку, что обращение к сидхе даже от него имеет свою цену и последствия. — Разве вы не друзья...? — она не закончила вопрос, потому что не знала точно, Люциус теперь представляет эльфов или род Малфой. — Вспомните старые легенды о Полых холмах, — небрежно махнул рукой Люциус. — Эльфы из сказок за помощь требовали первенца, забирали душу, сводили с ума. Конечно, это только домыслы, и королевская семья никогда ничего не требовала от рода Мэлфой, но Скорпиус должен понимать, чей он наследник, какие на него наложены обязательства. Он привел в Аргонский лес чужого, это безответственно. Кори ненавидит контроль, именно поэтому я не отойду от него ни на шаг. — Будете ходить на его занятия? — удивилась директор. — На некоторые, — кивнул Люциус, встал, попрощался, но на самом пороге задержался. — Мисс Грейнджер сделала так много для домовиков и их прав. Прошу, дайте распоряжение, чтобы никто из них не попался мне на глаза, — он произнес это с таким отвращением, что Макгоннагалл стало не по себе.       Присутствие Люциуса Скорипус воспринимал с видом оскорбленной невинности, хотя на самом деле был счастлив и доволен. Драко был слишком вспыльчивым и резким, чтобы Кори было комфортно с ним общаться, безусловно, он любил отца и уважал главу рода, но долго вынести рядом с ним не мог, особенно если не было матери, которая гасила все вспышки Драко. Люциус и Скорпиус понимали друг друга с полувзгляда, к тому же у внука были глаза Нарциссы, отчего Люциус чувствовал к нему особую нежность. Джеймс косился на Скорпиуса, но Люциус на занятиях сидел на заднем ряду, а на переменах вырастал за спиной наследника и, приобняв, уводил его от всех. Скорпиус, не любящий толпу и привыкший в мэноре к тишине библиотеки, был ему искренне благодарен. Люциус мысленно сравнивал его с Драко: его сын, едва научившись ходить, устроил обоим родителям веселую жизнь. Гувернер, воспитатель, учителя, няня и все домовики мэнора не могли остановить неуловимого ребенка и предотвратить его шалости. Украсть гоночную метлу в четыре года? Сделано. Забраться в кабинет отца и, непостижимым образом вскрыв ящик стола, слить все зелья в одну бутылку, предварительно вылив из нее дорогущий коньяк в вазу с редкими цветами, перемешать, потрясти и разлить обратно по флаконам? Почему бы и нет! И никаких мук совести, что отца, решившего глотнуть успокоительного, глядя на наследника, потом откачивали три целителя. Скорпиус напоминал самого Люциуса до того, как его отдали сидхе: спокойный, молчаливый, единственным пороком его оставалась лень.       Каждый вечер Люциус связывался с Драко и узнавал новости. Свежеорганизованная команда тренировалась до упаду на Гриммо, Иорвет наконец взвыл от усталости, сказав, что больше не может: в конце концов, его противники меняются, а сам он даже не успевает передохнуть. Сам Люциус в себе не сомневался: Карантир считается среди эльфов молодым, к тому же его учили древний король и принц, и оба считали его уровень владения оружием мастерским, а если учесть, что он владеет магией и прекрасно знает, что можно использовать против сидхе, то у него даже больше шансов, чем у правой руки Эредина.       Гарри опустошил зачарованный сундук своего предка-исследователя, но амулетов, спасающих от низких температур, было немного. Принц в срочном порядке химичил с экспериментальным зельем, Иорвет надевал на себя несколько слоев одежды и тренировался биться в них, Артур и Люпин, которым артефактов не хватило, как и сидхе с Принцем, надеялись на усилия последнего. Люциус и Леголас насчет холода не переживали: Леголас бывал на крайнем севере и на южном полюсе, его отец переживал ледниковый период и рассказывал о нем. Эльфы ощущают холод, но чаще всего не страдают от него. С другой стороны, Иорвет, выросший в теплой долине, мерз почти как человек.       Драко помогал своему бывшему декану в лаборатории, проводя в ней по нескольку часов, Гарри, до упаду набегавшись с Иорветом, тихонько выскальзывал из дуэльного зала и уходил искать Луну, жалко оправдываясь перед собой, что она сейчас в его доме, и он как хозяин не должен давать гостье заскучать. Ведь Джинни с братьями и отцом, Леголас уходит к Драко в лабораторию, Луне не с кем поговорить. — Привет, — тихо сказал Гарри, найдя Луну в читальной комнате, примыкавшей к библиотеке. Она не взяла никакой книги, просто сидела перед камином, греясь. — Здравствуй, Гарри, — ответила она, протягивая руку к огню и отдергивая ее уже после того, как огонь облизнул пальцы. — Как ты познакомилась с Креваном? — Гарри устроился перед камином на полу рядом с ней, сел по-турецки. Шелковое платье Луны серебром поблескивало вокруг ее ног, растеклось, как ртуть, по темному паркету, обрисовав узкие лодыжки и массивный браслет на ноге над щиколоткой. Гарри не мог отвести взгляда от силуэта украшения — он никогда раньше не видел, чтобы волшебницы носили их так. — То есть, познакомились-то мы все вместе, как… — язык не повернулся сказать «подружились» в отношении сидха, и он наконец подобрал слова: — …начали общаться? — Мы с Драко и Люциусом были на коронации Эредина в Тир на Лиа, — легко ответила Луна, и у Гарри челюсть отвисла. Малфои были в запретном городе?! Город был сродни мифической Атлантиде, сидхе рассказывали о нем противоречиво и туманно, эльфы aen Seidhe — и те не допускались в город, один лишь Иорвет пробирался туда несколько раз и однажды выкрал священные цветы, став врагом раз и навсегда. В Тир на Лиа забирали рабов всадники Дикой Охоты, туда отправилась дочь бывшего министра — сидхе после его отставки вернули ее, как и обещали, почти сразу. То есть, через девять лет. Воспитанная слугой, не смеющая поднять глаз и кланяющаяся в ноги любому сидху четырнадцатилетняя девушка была с ног до головы покрыта татуировками, означающими ее род деятельности и имена и символы ее владельцев; ее дарили и продавали. Кингсли до сих пор, хотя прошло уже пять лет, не смог вернуть ее прежнюю, ведь Охота похитила ее совсем маленькой. Драко, сжав зубы, расшифровывал татуировки и с облегчением сказал бывшему министру, что она работала в доме, прислуживала женщинам, никогда не была наказана и считалась доброй и покладистой рабыней, то есть, все нормально, и не понял, почему Кинг ударил его по лицу. Ведь могло быть гораздо хуже, это Эредин не хотел спать с Гермионой по личным причинам, другие сидхе народа Ольх, не признающего священства любви, вполне могли в развлечь себя экспериментами. А Луна продолжала, не замечая его изумления. — Ауберон, слагая с себя корону, желал сохранить добрые отношения с лесным королем, ведь древние эльфы гораздо сильнее своих потомков, и Эредин не смог бы противостоять Трандуилу, в отличие от самого Ауберона. Таур любит род Мэлфой, потому Ауберон велел Эредину показать расположение. — Расскажи, — Гарри наколдовал себе подушку, устроился на ней поудобнее и велел Критчеру принести ту самую пену, десерт из детства Луны: специально велел домовику достать рецепт любым способом. Луна обрадовалась сладости как ребенок, тоже трансфигурировала себе подушку и села поближе к Гарри: он давно заметил, что она всегда старается быть рядом, а не напротив собеседника, не смотреть при беседе на него. А когда она с Драко, то обнимает его сзади и говорит прямо на ухо, из-за чего Рита Скиттер уже не раз ехидно замечала, что леди Малфой прячется за своим мужем. Гарри видел это несколько по-другому: не испуганная жена влиятельного человека, а советник, если не настоящий серый кардинал. Причем вряд ли Малфой осознает, кто тут главный.       Луна прекрасно помнила, как в Малфой-мэноре появились посланники будущего короля. Эредин демонстрировал им свое расположение, потому прислал Карантира в компании какой-то эльфийки. Луна тогда только привыкала к роли жены наследника рода, еще не знала всех тонкостей работы посредника и потому каждое утро получала уроки: сначала Нарцисса объясняла ей, что значит носить фамилию Малфой, она готова была и этикету ее учить, но Драко не мог влюбиться в девушку не своего уровня, на него слишком сильное влияние оказала мать и ее образ, а отсечь от этого образа манеры было невозможно; после Луну перехватывал Люциус — он объяснял ей историю сидхе, все их войны, обычаи, обряды, различия, заставлял запоминать биографии, показывал музыкальные инструменты, это было сложно, но интересно. Драко иногда приходил и с усмешкой смотрел на то, как Люциус обучает его жену эльфийским жестам, ведь все, каждое движение несет смысл. Сам Драко говорил с ней чаще всего на Старшей речи, чтобы она быстрее овладела ею, а еще показывал ей движения танцев. Луна была в восторге от эльфийских нарядов.       Патронус Люциуса возник в комнате, где Нарцисса объясняла тонкости «дамского шифра» — как с помощью веера передать кому-то коротенькое сообщение, и велел спуститься в главную гостиную, добавив, что в мэноре гости из королевства Ольх. Перед дверями в гостиную их перехватил Драко, пропустил вперед Нарциссу, выждал несколько мгновений и шагнул внутрь первым, Луна за ним: среди aen Elle было принято демонстрировать семейную иерархию сразу. Почетных гостей встретил глава рода и дома, его жена иерархии не имеет, она уже исполнила свою роль и подарила наследника, потому входит одна и сразу становится с Люциусом. Наследник рода вошел вместе с супругой, но перед ней, она за его плечом, что означает: он влиятельнее, ему передадут право главенствования, но его жена необычайно важна, поскольку детей пока нет, а брак уже заключен: если с ней что-то случится, роду может грозить вымирание, ведь Малфои живут по древним законам сидхе, значит, женятся только один раз. Эльфийка стояла довольно далеко от Карантира и позади и сбоку, что означало лишь одно: он ее ни во что ни ставит и обладает таким высоким положением, что может демонстрировать свою неприязнь открыто. Карантир церемонно поприветствовал Драко и отдельно поклонился Луне: видимо, Ауберон оставил подробнейшие инструкции, как угодить роду Мэлфой.       Речь полилась песней. Луна сразу узнала стиль Ге’эльса, только тот мог разливаться соловьем по бумаге так, что слова формировали причудливую музыку — он выверял количество слогов, ударения, созвучность, превращая каждый документ в шедевр, но тут он превзошел самого себя.       Эльфийка смотрела пристально именно на нее, и Луне, хоть и не стало неловко — ей вообще было незнакомо это чувство, но стало интересно, по какой причине она оказалась объектом столь сильного внимания. Сама эльфийка была одета в привлекающее взгляд открытое платье, что для эльфов других народов было странно: никто из них не любил оставлять тело открытым, aen Seidhe носили многослойные одежды в качестве элемента защиты, им часто приходилось оставаться под открытым небом, надо было перевязывать раны; гораздо проще разорвать вторую рубашку на бинты, чем где-то добывать ткань и таскать с собой. Aen Woed обычно одевались в коричневое, зеленое и черное, чтобы скрываться в лесу, носили простые туники, легкие прочные камзолы, на которые при желании удобно надеть доспехи; в праздничные дни все переодевались в белое с серебряным, один только Трандуил, по крови происходящий из aen Straede, но ставший королем лесных эльфов, отдавал предпочтение черному, синему и многослойным длинным одеяниям. Aen Straede считали одежду искусством и методом самовыражения; это же у них переняли эльфы народа Ольх, но на тех, хотя они и не признавались, повлияла человеческая культура. У них были рабы из людей, нагота которых не считалась чем-то зазорным, но человеческие женщины были красивы, и эльфийские начинали с ними негласно соперничать. Для этого в том числе изменили одежду; ведь их тело красивее, к чему их прятать? Только сидхе aen Elle признавали такие виды искусства, как абстракционизм, модерн, пост-модерн, остальные не понимали и не видели в этих стилях красоты. Народ Ольх еще кое-чем отличался от прочих: женщинам была отведена заведомо второстепенная роль в обществе, и пусть младшие народы эльфов в принципе хранили патриархальный строй, aen Seidhe, живущие вне двух заповедных долин, были скорее армией, чем общиной, а дети, неизменная радость и вечная боль эльфов, считались сокровищем, которое и хранили женщины. Детей ценили настолько, что оставить ребенка без матери считалось тягчайшим преступлением, и Иорвет на него не шел, потому и женщин в рядах его скоя'таэлей было немного; и только вдовы, чьи дети выросли или были убиты. В Долине цветов правила эльфийка, к тому же чародейка, и даже Иорвет, который ее терпеть не мог, никогда не предъявлял претензий к полу, только к действиям. Лесные эльфы существовали в условиях, позволявших заподозрить их в некой предвзятости, но это было всего лишь стечение обстоятельств: смерть первой королевы, матери Трандуила, задолго до ухода его отца, затем смерть королевы, которая оставила после себя принца. Трандуил всегда, а в молодости особенно, был воинственным и жестким правителем, поэтому ближайшими его советниками в течение многих веков были военные командиры; войн таур не вел несколько тысяч лет, но бессмертные друзья не менялись. Женщин в королевстве было не меньше, чем мужчин, но лесные эльфы вне зависимости от пола закрывали лица и носили одинаковые туники во все дни, кроме праздников, потому люди наивно считали, что принца на официальных мероприятиях, как-то затрагивающих вопрос сидхе, сопровождают эльфы-воины, а не эльфийки. Aen Straede отличались тем, что правили каждый в своем городе-государстве, а когда выступали единым фронтом, например, на совете, отправляли желающего или кидали жребий, если желающих было несколько. Галадриэль не превосходила Элронда и Кэрдана по силе и мудрости, но и не уступала им, и все трое признавали друг друга равными, пусть и направляли свои силы на различные цели. Галадриэль стремилась к вершине в искусствах, в том числе магическом и воинском, Элронд занимался сотрудничеством с людьми, не магами, их наукой и технологиями, Кэрдан исследовал землю, для этого он тоже налаживал связи с человеческим миром, благодаря чему его эльфы спускались на океанское дно и готовились к полету в космос. Несмотря на это, именно aen Elle считались магами наиболее развитыми, потому что имели дело с магическими сообществами Европы и Америки. Эльфы Долины Огненной земли и Долины цветов, конечно, тоже, но то, что происходит в магической России, было для иностранных магов еще более таинственным вопросом чем то, что происходит в мире маглов.       Карантир заметил, что Луна и его спутница переглядываются, и переступил с ноги на ногу так, чтобы закрыть эльфийку. Его самого Луна видела несколько раз — именно он передавал волю короля Ольх людям после того, как была объявлена Охота; все знали, что он — один из всадников, потому с ним никто, кроме Малфоев, не встречался. Карантир внешне походил на Эредина, но черты его были более мягкими, а чуть волнистые волосы — необычайная редкость среди сидхе — делали его облик совсем юным. Известно, что он самый младший из всадников, а Эредин ему не то отец, не то старший брат, и в отличие от него, Карантир был вполне приятен в общении, потому Луне сразу захотелось попасть на церемонию коронации. Коронация сидхе! Такое случается раз в эпоху, эльфы бессмертны и редко добровольно слагают с себя власть; на прощании с Аубероном никто посторонний не присутствовал, и Луна и представить себе не могла, что их когда-нибудь пригласят в Тир на Лиа, закрытый город самого воинственного из древних народов. — Трандуил будет на коронации? — спросила Луна, когда они с Драко поднялись в свою комнату; гостям предложили остаться, но Карантир, рассыпавшись в заранее заготовленных извинениях, поспешил откланяться. — И поверь, Эредин ему не обрадуется, — вздохнул Малфой. — Мы прибудем с тауром как семья младшего сына. Как тебе Карантир? У него нет признанного родства с Эредином, но сходство налицо. — У его спутницы мыльный взгляд, — ответила Луна, и Драко удивленно на нее глянул, он знал, что Луна терпеть не может к мылу прикасаться. — Она не показалась мне недоброжелательной, — Драко придирчиво осмотрел особый камзол для торжественных случаев, который приготовил незримый домовик. Такой же будет у Леголаса и был бы у других принцев, будь у Трандуила больше сыновей. Люциус будет выглядеть почти как лесной король, но без инкрустированного драгоценными камнями серебряного обруча на голове и с одним мечом. По-хорошему ему следовало бы одеться проще, как принцу, а Драко и вовсе как обычному эльфу, но таур любил демонстративно нарушать регламент, показывая расположение главе рода Малфой.       В Тир на Лиа делегация aen Woed прибыла во всем своем диком великолепии. Драко и Леголас ехали верхом на белых лошадях бок о бок и переглядывались, бросая многозначительные веселые взгляды на размашистые рога серебристо-серого оленя, которого оседлал король. В жемчужном походном плаще сидх выглядел как призрак. Люциус, который ехал рядом с королем на вороном коне, оглядывался на них неодобрительно, но молчал. Нарцисса и Луна, не решившись ехать верхом по-эльфийски, то есть, без поводьев и седла, вели позади оживленный спор о различии культур, что кто у кого заимствовал и почему.       Их встретил Карантир. Люциус соскользнул со спины своего коня и застыл, ожидая, пока спешатся остальные, только после этого на землю ступил король, и вся делегация наклонила головы, приветствуя встречающего. Трандуил не двигался, и Карантир смешался под пристальным взглядом короля; он редко встречал древних лицом к лицу, даже Ауберон, а он был младшим среди владык, не сказал ему и двух слов, терпя рядом только Кревана и Ге'эльса. Эредина он любил, но тот был слишком резок и импульсивен, чтобы король выдерживал его дольше трех фраз.       На помощь Карантиру пришел Креван: высокий пепельный блондин в ярко-синем камзоле, который присутствовал на первых переговорах людей и высшего совета сидхе, именно с ним нашел общий язык Северус Принц, говорят, он даже поддерживал с ним переписку. Чародей сошел по ступеням, поклонился королю особо и, жестом пригласив его пройти, сопроводил его до самого дворца; лесные эльфы и Малфои двинулись за ними, Карантир оказался рядом с Леголасом и Драко. — Леди Галадриэль и лорд Келеборн уже прибыли, — сообщил Карантир. — Элронд не сообщал, будет он? — спросил Драко, он любил эльфов aen Straede, к тому же Элронд лично знал Глорфинделя, а Драко с самого детства безмерно любил эту историю. — Не знаю, но леди Галадриэль ждет его, — ответил Карантир. — Должен приехать Кэрдан.       Кэрдан Корабел был самым древним эльфом из тех, что соглашались общаться с другими. Дружелюбный и веселый эльф не походил на холодных владык, уставших от прожитых лет; его любопытство не было утолено за множество веков исследования Земли и вселенной. Последние семь веков он не появлялся на совете, встречаясь только с Элрондом и Келеборном, но являлся фигурой легендарной: он был провидцем, единственным из всех эльфов носил бороду, те эльфы, что жили под его началом, считались чудными даже по меркам aen Straede, толерантно относившимся ко всем странностям. — Ты видел Кэрдана когда-нибудь? — спросил Драко, и было непонятно, обратился он к Карантиру или к Леголасу, но оба отрицательно покачали головами. — Я бывал в Серой гавани, — проговорил Леголас. — Но Кэрдан тогда ушел в море, и за те четыре года, что я гостил, ни разу не появился.       В отличие от лесного города, Тир на Лиа был полностью расположен на земле, в то время как aen Woed жили на пяти-шести уровнях: исполинские деревья позволяли устраивать настоящие подвесные улицы, потому запретный город показался гостям массивным, гнетущим, хотя на самом деле, по сравнению с человеческими постройками, он был изящным и воздушным, несмотря на узкие окна. Ривенделл Элронда отличался громадными балконами, внешними открытыми галереями, отчего архитектура напоминала систему террас; Лотиэн Келеборна и Галадриэли походил на лес Трандуила, но aen Straede не отличались нарочитым усложнением построек и выстраиванием огромных дворцов, предпочитая жилища на делонях и веревочные лестницы, которые исчезали в случае опасности, а лесные эльфы возводили мосты, и деревья сплетали ветви в длинные переходы, в стволах формировались мастерские, караульные и жилые помещения.       Драко с любопытством оглядывался, ничуть не стесняясь; молодые эльфы из делегации вели себя точно также, юным многое позволялось. Леголас тоже смотрел по сторонам, но сдержанно и незаметно, а Люциус вообще шел так, словно в Тир на Лиа бывал каждые зимние праздники.       До коронации оставалось несколько дней, и в Тир на Лиа собрались все сидхе народа Ольх, прибыли даже отшельники, веками живущие в ледяных пещерах на полюсах. Их отороченные мехом длинные многослойные одеяния словно до сих пор оставались покрытыми инеем, а от кожи веяло холодом. Эредина и Ге'эльса видно не было: наместник, конечно, встречался с прибывшим королем лесных эльфов, но все остальное время тратил на подготовку будущего короля к церемонии. Драко и Леголас уехали на охоту вместе с несколькими всадниками Дикой Охоты, Нарцисса всюду сопровождала Люциуса, а Луна, на радость самой себе, осталась одна. Одетая как принято в торжественные дни при дворе Трандуила, то есть, в темно-зеленое платье на запахе в пол с высокими разрезами, под которым длинная расшитая туника с плотно охватывающим шею воротником и тугими манжетами на шнуровке, Луна заплетала волосы так, чтобы закрыть уши, и ничем не отличалась от одной из тысяч эльфов, прибывших на коронацию. Наслаждаясь свободой и вседозволенностью — конечно, стражники, вооруженные до зубов, стояли там, куда не следовало совать нос, но общались вполне вежливо — Луна обошла пешком почти весь город, не узнанная, в кои-то веки освобожденная от обязанностей быть супругой наследника рода посредника. Все те, кто знают ее в лицо, заняты: Трандуил соревнуется с Келеборном в игре в шахматы, а с Галадриэль — в острословии, Люциус и Нарцисса нашли себе компанию в лице Арвен, прибывшей с владыками aen Straede, которым приходилась внучкой. Со дня на день ожидается прибытие Кэрдана и Элронда, уже появился у Карантира гонец от aen Seidhe — правитель Долины Огненной земли скоро почтит запретный город своим присутствием, но неясно, будет ли с ним Францеска Финдабаир из Долины Цветов. Никому нет дела до прибывшей в свите таура девушки. Тем неожиданнее было услышать внезапно, как кто-то окликнул ее по имени. Луна обернулась и встретилась взглядом с Креваном, который глядел на нее с непонятной и не свойственной ему растерянностью.       Авалак'х признался, что сначала принял ее за эльфийку, так она была похожа, но не успел сменить тему, как Луна уточнила, на кого именно она похожа. Креван был уверен, что она воспримет его слова как то, что она похожа на эльфийку, а не на конкретную личность, не ожидал, что она догадается, и потому замешкался, дав ей нанести еще один удар: — Я вижу, что ты не хочешь говорить. Не говори.       Креван считал людей любопытными, но не по-эльфийски, а грубо: если человеку интересно, он всю душу вынет, только бы узнать ответ на свой вопрос, Луна же повела себя как сидх — вечные считали, что рано или поздно им откроется правда обо всем, потому они могут подождать. — Почему ты здесь одна? — спросил Авалак'х, заглядывая Луне в глаза. Не зеленые, это самое главное отличие от… нет, он не станет о ней вспоминать. Хотя вполне вероятно, что будущая леди Малфой теоретически может… нет. Не думать. — Разве я одна? — Луна окинула взглядом оживленную улицу. Они с Креваном стояли на ступеньках, ведущих к высокому зданию без окон, и толпа обтекала их, не решаясь приблизиться к Знающему. — Твоя семья не с тобой. — Разве они должны сторожить меня? — рассмеялась Луна.       Эта граничащая с неосторожностью любопытная радость в ней тоже от нее. Эльфийский Знающий недолго колебался. — Идем, — позвал он. — Я покажу тебе древние изображения.       Они насквозь прошли странное здание, отгороженное от внешнего мира сплошными стенами, но все равно светлое изнутри, хотя Луна не заметила ни единого светильника, и оказались в прекрасном рукотворном саду. Никто из других эльфов не укрощал природу, запирая ее в определенных границах, скорее, сидхе встраивали свои собственные города в уже существующие ландшафты, так лесные эльфы жили на деревьях, aen Straede Кэрдана и сидхе из Долины Огненной земли заселяли пещеры. По саду были расставлены статуи, и к одной из них и подошли Креван и Луна. — Ты имел в виду ее, — уверенно сказала Луна, запрокидывая голову и глядя в каменные глаза девушки на постаменте. — Та, из-за которой ты не стал королем. Ты ненавидишь? — Я люблю, — ответил Креван.       Всю многодневную церемонию потом у него глаза не глядели на жену сына посредника, который оказался похож на мать не только внешне. Он напоминал того человека, из-за которого Лара ушла в мир людей, даже не внешне, а по своей сути. Привязанный ко времени, отвратительно торопливый, он внушал Знающему отвращение; тем более, когда похожая на Лару девушка оборачивалась и обнимала его или что-то шептала на ухо. Мэлфой, прекрасная тайна… Король Темного леса настолько силен и неуправляем, что смеет ставить рядом с собой смертного, а когда древние владыки оказываются за одним столом, Трандуил хватает шагнувшего было в сторону мага за руку и удерживает, нарушая этикет. Улыбаются aen Straede друг другу, Галадриэль велит одному из слуг Эредина принести еще один стул, и Люциус садится в круге древнейших созданий и с легкостью вступает в беседу. В какой-то момент за столом владык раздается смех, и Креван чувствует себя так, словно его ударили: он сам не допущен, лишь король и наместник достойны сидеть среди владык и их жен… и Люциуса. Пока не прибыли лесные эльфы, aen Elle посмеивались между собой, мол, из чащи выйдут дикари, но вольность дикого народа выражается лишь тем, что их прекрасный король живет по своим собственным законам и правилам и даже в чужом королевстве может себе позволить делать что хочет.       Сам Авалак'х оказался возле Драко, Луны, Леголаса и сыновей Элронда, которые Драко обожали, отчего тот даже не заметил раздражения, к которым глянул на него советник короля. Зато его увидела Луна, и взгляд ее, проницательный и по-вечному мудрый, подернулся холодной дымкой.       И все же они дружили. Как не дружат ни эльфы, ни люди, с любовью, которую свойственно испытывать по отношению к предметам, а не к живым существам. — Драко поначалу беспокоился, — продолжала рассказ Луна, Гарри забыл, как дышать. — Но мы приучены доверять своим.       При возложении короны Кревану надо было ее держать. В его лице Знающие народа Ольх соглашались отдать всю полноту власти Эредину, с другой стороны тяжелую корону держал Имлерих — это Красные всадники и вообще все воины aen Elle избирали Эредина королем. Возлагал наместник, олицетворяющий силу закона. Тяжелый обруч с высокими шипами опустился на черные волосы, и Эредин медленно встал с колен в полной тишине; с его плеч соскользнул королевский плащ, открывая алый камзол воителя, и перед всем aen Elle, владыками других эльфийских народов, предстал новый король, король-воин. Элронд и Кэрдан поднялись к нему по укрытым ковром цветов ступенькам, и Элронд вынул меч из ножен, что держал его спутник. — Среди равных тебе ты один из первых, — проговорил владыка и подал ему оружие рукоятью вперед. — Да будет правление твое мудрым, а дни бесконечны. — Пусть будет так, — ответил Эредин, с восторгом глядя на то, как стекает солнечный свет по сверкающему лезвию с плавным изгибом. — Да благословится твое царство, — Кэрдан отдал ножны Имлериху и, шагнув вперед, поцеловал Эредина в лоб. — Пусть будет так, — сказал он и, повернувшись, вогнал меч в ножны, оставив у своего воина. Ге'эльс поднял его королевский плащ и хотел было накинуть снова ему на плечи, но нового короля уже подхватили под руки. Музыкой зазвучали голоса бессмертных, которые наперебой поздравляли самого юного короля, тот поначалу даже растерялся — он всегда смотрел на них так, как смотрят на королей, мечтал о том, что окажется среди них, но не думал, что будет одним из них. Но заиграли музыканты Ривенделла, и дочь владыки aen Straede вовлекла короля в круг танцующих. — Хочешь, потанцуем? — шепотом по-английски спросил Драко Луну. — Я так не умею, — отозвалась та, глянув на лесных эльфов и затаив дыхание от нечеловеческой, нецивилизованной красоты их танца. Так можно увидеть внезапную пронзительную красоту в опустошающем пожаре, в песчаной буре, в пасти оскалившегося тигра. Луна намного позже, вспоминая о тех событиях, поняла, что одним из тех диких созданий был Люциус, потерявший человеческое лицо, ставший неотличимым от вечного дивного народа. — Так и не надо, — Драко усмехнулся, тряхнул волосами — они у него были перехвачены обручем, как у Леголаса, схватил ее за руку.       Музыка проникала сквозь ее тело, оплетала кости, делала мышцы сильнее, выносливее; Луна перестала чувствовать время. Запрокидывая голову, она видела одновременно солнце и прочие звезды, взгляд ее проникал дальше, до самого сердца галактики и устремлялся дальше; она смотрела на лица тех, кто был рядом с ней, и видела их так, как видят сидхе, и лишь одно омрачило ее безмерное счастье. Посмотрев в глаза своему мужу, она увидела смерть, и свою, и его; смерть живет в них с момента рождения, и тогда она поняла, почему Леголас скорбно поджимает губы, глядя на них: он тоже ее видит. Преодолевая страх, Луна, взяв под руки Драко и Леголаса, нашла Нарциссу — та ласково улыбнулась ей, и смерть в ее глазах ласково улыбнулась ей тоже. Почувствовав приближение своих детей, обернулись Люциус и Трандуил — и в глазах обоих Луна Малфой увидела одинаковую звездную бесконечность.       Потому ее не удивило то, что Люциус ушел в лес; как и то, что Нарцисса не стала бессмертной с ним. Лесной король был пленен лишь одним человеком, человеческим ребенком, которого привели в его царство; Люциус мечтал стать его полностью, забыть обо всем на свете, что не касается леса, чтобы память его стала далекой и прекрасной, как сияющие звезды. Луна не хотела бы такого ни для себя, ни для Драко, потому и предупредила Леголаса сразу. Впрочем, память эльфов работает в обе стороны, они иногда помнят, что будет после, потому живут с чувством отсутствия времени и полного штиля, который не нарушается даже прошествием дней. — Ты думаешь, у нас все получится? — спросил Гарри осторожно: Луна застыла, глядя в камин, и пена таяла у нее на губах, оставляя блестящие полоски. — Да, — она медленно повернулась к нему, словно просыпаясь с и без того открытыми глазами. — Я знаю, это будет.