~*~
Воздух наполнен розами, за нити подвешенными; в целом зовущихся пылью. Работы — а, проще говоря, творческого хлама — на столе хоть отбавляй, да бездна не уйдёт: все бумаги смешаны в какофонию запахов новизны, глянца, жжённой корочки журналов, резинки, связывающей разную канцелярию, пары кружек, украшенных орнаментом впадин укусов и полос кофе, закреплённых дурманящей ноткой виски для раздражения чувствительных рецепторов обоняния, что иногда лучше любого будильника. Лишь одна картина в рамке на полке стоит изгоем ухоженно, хранимо за семью печатями, потёрто под стать души хозяина, со стёртой колкостью от прошлого, вычерченной когда-то под кайфом отвёрткой, теперь красующейся кусочком потерянного. Заплаток не хватит зашить все испарины холодного пота, в страхе проявляющегося сопровождением к безумному смеху бывшего кумира, чьи плакаты удачно пропитали небо серой, а подсознание кошмарами, исчезнув навсегда за создателем. Вода в кулере иногда пускает пузырьки мыслей то витающих слишком быстро для пробуждения, то втирающихся в кожу спиртовым запахом сна, как на вене перед шприцем, так настойчиво выкидываемых по потокам адреналином бурлящей кровью. На мебели каждая отметина своя, изгрызенные ручки в особом порядке втыкаются не то в чек, не то в глаз с паранойи прихода старого ПО. Смахивает грязь с коротких густых ресниц, подорвавшись от падения дурацкого степлера, дыша тяжело, взор обращая на ныне алую руку — жив. И так из раза в раз, когда рутине стоит намекнуть о вероятности разбавления чем-то старо-новым, ново-старым, любимым, в общем. Ну и не то чтобы вне такой вереницы событий спалось крепко, просто, да, всё ощущается острее. Нежное утреннее освещение гладит немытые дня три пышные ореховые волосы, язык собирает остатки эспрессо на губах, колется об усы, что вызывает выражение лица чуть более сморщенное, чем стоило. Мерцание, подобное татуировке сирены, сканирует комнату по условию, заключая пропущенным ударом сердца целостность вдоль и поперёк. Ни больше, ни меньше. Только так Риз и умеет каждый день. Головы кончились, душа предательски сверлит нерв за нервом, а всё ради того, чтобы, будучи героем в передохших послушных глазах с корабля решений проблем перестрелкой пальцами-пистолетами, просто просыпаться из омута воспоминаний. Прометея — скучнейшая, утомляющая, беспощадная сволочь. Он третий год содрогается ознобом раскрытого окна, внутренне нервами сдавливая капилляры чем-то-цитом одиночества, ненароком подушечкой перста тоски задевая тот стержень, что привёл его к улучшению, как минимум, самообслуживания. Немало меняется в парне, чья храбрость сотни раз на беду с головой, несколько томно-пошлых — в зеленющие очи женщины-мечты, обжигающие игривой загадкой, простотой и зефирной искренностью, до уничтожения памяти приступом прозрения, словно не было иль заменили, и так до пор, пока извилину активную не затыкает импульс прозрения. Нет точности в сладком водопаде сомнений. Лучше утра монолога о любви ты не сыщешь, ведь по спине ползут мурашки максималистского, подросткового: того, о чём не скажешь даже зеркалу. Везёт же честь свою отстаивать перед врагом слабейшим и сильным самым, в нелогичном сумбуре метели, остужающей мозги. Скуки. Её имя легко проходит меж зубов, отскакивает от языка разнообразными интонациями, все в восклицании, ибо удела иного на мордашку вечного рвения в бой не существует. Риз — тихо, Саша — громко. «Громко» с усилением, «тихо» со сравнениями. Жизнь также обошлась. Глава едва воскресшей компании не выходит дальше офисного здания неделями, а верная помощница хитрейшей Искательницы Хранилища ни на одной местности под ступнями долго не задерживается, мелькая полотном созвездий из пути недалёкого, но содержательного подсознанию. Иногда она шлёт открытки: те не доходят, как и воздушные поцелуи мечтательно ветру, не ласкают слух чужим голосом в голове только «того самого» — но в глазах — в глазах мелькают слёзы унисоном надежд, бешено мечась между огоньками отчаяния. Однажды, будучи образом обещания светло-скромного в руки попадает заветное, хоть потрёпанно, но обнадёживающе, до приятнейших покалываний в предвкушении сладчайшей неги. Пошло. С багровой печатью. Их, безусловно, тянет разными полюсами. Мыслями, творчеством, оружием, влажными снами, деньгами, харизмой, духами, друзьями, целями, болью, памятью, скомканными под тень вожделения одеялами — всем, именующимся удовольствиями загробной атмосферы юнцам уделом совести, стыда, когда они своей очередью детьми жмутся пылко, истерично, боясь потерять полюс, к которому нужно притягиваться. Не забудут: не забудут: не забудут.~*~
— Риз, ты в полной жопе, — в полудрёме пелены омута влюблённости заключает парень, томно вздохнув на мелькнувшую на залитой светом стене тень, краем губ представляя реакцию на беспорядок невольный. Гора символизма отрезвляет почти ощутимой пощёчиной, — Саше не понравится беспорядок. Даже если ей нравлюсь я. День обещания, полёта эмоций, падений в пятки души. Откроет ли дверь, чёрт возьми? Откатившись глушью волнения «вот-вот» на кресле до стены, парень рывком, последствием потемнения в глазах откидывается на спинку, дыша в потолок. Придёт его девочка. Они окончили встречи ненавязчивым свиданием, пообещав позвонить азартными жестами к пылающим щекам друг друга, притронувшись устами лишь к теме невинности морального опьянения, когда готовы были бросить всё: без обязательств коснувшись судьбами, позже бросив затею логичностью Дольше нельзя, выжидай. Путаница в голове, когда-то служившая паутиной, разгоняется притоком охлаждённой крови, а вода, невзначай стекающая на подбородок и далее на шею, сужая зрачки и заставляя по-хозяйски расправить плечи, освежает тем самым изнутри и внешне. Риз, довольный, прочищает горло старыми, навеянными прошлым упражнениями для связок перед пением, опираясь рукой о небольшое пространство до бочонка с, собственно, водой. Насладившись режущим глаз оконным пейзажем и своими вокальными данными сполна, парень возвращается к рабочему месту, и, повесив тёмный рабочий жилет на кресло, становится перед зеркалом, недолго красуясь живой улыбкой, после перевязывая галстук в более крепкую, притягивающую глаз конструкцию. Не помощник детектива из нуарных романов, однако, никто не упрекнёт его в дурацком виде. Нервно усмехнувшись, он тянется за расчёской, приводя ломкие пряди в относительную крутость образа, позже применяя полное разнообразие парикмахерских, как ему казалось, приёмов не сколько ради сокрытия факта космической утомлённости, сколько ради подсознательного рвения привести хотя бы в смущённый восторг, выразимый лёгкой улыбкой, даму, из всех офисных неудачников на отсутствие приключений имевших образ жизни, выбравшую именно того, кто даже сквозь разрывы пары-тройки нервов предпочёл взять очередную ответственность, и больше всех предыдущих. «Хороший мальчик, » — дьявольски проносится в пустующем на пессимизм сознании, от чего действия логичнее, чем тыкнуть неживое око туповатым концом расчёски, найти нельзя было. Болезненный стон, кратковременная мигрень. Единственная непредсказуемость наедине с собой. Смахивая на пол смятые письма от неизвестных адресов, но, скорее всего, одного и того же отправителя, уходит мыть грязные кружки, позже на собственную полку не убирая две из них, пытаясь загадать на потом. Ставит одну на подставку кофеварки, вторую определив ближе к монитору, чтобы не забыть. Около минуты беспрерывного гудения отведены на чистку ровной поверхности: сложи по классификации всё в пару стопок, стопки в папки, папки в шкаф, шкаф — на замок, а то и в сейф один из трёх; протирает стол наобум, оставляя серые полосы кое-где по краям, зато чихать будет в пару раз менее обычного. Забота. Совсем не в духе парня запускать собственные владения, однако, оправдание навязывалось само собою, мол, следя за большим, упускаешь детали, а верится с трудом. Вымотался, бедняга. Таким необходим либо отпуск, либо трагедия. Странно, что определение любви вписывается обеим категориям. Манящий душу сладкоежки латте смешивается со свежим воздухом раскрытой форточки, ветер из которой жестоко трепал грязные волосы, то и дело скидывая их на лицо. Выставив ладонь чуть вперёд, Риз через ЭХО включает стилизованный под граммофон проигрыватель, в который была вставлена не настоящая белая пластинка с якобы «плейлистом для счастья» на фон. Вслушивается он, конечно же, во всё, что похоже на шаги в коридоре. Почему не ждёт заветного прямо у порога, наслаждаясь влажным прохладным воздухом и, возможно, промокая до нитки от жидкостей вполне неизвестных? Ответ прост: продуманность; заранее вписал ближайших к персоне своей как тех, кому нужна лишь светлая голова, способная ответить на простенький контрольный вопрос отсылкой к прошлому. Будь у него начальник, последний бы истерично смеялся с такой детской идеи. Но у нас таковой фигуры не имеется, а персонал встревать в любые изменения, не касающиеся их жизни, не намерен. Высоко доверие. В запасе минут двенадцать перед тем, как от охраны поступит ненавязчивое оповещение обязательств работы, лёгкой вибрацией отдающееся в виске, пока заветный глоток остывшего кофе только-только импульсом недолгой энергии лился по расслабленной глотке, выдающей ныне голос более бархатный, ровный, корицей неловкости вечной приправленный. Готов прозреть, вслушиваясь в прожигающие пол шаги его богини, вернувшейся озарением наивным, наверняка как всегда — на ласку кусачим. Ладонь живая подрагивает, кончиками пальцев фокусируя всё ощущения тепла толстого дешёвого фарфора, сбивая приливающую кровь к бестактно прыгающему сердцу, покрытого поцелуями коктейля эмоций; неподвластных, чёрт возьми. И лишь три стука — как просил — рывком подымают с места, забыв на мгновение о личности, ладонями почти обхватывая стол, как будто на поле расследования, а взгляд впивается в фигуру в пороге, оттягивающую слышным не менее нервным смешком момент, когда за спиной закроется дверь, обостряя инстинкты мерзкие. Она имиджа почти не меняла, лишь обводила границы кокетливости с практичностью, гламурно убирая окрашенным в изумрудный ногтем загораживающую обзор чёлку. Вот так просто, любуясь противоположным в зеркало похоти, неловко, шагом за шагом, но приближаясь; притягиваясь, если вдруг позабыли, хотя, вроде как, голова зрителя трезвее. Не мило, не волнующе, не захватывающе, не лестно, не иначе, как истинно интимно смотрели в упор, не обрывая тишины, гадая на удачу её обрушения в пропасть сновидений, на лезвие состояния между. Парень учтиво, сначала подходит вплотную, после берёт за руку, нежно оглаживая большим пальцем сначала естественные впадины в смуглой коже кисти, добираясь до мозолей на фалангах, подушечках, простых растяжек такого неустойчивого материала, что сдерживает душу оковами жизни, ловит любое движение, сквозь романтичный темп музыки вслушиваясь в никак не ровный ритм дыхания игривого шампанского, которое они, безусловно, разольют через день по бокалам. Не возражала. Риз картинно опускает чужую руку, перехватывая пальцами облачённое в ткани запястье, не меняя хватки до тех пор, пока она вновь не буравит его взглядом двух любопытных изумрудов, обычно находящих место в дорогущих коллекциях ценительниц прекрасного, сжимает приятно, постельно, тянет на себя достаточно резко, чтобы Саша оказалась в полу-объятиях, не менее сценарно упираясь кончиком носа подбородок партнёра, инстинктивно заставляя себя не терять искусственную гетерохромию из поля зрения. Встаёт на носки настолько, насколько позволяет подошва сапогов и затёкшие ступни, готовясь к стандартно-желанному, растянув губы в предвкушающей улыбке, однако, за место поспешности чей-то незнакомый ранее властный прищур заставляет просто выпрямиться на месте, а после инстинктивно отстраниться под шумный выдох парня, прижавшегося своим лбом к её. А потом опять довериться. Выдохнуть тоже. Недоуменно-радостно. — Вернулась, — вкрадчиво шепчет образом старых бестактностей, словно душу охватил страх вспугнуть наваждение, связанным прошлым, зефирной негой растекаясь счастьем; едва-едва произносит довольно, ожидая и получая сдержанное движение уголков губ, — Саша, — дыхание приятно теплит переносицу. — Я на минутку, — приторно до смеху щебечет девушка, чему не хватает только по-деловому размахивать нежной ладонью перед лицом, как веером. Убеждаясь в реальности происходящего, наконец-то открыто, без маски ребячества рослой девочки, также честно и справедливо приласкав слух чужой, — Риз, — искрою проходит искренность, озаряя: пугает сердце выстрелом шампанского. Глаза в глаза, смело падают в ловушку замешательства, а всё равно. Жадные до времени. Такие разные, и такие — одни. Зовут по имени, смакуя краткие позывные маятников в пространстве меж пересохших губ, как мармелад. А уста вдобавок солёные, в тоске. Улыбаются. Сил нет терпеть, но были ждать. Первой не выдерживает собственничество внутри дамы, что неестественно для себя поднимает и оглаживает ранее помеченными джентельменским жестом пальцами грубую на ощупь щёку давней симпатии, готовую раствориться в ней до щёлочи любви, разъедающей душу втройне. Неаккуратно, с долей нескрываемой вульгарности проводит языком по пересохшим нёбу, губе верхней и нижней, на этот раз вытягивая их уточкой, приоткрывая немного. Зачем же тянет снова — для него — непонятно, и стоило оттенку вопросительности проскользнуть в оке ближнего расширенным зрачком — она резко поддаётся вперёд, морщась от неприятного столкновения лбами, отклоняя голову вправо. Целует все уста и все границы возле них, способных сказать «люблю», довольствуясь чужим замешательством, волнением от невозможности додумать за неё. Акт милосердия: дожидается пасти любовника раскрытой, языком умелым проникая до довольного взаимного стона, теперь уже цепляясь друг в друга хваткой мёртвой. Саша обвивает руки вокруг его шеи, зарываясь одной из в волосы, портя весь результат подготовки к её приходу, мысленно диктуя: «Важна», пока её талию прижимают с надеждой, а спину ласкают чуткими нажатиями по чувствительным точкам в позвоночнике, тем самым, пользуясь мгновениями мычаний в свой рот, перехватывая инициативу в антипод происходящему. На смену необходимому, выпускающим заряд положительно-сдерживаемых, приходит отрицательно-тоскливый, всей страстью льнущих тел, в конце концов врезавшихся в стену. Немногословность заменяется действиями. Риз, несмотря на явно проигрышное положение, всё равно умудряется потянуться живой плотью к запретному, когда-то обозначенному чужими приставаниями, массируя, обостряя, играясь до поры наказуемого, пока механическая рука чутко расслабляет массажем плеч. Слишком хорошо. Недолго наслаждаясь возможностью точки невозврата, внимание переводит к, как оказалось, ещё более чувствительной талии, а также не менее наглыми приставаниями взамен. Последний, лёгкий, заботливым прикосновением, дарит поцелуй, лаконично завершая сцену тем, что заправляет Саше выпавшие пряди за ухо. Стоят в объятиях двусмысленно, не менее красноречиво-влюблённо оглядываясь с головы до ног: не изменилось ли чего? — Это было... Волшебно. Я удивлена, — безобидно, раскрасневшись последствием нахлынувшего, заявляет. Сытой кошкой мурчит в его руках, словно до этого никому не давалась. — Мне следовало ожидать подобных стереотипов в свою сторону, — напускной обиженностью цедит вкрадчиво, отворачиваясь. Готов был произнести ещё более клишированное, в последний момент оборвавшись легкомысленным взглядом — не примет, нет, — Я скучал по тебе. — Ты в ударе, ковбой, — переложив ладони на плечи, готовясь отстраниться, отвечает, — Потому что я тоже. Я скучала по тебе, Риз, — в подтверждение. Саша легко делает шаг назад без каких-либо преград, ныне осматривая место их первой прелюдии. — Может, пройдём в комнату отдыха? Мне бы не помешало поспать, а с тобой это стало бы вдвойне круто, — моментально зардел, — То есть, твоя компания была бы очень хороша. — Не ты один устал, поэтому, веди в свои королевские убранства. Там же будет мини-бар? — с беззаботной насмешкой разворачивается на месте, хватая за локоть в просьбе поддержки. Выходят из коридора оба пунцовые, но внимание на паранойю не переключают. — Для вас — всё что угодно, миледи, — с мягкой улыбкой заверяет всевластие над его сердцем, закрывая на ключ кабинет, оставляя музыку продолжать заполнять стены, пусть и с меньшей громкостью.~*~
Проходит минут сорок, прежде чем Риз отрывает девушку от внезапной самостоятельной экскурсии, затаскивает в свои лучшие хоромы, ставит на столик возле громадного дивана всё, чего её душе только могло приспичить, целуется ещё несколько минут, доходя до весьма недвусмысленной позы, пока их не обрывает звон случайно задетого подноса с тарелками сладостей, на что Саша смеётся — всё-таки не судьба. Устраиваются поудобнее на расправленном импровизированном гнёздышке, включая вечно бурчащий телевизор со старыми фильмами на фон, сами вновь льнут друг к другу, передавая посуду в разные углы дивана, то ссорясь, то подшучивая. Болтают обо всём на свете, не затрагивая цели встречи, словно и впрямь влюблённые подростки, которым просто посчастливилось иметь кучу денег. Саша наедается до отвала, ибо привычки с бедной жизни контролировать, увы, не в силах. Никто и не винит. Потому что парень сам жалеет о последующей зубной боли. Голову кружит атмосфера ребячества, оторванность от мира, возможность быть просто рядом, не переживая о возможности прервать сие мгновения отрезанной жизни нити. Вне времени быть круто. Здесь новости о благополучии Фионы с Вонном обыденность, а воспоминания свадьбы двух встретившихся на пути девушек так удачно, просто сказка. Ничто не трогает юношеские улыбки, не приходится стараться не давать никому испортить эту красоту, что мимолётно ласкает измотанный взгляд поминутной эйфорией. Счастье. Кратко и с точкой после. Иначе не выразишься, даже если сильно захочешь и словцо крепкое подставить, и эпитетами приукрасить. Потом сознание стал обволакивать сон: Саша с едва видной улыбкой положила голову на чужую грудь, не скрывая довольного междометия от последующих крепких объятий. Оставалось надеяться, что спят они спокойнее, чем проводят время вместе, и ни один сервиз не разобьётся. Никаких полётов фантазии не следовало, и всё что там, внутри себя, казалось бесполезным, напыщенным. Патока, льющаяся с зефирного неба прямо на зонтик, защищающий шезлонг любующегося закатом Риза, заставляла аллергично кашлять, пока в ушах звенело чем-то меланхоличным, опять и опять нежеланным. Прямой абсурд. «Спасите,» — осознав положение своё в бренном сне, с натуральным испугом зовёт. Спасение ожидаемо, в силу эмоций сильнейших, перебивших весь гной терзающих страхов, наступает так скоро и громко, что тело дрожит, падая вниз. Ужасное чувство. Хватило его на три часа, за которые свежее не стало, а каждая крупица собранной воедино нерушимой стены отстранённости вновь разрушалась до животного. Как можно тише зевнув и мрачно вздохнув, парень слегка меняет затёкшее положение, выпрямляясь, не тревожа любимую. Надолго ли она? Сколько ещё раз он застанет её безмятежно покоящейся в его неуверенно-искренних объятиях? Вполне логичное «её нужно удержать» ядом цедило благоразумие, но кто он такой, чтобы столь давить на даже не пару себе. Саша цепляла взгляд многих парней, да и навряд ли только парней, отлично ими манипулировала, и никогда долго не задерживалась, как он понял из сдержанных переговоров с её сестрой, а, значит, он также мог бы оказаться очередной жертвой ловушки неугомонного сердца, жаждущего. Этот день слишком быстр, словно вся жизнь провертелась за пару страниц без разбору, однако, так и бывает под встречу двоих, желающих выяснить да укрепить союз свой, выношенный — на секундочку — три года, чтобы без промедления позволить слабость в виде поцелуя. Для знающих себе цену такое является отправной точкой, как немое согласие перед озвученным, смакованным новой бурей эмоций. Может и не зря Риз увлекался в своё время романтической психологией. — О чём задумался? — сонное обожествление момента ласково привлекает чужой слух, пока девушка слегка меняет положение, чтобы приподняться на локтях. Понимает его. — Как... Как долго ты будешь со мной? — нервность его ничуть не красила, но заставляла впасть в раздумья собеседника. В данном случае — потенциальную пару. Саша приоткрывает рот, надеясь ответить без промедления, а затем, неожиданно для себя, просто наклоняет голову, словно в подражании стыду. Метавшись взглядом из стороны в сторону, она вновь поднимает на сей раз жалостливые глаза на потенциального парня, которого не будет бросать. — Честно? Я не представляю. Я не могу надолго отрываться от Фионы, как и она не в силах оставить меня. Ты знаешь, — вздыхает, в мыслях усмехаясь, вспоминая горячую руку сёстры, — Понимаю, что тебе хотелось бы проводить со мной больше офисного времени, но... — Я люблю тебя. В сердце. — Риз, — губы дрожат, как и руки. Вот-вот провалится вновь. — Правда, Саша, никакие мои достижения за всё это время не приносили радости больше, чем ты. Я готов ждать сколько угодно, лишь бы ты хотя бы иногда выделяла для нас пару дней или... — успокаивающе кладёт механическую ладонь поверх её, — Как получится, в общем. Ты важна мне. И я понимаю, что придётся жить в сплошном ожидании. Или вообще не жить. Я не знаю. Девушка кривится, невольно отворачивается, но находит силы парой движений обнять любимого за шею, чмокнув в щёку всей прыткостью. Он решает не задавать лишних вопросов, нежными поглаживаниями по спине успокоив, решившись спуститься к бёдрам, дабы в следующую минуту она уже располагалась на его коленях, снося весь рассудок к чертям почти окончательно. — Я буду твоей девушкой, — отстранившись ради зрительного контакта, отвечает без вопроса, — Если пообещаешь, что иногда станешь покидать Прометею. И мыться перед моим приходом. — Надо же, — только и успевает выдать Риз, прежде чем в его шею вновь зарываются, — То есть я буду той самой девушкой из анекдотов про мужа в командировках? — Господи, Риз, заткнись, пока я не пожалела о своём выборе и не уехала раньше времени, — едва сдерживая смех с примесью безобидного отвращения, усмехнулась она. — А что будет считаться уездом по расписанию тогда? — улыбка чувствовалась в голосе слишком явно. — Между прочим, мне пришлось устроить самый изнурительный мозговой штурм, чтобы Фиона согласилась на месяц. Так что хотя бы один день без такого же набора блюд на завтрак в постель — ты не жилец, — на боку почувствовался щепок, — Риз! — Что? — месть не приходится долго ждать, и пострадала от укуса шея, — Саша, нет. — Я потом помогу тебе их косметикой замазать, — хихикает. Весёлая нота сменяется чувственной, ибо в таком положении прекрасно ощущалось любое движение, отдающееся чарующей сладкой негой, оживающей в точке невозврата. Риз рывком переворачивает их так, чтобы оказаться сверху, вклинившись между бёдер девушки, едва сообразившей прекратить держать крепкую хватку на шее. Немая сцена продолжается до момента ощущения чужих пальцев в ореховых прядях, тянущих голову к себе, а в частности; губы. Прижимает к себе за поясницу, инстинктивно двигая то ладонями, то языком, то вообще тазом, намереваясь, как конечным счётом, доставить сие бытие высшей точки эйфории, растворяясь до состояния между. Эти отношения обещают быть увлекательными, яркими, с множеством проблем и чуть меньшим количеством решений, доводя обладателей цели притягиваться. А сейчас, метая нахлынувшее, что мешается со сдерживаемым долгое время, закрывают глаза блаженством изучать тактильно, ни о чём не жалея, как бы скоротечно события не подступали комом чудес к горлу. Будто подростки.~*~