Сказка на ночь

Меган хочет другую жизнь. Хочет курить до фильтра, мастерски ругаться матом, носить рваные джинсы /не платья/. Хочет пахнуть алкоголем и перестать укладывать волосы каждое чёртово утро. Хочет ночную Филадельфию и царапины вниз по спине. Хочет любить до спазмов в груди. Хочет целовать Реджину до боли в скулах. Если бы у неё была возможность, она бы снесла всё, что лежит между Филадельфией и Сторибруком. Она бы перетащила мэрское кресло Реджины в свой пентхаус. Или собственные несостоятельные мечты и сладкие вина в особняк на Миффлин стрит. Она бы бросила судебную экспертизу, устроилась бы под боком у Миллс писать жёлтые статейки в местный вестник. Или она бы поручила странный город кому-то с головой, посадила бы Реджину рядом в Филадельфии. Чтобы говорить, что с этой брюнеткой только сама Хант и справляется. Чтобы согреваться, любить. Если бы у неё была возможность, она бы сделала так, что они с Миллс встретились бы в совсем другой жизни. Меган хочет туда. Хочет быть там, в другой, а не здесь, в этой. Но их встреча здесь, в ненавистной жизни, всё равно отчасти судьбоносна. Всё равно пропитана магией. Потому что лишь так ночи становятся длиннее, обретают смысл. Телефон перестаёт быть ненужным, не необходимым, словно бы он сейчас — кислород. А из голоса, несущегося по проводам, теперь легко собрать образ. Сложить из его ноток и колебаний целого человека. От которого теряешь рассудок. Теряешь связь с реальностью. Телефонные звонки, согревающие через города и людей, теперь единственная отрада для Меган. Каждое утро она встаёт, каждый день она живёт, каждый вечер она занимается бытом, чтобы пришла ночь. Чтобы в её голове снова появилась Реджина. Чтобы эти разговоры переросли в утро, в которое не хочется её отпускать. В котором без неё не хочется жить. Не живётся. Они говорят ночи напролёт, иногда ночи напролёт — молчат. Они узнают друг у друга, как и зачем у них прошёл день. Они вздыхают, гоняют тяжёлый воздух между двумя далёкими, как звёзды, городами. Роняют фразы, что скучают, что устали так. Меган слушает, как после большого ужина стихает дом Реджины, как мадам мэр бродит в его потёмках. Как шуршат простыни, на которых — до смешного — Хант представляет себя. Рядом с Реджиной. Миллс ругается, что Меган задерживается допоздна. В трубке слышится металлический звон инструментов. В трубке звучит город, мерное гудение автомобиля. Реджина ловит даже повороты ключа в замочной скважине. Она видит перед глазами возвращение Хант домой. В одинокую квартиру, которая не стОит даже простирающегося от подножия высотки мегаполиса. Будь возможность, она бы встречала там Меган вечерами, текущими в ночь. Невыносимыми вечерами, когда друг без друга невозможно. Голос у Реджины всегда немного не её. Помехи в проводах добавляют ему хрипотцы, обеспокоенности. В нём хорошо различимы грусть, искры отчаяния, проза жизни. Реджина говорит. Говорит и говорит, пропуская вдохи-выдохи. Она каждый раз будто пытается вылить все до последнего слова, которые у неё есть. Которые в ней есть. Меган слушает. Она любит слушать. Особенно — Реджину. - Что на тебе сейчас? - Бежевая помада, блузка с пятном от вина и тяжеленные каблуки. Кажется, ещё заинтересованные взгляды Свон и «Реджина, не будь так пессимистично настроенной!». Ах да — город. На мне целый сказочный город. Миллс обрушивается на кровать после долгого, изнурительного, как пытка, дня. Она вытягивает ноги. Представляет, что по ней пробегает, будто по проводу, ток. Микроскопические заряды тока. И она напрягается, глотая его крупицы. Напрягается, вытягивается струной. Которая требует игры, жаждет мелодии. Она представляет длинные музыкальные пальцы Меган, представляет, что та рядом. Её голос через трубку телефона материализует женщину. Её прикосновения, её крышесносное тепло. Реджина шумно выдыхает, когда фантазия становится невыносимо реальной. Меган молча улыбается и вспоминает, как гладила чёрные, точно смоль, волосы. Как водила по губам, чертила их контуры. Как ей было хорошо с Реджиной, как не хотелось быть не с ней. Они соединялись, сливались в одного человека. С одним на двоих дыханием, одним на двоих сердцем. Сейчас они поделены на два. - Что ты сейчас больше всего хочешь? - Хочу яблочный турновер, твой дурацкий горький кофе и тебя, — Реджина утыкается носом в подушку, и ей кажется, что ткань до сих пор пахнет Меган. Её Меган. Этим совершенным телом, этими идеальными очертаниями. — Можно... только тебя. Хант задерживает дыхание. Слов нет. Ей кажется, что она полетела в пропасть. Сгребла за собой всю свою жизнь, чтобы в конце — обрушиться на Реджину. Упасть в её объятия, упасть в неё. В квартире пусто, эхо от её шагов разносится по комнатам, ударяется об стены. Меган не ощущала, что квартира такая огромная, когда здесь были Реджина с Генри. Когда своей энергией, своими голосами они заполняли одинокие уголки. Ретушировали трещины, прорехи. С ними было уютно, по-семейному. И Хант привыкла почти сразу. Она перестала знать себя до: до Реджины, до Генри. Без них. - О чём ты думаешь? - Не думаю. Слушаю, — Миллс обнимает себя свободной рукой и надеется, что Меган сейчас не холодно. Она передаёт ей свой привет, поцелуй и тепло. Много тепла. — А может, и думаю. Думаю, что ненавижу всё это. Ненавижу несправедливость. - В чём? - Во всём. Ты — не рядом, но ты — всё. Почему я просто не могу заснуть с тобой? - Хочешь сказку на ночь? Реджина всхлипывает и резко чувствует, что подушка мокрая. Не сдержала их. Они вырвались. Снова. Слёзы от жалости к себе самой. Слёзы отчаяния просто потому, что она попала именно в эту жизнь. Вляпалась. - Твоя сказка начинается в одно мгновение. По щелчку пальцев. Ты лежишь, смотришь в потолок и думаешь, что дальше — тёмный экран. Дальше будет только хуже. Мысли тяжёлые, катаются в голове громко, невыносимо долго. Но ты засыпаешь. Сил нет, желания быть нет. Ты проваливаешься в сон потому, что не держишься за реальность. Мелькают картинки, гремят звуки. Ты мечешься по кровати, сбиваешь простыни. Жарко. Душит. Утром с первыми лучами ты выныриваешь. Как из воды, выпрыгиваешь и делаешь первый важный глоток воздуха. Жизнь начинается. Начинается ведь? Генри ещё спит. Ты собираешься встать, приготовить ему завтрак, ведь потом надо его отвезти в школу. Из школы заберёт Эмма, а ты весь день проработаешь. Проторчишь в мэрии, сжимая кулаки. Стискивая зубы, чтобы не закричать. Но утром на телефоне — время /семь утра/ и смс. Сообщение, от которого подрагивает в груди. Я еду. Я лечу. Я буду в Сторибруке к полудню. Они вырываются. Снова. Слёзы радости за себя. Слёзы надежды, ожидания. И ты не печатаешь ответ, потому что в небе просто отвратительный сигнал. Меган не слышит реакции в проводах. Она знает, что Миллс провалилась в беспокойный сон. Сон без сновидений. Хант сжимает билет. С ним сжимается и сердце.