Я не виноват, что я такой!

      Официальные собрания проходили в соответствующей обстановке, однако были такие моменты, когда странам было необходимо обсудить важные друг для друга вопросы в неформальной обстановке. Зачастую этими местами являлись рестораны или какие-либо пабы, клубы, кто-то отдавал предпочтение паркам или спокойным набережным. Все, разумеется, зависело от отношений между странами. Вот, например: Россия и США. Испытывая друг к другу взаимную неприязнь (хотя… громко сказано, на самом-то деле), собирались они исключительно дома (причем чаще всего в доме у Русского, ибо того в Вашингтон заманить было почти невозможно, от того Американцу самому приходилось совершать командировки в Москву). Мы отвлеклись. Собирались две страны в квартире у России и без предварительного предложения попить чаю сразу же приступали к сугубо профессиональным вопросам. Максимально быстро заканчивая с работой, США уходил, Россия закрывал за ним дверь, и все на этом заканчивалось. И так каждый раз. И каждого из них такой расклад более чем устраивал.       Тот день не стал исключением, если не считать, что в этот раз, из-за опоздание попавшего в пробку США, собрались они позже обычного, а потому и закончили, когда за окном уже было темно. Хотя, с учетом того, что была зима, в этом не было ничего удивительного. Америка удивлялся, как быстро темнеет зимой в этой холодной и неизменно чужой для него стране. Однако была в этом своеобразная красота. Сейчас, когда бумаги были убраны, он на мгновение застыл, глядя в окно на то, как падали крупные снежные хлопья, слегка подгоняемые несильным ветерком. Как бесконечное множество балерин, каждая из которых танцевала свою индивидуальную партию. Американец долго мог бы еще наблюдать за этим завораживающим зрелищем, если бы не низкий с легкой хрипотцой голос Русского. – Ты там уснул? – Америка с легким сожалением отводит взгляд от оконного стекла, переводит его на мужчину. Тот стоит со скрещенными на груди руками, опираясь на деревянный дверной косяк, всем своим видом показывая, что Штатам явно пора бы уже валить из его квартиры. – What? Oh, sorry, – чуть посмеиваясь отвечает гость, вмиг подскакивая со стула, выходя в прихожую, накидывая на плечи куртку, – засмотрелся. Красиво на улице очень. – Согласен, – Русский слегка улыбается, глядя на ту же картину, которую мгновение назад лицезрел США, – зимы у нас красивые. А вот скоро народ начнет украшать улицы к Новому Году, так тогда вообще будет сказка. – Охотно в это верю, – тактично завершает разговор США, надевая ботинки, пряча шапку в карман распахнутой куртки. – Эй, там не май месяц на улице. Застегнулся бы, – Русский с едва уловимой толикой неодобрения приподнимает правую бровь, по-прежнему держа руки скрещенными. – Да по темноте идти не хочется. Я сейчас выйду и такси закажу. Okay, пока. – Давай. Пока, – мужчина закрывает за не таким уж и нежеланным гостем дверь, идет на кухню, делает чай, а затем возвращается в комнату, где до этого сидел с Американцем. На стареньком деревянном столе сиротливо лежал черный сенсорный телефон, – идиот. Да, без него ты далеко уедешь. Ладно, надо спуститься, да отдать этой раззяве его игрушку. Капец, то из рук не выпускает, а сейчас забыть умудрился.       Россия закатил глаза и усмехнулся, накидывая поверх майки куртку, да надевая тапочки, в которых обычно выходил вынести мусор или покурить возле подъезда. Гаджет положил в карман, заранее заботясь, чтоб ключи случайно не поцарапали экран. И не такими уж они ярыми врагами были, если так подумать. Окружающие их страны верили в это гораздо сильнее, чем они сами. Просто Русский ценил личное пространство и тишину, от того и не горел желанием приглашать иностранца к себе хотя бы на чашку чая, а Американец по своей природе был той еще выебистой натурой, из-за чего и не упускал возможности как-нибудь подколоть своего “врага”. Но при этом каждый это понимал и принимал. И никакой вражды между ними не было, по крайней мере, личной вражды. А политика… а разговор тут не о политике! Русский выходит из квартиры, не запирая ее на ключ, планируя вернуться туда через минуту.

*****

      США в быстром темпе спускался по подъездной лестнице. Если честно, то один раз прокатившись в местном небольшом лифте, который постоянно трясся, непонятно жужжал, и в котором периодически мигала лампочка, он понял, что лучше будет ходить пешком. Даже на 8 этаж. И сейчас он почти бежал, перепрыгивая по 2-3 ступеньки, желая как можно скорее оказаться внизу, достать из кармана телефон, вызвать такси, предварительно прочитав адрес на двери домофона и уехать в отель. День был тяжелым, его уже немного клонило в сон.       Вот за спиной хлопнула тяжелая железная дверь. Фонарь, что должен был освещать пространство вокруг подъезда, не работал. Но Америку это не слишком смущало сейчас. По-настоящему его волновал тот факт, почему он не мог найти телефон? Неужели в квартире забыл? Вот дырявая башка! Теперь возвращаться придется. – Эй, уважаемый, закурить не найдется? – внезапно раздавшийся позади голос поразил Американца подобно электрическому разряду. Нет, не испугался, просто было слишком внезапно. Чего бояться? Человек покурить попросил. Жаль, что Америка накануне выкурил последнюю сигарету. Больше у него пока не было. Но, дабы не показаться жадным, он решил сделать вид, что вообще не курит. – Sorry I don't smoke, – спокойно отвечает Штаты, уже собираясь развернуться и направиться обратно к двери, ведь телефон он так и не нашел. Однако планам его так и не суждено было сбыться. – Че? – этот голос был другим, более писклявым и противным, он мерзко резал слух иностранцу, – че он сказал? Это че за язык? – Пиндосский… – а это был голос третьего... и тут США почувствовал, что что-то здесь не так, однако он старался сохранять внешнее спокойствие. Он развернулся и увидел компанию из троих мужчин. Лица было не разглядеть – были натянуты капюшоны. – Давно мы с вами, джентльмены, иностранцев не встречали! – Штаты уже не стал пытаться по голосу определить говорящего. Это было сейчас неважно. Резко в лицо парня ударил свет – кто-то из мужчин включил фонарик на телефоне, и, видимо, разглядывал личность Американца, в то время как тот окончательно почувствовал себя дезориентированным из-за резкой и яркой вспышки в глаза. – Хах, вы только гляньте – какой щупленький, а волосики-то как зализаны, – это была ядовитая усмешка, Америка пытался максимально спокойно отойти назад, когда врезался в тушу кого-то, кто явно был его выше и больше. И тут ему стало действительно страшно. – Ножки тоненькие, а жить так хочется, – и они так противно смеются, а США чувствует, что кто-то с силой хватает его за плечи. – Куда поперся, додик? Слушай, а ты не пидор ли часом? А то вырядился, будто к ебарю на свиданку собрался, тьфу! – и тут парень совершает самую большую ошибку в своей жизни: не старается все отрицать. Он не привык к такой ненависти по отношению к своей ориентации. У него дома все нормально относились к его половым влечениям. Какая к черту разница? Но ведь… он не дома, а, повторюсь, в холодной и неизменно чужой для него стране. – Я не думаю, что вас должно это касаться. Это мое сугубо личное дело, я не обязан об этом отчитываться перед кем-то! – на мгновение он осмелел. – Хах, вот как. Хорошо. Пацаны, держите его, – Америка и опомниться не успевает, как двое незнакомцев хватают его за руки, а третий со всей силы бьет кулаком в живот. И в тот момент крик уже не может вырваться наружу… лишь болезненный, но довольно громкий стон. Америка скрючивается, его руки отпускают – он падает на землю, сжимаясь в комок, мысленно молясь, чтобы на этом все и закончилось. Но и тут его молитвы оказываются не услышанными. Гопники начинают наносить удары ногами: по ногам, животу, несколько раз по лицу попало.       Сначала адская боль и попытки хоть что-нибудь выкрикнуть, потом лишь сдавленные писки… а в конце почти щенячий скулеж. Америка не успевает сглатывать скапливающуюся во рту кровь, и та тонкой струйкой вытекает изо рта на снег. И слезы текут, чего иностранец даже не замечает. В скором времени он вообще перестает что-либо замечать. Глаза застилает черная пелена. Уже мысленно прощаясь с жизнью, обессилено закрывая глаза и готовясь к неизбежному, США лишь задает себе вопрос: ”За что?”       И он даже не замечает, как побои прекращаются. И громкие маты слышны, звуки драки и много чего еще, вот только он этого всего не помнит. Едва ощущает, как холодная земля постепенно остужала его избитое тело, мечтая, чтоб все скорее закончилось.       А Россия и не ожидал подвоха. А потом спустился, увидел знакомую компанию, которую периодически гонял, сдавал местным дежурным или которой просто преподавал уроки хорошего поведения путем пересчета костей. Короче, его гопники на районе знали, уважали и боялись, и, если бы увидели сейчас, то, скорее всего, оставили бы американца и побежали прочь от лишних свидетелей. Но не увидели, а соответственно, не убежали.       И у Русского тут даже слов не нашлось…       Он и без того был на взводе, а когда увидел лежащую на земле без движений жертву, окончательно пришел в ярость. Успел как следует врезать лишь главарю банды, сломав ему, кажется, челюсть, но все остальные поспешили смыться. Крысы. Он бы продолжил преподавать гопнику уроки вежливости, но… были дела сейчас гораздо важнее.       Он кидается к лежащему Американцу, с ужасом наблюдает за вытекающей изо рта струйкой крови. Однако, услышав этот тихий и жалобный скулеж, самую малость успокаивается. Живой! Похуй на все, главное, что живой. А ведь и насмерть забить могли… – Тише-тише-тише, – успокаивающе шепчет Русский, поднимая бедолагу на руки, – все. Все закончилось. Держись, дружок, сейчас будет легче.       И сейчас мужчина испытывает искреннее сочувствие и жалость по отношению к Американцу. И по-прежнему кровь кипит, стоило ему только вспомнить случившееся. Какие же люди все-таки твари! И Россия заносит покалеченного парня к себе в квартиру, укладывает на свою кровать, а сам бежит на кухню за аптечкой. А Штатам много времени не потребовалось, чтобы придти в себя. Едва ли пелена рассеивается, а тело вновь напоминает о многочисленных побоях. И Штаты особо не вникает, где он, что с ним сейчас происходит и прочее. Он с трудом переворачивается со спины на бок и съеживается, прижимая ноги к груди, устало закрывая глаза. Вновь он их открывает, когда ощущает прикосновение холодной влажной тряпочки к лицу. У России великолепно-суровое и при этом обеспокоенное выражение лица. И движения такие аккуратные, нежные и плавные. – Ты как? – чуть осипшим голосом спрашивает он, а Америка, не смотря на боль во всем теле и попытки русского удержать его в лежачем положении, приподнялся, – я сейчас скорую вызову. У тебя кровь изо рта идет, кто знает, что они там тебе повредили? – Стой… – через силу выдает тот и зажмуривается, – н-не… не надо скорую. Я… я н-не хочу к вам в больницу. И… кровь от губы раз-збитой. Ничего важного о-они мне повредить не успели. Я не уверен на счет переломов… м-можешь проверить? Е-если кости целы, т-то не надо скорую. Как домой прилечу, сразу в… в больницу н-на обследование, н-но только не здесь, – Америка невольно начал заикаться, приподнимая футболку. Россия присаживается рядом с пострадавшим и аккуратно опускает ладони на ребра Америки, в первую очередь проверяя их целостность. Он нежно и бережно водил руками по худощавому телу, изучая каждую косточку, стараясь причинять минимум боли. И на теле уже начали проступать синяки, количество которых просто поражало. Но кости оказались все целыми. Фантастическое везение. – Слава Богу! Жизненно опасных травм у тебя нет – жить будешь. Синяки, благо, пару дней или неделю поболят – пройдут. Гематомы тоже. Прости, что так вышло. С этими тварями я разберусь, не сомневайся, – Россия пытается как-то унять бешеное сердцебиение, а от того и говорит все подряд. Он искренне пытался не показывать своих трясущихся рук. – Мне все равно, что будет с этими… я слов не нахожу. Мне плевать, – сквозь плотно сжатые зубы произносит Америка, из голубых глаз начинают течь слезы, – я… я просто не понимаю! Я… я же ничего им не сделал – слова грубого не сказал! Я не виноват, что я такой! Чем я заслужил такое? Чем? Почему… почему люди такие злые?!       Если бы США мог, то прямо сейчас бы сорвался на крик. Слезы текли по лицу, перемешиваясь вместе с кровью. Он обхватил себя руками, от переизбытка эмоций с некоторым усилием вонзая собственные ногти в бледную кожу. Увидев это, Россия сразу же перехватывает его ладони, держит аккуратно, но крепко. – Нет, не надо членовредительством заниматься! – довольно строго говорит Русский, а Америка срывается, утыкаясь лицом в майку мужчины, пачкая ее собственной кровью со слезами… Плевать! Ему плохо, очень плохо. И хочется, чтобы кто-нибудь пожалел. Но даже когда Русский аккуратно одной рукой приобнимает его за плечи, а другой начинает медленно водить по чудом уцелевшей спине, Америке лучше не становится. И только когда слез уже не остается… он начинает успокаиваться.       А РФ все это время терпеливо ждал, обнимая несчастное создание. А потом, когда США поднял на него покрасневшее и распухшее лицо, перемазанное кровью, он кротко поцеловал его в лоб, надеясь так вызвать внутри иностранца хоть какие-то эмоции помимо страха и боли. А затем снова взял тряпочку, продолжая протирать личико. Вскоре следов крови почти не осталось. Только зареванные глаза и распухшая разбитая губа. – Я сейчас понимаю, как тебе идет улыбка, Мурик, честно. А плакать… плакать – плохо. Плакать не надо. – У меня нервы сдали, – у Америки был уставший и почти полностью охрипший голос. – Да я понимаю. Прости, я должен был тебя проводить. В следующий раз без себя шагу тебе сделать не дам. – Но ты ведь и раньше не провожал. У нас с тобой вроде так не принято… – А вот надо было… мы же люди все-таки, даже не смотря на политические разногласия. Надо беречь друг друга. Сильно болит? – Я справлюсь, – отвечает США и устало прикрывает глаза. – Я знаю. Ты пацан сильный, все вытерпеть в состоянии. Ладно, тебе отдохнуть надо, да и я вижу, что тебя рубит… день был тяжелым. Ты отдыхай, а я пойду себе на диване постелю. Я буду в соседней комнате. Надо будет что-нибудь – зови. Хорошо? – Постой. Не уходи, прошу тебя. Я не хочу сейчас один оставаться. Russia, please, I need you! Не уходи…       И Россия не слишком протестует. Да и присутствия его требовал не США, а его измученное тело. И он мог это понять. А потому и прилег рядом, и позволил Американцу приобнять его, как тому удобно было, да потом и сам так же поступил. И так даже было спокойнее: в любой момент он мог открыть глаза и убедиться, что Америка тут. Рядом. Дышит, а значит, живет.       Он обязательно поправится. Через несколько дней улетит обратно к себе. Но Россия уже думает, что в следующий раз будет настаивать, чтоб он оставался ночевать у него, а не ехал в гостиницу. Так будет спокойнее.