Туман гор Кайана

— Грузовик? Мы всё ещё стояли на краю деревни. Теккейт смотрел на меня с нескрываемым удивлением и подозрением, но этого и нужно было ожидать — вроде бы, грузовик был очень важной деталью, и мы должны были бы направляться в ту деревушку сразу, не думая ни о чём другом, но ни я, ни прочие не вспоминали о нём. Чёрт его знает, почему — то ли из-за общего стресса, то ли из-за снежного кома проблем, плотно прижавшего и завалившего нас под собой, но только тогда — в тот момент, когда мы уже были на границе заполненной странными существами деревни, я и вспомнил о нём. — Грузовик, — повторил я. — Даниель, привезя нас сюда, решил оставить его и… — Пойти по кратчайшему пути? — спросил он с толикой наивности, будто пытаясь разрушить собственные сомнения. — На севере же пару деревьев завалило прямо на?.. — Да. Он сказал нам то же. Мы вновь обратили свои взгляды на деревню: по ней, как и в той, что была за Сквирел, тенями бродили извращённые силуэты. Ещё более обезображенные, чем в прошлую ночь, они просто плыли в тумане, медленно курсируя от дома к дому, от одной запертой двери к другой. Словно остатки человечности, самого понятия разума велели им притворяться, что всё было, как раньше; что они просто жили своей рутинной жизнью, готовясь к суровой зиме и ожидая холодных осенних дождей; что их глаза играли с ними в игры, подсовывая ложь вместо правды, а сами зеркала — хитрые подлецы — искажали реальность просто для того, чтобы досадить им. Да… Наверняка, всё так и было в их поражённой чужим, несуразным и непостижимым для нас миром голове — как-то… несерьёзно. — Тогда разделимся? — предложил вдруг парнишка. — Вы с… Вот с ним, — указал он на Смита, — пойдёте и попытаетесь поймать связь, а мы с… — Ну, блядь, нет, — тут же перебил того Уэйн, легонько оттолкнув от себя. — Хера с два я с тобой на какой-нибудь шухер пойду. — Согласен, — подал голос Смит, опершийся на одно из деревьев. — С моими ногой и рукой только на горы и лезть, пускай наша и невысокая. Он кивком головы указал на вершину горного хребта, возвышающегося над деревней. Действительно не очень высокий и, к счастью, не очень крутой, он протягивался от границ поселения далеко на юг, перекрывая собою горизонт. Тогда мне казалось, что пик его был на высоте в полторы тысячи футов максимум, но… Скорее, мне не казалось, а просто очень хотелось преуменьшать. — Точно не выше, чем твоё эго, белобрысый, — ехидно улыбнулся геолог, взглянув на хребет, — Взберёшься, я уверен. Энтони резко перевёл взгляд и очень долго молчал, просто таращась на Рона холодными, как лёд, глазами. — Эй, ты чего умолк, а? Желчь кончилась?.. Да ладно тебе — это было смешно! Но тишина всё длилась. Длилась настолько долго, что на неё успел оглянуться и я, и Тек, и, казалось, сам мир. Даже фаза неловкости, привычная для таких моментов, осталась далеко позади, но он — Смит — всё хранил ту тишину. — У вас двоих всё… в порядке? — Да я, вот, сам хрен его знает… Хранил, чтобы потом, когда даже самые безумные версии о причинах такого поведения остались позади, выдохнуть и, к удивлению всех, улыбнуться: — Ладно, — отвёл он взгляд от толпы и отстранился от дерева, — это было смешно. Но, откинув шутки, повторяю: на гору я не залезу, так что если и нужна пара олухов, что сделает это, — он выставил два пальца вперёд, указывая на меня и Уэйна, — то вот она. В ответ уже очень долго молчали мы. «Это было смешно», — и, вроде бы, всё звучало нормально, но… То вообще он сказал? — Фух, блядь!.. — первым очень громко выдохнул тот самый Уэйн. — Охренеть просто можно! — Чего такое? — Да так… — отмахнулся он. — Нихера такого… Просто, знаешь… Знаешь… Скажем так: кое-чья четыреждыблядская похвала действительно дорого стоит, — позади нас, не выдержав, засмеялся Теккейт. — В следующий раз отпускай грёбаную драматическую паузу пораньше, а? — Ась?.. А-а-а, — понимающе потянул Смит. — Да я просто задумался, — его хитрая улыбка и неловкий тон говорили о другом. — А что? Страшно стало, да? Условившись в плане, мы разошлись в разные стороны. Сложно было сказать, чья часть задумки в исполнении была труднее, но то, что обе из них были важны, было несомненно. * * * — Нет, я понимаю, почему ты согласился и отправил их добывать грузовик — мелкий знает деревню, а от белобрысого здесь не будет толку, но… Блядь! — нога геолога съехала по грязи. — Но нахрен ты сказал им уезжать, если припечёт?! Обойдя поселение по дуге, я и Рональд пошли прямо в сторону горы. Смеркалось. Угол хребта шёл вверх с мягких тридцати и, через футов восемьсот, продолжался углом в сорок пять-пятьдесят градусов, что уже было вызовом, учитывая погоду. А ещё и титул — гора. Проще было бы назвать то очень высоким холмом, случайным выступом или мелким шрамом Земли, но — не горой. Грязная, состоящая из мелкого щебня, земли и грязи порода скользила под ногами. Ни мороз, ни наличие камня в той почве не позволяли ей застыть настолько, чтобы по ней было комфортно взбираться. Мы поднялись где-то на добрую тысячу футов, когда Рональд задал тот самый вопрос. На деле, план, который мы обговорили, был предельно прост: Теккейт и Энтони пробираются в деревню; маневрируя как между домами, так и сквозь них, добираются до грузовика; если у них будет возможность, угоняют его и, отогнав на полмили от деревни по дороге, ждут нас. Но, разумеется, я не мог не учесть то, что как мы могли не вернуться с горы, так и их могли застать противники, так что был отдан приказ отступать на грузовике в Кайана при малейших признаках опасности или же ничего не делать и затаиться в самой деревне, если угнать грузовик окажется слишком сложно. Разумно? Может быть. Только вот шанс застрять в горах, кишащих призраками, находясь в пятнадцати-двадцати милях от цивилизации, был, мягко говоря, самоубийством — не было ничего удивительно в том, что Уэйн противился. — Речь идёт не только о наших жизнях, — кроме того, что смотреть под ноги, я старался и очень тщательно подбирать слова. — Но и не только об их жизнях! На кого, спрашивается, ты оставил наш четыреждыблядский шанс на спасение?! На мелкого, что пытался нас прирезать, и на мужика, совсем не выглядящего надёжным. Совсем крышей поехал, сволочь… — Почему тогда ты не остался? — О-хре-неть! — по слогам произнёс тот с нескрываемым презрением. — Я, вообще-то, не об этом! Я остановился и, встав поувереннее, обернулся на него. То был действительно хороший, но очень неочевидный вопрос: почему же он пошёл со мной, если так не доверял остальным? Настолько хороший, что его стоило и повторить: — Но почему-то не остался ведь? — Я… — он смотрел то в пол, то мне в глаза. — Слушай, давай без вот этих ебучих сцен, а? Сам прекрасно знаешь, что ты — единственный, кому я тут хоть более-менее доверяю. А после того, что мы выяснили насчёт Даниеля… Вот, как ты думаешь: не мог бы быть парнишка, пришедший к нам весь в крови, мёртвым, а? А белобрысый? Он хоть и лыбится время от времени всем нам, но, драть меня нежно, думает об этом больше всех — о том, кто из нас может быть духом или грёбаным призраком — как их там. То есть… Я говорю, что… Блядь. Вот ты можешь быть уверен? — его очки запотели от частого дыхания. — Хоть в чём-нибудь?! А что я? Я стоял и не знал, что ему ответить. В какой-то момент сам шум ветра, в разы усилившегося с высотой, стал для меня каким-то… успокаивающим, гипнотическим. Словно в том монотонном колыхании воздуха было больше ответов, чем в моей голове, словно погрузиться в неизвестность по самую макушку и отдаться течению было куда проще, чем пытаться плыть против него или, что было бы совсем глупо, пытаться выбраться на берег. О, в том ветре было явно больше смысла, чем в моих предположениях. — Нет, — ответил я наконец тому. — Я не могу быть уверен ни в чём. — То-то же. А ещё эти уродливые суки в лесу… Почему, вот, они не идут за нами? — сняв очки, резко обернулся он и, конечно же, ничего не увидел. — Они наступали нам на пятки ровно до реки, а потом… — В реке ведь была другая тварь. — Какой, холодный ответ! «В реке ведь была другая тварь», — а что, сука, есть сейчас?! — раскинул он руки в стороны, прокричав. — Здесь же ничего нет! Ничего — только ёбаная грязь!.. Он резко стих, а потом и вовсе замолчал. О, я точно знал, о чём он подумал в те секунды. Всё время, все те минуты и часы, пока мы взбирались наверх, я отчаянно оглядывался назад, задавая себе тот же вопрос: «А что именно сдерживает мёртвых?» — но каждый раз я видел рядом со мной только его, а он — только меня. Там — на том пустынном склоне полностью голого, умерщвлённого временем и оточенного горного хребта не нужны были слова — всё было понятно и без них. Думаю, он действительно пожалел в тот момент, что пошёл со мной. И если действительно пожалел — то чувство было обоюдным. — Продолжим… взбираться вверх, — прошептал он мне. — Как говорят у меня: ветер чистит голову либо фигурально, либо, кроме песка, её чистить просто не от чего. А ещё те слова, что сказал мне Теккейт в лесу: «Я знаю, что парень в очках мёртв», — он не дал мне ни расспросить его, ни убедиться в правоте слов, так как сразу же убежал вперёд — вести группу по лесу. Но то, как он сказал… Уверенность в его взгляде была схожа только с той, с которой он смотрел на Рональда, называя его трусом — то был непоколебимый, безумно холодный взгляд… как и у его отца. — У тебя хоть есть телефон? — взглянул я на Уэйна. — Мой-то остался в Тагитуке вместе со снаряжением… Рон устало выдохнул и посмотрел куда-то в сторону. В его взгляде читалось недоумение и удивление, смешанные с позитивом от абсурдности вопроса. Он улыбнулся и, хлопнув меня по плечу, пошёл вверх: — Конечно, блядь, есть. Ты вовремя спрашиваешь, «мистер Фогг»! — обогнав меня, он оглянулся; улыбки на его лице уже не было. — Пошли уже… пока чёртово небо ещё светло-серое. На вершине было холодно и свежо. Серо-коричневые, абсолютно голые скалы обдувал слабый, лишь временами порывистый ветер. На той высоте, где были мы, уже почти не было тумана — за тусклой и незаметной дымкой, отлично проглядывался основной горный хребет, идущий далеко на восток — к самому Кайана. Однако избавиться от ощущения, что дышу я тем же воздухом, стою в том же лесу, в котором бродит опасность, в котором меня поджидает либо обман зрения, либо смерть, я так и не смог. Там наверху была определённая свобода — да, но освобождения там не было. — Думаешь, отсюда видно Кайана? — спросил парень, скинув рюкзак. — Нет, — смотрел я прямо на восток — вдоль хребта, начинающегося сразу после резкого снижения. — Вряд ли. — Жаль — хотел бы я видеть их рожи, когда мы до них дозвонимся… — он вдруг поднял голову и тоже уставился на восток. — Ну… Я не увидел бы их отсюда, конечно, но какие были бы ощущения! — Хм… Это да, — меня потянуло улыбнуться от бредовости и оптимизма в услышанном. — Кто знает, может быть… — Блядь! — позади меня вместе с криком вдруг раздался слабый стук. — Держи! Обернувшись, я застал геолога, в неловкой позе наклонившегося к южному склону горы. Он явно тянул к чему-то руку и, судя из страха в глазах, не дотягивался. «Телефон!» — промелькнула мысль в голове, и я тут же заметил небольшой серый камешек прямоугольной формы, плавно катящийся вниз по мелкому щебню. Даже не подумав о том, что меня, как и тот телефон, могло протащить добрую тысячу фунтов вниз по склону, крутя кручёным и ломая каждую кость, я прыгнул вниз. — Чёрт! — и тут же закричал, как только земля поехала из-под моих ног. «Пройдёт вечность, пока я скачусь», — вот и всё, о чём думал те долгие-долгие секунды, пока скользил по тонкому слою грязи и гладчайшим камням. Шуршание заполнило собою все звуки, но то явно было шуршание моих ног. В какую сторону упал телефон, правильно ли я прыгнул или правильно ли приземлился — я не мог даже предполагать. Чёртов серый цвет корпуса… Но вдруг я увидел его — светящийся в серой пелене клочок земли, на который всей яркостью светил включившийся экран. Похоже, удача в какой-то мере была на нашей стороне, и смартфон, задев какой-то небольшой, но довольно широкий выпирающий камешек, застыл на том склоне. — Есть! — вырвалось у меня, как только я схватил его. Но что «есть»? Я всё ещё умеренно быстро скатывался с сорокапятиградусного склона полуторатысячефутовой горы. Если там — в то время и в том месте и было хоть что-то, заслуживающее не такого оптимистичного вскрика «есть», то это были мои проблемы. — Держись! Стоило мне посмотреть назад, как я увидел Рональда, бегущего, если не сказать «прыгающего» в мою сторону — спускаясь по склону очень широкими рывками, он всеми силами пытался преодолеть расстояние между нами и остаться на ногах, пока в одной руке у него блестел нож. Я уже было принялся активнее тормозить, пытаясь, словно тот же телефон, намертво врезаться в какой-нибудь камешек, как в моей голове тут же промелькнула мысль: «А зачем ему нож? Чтобы потом, вонзив в землю, остановить скольжение, — тут же ответила следующая. — Но ведь он может им и меня… А зачем бы тогда ему было кричать, чтобы я держался? А, нет, всё правильно — у меня ведь телефон… — пока думал, скорость только набиралась. — Но ведь у него был нож всё это время, верно? Тогда…». Решить, что делать, я так и не успел — Уэйн застиг меня быстрее, просто схватив за ворот куртки, и тут же попытался вонзить нож в землю — звуки полированного острого металла, бьющегося об камень, были слишком знакомыми, но скользить мы не переставали. — Сука! — геолог продолжал бить по грунту, но нож вновь и вновь отскакивал от камня под грязью. — Вот! Же ж! Падла! Я почувствовал резкую боль в груди и шее, а падение за считанный миг замедлилось почти до остановки. Едва не выпав из куртки спустя десяток-другой фунтов, я так и замер — вися на склоне под углом чуть более сорока градусов, пока Уэйн, победоносно ликовав, едва держал меня. Подняв голову, я увидел, что ручка выскользнула из его хватки и осталась примерно в трёх футах над нами, но этого — того резкого рывка и снижения скорости — хватило, чтобы мы остановились. — Вот это сходили позвонить, блядь! — почти с истерическим оптимизмом прошептал Рон. — Эй, не хочу показаться грубым, но как там телефон?! Я поднял свою левую руку и с опаской взглянул на девайс, осознавая, что инстинктивно тормозил обеими ладонями, совсем не обращая на него внимания. В общем-то, всё было не так плохо — экран треснул в нескольких местах, но то едва было видно из-за обилия влажной грязи, которую приходилось в срочном порядке оттирать. — Нормально, — весьма неуверенно сказал я геологу. — Пара царапин, да и всё. — Я уже вижу, — кисловато взглянул Уэйн из-за моего плеча. — Но насрать, — он сел рядом со мной и устало посмотрел вдаль — в туман, — всё равно давно хотел себе новый взять. Ну… Как «новый» — считай, старый, но с другой цифрой в названии модели. Слабо улыбнувшись, я ещё раз перевёл взгляд на нож, застрявший над нами. «Наверное, было довольно больно — нужно было, чтобы и рука не сорвалась сразу, и рывок дал нужное замедление… И силы нужно немало», — думал я, пока в моём сознании, подчиняясь ассоциациям, вновь всплывала прошлая ночь — убийство Джорджа Амаруком, а затем — его смерть от рук Уэйна. И тогда я неожиданно понял, что кое-что было не так — буквально подсознательно и мгновенно, но потом ещё долго сидел, просто пялясь на ручку, пока в голове всё-таки не сформировалась нужная мысль: «Чтобы держать меня и нож нужны две руки, — медленно распутывал я клубок эврики. — Но как он может использовать две руки, если в одну из них Теккейт вонзил ему стрелу?». Я перевёл взгляд на парня и замер, рассматривая его лицо. Он улыбался мне, но… Он ли? С одной стороны: он мог это сделать через боль. С другой: почему тогда в тот момент, когда мы перевязывали Смиту запястье, он не попросил перевязать ему плечо? Уже сделал всё сам? Тогда почему мы искали тряпье для запястья по всему дому?.. Ладно, допустим… А какая это была рука? Правая или левая? И какой он держал Теккейта тогда — на реке? Держал ли двумя? В какой-то миг от мысли о сохранении команды я пришёл к осознанию того, что даже тому, кто спас тебе жизнь несколько раз; тому, кто, казалось, больше всех хотел выбраться; тому, кто сидел рядом со тобой больше нельзя было доверять. Через десяток-другой минут мы вновь были на вершине. Рональд удерживал телефон в двух руках, как собственную душу. Замерев на самой высокой, как нам показалось, точке пика, мы встали по направлению к востоку и, смотря через туман на расплывающийся горный пейзаж, разблокировали экран. «Не обслуживается», — гласила небольшая надпись в том месте, где должна была быть полоска связи, а мы всё равно стояли и смотрели заворожёнными взглядами на телефон, словно что-то вот-вот должно было измениться; словно за все те страдания, за весь тот путь, что мы прошли, нас обязательно должна была ждать награда. — наверняка, она просто опаздывала… Да, наверняка… — Нет связи, — подытожил очевидное Уэйн и, чуть развернувшись в сторону, приподнял смартфон. — Нет связи… Он всё продолжал крутиться на месте, то поднимая, то опуская руку, всё повторял одно и то же: «Нет связи». Было похоже, что он просто не мог это принять, само его сознание не хотело понимать присутствие в мире такой несправедливости. Но она явно была на нашей чёртовой Земле и чувствовала себя прекрасно, а доказательством тому служил глупо снующийся из стороны в сторону паренёк, застрявший где-то в горах Аляски, шёпот которого всё больше и больше напоминал истерический крик: — Нет связи! Нет связи! Какого хуя?! — Неважно, — опустив голову, выдавил из себя я. — Это неважно. — Пошёл нахуй, а! Вали! «Нет связи»! Я провёл всю ебучую ночь за разными картами! Я помню, что я видел! — мне нечего было ответить ему, и сил поднимать головы — их тоже не было. — Знаешь, что?! Нахер всё это! Пошли на восток! Дойдём сами до ёбаного покрытия в этих ёбаных горах! — он рывком развернулся на сто восемьдесят градусов и широко зашагал в сторону Кайана. — Я, блядь, не собираюсь на слепую просто ехать в ту грёбаную залупу мира! Я не настолько ёбнулся, чтобы после первой попытки просто взять и!.. Как только мы с ним поравнялись, я тут же схватил его за оба плеча, пытаясь остановить. Сдавил так крепко, как мог, но он и мышцей не повёл. Был ли то адреналин? Настолько ли ему было плевать на боль? Нет… Я точно не мог так рисковать. Точно не мог позволить себе ту наивность, что позволил себе Теккейт, пускай он был и прав. Когда я его остановил, когда оказалось, что моей ослабшей хватки было достаточно против его истерики, у меня промелькнул всего один вопрос: «Значит, он даже не знает, что давно мёртв?». — Остановись, — он всё ещё пытался вырваться лёгкими толчками, пока его взгляд замер на одной из горных вершин. — Это бесполезно — сам знаешь. — Отвали! Отъебись! — в его голосе звучал очень сильный надрыв, настолько сильный, что я, казалось, мог слышать тот кислый ком, подступающий всё ближе к его глотке. — Я дойду до этой грёбаной связи! Я дойду до неё! — Хватит. Не дойдёт. Думаю, в тот момент, это было понятно и ему самому. Как бы я ни хотел этого — не дойдёт. И, как бы сильно ни подозревал, отпускать его одного всё равно было и безумием для команды, и самоубийством для Рональда Лео Уэйна. — Тише, тише… — Давай пойдём, — его ноги подкашивались, и он буквально повис на мне, оседая на колени. — Я должен дойти… Она обязана… Она обязана там быть… — Не сработает. Сам знаешь, что это не сработает. Один неверный шаг здесь, и ты будешь мёртв. Мы сейчас на самой высокой точке этой горы. Если её здесь нет — вряд ли есть на другой. — Обидно… — он стоял на коленях и, всё ещё держась за меня, пустым взглядом смотрел на те же горы. — Так обидно… Смех — всего лишь защитная реакция. Показушная смелость, безрассудство или спокойствие — тоже из той же рубрики. Не боится только больной и дурак, а не плачет только чёрствый и псих. Кем бы вся наша команда себя не считала в обыденной жизни — холодными профессионалами, горячими головами или просто безбашенными храбрецами — но там, на вершине той горы, я практически держал в руках паренька, едва сдерживающего крокодильи слёзы, что ровно секунду назад был абсолютно спокоен, а два десятка минут — даже весел. Смех — это всего лишь защитная реакция. Смех — это просто обман. Усадив его, я сел рядом с ним и тоже уставился вперёд. В армии… готовили к таким ситуациям, в определённом смысле — к срывам, к сломанным личностям и истерике, но… Было трудно что-то вспомнить о том, что рассказывали тогда. Казалось, прошла целая жизнь с того момента, как мы приземлились на Аляске. Долгая-долгая жизнь, начавшаяся с шума лопастей — всё, вне тех лесов, было таким далёким, таким неважным… — Попытайся… отпустить это, — дал я глупый совет, не в силах сделать что-либо ещё. Рональд просто сидел и смотрел вдаль, пытаясь сохранить лицо. Я больше не слышал ни всхлипов, ни криков, ни даже шума дыхания, несмотря на высоко вздымающийся торс — лишь что-то странное поблёскивало на красных щеках, что-то, отличающееся от оправы очков. Я взял телефон, в очередной раз упавший на камни, и включил экран, проведя пальцем вбок. «Экстренный вызов», — вещала одна из надписей, разрозненная несколькими трещинами. Нажатие, смена экрана, гул… и тишина. «Не обслуживается, — всё ещё было написано вверху. — Нет связи». Не знаю, зачем, но я пробовал снова, и снова, и снова… «Нет связи». — Думаешь дозвониться, а? — охрипшим голосом спросил Рон, слегка развернув голову. На его щеках были наполовину застывшие слёзы, но на губах была лёгкая, очень горькая улыбка. «Нет, — замотал я головой, не в силах вымолвить и слова. — Конечно, нет». — И правильно, — продолжил он, едва-едва шепча. — Вот дозвонишься ты, возьмёт трубку какая-нибудь Аризона и такая: где-где вы? А? Аляска? — меня потянуло на странный, надрывистый и уставший хохот — что-то, наверное, было в том пародийно-высоком тоне голоса геолога. — Нет, что вы! Вы знаете, сколько займёт посылать до вас вертолёт?! — впрочем, термин «истерический» к моему смеху тоже подходил. — А средств-то! Средств сколько! Вы вообще знаете, что сейчас в стране, чтобы сюда звонить с такими просьбами?! Вы что?! Справляйтесь своими силами и не трогайте наш бюджет! И не звоните больше сюда! Так и знайте: мы не можем вас спасти! Он поднял одну руку и, взяв воображаемый телефон, со всей силы ударил им по не менее воображаемому ресиверу. И ведь действительно: а, дозвонись мы, сколько нужно было бы ждать помощи? Дни? Недели? Месяцы? В журналах и газетах всегда много статей о героях-пожарных, спасающих людей из огня; о поисковых группах, разбирающих завалы старой или некачественной рухляди денно и нощно; о детективах и полицейских, находящих и спасающих несчастных заложников — таких всегда полно, но реальность… В тех же газетах нет историй о халатных идиотах, два часа присоединяющих гидрант; нет жутких интервью людей, умерших от истощения и голода в собственной моче под теми же завалами; нет сводок о копах-халтурщиках, боящихся даже заезжать в определённые районы — нет. Реальность стране ни к чему — стране нужен героизм, стране… нужен смех. — Мы не можем вас спасти… — повторил неожиданно для себя я. — Да… Мы не можем вас спасти. Прости, — оглянулся я на Рона. — Мы с Сэмом должны были бы вытащить вас… — Забей, — он утёр нос и принялся протирать очки. — Говоришь так, будто в кожаном кресле с долбанной сигарой во рту сидишь — мы все здесь… Все пытаемся так, как можем. — Скажи… А зачем всё-таки ты потратил ночь на то, чтобы проверить связь? — А? Я… Мой пёс, — он отвлёкся на секунду, но тут же продолжил протирать стёкла. — У него… операция по ампутации передней лапы. Должна была… — он взглянул на экран и улыбнулся. — Должна была закончиться пару часов назад. — И ты искал связь, чтобы?.. — Да. Этот старик… Его ветеринар сказал, что могут быть осложнения, так что… Знаешь, у нас с ним была очень долгая жизнь, так что, если хочешь — смейся, но я бы многое отдал, чтобы сейчас его услышать… «Собака, значит…» — подумал я и поймал себя на каком-то странном чувстве… зависти и грусти одновременно — у меня не было, за что цепляться. Небольшой дом и одновременно «офис» нашей с Сэмом фирмы, представляющий из себя старый гараж того же дома — ничего, кроме воспоминаний. А с другой… и терять меня тоже было некому. — Как зовут? Пса, я имею в виду? — Ты будешь смеяться, — отмахнулся Уэйн. — Я был бы рад сейчас посмеяться… — Гарри, — у меня ушло немало времени, чтобы понять. — То есть: Гарри и Рон? — тот отвернулся, скрывая смех. — Сказал же — будешь смеяться. — Ну… Не обманул ведь? Мы посидели так ещё несколько минут, пока горизонт не начал тускнеть — темнело. Да, это был провал, но нужно было идти дальше — нужно было воспользоваться подарком судьбы и угнать грузовик, потому что иначе и переход по реке, и смерть Сэма были бы напрасны, однако… До самого спуска я не переставал проверять телефон, что так и не забрал у меня Уэйн — там было то же самое: «Связи нет. Мы не можем вас спасти». * * * Когда мы спустились с горы, было уже совсем темно. Загустевший и посиневший туман скрывал лес, словно сама ночь была против нас в качестве гостей там, и превращал его в опасного, жуткого противника. Как и предполагалось, спуститься чуть подальше от деревни и сразу пройти обговорённые полмили по дороге оказалось ошибочным решением — грузовика не было как после назначенного расстояния, так и немногим дальше. Никаких признаков или сигналов нашей команды — огня от костра, света фар, голосов — тоже не было. — Думаешь, уехали ублюдки? — Рональд шёл позади меня и выглядел слишком бледным в туманной ночи. — Скорее всего, нет. Вернёмся в деревню и попробуем найти их там. — А если всё-таки уехали, «мистер Фогг»? — Предлагаешь сразу идти до Кайана пешком? К тому же, я не вижу свежих следов колёс. Я указал на дорогу и застыл; совсем не нужно было быть охотником, чтобы считать один-единственный различимый след, и он вёл в посёлок у горы. Ожидаемо, Уэйн ничего не смог противопоставить мне в ответ, и мы двинулись обратно. Не знаю, почему, но я пустил его вперёд. Всякий раз, когда он замедлялся — я замедлялся вместе с ним. Всё моё нутро говорило о том, что нельзя было ему верить, что нельзя было больше никому верить. Получалось, что даже сами мёртвые — и те, кто умер недавно, и те, кто уже гнил в земле чёрт знает, сколько, не осознавали себя мёртвыми… Не ощущали того, что они… Хотя, в этом не было ничего удивительного — когда я ударил Рональда по носу, пытаясь защитить Теккейта, у того пошла кровь; когда он злился, он краснел; когда уставал — выдыхался. Как можно было ощущать себя по-другому, если дышали они так же, если их кровь всё ещё циркулировала по телу? Но они были другими. Деревня была прочно обвязана серо-синей пеленой. Всё, на что мы ориентировались на подходах — странные хрипы, стоны и удары о запертые деревянные двери, что были слышны далеко в лесной, опасно тихой чаще. Как-то мне доводилось сопровождать в горы одного охотника, выслеживающего пуму-убийцу по пятам от мелкой деревушки, стоящей у подножья. Нельзя сказать, что он в свои пятьдесят был приятным или, хотя бы, образованным человеком, но об охоте мог говорить, не замолкая. Одна из его фраз — полезных фраз, десятками засевшими у меня в голове после тех недель, звучала так: «Животный мир не замолкает просто так — стрекотание цикад, окрики птиц, шум стай белок, часто сливающийся в настоящий грохот — животный мир замолкает, когда он боится», — когда мы с Рональдом стояли на границе деревни, окружённые вечером, с нами было только абсолютное, неестественно чистое затишье, в котором каждый вздох, каждое моргание глаз было слышно отчётливее собственных мыслей. — Пошли? — обернулся на меня геолог. — Пошли, — слабо дёрнувшись от неожиданности, ответил я. Мы вновь набрали небольшую высоту, взобравшись на гору, и спустились уже прямо к ближайшему дому. На той прямоугольной насыпи, идущей вдоль горы, всю деревушку можно было очертить очень широким овалом, дом Амарука и Теккейта в коем был в правом нижнем углу. Мы зашли с левого верхнего, и основной задачей стало пробраться через или мимо десяток домов, чтобы дойти до нужного нам. Всё равно, что ждёт нас в конце — пустой сарай или спокойно стоящий грузовик, но добраться, чтобы убедиться, было необходимо. Прокравшись в рассохшийся и покосившийся домишко, мы с геологом тут же попытались оценить ситуацию, с опаской поглядывая в грязные и пыльные окна. Тамошние существа действительно были куда более извращены, чем те силуэты, что мы видели ночью. Они казались куда… древнее, чем жители утонувшей деревушки — на многих из них были старые, грубо сшитые одежды из шкур и меха; полноразмерные накидки с капюшонами, достающие до самих щиколоток; странные и в меру длинные крутки, напоминающие из-за своего пояса и кроя туники. Тому было весьма логичное, как бы глупо ни звучало это слово, учитывая обстоятельства, объяснение. Пока мы сидели в том же доме на краю и готовились к выходу в Тагитук, Даниель немало рассказывал о том, что же стало с жителями этого места до того, как там поселились Теккейт, его отец и его брат — Инук. Мол: это был один из хуторов, что в конце девятнадцатого века решил объединиться с Кайана, бросив всё. Многим позже деревня Амарука, ясное дело, отказалась, но вот после, когда её затопило, старый шаман пришёл в этот уже заброшенный хутор и, построив там свой дом, дал ему новое название: Аипалувик — дух, забравший всех жителей его деревни; дух его собственного упрямства и глупости. Не верить не было причин — кроме того, что всё действительно выглядело слишком старым, христианской церкви в этом хуторе не было — был одинокий, развалившийся и стоящий прямо посередине верхней линии овала, храм, больше напоминающий небольшую квадратную избу. — Вот ведь уроды… — когда мы пробрались в очередной дом через заднюю дверь, то услышали монотонный стук — кто-то бился о парадный вход головой, пытаясь достучаться до самих богов. Через окно было видно бледно-зелёное мужское лицо, чей обладатель явно был чистокровным эскимосом: чёрные ровные волосы, скрывающие бледно-зелёную кожу черепа; карие глаза, скрытые «слепой» бледной пеленой; плоский лоб, длинный подбородок и мощные скулы с нижней челюстью, полностью покрытые странными язвами. Из них — из этих совсем не свежих, гноящихся ран — выпирало, а кое-где — и выпадало то самое бесцветное мясо, то чем-то напоминающее своей формой и многослойностью какие-нибудь цветы, схожие с пионами, то наоборот — казалось очень большим, цельным дождевым червём, что каким-то невероятным образом проник в щёку. — Двигаемся, — скомандовал я, как только снаружи раздался очередной вой. У нас было много, даже слишком много шансов попасться — тени, стоящие за углами; извращённые монстры, меняющие свои траектории не только бесцельно, но и непредсказуемо; банально слабая видимость — всё на свете в той деревушке было против нас, но мы всё же дошли. Дом Амарука стоял поодаль от остальных — более старых домов, и для того, чтобы зайти в него, нам нужно было пробежать. Однако даже оттуда — с расстояния в тридцать-пятьдесят футов, мы уже видели: бежать нам придётся — в сарае у домишки, покрываясь пылью, стоял грузовик Даниеля. — Нужно бежать, — взглянул я на Уэйна. — А если заметят? — Тогда оповестить остальных и тоже бежать. — А грёбаный грузовик?! — Ты помнишь, у кого остались ключи? — не уверен, как это прозвучало, но геолог явно ощущал себя некомфортно. — Нельзя рисковать и пытаться угнать его под носом у врага — погибнем в случае провала. По той грязи, что получилась из насыпи, мы не взберёмся, — указал я на границу деревни, заканчивающуюся слишком резким и скользким обрывом, — так что будем бежать и уповать на удачу. Выждав нужный момент, мы, что было сил, побежали к двери, однако ни один из бывших жителей — даже те, кто, как мне чудилось, обязан был бы нас заметить, даже не оглянулся в нашу сторону. Забежав внутрь, мы тут же заперли дверь на засов и, обернувшись, выдохнули с облегчением — лук Теккейта лежал у самого порога. Да, мы всё ещё были окружены врагом и собирались направляться именно к нему, но мы были вместе, мы были какой-никакой, а командой — это уже было хорошо. — Что за?.. — вдруг прошептал геолог. — Что за звук? За шумом шагов одного человека точно что-то проскакивало, однако я так и не смог определить, что именно. «Вряд ли это из-за нас», — подумал тогда я и успокоился. — Вот и вы, — вышел Смит из комнаты, походящей на спальню. — Как в Кайана? — Наверняка — туманно, — оскалился на того Рональд. — Но я хер его знает — связи нет. — Хм… — тот утёр пальцами губы и, призадумавшись, сменил тон на более осторожный. — А вас… Вы нормально дошли? — Почти, — в ответ я достал и бросил треснутый и мятый телефон на ближайшую тумбу. — Пара проблем, но нормально. — Из-за тварей? — Нет. Херовы уроды даже на милю к нам не подошли. Впрочем, как и сюда — они, сука, снаружи, как слепые котята бродят, — Уэйн покосил голову и указал в сторону деревни. — Знал бы — вразвалочку сюда зашёл бы, джаз насвистывая. — Вот как… — спелеолог высоко поднял голову и долго молчал. Именно тогда я услышал тот шум, что пробивался из-за шума шагов — это был чей-то сдавленный, очень глухой крик. Однако испуга в том крике хватало сполна. — Ты же… слышишь этот звук? — спросил по глупости я у Смита. — Разумеется. — И?.. — Откуда он, молчун херов?! — не выдержал Рон. — Пожалуй, прежде мне стоит кое-что объяснить: как вы оба видите, грузовик всё ещё стоит на месте, а мы все всё ещё здесь. Вы смогли вбежать сюда без проблем, пробежав, полагаю, от ближайшего дома, но, если бы остановились у двери — увидели бы на ней кучу следов от ногтей и крови от кулаков да лбов, что сказало бы вам, что «слепыми котятами» эти твари стали недавно. — И что же это, блядь, значит?! — Что же это значит? — оглянулся он на Рональда и слабо, почти незаметно оскалился. — Это значит, что раз они стали таковыми — то и всё, что сказал парнишка, тоже правда. А правда в том, что времени у нас в обрез. И вместо того, чтобы водить вас кругами, предлагаю просто один раз взглянуть. Он сделал шаг в сторону и выставил ладонь в сторону двери, пригласительным жестом указывая на спальню, из которой и раздавался крик. Как только мы оба с опаской прошли мимо него, он вдруг остановил Уэйна, схватив того за плечи. — Подготовь себя морально, геолог, — улыбнулся он, сдерживая того. — Мы-то оба знаем — ты не в ладах с самоконтролем. Парень резким движением сбил руки Энтони с себя и рывком открыл дверь. К нашему общему шоку, на полу у кровати сидел связанный и раздетый до нижнего белья Теккейт, паникующим взглядом пялящийся на нас. По всему его торсу — от таза и до ключиц, шли какие-то странные пятна. — Что за ху?.. Прямо сбоку от меня раздался оглушительный и звонкий треск. Старая, я бы даже сказал, древняя ваза разбилась прямо о темечко геолога. За тем оглушительным треском последовал не менее оглушительный звук падающего тела, едва-едва заглушаемый криками Тека. — Помоги мне связать его, — поравнялся со мной Смит. — Он мёртв.