Пей мою горечь

Пей мою горечь, ей упивайся, В мертвом молчаньи считая до ста, Смейся надрывно и страшно: «Сражайся, Ведь твоя ноша до боли проста».

      Лица смешиваются в одну сплошную круговерть – Ингрид, прикрепляя к губам дежурную улыбку, лавирует среди разномастных людей, как рыба в воде, умудряется перекинуться словцом со всеми и каждым, и никто – во всяком случае, прямо и неприкрыто – не смеет ей перечить, наоборот – любой, будь то мужчина или женщина, альфа, бета или омега, старается или лебезить перед ней, или завоевывать ее расположение и внимание. Ингрид все равно – она одинаково индифферентно относится к любому предложению или просьбе, выказанной кем бы то ни было, и лишь считанные единицы знают, что под маской ледяной королевы внутри суматошно работают шестеренки, просчитывающие каждое свое действие, каждый чужой шаг.       Не скрываясь, в голос ее зовут Норвежской ведьмой – за очевидное происхождение, холодный, гениальный ум, почти мифическую проницательность, подчеркнутое безразличие ко всем людям, даже к членам своей Семьи, белые, точно снегом запорошенные волосы и льдисто-голубые глаза.       Шепотом, боясь навлечь на себя беду, ее зовут Хаосом Вонголы – за уникальное, мощное Пламя Небес Хаоса, невероятную разрушительность, беспощадность к врагам и безграничную непогрешимую преданность лишь Королевской мафиозной семье.       За глаза, одними лишь губами ее зовут шлюхой Десятого босса – ни одно Небо не станет связываться с другими Небесами и уж тем более приносить им клятву.       Ингрид не обращает внимания ни на первых, ни на вторых, ни на третьих ровно до тех пор, пока они не встают у нее на пути. Изначальная уроженка совершенно другого мира, по чистой случайности попавшая в параллельную вселенную – с мафией, Пламенем, альфами, бетами и омегами, она не обладала ни единым шансом не оказаться в самом центре всей этой галиматьи, где любой ее шаг, улыбка, слово расценивалось по совершенно другому прайсу. Спасали только спокойствие и холодный расчет, оставшиеся еще с прошлой жизни, новоприобретенная сущность уравновешенной альфы и Небеса Хаоса под ребрами, дарующие носителю чудовищную мощь, – только за счет совокупности этих критериев Ингрид удалось вылезти из той чудовищной задницы, в которую она попала…       …и попасть впросак в другую, ситуационно оказавшейся ничем не лучше предыдущей.       Потому что из-за своего Пламени Ингрид Мелюзина Винтерхольм была перевернутой альфой – и вместо истинного омеги у нее вопреки всем законам природы имелся истинный альфа.       Ладно бы она не знала, кто является ее предназначенным или предназначенной, – так Ингрид могла бы жить с омегой или бетой, как все нормальные альфы, и в ус не дуть, – но она знала.       И знала куда лучше, чем могла себе представить.       Незримый ошейник на изящной шее затягивается, кажется, еще туже, чем раньше, и Ингрид, уставшая с ним бороться, просто опускает руки. Пламя Небес Хаоса самовольно подпитывает нить Связи с Небесами Тсунаеши, Небесами Гармонии – это единственный для Ингрид шанс не сойти с ума, единственная вещь, удерживающая ее сознание на плаву. Она знает, что без Десятого Вонголы ей было бы дурно – другое дело, что с ним ей еще хуже.       Шутка ли, ее собственный босс-альфа, который уже имеет свою предназначенную пару-омегу, от которого напрямую зависит ее психическое состояние, которого она видит каждый день, почти каждый час, потому что приходится его главной линией защиты, является ее Истинным. Кому скажешь – не поверят.       Собственные чувства, изначально заложенные внутренней сущностью, а раскрытые уже благодаря личному общению с Савадой, душат ее ежеминутно, ежесекундно – немилосердно давят на трахею, напрочь перекрывая доступ к кислороду, выкручивают руки так, что и пальцем пошевелить невозможно, сжимают грудную клетку в стальных тисках, из которых никак не выбраться, и пронзают сердце длинной металлической иглой, а следом по ней проводят электрический ток.       Ингрид хотелось бы, чтобы внутри она была такой же холодной, как и снаружи, чтобы в душе царила сплошная ледяная пустыня, где нет ни единого чувства, ни единой эмоции, лишь равнодушный расчет, чтобы она переболела уже окончательно этим неправильным, ненормальным чувством и забыла его, как страшный сон, не вспоминала о нем больше, чтобы сущность альфы уже наконец выцвела, как дешевая картинка на солнце, и перестала неистово надеяться на несбыточное, чтобы раздражающее Пламя наконец прекратило возводить Саваду в ранг недосягаемого божества и умерило свой хаотичный пыл в восхвалении единственного обожаемого босса.       Ингрид устала. Господи, кто бы знал, как Ингрид устала.       Она каждый раз обжигается об одно и то же – о ласковый взгляд с янтарными искрами, пляшущими на радужках, уверенную и спокойную улыбку, делающую молодое лицо еще более юным, каштановую шевелюру с проблесками шаловливого рыжего огня, который так и хочется пропустить сквозь пальцы, тепло всепрощающего, высокого, обширного Пламени Неба. Ингрид летит на огонь, как глупый мотылек, и сгорает дотла – а потом восстает из пепла, подобно мудрой птице-фениксу, чтобы потом снова обернуться легкомысленной бабочкой и вновь устремиться к обжигающему костру.       Ингрид – взрослая, уверенная в себе женщина, одна из Хранителей Десятого босса Вонголы. Ингрид – безнадежно, безответно любящая своего хорошего друга девочка, которая иногда хочет разрыдаться в голос от несправедливости этой жизни.       Потому что она обречена до конца своих дней быть привязанной к одному и тому же человеку и не имеет права отойти от него дальше, чем на шаг, так как в ином случае она рискует бесповоротно сойти с ума; потому что она обречена любить одного и того же человека без единого шанса на взаимность, ибо ее неправильная сущность попросту не позволит полюбить кого-то еще; потому что она обречена служить темной стороне сего мира, так как она с головой повязла в мафии и имеет из нее только один выход – вперед ногами.       Ингрид обречена. Если бы кто-то в этой жизни сказал ей, что попадание в другой мир – это чертовски круто, она без колебаний сожгла бы его дотла.       Ингрид безошибочно высматривает Тсунаеши в толпе людей; его сложно не заметить, потому что его аура, осанка, поведение – все выдает в нем особу не иначе как королевских кровей. Босс перехватывает ее взгляд практически сразу же, расплывается в улыбке чуть более широкой и искренней, чем до этого, и сердце Ингрид, холодной Норвежской ведьмы, пропускает болезненный удар. Вот так всегда, Савада словно чувствует ее мысли – чертова гиперинтуиция – и в нужный момент снова подкидывает ей пряник, потому что кнут Ингрид всегда может найти для себя сама. Сущность альфы встряхивается и встает наизготовку, когда Ингрид плавным, текучим шагом проходит сквозь толпу к Десятому Вонголе и окидывает его беглым взглядом.       Этот привычный, приевшийся осмотр каждый раз причиняет ей страшную боль, отдающуюся острым импульсом-иглой где-то в районе сердца, но Ингрид смотрит, почти с жадным вниманием выуживая каждую заветную деталь, каждый крошечный элемент, каждый дополнительный кусочек знания о самом несбыточном, самом желанном, которые позволят ей полюбить своего предназначенного еще больше и одновременно – возненавидеть себя еще сильнее.       Хотя, казалось бы, куда уж сильнее.       Тсунаеши притягивает к себе тонкую-звонкую Киоко, та смущенно прикрывает ладошкой аккуратный ротик и заходится мягким смехом, и вместе они идеально гармонируют, вспыхивают бесконечной нежностью и любовью, словно два ослепительно ярких Солнца сошлись на одном пути и обменялись знаками истинности, стали сердцем друг для друга и превратились в нерушимую путеводную звезду для своей второй половинки.       Ингрид сглатывает склизкий комок, горчащий где-то на основании языка, немного нервно поправляет кончиками тонких пальцев съехавшую набекрень вежливую улыбку и привычно встает за левым плечом своего Неба, цепким равнодушным взглядом высматривая любую потенциальную угрозу Десятому Вонголе.       Пламя Небес Хаоса восторженно гудит, жадно сплетаясь с Пламенем Небес Гармонии, и клянется всеми силами защищать свой якорь, свой свет, своего господина от каждой опасности, которая может ему грозить, даже ценой своей собственной жизни, и самостоятельно подпитывает энергией сочащийся силой и поддержкой незримый поводок на тонкой шее, чтобы только лишь до самого конца оставаться рядом.       Сущность перевернутой альфы, обычно спокойная и совершенно безразличная, беснуется под ребрами, рычит и мечется, до умопомрачения жаждет подтвердить Связь истинной пары, обратить на себя внимание своей половины, оторвать своего альфу от ненужной и бесполезной омеги, вцепившейся в него клещом, вцепиться клыками в местечко, где шея переходит в плечо, и во всеувидение поставить метку, чтобы каждый знал, кому этот человек принадлежит.       Этот бесконечный диссонанс между двумя неотделимыми частями единой сущности медленно, но верно убивает ее изнутри подобно самому долгому, мучительному и отнюдь не сладкому яду.       Ингрид кажется, что ее голова сейчас лопнет.