[три месяца спустя]
Ментоловая сигарета, зажатая длинными бледными пальцами, медленно тлеет, распространяя вокруг дым, попадавший на стоящего рядом омегу. Мин недовольно морщится, на старшего глядя с немым укором, но Хосоку, кажется, всё равно на недовольство оппонента, потому делает ещё одну затяжку, на этот раз точно последнюю, и бросает окурок себе под ноги, тут же раздавливая носком тяжелого ботинка. Юнги думает, что так и уйдёт отсюда, не пообщавшись даже со старым другом, как-никак не видели друг друга несколько месяцев, но Чон умеет удивлять, раз убирает пачку в карман кожаной куртки с заклепками и теперь смотрит на омегу с лёгким беспокойством во взгляде, до этого полностью безразличном. Юнги не понаслышке знает, что человеку свойственно носить маски, скрывающие истинные чувства, чтобы никто не смог понять, что же у него творится на душе на самом деле. Маска, кажется, намертво приклеилась к вечно хмурому лицу Хосока, создавая впечатление бесчувственного альфы, типичного бэд боя, через постель которого прошла не одна омега. Да, дурная слава ходит за Хосоком по пятам, буквально преследуя студента, и омега всегда поражается терпению альфы, когда сам он, если бы находился на его месте, точно не сдержался бы и послал в пешее эротическое, используя самые красочные выражения из своего скромного арсенальчика. Чувствуя, что становится холоднее, чем парой минут ранее, омега сильнее кутается в куртку, ежась и невольно вспоминая, что раньше рядом с ним был тот, кто всегда дарил тепло, не требуя ничего взамен. И имя этому человеку — Пак Чимин. Альфа тогда лишь улыбался, когда Мин прижимался к теплому боку, ласкаясь, словно котёнок, позволяя себе быть нежным со своим омегой, а затем утягивал в свои объятия… Сейчас же ничего этого нет. Нет тех крепких объятий и нежных поцелуев, как и нет и самого Пак Чимина. — Он вспомнил? — Хосок разворачивает омегу к себе и заглядывает прямо в глаза. Глядит пытливо, подмечая, как меняются эмоции на лице младшего, как мелко трясутся руки, а сам парнишка сжимается, стараясь спрятаться от старшего. Юнги вздыхает тяжело, не выдерживая и отворачиваясь, но тут же замирает от неприятной картины, больно резанувшей по сердцу, и так израненному. Пак Чимин, невысокий светловолосый альфа, ошибки здесь быть не может, улыбается ярко какому-то незнакомому омеге, прикусывая и без этого пухлую губу, а затем прижимает к себе и весьма не целомудренно целует. У Юнги внутри все переворачивается, сердце грозится выломать грудную клетку, стуча по рёбрам с бешеной скоростью, а глаза против воли наполняются слезами. В душе царит пустота, а старые раны, открывшиеся на сердце, начинают кровоточить, делая гораздо больнее, чем оно есть сейчас. Невозможно это видеть. Невыносимо смотреть на эту довольную улыбку на лице альфы, на всю эту манерность, с которой он ухаживает за омегой, подавая руку и усаживая в машину. Раньше Чимин не был таким до тошноты галантным, особенно с Юнги, оставаясь открытым и простым. А сейчас перед ним стоит совсем иной Чимин. Иной, и такой не его… Юнги качает головой, пытаясь тыльной стороной ладоней убрать горячую влагу со впалых щёк, утративших свою пухлость, умилявшую окружающих раньше. Каждый не прочь был потискать его, но такую вольность он позволял только ему. После той аварии, перевернувшей дальнейший ход жизни Юнги, в больнице выяснилось, что Чимин потерял память. Врач ставил кучу диагнозов, многие Мин так и не запомнил, путаясь в медицинских терминах, кроме, пожалуй, одного из них. «Кратковременная потеря памяти». Есть гарантия, что альфа быстро всё вспомнит и вернётся в нормальное русло. Но как всегда есть «но», которых в жизни омеги что-то стало слишком много. Чимин, как и говорил врач, вспомнил всех, кроме самого Юнги. Мин думал, что все это шутка, когда сидел в его палате и во все глаза смотрел на нахмуренное лицо любимого, когда тот скользнул по нему взглядом и обратился к старшей сестре, задавая вопрос. Фраза: «Кто это?» прозвучала как взрыв в тишине, нарушаемой до этого лишь тихим всхлипом Пак Хэджин, лишив Юнги кислорода, выбивая из-под ног почву. Маленький мирок рухнул, обрушивая реальность, словно снежный ком на голову. Он хотел, чтобы это было лишь шуткой. Пусть ни капли не смешной и до ужаса злой, но шуткой. Хотел, чтобы сердце не билось в сумасшедшем ритме, руки не тряслись, а слезы не подступали к глазам. Но, вместо этого, просто выбежал из палаты, всё ещё надеясь на хорошее… Теперь он знает, каково падать с высоты собственных иллюзий, разбиваясь о скалы реальности, ломаясь и рассыпаясь, словно хрустальная ваза об пол. — Юнги-я, — Чон выдергивает Юнги из воспоминаний, щёлкая золотистой зажигалкой. Взгляд омеги наполнен такой тоской, что у Хосока невольно ёкает в груди, он даже забывает о том, что не должен проявлять эмоции, играя образ «плохого» парня. Но маска даёт трещину, рассыпаясь с диким треском и выпуская наружу того, самого понимающего друга, которому можно смело рассказать обо всех проблемах и получить совет, ведь маски имеют свойство быть сорванными, когда это необходимо. — Он вспомнит тебя, Юнги. Обязательно вспомнит, — старается вложить в голос хотя бы капельку уверенности, но получается совсем плохо. Мин продолжает дрожать, сжимать руки в кулаки, качая головой в разные стороны, словно в припадке. Хосок хочет возмутиться, так как не выносит чьих-либо слез, пусть даже и омежьих, но не может. До чего же его друг жалостливо выглядит. Котенок бездомный, ей богу. Глаза из-под неаккуратной челки смотрят так, словно хотят в самую душу залезть. Сейчас в нем нет ничего от прежнего паренька. Вместо него лишь пустая оболочка, что делает все на автомате, словно кукла. Юнги не живет. Он существует. Хосок, не задумываясь, притягивает омегу к себе за шею, обнимая и утыкаясь носом в пепельную макушку. Руки Юнги безвольно повисают вдоль туловища, хотя минуту назад хотели оттолкнуть, а сам он чувствует себя отвратительно, словно поигрались и бросили, будто бы ненужную игрушку. Ему больно, потому что видеть своего любимого с другим просто невыносимо. Поэтому к Хосоку ластится в надежде спастись от всей этой жестокости, лишь бы стало чуточку легче. Лишь бы воспоминания о былом не грызли, проникая в каждую частичку сознания. — Поплачь, Юнги, просто поплачь, — приговаривает Хосок, ласково поглаживая друга по голове, с недовольством глядя на альфу, посмевшего довести Юнги, ранимого и чувствительного омежку, до такого состояния. Улыбается этому незнакомому омеге, напоминающего чем-то кролика, совершенно не стесняется публичных проявлений чувств. Стыдоба какая! Чон бы обязательно подошёл и «культурно» выяснил отношения, наплевав на всё, но не хотел, чтобы Юнги страдал ещё больше. Взгляды альф пересекаются, но Хосок не отводит глаза, растягивая губы в недоброй улыбке, а Чимин спокойно машет рукой, заметив знакомое лицо, совершенно не предполагая, какие чувства вызывает сейчас у темноволосого альфы. Чон хочет убивать, медленно и беспощадно, лишь бы стереть эту улыбочку с миловидного лица, делающую другу так больно, что самому хочется наплевать на сущность альфы и заплакать. Просто так, за компанию. Юнги обмякает в его руках, затихая, но всё ещё всхлипывая и заливая слезами тёмную футболку Хосока. Он перехватывает его поудобнее, укачивая в своих руках, как ребенка, а тот доверчиво жмется к нему. Хосок улыбается слабо и дотрагивается губами до его лба, убирая спутанные прядки волос. Говорят, что дружбы между альфой и омегой не бывает, но Чон докажет обратное, ибо не испытывает к этому омеге ничего, кроме чисто дружеской привязанности. Когда Чимин садится в кабриолет и уезжает, перестав мозолить глаза старшему, он отстраняет Юнги от себя и, приподняв его лицо за подбородок, заглядывает в глаза, которые заволокла пелена слёз. Взгляд омеги пустой, мертвый. От него мурашки по телу бегут, даже появляется дикое желание спрятать этого парнишку от всех невзгод этого страшного мира. — Ты в порядке? — Сам прекрасно понимает, что вопрос звучит неуместно и глупо в этой ситуации, но не задать его не может. Он должен удостовериться, что Юнги ничего с собой не сделает. Терять ещё одного друга он не намерен. Просто так в мир иной Хосок его не отпустит. — Да. В порядке. Хосок не верит, но ничего не говорит, потому что нечего. Юнги это знает, поэтому улыбается немного грустно и сжимает большую ладонь альфы своей маленькой ладошкой, тем самым благодаря за поддержку. С какими бы странностями не был Хосок, сколько бы ролей он не играл и какое бы количество масок не носил, Мин любит его как родного брата, которого у него никогда не было, к сожалению. Альфа улыбается одними глазами, но лишь на мгновение — маска возвращается на своё место, являя омеге прежнего, «тёмного» Чон Хосока, которого так привыкли видеть окружающие. Возвращаться в пустую квартиру не хочется, но он должен — время-то позднее. Хосок вежливо отказывается от предложения посидеть в тихой обстановке, оставшись стоять возле подъезда и курить, выпуская колечки дыма в вечереющее небо. Юнги не винит его в этом, ему не в первой оставаться один на один со своими проблемами. Квартира, когда-то яркая и солнечная, встречает его тьмой и пустотой, будто это морг, а не обычная панельная двушка. Юнги привык к тому, что здесь холодно. И дело совсем не в том, что погода плохая и отопление включать летом не очень хочется. Просто вся эта обстановка полностью передает душевное состояние её владельца. Ноги сами несут в ту самую комнату, где можно предаться безумию. Омега смотрит на мольберты, с которых на него взирает его лицо, озаренное улыбкой. Такой же яркой, как и перед аварией. Прощальной, черт её дери! Руки Юнги бледные, сплошь увитые синими венами и еле заметными шрамами. Сами тянутся к краскам, желательно к темным цветам, сжимают и выплескивают, заливая холст. Крупные фиолетовые капли, словно слезы, скатываются вниз по нарисованному лицу, образуя подтеки, а у Юнги внутри всё медленно рушится, когда он вцепляется пальцами в волосы, запрокидывая голову назад, и, рухнув на колени прямо перед портретом, плачет. В очередной раз за день, да. Глядя на труды всей своей сознательной жизни, полностью осознаёт свою никчёмность. С трудом сдерживает себя, чтобы не закричать, пугая соседей своим воплем. Отчаяние захлестнуло с головой, накрыло, затягивая в свою пучину, из которой выбраться — шансов ноль. Надежда на спасение давно иссякла, как и мысли о том, что все будет хорошо. Люди перегорают. Как мотыльки, когда слишком близко подлетают к горящей свечке и обжигают крылья, не имея больше возможности взлететь. Вот и Юнги перегорел. Воспоминания о нём рвут на куски, убивая морально всё хорошее, оставляя только пустую оболочку, заставляющую повторять одно единственное имя, въевшееся намертво в воспалённый мозг, вместе с глухим эхом отлетающее от холодных стен квартиры. В мыслях только он. И в израненном вдоль и поперек сердце тоже. Образ Чимина застрял в его голове, прикосновения намертво въелись под кожу, сколько не пытайся — не избавишься. Альфа подарил омеге крылья, а затем безжалостно забрал их, оставив зияющую рану, кое как затянувшуюся защитной корочкой. — Чимин, — Юнги утыкается лицом в испачканные краской ладони, сворачиваясь клубком на полу и таким образом надеясь, что это защитит от монстров реальности.***
В легкой толстовке немного холодно. Это, скорее всего, из-за легкого мандража, который всегда бывает в моменты сильного волнения. Но это чувство быстро проходит, уступая место легкой беззаботности. Сначала Юнги недовольно рычит, повиснув на руке Хосока, когда тот тащит его в сторону барной стойки, где заказывает ему порцию коктейля, которую он с уверенностью опрокидывает в себя, лишь бы отстали. Но через пару минут Мин делает пометку поблагодарить друга за то, что тот сумел его вытащить из квартиры спустя неделю. Напротив него сидит молодой парень, альфа, и, держа в руках бокал, улыбается квадратной улыбкой. Ким Тэхен, зовут его именно так, быстро находит язык с нелюдимым на первый взгляд омегой, сумев поднять настроение, которое с утра у Юнги буквально на нуле. Он даже проникается к нему симпатией и, кажется, начинает улыбаться искренне, а не натянуто, ведь альфа так и заражает своим позитивом. Но всё равно чувствует себя неловко, потому что выглядит безлико на фоне яркого Тэхена, одетого по последней моде. Сам Мин весь бледный, помятый, будто пришел с хорошей пьянки, длившейся больше недели. Хорошо хоть краску смыл, иначе было бы ой как неловко. — Значит, из Тэгу, — Мин склоняет голову на бок, глядя на Тэхена, убирающего тёмные волосы со лба. — Я тоже оттуда. — Круто! — тянет гласные Ким, фыркнув и сдув наконец мешающие длинные прядки. — А у тебя есть альфа? Блин, — заметив напряжение собеседника, Тэхен поднимает руки в примирительном жесте, — извини, если задел или обидел как-то. Просто ты такой весь потерянный, вот я и подумал… — Всё нормально! — вскрикивает прежде, пока не стало хуже, чем есть сейчас. — Я не люблю об этом говорить. Вообще. Но Тэхен молчит, смотрит расширенными от ужаса глазами куда-то ему за спину, сжимая руку в кулак. Юнги переводит взгляд и тоже застывает, испытывая чувство, чем-то напоминающее дежавю. Кажется, такое уже было. Разве нет? Разве Чимин не целовался с тем же самым омегой у него на глазах, делая так больно, что сердце разрывается на кусочки? Мин поспешно отворачивается, стараясь не смотреть туда, и накрывает сжатый кулак альфы ладонью. Облегчения нет даже от касаний в ответ, но Юнги не плачет. Внутри, кроме пустоты, ничего нет. Она поглотила, утянув с головой в глубокую пучину, заставив захлебываться. — Блять, — где-то на периферии ругается Хосок, не сдержавшись. Кажется, что-то кому-то говорит, но омега не слышит, погрузившись в свои мысли и не заметив пополнения в их скромной «компании». — Привет. Слышать голос любимого сейчас кажется каким-то нереальным, и это отрезвляет. Мин хочет хлопнуть себя по щекам, даже щипает украдкой руку, но перед ним действительно сидит Пак Чимин, опять так улыбаясь. Кажется, над ним просто издеваются. Играют в кошки-мышки, намекая на скорейшее уничтожение от лап более сильного противника. Абсурд открыл свой театр, набрав более опытных и жестоких актеров. — Здравствуй, — Юнги хрипит, во все глаза глядя на Чимина. Улыбка тут же пропадает с лица альфы, тот недоверчиво смотрит на него и трясет головой, прогоняя наваждение, появившееся при виде омеги. В нём есть что-то знакомое, будто он знает его всё время, но по каким-то причинам не может вспомнить, где и при каких обстоятельствах они встречались. Юнги хочет подняться и уйти, но каким-то шестым чувством ощущает, что если уйдет, то так и не узнает что-то важное. Поэтому, стиснув зубы, терпит присутствие странного омеги, гораздо младше себя, между прочим, который от Чимина не отлипает, но вот в сторону Тэхена поглядывает испуганно, будто… боится. Да, именно боится, втягивая голову в плечи. Юнги не знает, что случилось, но уже начинает сочувствовать своему «сопернику». А ревнивый омега — страшный омега, способный на что угодно. — Как же быстро ты забыл обо мне, Чонгук, — внезапно усмехается Тэхен, оглушая будто, а затем срывается с места, опрокидывая стул, на испуганного парня глядя расширившимися глазами. — Не думал даже, что ты на такое способен. А я, как придурок, верил, что мои чувства что-либо значат для тебя, но, черт возьми, как же ошибался! Приятно было познакомиться, Чонгук-и. Тэхен покидает полупустой бар, а Чонгук, не думая, бежит следом. Юнги, посидев ещё немного, кивает Хосоку, не глядя на поникшего Чимина, и выходит на улицу. Легкий ветерок растрёпывает волосы, на место напряжения приходит чувство облегчения и, кажется, долгожданной свободы. Из-за угла показываются растрепанные, но довольные Тэхен и Чонгук, держась за руки. Мин тоже улыбается, показывая большие пальцы, тем самым радуясь, что у кого-то все хорошо, а затем неспешно плетется в сторону дома, любуясь зажигающимися огнями Сеула. Почему-то сейчас невольно чувствует облегчение. Почему-то кажется, будто камень свалился с души, а на месте старых начали расти новые крылья, правда взлететь пока не получается. Почему-то невольно ощущает себя таким живым, как никогда раньше. Юнги улыбается широко, когда заходит в квартиру и по привычке берет в руки любимый карандаш. Портрет с фиолетовыми подтеками уже не исправишь, поэтому достает новый холст и приступает к работе. В мыслях снова Чимин. Его глаза-щелочки, когда тот улыбается, пухлые губы, которые целовать хочется безумно. Юнги тщательно прорисовывает каждый контур, пока образ светловолосого альфы не улетучился, по «свежим следам», пыхтит от усердия, закусывая губу. Кто бы что не говорил, а омега с уверенность скажет, что даже картины профессиональных художников не смогут передать всю ту энергетику, излучаемую альфой. Чимин — эстетика, наслаждение для глаз, его личный наркотик, без которого идет ломка. Юнги тянет к нему, как наркомана к новой порции дозы. Без него плохо, слишком отчаянно хочет прижаться к нему, как в былые времена, вдохнуть аромат кофе, исходящий от альфы, а затем — накрыть его губы своими, зарываясь руками в густые волосы, и целовать, целовать до потери пульса. Юнги стряхивает наваждение, с удовлетворением глядя на набросок, еще не ставший, правда, полноценным рисунком, но от этого он чувствует себя намного лучше, чем было до этого. Рисунок готов, а в сердце, кажется, стало одним шрамом меньше.***
— Какого, блин, хера?! — повышенный тон Хосока ему очень даже не нравится, а от осознания того, что друг матерится, Юнги морщится, но тут же ёжится под стальным взглядом альфы. — Хён… — но даже лисьи глазки не разжалобят злого Чон Хосока, поэтому послушно замолкает. — Что «хён», что, — морщит тот нос, зачесывая волосы назад и сверля того недовольным взглядом. — Ты вот так вот решил взять и уехать. Сбегаешь, значит. — Хён, все не так, — Юнги зачем-то пытается оправдаться, хотя делать этого не планировал. — Поживу пока с родителями, они давно хотят, чтобы я навестил их. Если всё пройдет хорошо, то останусь там на некоторое время. Пойми, так будет лучше. — Для кого лучше, Юнги? Для тебя? Сомневаюсь. Ты просто боишься пересечься с Чимином. Пойми, глупый, природа всё равно возьмет свое, и вы встретитесь рано или поздно. Вас обоих будет тянуть друг к другу, как бы ты не старался сбежать. — Ты, кажется, забыл, — горько усмехается Мин, сглатывая ком в горле. — Даже если мы встретимся, он все равно меня не вспомнит. Хосок тяжело вздыхает, опускаясь на диван и понимая, что спорить с упрямым омегой бесполезно. Юнги складывает вещи в спортивную сумку, думая о чем-то своем и совершенно не замечая, каким странным взглядом испепеляет его лучший друг. Чон, не смотря ни на что, всё равно останется с ним, пусть даже их и будет разделять не одна сотня километров. Но сейчас, по мнению альфы, омега совершает очередную глупость, срываясь в Тэгу, лишь бы не видеть перед собой Чимина. Понимает ведь, что будет страдать, но всё равно идет на поводу у гордости. Так уж устроен Мин Юнги. — А ты пытался поговорить с ним? — Хосок пытается поговорить с молчаливым другом, но тот не отвечает, лишь отрицательно качает головой, и альфа понимает, что его другу не помешало бы устроить хорошую трёпку, чтобы мозги на место встали, и серое вещество начало работать в нормальном ритме. — Глупый, какой же глупый. — Знаю, Хосок-хён, знаю, — улыбается Юнги натянуто, с особой аккуратностью складывая толстовку, когда-то нагло стащенную у Чимина, а теперь оставшуюся единственным напоминанием о том, кто согревал по ночам своим теплом и одаривал дико влюбленным взглядом. — Но не могу иначе. Хосок уходит ближе к позднему вечеру после того, как помогает со сбором вещей и промывкой мозгов, которая, по правде говоря, не сработала, но это того стоило. Распрощались они на приятной ноте, взяв друг с друга обещание звонить и писать каждую свободную минуту. Чон долго не выпускает друга из объятий, их совсем не хочется разрывать, а затем, когда отстраняется, взлохмачивает волосы Юнги и, оставив на лбу целомудренный поцелуй, покидает квартиру, оставляя омегу один на один со своими мыслями, совсем не радужными. Решение, принятое им, менять уже слишком поздно. Руки трясутся, но он упорно пытается найти свой блокнот, откуда вырывает чистый лист, и пишет следующие строчки, излагая собственные мысли и чувства.Если ты читаешь это письмо, значит, меня уже нет рядом. Знаешь, Чимин, наша с тобой встреча останется самым важным событием, а все проведенное с тобой время будет самым лучшим, что было со мной, пусть даже я и нахожусь в нескольких сотнях километрах от тебя. Так уж получилось, что ты забыл всё, связанное со мной, но, поверь, я не виню тебя, потому что не имею на это право. Хочу, чтобы ты знал — я люблю тебя, Чимин-а, до сих пор люблю. Я никогда тебя не забуду, до самой смерти не забуду. А жить я буду долго, очень долго, это будет мне наказанием. Наказанием за то, что в тот самый день не смог переубедить тебя садиться в машину, и вот что из этого вышло. Ты можешь злиться на меня, я и не против — заслужил. Когда-то твой Юнги
Пара слезинок все же скатываются на лист, размывая чернила и образуя кляксы, но Юнги упрямо стирает их тыльной стороной ладони и складывает лист пополам. Может, он пожалеет о дальнейших своих действиях, но сейчас, когда Чимин всё ещё является его зависимостью, кажется, больной, просто не может этого не сделать. Не может не увидеть его, возможно, в последний раз. Юнги совсем не думает о том, что скажет ему при встрече, просто накидывает куртку, не застёгивая, и идет по нужному адресу, который будет помнить всегда. Не понимает, отчего пальцы, охваченные тремором, не могут нажать кнопку звонка, чтобы позвонить в заветную дверь квартиры с номером четырнадцать. Вздыхает и всё-таки делает ещё одну попытку. Спустя пару минут, которые кажутся Юнги вечностью, перед ним появляется сам хозяин квартиры, только что проснувшийся, судя по растрепанным волосам и немного опухшему лицу. Смотрит на омегу с каким-то беспокойством во взгляде и пропускает во внутрь, ничего не спрашивая. Мин неловко топчется на пороге, но, пересилив себя, проходит следом. Здесь ничего не изменилось с того самого момента, когда он был в квартире в последний раз, разве только не слышно счастливого звонкого смеха, когда звучавшего очень часто. А так, если присмотреться, всё осталось прежним, даже обои, которые Пак обещал переклеить «потому что надоели». Надо что-то сказать, но омега не знает, поэтому смотрит неотрывно, комкая сжатое в руках письмо, которое спокойно отдать и уйти просто не в силах. Альфа глядит на него в ответ, но через мгновение отводит взгляд, прокашливаясь. Это слишком неловко. В груди неприятно свербит, хочется бесконечно шептать его имя, ощущая вкус его звучания на собственном языке. Но Юнги молчит и, решаясь, протягивает лист бумаги Чимину, случайно касаясь кончиков его пальцев. Место прикосновения прошибает током, лицо омеги заливает румянец, а Чимин вдруг начинает испытывать острую необходимость прикоснуться к Юнги. Ощутить гладкость и мягкость нежной кожи, провести кончиками пальцев по щеке, спускаясь ниже, дотронуться до нижней губы и чуть надавить, ощущая чужое дыхание… Пак прогоняет наваждение, хотя всё равно продолжает чувствовать себя странно рядом с Юнги. Ощущение, будто знал его раньше, не покидает до сих пор, только в геометрической прогрессии увеличивается с каждым разом, стоит лишь взглянуть на аккуратное, словно кукольное, лицо, лисьи глаза и приоткрытые, манящие губы. В голове мысли перемешиваются, мелькают маленькими вспышками, но ничего не поясняют всё равно. Лишь мутный калейдоскоп образов создают. — Прочитай его после, когда я уйду, — омега отходит немного назад, пока не упирается поясницей в кухонный стол. Но Чимин упрямо качает головой, убирая лист в карман, и, подойдя ближе, грозно нависает над ним, пытаясь понять правильность своей теории. Поднять голову и взглянуть в глаза напротив — ошибка, которую Юнги понимает слишком поздно. Они притягивают к себе и не думают отпускать. Нервно сглатывает, опуская взгляд немного ниже, и снова совершает ошибку, потому что губы оказываются в очень опасной близости. Атмосфера накаляется, становится как-то даже жарко. Глаза альфы покрываются пеленой, зрачки расширяются от возбуждения до такой степени, что даже цвет глаз не видно, но Чимин не предпринимает никаких попыток коснуться. Омеге не по себе от этого, даже немного страшно, но он всё равно не выдерживает первым и подается вперёд. Юнги не знает, в какой именно момент крыша слетела, но сейчас отступать не намерен, с отчаянием к чужим, но все равно таким родным губам прижимаясь. Чувствует эту острую необходимость коснуться их сейчас, в последний раз, прежде, чем придется покинуть его, возможно даже навсегда. Чудес ведь не бывает. Поцелуй настоящей любви не способен снять с прекрасного принца чары злой ведьмы, но помечтать ведь можно. Чимин застывает на миг, а затем начинает отвечать, яростно кусая губы до крови, а затем зализывая место укуса языком и срывая с губ Юнги хриплый вздох. Альфа чувствует что-то странное, когда ведёт руками вниз по спине, останавливаясь на тонкой талии омеги, и его словно током прошибает… Чимин отшатывается назад, хватаясь за голову, чувствуя, как воспоминания, словно кадры в пленочном фотоаппарате, прокручиваются в мозгу со скоростью света, вызывая резкую боль в висках. Каждое слово, каждый взгляд, каждый жест, забытые им, проносятся перед глазами, выплывая из потаенных глубин сознания. Как он мог забыть его? Забыть своего предназначенного? И как не понял раньше, когда увидел, очнувшись, в больничной палате, что вот родной человек перед ним? — Чимин! — вскрикивает Юнги, потому что состояние альфы пугает до ужаса, поэтому подбегает к нему, обхватывая лицо руками и заглядывая в глаза, эмоции в которых сменяются слишком быстро, пока его ладони не накрывают чужие. — Ты…? — Юнги-я? Неужели… Юнги! — Чимин смотрит на него так, будто видит впервые, а затем улыбается широко, ощущая, что еще секунда — и он заплачет. Опускает голову, стыдясь посмотреть в глаза, ожидая его ответа. Всё вытерпит, даже если решит бросить — уйдёт, давая шанс на нормальную жизнь. — Чимин, неужели ты вспомнил? — Пак в голосе Юнги слышит надежду, но все равно боится поднять голову и увидеть презрение в его глазах. — Прости меня, Юнги. Прости за причинённую боль, прости, — но Мин улыбается, касается пальцами чужой щеки, заставляя поднять голову и утонуть в омуте чужих глаз. Оба замирают, ощущая электричество в воздухе. Когда собственные сердца бьются в унисон; когда смотрят в глаза друг другу и видят собственное отражение. — Это сейчас неважно, Чимин, совсем неважно. Я люблю тебя. Чимин, все ещё не веря, подхватывает Юнги на руки, заставив последнего обвить альфу всеми конечностями. Отчаянно ищет в красивых глазах подвох, какой-нибудь намек на ложь, но омега искренен в своих словах и чувствах. Мин улыбается счастливо, обнимая любимого за шею, и впивается собственными губами в чужие, пухлые, но такие идеальные губы. Не понимают, когда крышу срывает у обоих, но останавливаться не собираются. Чимин не помнит, как добирается до спальни, продолжая удерживать плавящегося от его прикосновений Юнги, где тут же валится на кровать, подминая омегу под себя и вновь набрасываясь с поцелуями, на которые тот с удовольствием отвечает. В штанах уже давно тесно, а Мин, будто бы издеваясь, трется бедрами о пах Чимина, срывая с губ еле слышное звериное рычание. Юнги ухмыляется, прикусывая губу, и отстраняется для того, чтобы стянуть с альфы футболку, провести ладонью по широкой груди, спускаясь ниже. Одежда летит к чертям, как и личные обиды. На данный момент это всё отходит на второй план. Есть только альфа и омега. Пак Чимин и Мин Юнги. На остальное сейчас плевать. Чимин наслаждается, срывая с губ любимого очередной стон, заполняя Юнги собой полностью. Чувствует, как ногти царапают спину, а зубы впиваются в плечи, что возбуждает сильнее любого афродизиака. Страсть накрывает с головой, толкает в эту пропасть, побуждая целовать, на этот раз нежно и осторожно, опасаясь причинить боль. Это всё чёртово безумие. Чимин, не выдержав, всё равно срывается на бешеный темп, а Юнги стонет слишком громко, когда тот задевает заветный комочек нервов, и подается бедрами ему на встречу, двигаясь в унисон. — Юнги... — шепчет его имя, как в бреду, сжимая упругие ягодицы до глухого вскрика. — Чимин… — не выдерживает Юнги и кончает, изливаясь на покрывало и содрогаясь от сильнейшего оргазма, а Чимин продолжает двигаться в нём и, спустя несколько минут, стонет, кончая внутрь омеги, кажется, охрипшего от собственных стонов. Оба дышат тяжело, пытаясь привести сбитое дыхание в норму. Юнги утыкается носом в ключицу альфы, пряча покрасневшее от смущения лицо, а Чимин тихо посмеивается от его поведения. До чего он сейчас милый! Взъерошенный и растрепанный, с покрасневшими щечками и распухшими от поцелуев губами, которые Пак готов вечность целовать, не променяв их ни на чьи другие. Если Чимин наркоман, то Юнги самый лучший наркотик, созданный специально для него. Личный сорт героина, запретный плод, вкусив который больше не будет шансов остановиться. — Юнги-я, а что было в том письме? — спрашивает Пак, когда дыхание восстановлено, а руки по-хозяйски ложатся на талию омеги. А Юнги, прижимаясь к теплому боку, загадочно улыбается и отрицательно качает головой, мысленно делая пометку избавиться от письма в ближайшее время. Ничего не имеет значения, когда истинные обретают друг друга спустя столько времени. Красная нить Судьбы связывает их души крепко и навсегда. Ничто в этом мире не способно их разлучить, даже, казалось бы, такие серьезные вещи, как потеря памяти и Время — время, которое они проведут вместе, навёрстывая упущенные мгновения.