Гарри — Львёнок-принц, герой и защитник, знамя и лидер. Солнышко тёплое, с глазами цвета свежей травы и звонким смехом. Гарри не способен на подлость, или жестокость, или тягучую ненависть — если и ненавидит, то по-гриффиндорски, вслух, яростно и неудержимо.
Давно мёртвая Леди Тёмного Дома торжествующе-громко хохочет с портрета
Гермиона — патологически верная умница, девочка с карамельной улыбкой и академически правильными взглядами на жизнь.
Гермиона делит мир на чёрное и белое, на правильное и неправильное, чётко разграничивает белый лист своей жизни на идеальные отрезки неизменно снежного, иногда — чернильного, и почти всегда — рыже-зелёного оттенков.
В мрачном подвале светлого дома загадочно поблёскивает маслянистая алая жидкость на бледно-розовой коже.
Рон — мальчик-пожар, мальчик-взрыв, душа компании, огонёк домашний, нелепый и постоянно весёлый.
Вечно не сделанная домашка, вечно неряшливый вид, вечно обветренные скулы и торчащая колючками морковно-рыжая шевелюра. Мальчик на заднем плане, завидующий другу, но бескорыстно бросающийся за ним в беду.
В тайной комнатке лениво булькает недоваренный кислотно-зелёный напиток
Золотое Трио — и-де-аль-ны-е. Совершенные, обаятельные и невозможные.
Золотое Трио — дети
непрошедшей войны, дети мира и Надежды.
***
Первый (неуслышанный) звоночек звучит, когда умница Грейнджер на вопрос о будущем отвечает, мечтательно и слегка возбуждённо улыбаясь, что любит шить и вышивать.
в тонких пальцах привычно перекатывается золотая игла с вдетой в неё идеально-белой нитью с бурыми пятнышками
***
Вторым звоночком стал обольстительный шёпот младшего Уизли на ухо одному из его питомцев:
— Если ты хотел кого-то отравить, лучше было бы взять Хрустальную Сказку или Dreamurg, а не аконитовую вытяжку, мой сладкий…
Кукольно-блёклая синева глаз вспыхивала тысячью немых соблазнов
***
Третьим звоночком — траурным перезвоном колоколов, уже не проигнорировать, уже не забить, не забыть (интуиция испуганно шепчет: «позднопозднопоздно») — окровавленные ножи, намертво зажатые Поттером, лихорадочный блеск неестественно-изумрудных
у-Лили-были-травянистые глаз, нарисованная кровью улыбка и полный больного наслаждения голос:
— Простите,
профессор. Вы просто за-е-ба-ли…
Северус думает, зажимая неаккуратно распоротый живот, что хрень это всё. И не дети это (мира и Надежды, да, Альбус?), и не герои, и уж
тем более не лидеры и не символы нового времени. Просто монстры какие-то с криво нарисованной счастливой маской — неумело скрытым радостным оскалом малолетних психопатов.
Хочется истерично заржать,
выблёвывая выплёвывая собственные кишки, закурить и театрально-трагично произнести, кривляясь на манер Беллатрикс, а затем рухнуть на руки своей мёртвой Немезиды с бутылочными стекляшками вместо глаз:
— Как же всё это по́шло, ах!
Тик-так, дорогой, всё началось в Самайн.
