Встать суметь

- Когда? Голос Кайзуки холоден. Слейн прячет дрожь, отворачивается к окну, за которым занимается рассвет. Неторопливо подтаскивает к себе ежедневник, лежащий на краю подоконника. Распахивает его и листает пустые страницы своей жизни, пока календарь, который из-за странной прихоти создателей расположен в середине ежедневника, не попадает под подушечки пальцев. Высчитать дату - дело несложное, а вот жить в ожидании этой даты - в удушье, в злости, в бесконечном отчаянии - попробуй еще, выживи. - Полагаю, цикл в конце августа, - будничным тоном отвечает он, выдерживает маску, которую носит уже второй год, с того дня, как отчим снова решил его судьбу быстрым росчерком пера. Слейн до сих пор помнит его гневный рык: «Начерта ты мне, сученыш порченный? Брак не удержал, позор. Скажи спасибо, что кто-то согласился взять тебя во второй раз!» и себя - задыхающегося от боли, съежившегося на полу, скребущего ногтями по стертому паркету, тщетно умоляющего судьбу не швырять его в ад. Только не снова, не снова - не в бездонные сутки, сотканные из страха, унижения и боли под гнетом чужих рук. Слейн не может забыть эти проклятые сморщенные старческие руки на своем теле, обладающие им по праву; они приходят к нему в кошмарах, вынуждая безмолвно глотать слезы и давить всхлипы в опаске разбудить Кайзуку. Хорошо - хорошо, что он не сумел понести. Хорошо, что первый муж не отличился терпением. Кайзука молча смотрит на него; его тяжелый пристальный взгляд вынуждает Слейна ежиться, и он натягивает на плечи шарф, прячет под алыми складками ткани дрогнувшие губы. Иногда ему кажется, что Кайзука готов вот-вот швырнуть ему в лицо бумаги о разводе, отправить его с позором обратно к отчиму, и эта мысль пугает его. Слейн знает, что третьего раза для него не будет: отчим просто избавится от него, как от больной шавки, которая не способна принести в дом потомство. Ведь самая главная обязанность омеги - родить альфе наследников, а он до сих пор не смог - ни первому мужу, ни второму, несмотря на то, что скоро истекает уже второй год его второго брака. Однако мгновение уходит, и Слейн слышит удаляющиеся шаги: Кайзука покидает спальню, так и не сказав ему ни слова. Слейн судорожно выдыхает, жадно глотает воздух, впиваясь ногтями в собственное запястье. Оборачивается, чтобы посмотреть на себя в зеркало, зачесывает растрепавшиеся за ночь бала волосы назад. Он бледен и худ, под глазами темные круги, и лицо у него осунувшееся, совсем не румяное. Он - словно истерзанная временем и неосторожным обращением кукла, и он искренне не понимает, как Кайзука может хотеть его. Как он вообще решился повести его под венец такого - нечистого, уже оскверненного другим альфой. Слейн боится задать ему этот вопрос. Боится открывать рот, проявлять любопытство. Боится сделать неверный шаг и вызвать гнев. Он боится этого брака и боится Кайзуку. И он люто ненавидит то, что вынужден жить с ним под одной крышей, спать с ним в одной постели, и что каждый раз, как подходит время течки, ему приходится быть омегой в надежде, наконец, забеременеть и получить передышку от обязанности разделять с Кайзукой ложе в благоприятные дни. Слейн ненавидит себя и то, что родился бесправным омегой, и то, что ему не хватает смелости оборвать свою жизнь. В нем много усталости и злости и отчаянья, но все же он не привык врать себе. С Кайзукой Инахо ему - лучше. Лучше, чем под пятой жестокого отчима. Лучше, чем под бременем издевательств первого мужа. Кайзука никогда не принуждает его. Да, он диктует свои условия - то, что в течку они обязаны пробовать, что Слейн должен спать рядом, что должен сопровождать его на светские мероприятия и танцевать с ним, как положено супругу. Но он никогда не ломает его: не швыряет на постель, не выворачивает руки, не причиняет боль и не ставит его на колени, заставляя вылизывать дерьмо. По правде говоря, течка для Слейна - событие скорее болезненное, чем приятное; последний раз он испытывал настоящее возбуждение, когда был невинным. Поэтому секс с Кайзукой в течку ничем не примечателен: он просто позволяет альфе раздеть себя и ничему не сопротивляется. Держит глаза закрытыми, да впивается пальцами в простыни, пока все не заканчивается. Кайзука скуп на слова и ласки, хотя, быть может, Слейн - сам тому причина. В их первый раз, после венчания, он не смог подавить тошноту. Как только его коснулись ладони альфы, его вырвало прямо на белоснежное покрывало. Тогда ему хотелось выть; его трясло так, будто он был в лихорадке. Он ждал удара, наказания, приговора, но Кайзука лишь принес ему стакан воды, а потом и вовсе набросил на его плечи халат. Даже не позвал слуг перестелить постель; заменил белье сам, выудив его из шкафа. Скрыл от посторонних глаз позор Слейна. - Поспим. Ты переволновался, - Кайзука был добр к нему; Слейн этого не ждал. Позднее, они выработали систему, умудрившись ее ни разу не обсудить. Кайзука просто положил перед ним лист, на котором списком были перечислены его обязанности, как омеги и супруга, и Слейн в облегчении кивнул. Для секса в списке было отведено две строчки: в течку и по желанию самого Слейна. Желания он, конечно, не испытывал, поэтому вздохнул свободно, и постарался изобразить из себя ответственного мужа. С тех пор так и жили, но страх - проклятый страх, держащий Слейна на грани - никуда не ушел. Рассвет слепит глаза. Слейн прижимается лбом к стеклу, дотрагивается до него кончиками пальцев. Надо бы переодеться, принять душ, лечь спать - благо, Кайзука уедет на работу, и до самого вечера Слейн будет предоставлен самому себе. Ему нравятся такие дни, когда опасность бродит где-то далеко за горизонтом, и он может, выгнав прислугу, спокойно бродить по просторному дому, захватив с собой ароматный чай. В эти недолговечные часы он - хозяин своей жизни, и тени прошлого не способны его коснуться. Впрочем, стоит Кайзуке переступить порог, как Слейн прячется обратно в свою скорлупу, надевает маску сдержанного омеги и кусает губы, молясь, чтобы ночные часы истекли быстрее. Пусть минуло уже два долгих года, но он до сих пор не знает, чего ждать от Кайзуки. Он не знает Кайзуку, собственного мужа и альфу. И не хочет знать. *** Бальная зала огромна. Стоит замешкаться, отступить от Кайзуки на шаг - и он потеряется в пестрой толпе. Альфы в строгих фраках, омеги в красивых костюмах, официанты в невзрачных серых пиджаках снуют мимо, сверкают вежливыми улыбками, одаривают его и Кайзуку короткими кивками или поклонами - в зависимости от статуса. Никто не смеет проявить неуважение к Кайзуке Инахо - главному военному советнику Императора Земли - и его законному супругу. Но Слейн чувствует спиной завистливые взгляды: полмира мечтает теми или иными способами приблизиться к Кайзуке Инахо, а он - порченный - занял их место. Слейн сопровождает Кайзуку на все светские приемы; он давно привык к ним и знает, как себя вести. Спину ровнее, подбородок выше, бокал держать крепко, не задерживать ни на ком взгляд. Будто все вокруг - мелкие сошки, не достойные и секунды его времени. Разговоры всегда ведет Кайзука, Слейн только отвечает, если к нему обращен вопрос; Кайзука сам останавливает его рядом с теми, с кем хочет переговорить. Алкоголь Слейн не трогает, испытывая к нему стойкое отвращение; Кайзука не настаивает, но иногда позволяет себе бокал вина. Каждый раз они танцуют; светский этикет гласит, что танцы обязательны для каждого вечера. Кайзука - не самый искусный танцор, но он ведет Слейна уверенно, и другие пары уступают им центр зала. Иногда пальцы Слейна дрожат в ладони Кайзуки, если танец затягивается, и рука альфы слишком долго лежит на его талии. Кайзука, будто ощущая его дискомфорт, всегда уводит его подышать воздухом на балкон. Позже они снова возвращаются в зал, и вечер продолжается, плавно переходит в ночь и чаще заканчивается лишь к рассвету. Иногда Слейн встречает на балу тех, кого предпочел бы навсегда забыть. Но при отчиме он еще способен держать лицо, способен выслушать град неприятных слов. Сжимая зубы, обычно он пропускает мимо ушей: «Прошу меня извинить за бесполезного пасынка, Инахо. Вижу, он до сих пор не понес», «Вы слишком терпеливы с ним; возьмите второго мужа», «Надеюсь, он хотя бы способен удовлетворить ваши запросы в постели», «Если вы все же решитесь вернуть его мне, позвольте найти ему замену. Мой младший сын подрастает…» Иногда при разговоре с его отчимом губы Кайзуки складываются в настолько ровную линию, что Слейну становится страшно, хотя он не понимает, почему гнев альфы направлен не на него, ведь отчим по сути прав. Но Кайзука лишь обрывает разговор и находит причину увести Слейна в противоположный конец зала, и он этому только рад. Но иногда - как сегодня - им навстречу из толпы выныривает его первый муж, и тогда Слейн чувствует, как сердце загнанным кроликом трется о ребра, а по спине бежит холодный пот. Он не поднимает глаз выше пола, упорно смотрит на носки собственных сапог. Потому что знает, что увидит на уродливом старческом лице. Дьявольская ухмылка никогда не сотрется из воспоминаний. Его первый муж не разрешает себе тех высказываний, что отпускает его отчим. О, нет. Он предельно вежлив и поддерживает разговор с Кайзукой о предметах, которые никоим образом не касаются их личной жизни, но Слейн знает - чувствует каждой клеточкой тела - старик намеренно тянет время, позволяя Слейну почуять свой гнилой запах, заставляя его вспомнить, вспомнить все. За спиной первого мужа мнется его новый омега, прячет запястья в рукавах. Перебарывая страх, Слейн поднимает взгляд и видит в испуганных глазах себя. Тошнота подкатывает к горлу; жалость к мальчишке расползается фантомной болью по животу, и Слейн впервые впивается ногтями в локоть Кайзуки, впервые позволяет себе прервать чужой разговор, невзирая на страх вызвать неудовольствие альфы. Но сейчас ему плевать - он хочет уйти прочь немедленно. - Мне нехорошо, - шепчет он Кайзуке, задыхаясь. Когда Слейн приходит в себя, они уже стоят на балконе одни, отрезанные от толпы и бурлящего красками и звуками мира стеклянными дверями. Слейн опирается на перила, а Кайзука держит руки сомкнувшимися вокруг его плеч, позволяя ему вжиматься щекой в свою грудь. Озноб бежит волной по телу, и Слейн пугливо упирается ладонью в грудь Кайзуки, отталкивает его, не успев отдать отчет собственному действию. - Прости, - говорит Кайзука, делает паузу, неохотно отступает на шаг. - Он входит в Совет Императора. Не по военным вопросам, но я не могу его избегать. Слейн поправляет прическу, разглаживает костюм, дожидаясь, пока восстановится дыхание. Он не понимает, почему Кайзука извиняется, но благодарен ему за побег. Свежий ветерок ерошит волосы, и Слейн поднимает взор к ночному небу. Сегодня оно чистое: круглощекая луна правит небосводом, тонет в россыпи бесчисленных звезд. Слейн с удовольствием провел бы на балконе остаток вечера, но он знает, что у Кайзуки тоже есть обязанности, и одна из них - выходить в свет и быть на виду. Но когда Слейн берется за позолоченную ручку дверей, намереваясь вернуться в ненавистную клоаку, то растерянно оборачивается, не обнаружив альфу рядом с собой. Кайзука Инахо стоит на прежнем месте и смотрит на него нечитаемым взглядом, и на мгновение Слейну чудится, что в его взгляде плещется боль. Но вот Кайзука поправляет галстук, аккуратно берет его под руку, и они возвращаются в зал. Будни идут своим чередом. *** - Отпуск? - спрашивает Слейн, едва не роняя книгу из рук. В спальне вдруг становится душно. Хорошо, что Кайзука стоит в дверях, а не лежит сейчас рядом с ним. Паника бросает тело в дрожь; он неосознанно рвет уголок страницы. - Да, - повторяет Кайзука, неторопливо расстегивает темно-синий китель. Он всегда принимает душ перед тем, как улечься в постель. У Слейна целых полчаса на то, чтобы осознать неприятную новость. - Я не брал отпуска из-за волнений на границе. Но сейчас все спокойно. Я хотел бы провести время на природе, в одном из имений. Если ты возражаешь, скажи. Слейн молчит, трет лицо ладонью, когда Кайзука покидает спальню. Любое отступление от рутины для него - мука, но даже под пытками он не станет говорить об этом Кайзуке. Он - никчемный омега, не способный понести в течку. Разве имеет он право перечить альфе? Глупостью будет открыть рот. Слейн убирает книгу в тумбу, ложится на бок, заворачиваясь в одеяло почти с головой. Ждет. Как и каждую ночь, он ждет, что Кайзука нарушит свои же правила, коснется его, потому что имеет на то право, потому что Слейн не верит в терпение, потому что помнит, как жадно Кайзука сжимает его бока, когда у Слейна цикл. Но вот кровать чуть прогибается, шуршат простыни; спальня погружается во мрак. Ничего не происходит. - Ты не ответил, - напоминает Кайзука, и Слейн незаметно выдыхает, радуясь, что и сегодня альфа остается верен себе. - Я сделаю, как вы хотите, - шепчет он. Больше они не говорят. Слейн потихоньку собирает вещи: их у него немного, хотя Кайзука вдоволь обеспечивает его деньгами. Кроме дорогой одежды, которую он вынужден носить на светских мероприятиях, Слейн не позволяет себе шиковать. Иногда он балует себя печатными книгами - в век электроники и великих научных открытий, когда у каждого прохожего можно найти в сумке персональный компьютер в виде телефона или браслета - это дешевое удовольствие, и он почти не чувствует стыда за потраченные гроши. Неделю спустя летный кар ждет их на посадочной площадке позади дома. Машина немного похожа на звездолет: Кайзука не экономит на личном транспорте; в его распоряжении всегда новейшие модели. Внутри кара просторно, сиденье удобное, и Слейну даже не приходится пристегиваться ремнями. Он немного волнуется, потому что еще никогда не путешествовал на большие расстояния, но полет почти не ощущается - только быстро мелькают пейзажи, пока они не достигают безумной высоты. Первые впечатления сходят на нет, и Слейн украдкой смотрит на Кайзуку: на то, как уверенно альфа ведет кар, время от времени поглядывает на голографические датчики. Слейн не знает, чего ждать от поездки. Как назло, конец августа не за горами: видимо, течку придется пережить в незнакомом месте, в новой постели, вместе с Кайзукой, который не будет уставать из-за работы и однообразных светских приемов. Впрочем, то, что не придется выезжать на балы, кажется Слейну большим плюсом. Он безумно устает держать образ, подобающий супругу уважаемого альфы. Будет замечательно, если Кайзука разрешит ему проводить дни за чтением книг. При посадке Слейн неотрывно смотрит в боковое окно: вид затерянного посреди леса имения захватывает дух. Заросли деревьев убегают к горизонту, обступают двухэтажное здание, словно врастают в него. Сам дом необычен: он тянется вширь, часть его стен сделана из стекла, и весь второй этаж облеплен просторными балконами. Недалеко от дома Слейн видит озеро, к которому ведут красивые дорожки, и тоска вдруг скребется в груди: он никогда в жизни не купался. Прислуги в доме немного: дворецкий, повар и уборщик, и Слейн вздыхает с облегчением. Он не любит прислугу: в отличие от завистников они равнодушны к нему, однако это не мешает им распускать грязные слухи - о том, что он бесполезен в постели, что не заслуживает благосклонности Кайзуки, что он высокомерен и холоден. Никто из них не понимает, насколько сильно страх и стыд диктуют Слейну, как себя вести. Он не может иначе. Кайзука сам относит его сумку в спальню, будто намекает, чтобы Слейн и не думал сбегать. Слейн присаживается на краешек большой постели, знакомится с обстановкой комнаты, ищет пути отступления - так, на всякий случай. Знает, что если Кайзука захочет вести себя с ним грубо, то он не сможет ему противостоять. Кайзука ниже его на полголовы, но он держит себя в форме и, конечно, как военный, умеет драться. Слейн видел его в действии лишь раз, на балу, когда незнакомый альфа перебрал алкоголя и устроил драку. Кайзука, не дождавшись охрану, решил проблему за считанные секунды. Слейну этого вполне хватило, чтобы понять, насколько быстро при желании альфа может стереть его в порошок. К стеклянной стене спальни приникают могучие деревья, загораживая часть серого неба. Балкон словно укрыт навесом из сплетенных веток и зеленых листьев, и Слейн замирает посреди него, вдыхая в себя чистый воздух. Вокруг, кроме шелеста листьев и далекого пения птиц - неземная тишина. Слейн прикрывает глаза, приникает локтями к надежным перилам, наслаждаясь тем, как теплый ветер обдувает лицо. На секунду он забывает обо всем: о бремени прошлого, трудностях настоящего и страхах будущего. - Нравится? - тихо спрашивает Кайзука, но, к тому моменту как Слейн собирается с силами, чтобы ответить ему, Кайзуки уже нет в комнате. Слейн растерянно смотрит на закрытую дверь. *** Дни в имении текут неторопливо. Поначалу Слейн боится: засыпать и просыпаться рядом с Кайзукой на новом месте очень трудно. Кайзука не отлучается на работу, ложится всегда вместе с ним, встает поздно. Он проводит много времени вместе со Слейном, и первые несколько дней это держит в напряжении. Слейн ищет подвоха, вздрагивает при каждом движении альфы и плохо спит. Кайзука наблюдает за ним - за завтраком и ужином, во время совместных прогулок и молчаливых посиделок в гостиной и просто когда они сталкиваются в холлах. - Я не трону тебя до течки, - наконец, говорит Кайзука, и Слейн, едва не отшвырнув книгу в камин, сбегает из гостиной прочь. Он находит укромный уголок в зарослях позади дома, обнимает себя за ноги и прячет пылающее лицо в коленях. Стыд жжет так остро, что его трясет. Никчемный омега, вот кто он. Только и делает, что лишает собственного мужа ложа, да не может родить детей. Злость на себя душит, заставляет его лихорадочно тереть горящее лицо, впиваться ногтями в кожу и кусать пальцы. Кайзука находит его спустя полтора часа. Слейн слышит, как трещат ветки кустов, но остается на месте. Глупо бежать, некуда ему бежать. Все, что он может, это попросить вернуть его обратно к отчиму, но у Слейна губы не разомкнуться сказать такое. После двух неудачных браков отчим сошлет его в бордель, заклеймив как неплодовитого омегу. Закон позволит ему это, ведь главный удел омег - продолжать род. А в борделе… Слейн знает, что протянет недолго. Кайзука присаживается рядом с ним на корточки. На секунду Слейну кажется, что альфа хочет схватить его, но он ощущает лишь осторожное прикосновение руки к плечу. Кайзука помогает ему встать и медленно ведет обратно к дому. Слейна штормит; он еле держится на ногах. Наверно, он выглядит так плохо, что Кайзука, усаживая на постель в спальне, предлагает, - Если хочешь, я лягу отдельно. - Нет, - выдыхает Слейн. Отчаянье рвет его на куски. Он впивается пальцами в крепкую ладонь, удерживая Кайзуку рядом. - Нет, это… позор. - Слейн… - Нет! - сжимая зубы, Слейн вдыхает воздух через нос. - Я сейчас успокоюсь. Сейчас. И он успокаивается. Вернув железный самоконтроль, он ложится на постель и потихоньку выравнивает дыхание, напоминая себе, что все в порядке. Кайзука не отказывается от него, не обижает его, ничего от него не требует, кроме жалких попыток понести в течку. Он переживет этот отпуск, они вернутся в столицу, и там станет легче, привычнее. Там он сможет принести хоть какую-то пользу: сопровождать супруга на балы, позировать вместе с ним для онлайн газет, заниматься уборкой дома. Слейн отвлекает себя мыслями, пока Кайзука не укладывается спать и не отворачивается от него к стене, положив между ними подушку. Он всегда так делает: наверно, чтобы ненароком не переместиться во сне ближе к Слейну. Пару раз, просыпаясь ночью, Слейн заставал Кайзуку обнимающим подушку. Волнение не отпускает его еще целый день, но потом он берет себя в руки, заметив, что Кайзука чаще оставляет его одного в спальне или гостиной, дает ему передышку. Слейн давит чувства горечи и стыда на корню и позволяет усталости взять верх. Иногда он очень устает чувствовать что-либо, и в такие моменты справляться с трудностями становится легче. Слейн поддается умиротворенной атмосфере природы и дома. Время растягивается; дни и ночи кажутся долгими. Слейн много читает и покорно ходит вместе с Кайзукой на прогулки к озеру. Там, под сенью деревьев, их всегда ждет расстеленное на траве покрывало, а поверх него - вкусный ланч. Иногда Слейн берет с собой книги, а иногда засыпает прямо там, засмотревшись на подрагивающую гладь воды и забыв о присутствии Кайзуки. В одну из ночей он просыпается от шума дождя и жуткого грохота. Кайзуки нет рядом, и Слейн в беспокойстве садится на постели, когда на плечах вдруг оседают влажные поцелуи ветра. Дверь на балкон распахнута; едва различимый силуэт альфы маячит снаружи. Слейн набрасывает на себя халат и подбирается ближе, но внезапно комнату ослепляет резкая вспышка света, и сердце уходит в пятки. Ночное небо накрывает сеть корявых линий - они стремительно расползаются во все стороны, подсвечивают брюхо пузатых туч, низвергают рой огромных шаров, которые, подобно голодным насекомым, устремляются вниз в хаотичном полете. - Никогда не видел грозу? - спрашивает Кайзука, заглядывает в комнату, зачесывая мокрые волосы за уши. - Не волнуйся, над домом защитный купол. Буйство природы прекрасно. Жизнь Слейна протекает в столице, где погодой двадцать четыре часа в сутки управляет климат-станция, и ему незнакомы ни грозы, ни грады, ни снежные бури. Он проходит мимо Кайзуки, хватается за перила и застывает на балконе, невзирая на сильный дождь и беспощадный ветер. Вглядывается в полыхающее, смертоносное небо, запрокидывает голову. Небо вспыхивает и гаснет, вспыхивает и гаснет, и Слейну вдруг хочется танцевать наравне с грозой. Прожить свою жизнь также ярко и громко, и тут же кануть в небытие - свободным от бренной земли. Когда он сбрасывает с себя морок бури, то понимает, что Кайзука стоит за его спиной, что его руки обвивают его живот, а щекой альфа прижимается к его плечу. И почему-то Слейн впервые не чувствует страха. Объятие Кайзуки осторожное и мягкое - как капли дождя, бегущие по его лицу. Мокрые вихры вороных волос щекочут его шею, а ненавязчивый аромат Кайзуки - грейпфрут и личи - забирается в нос. Слейн разрешает мгновению продлиться, не отталкивает альфу. Сейчас они оба равны - крохотные букашки перед лицом господствующей непогоды. - Ты простудишься, - голос Кайзуки хриплый. Он делает шаг назад, проводит ладонью по плечу Слейна - вниз до локтя - и обрывает прикосновение. Слейн не хочет с ним спорить, бросает последний тоскливый взгляд на небо и возвращается в постель, оставляя мокрый халат на подлокотнике кресла. Он долго не может уснуть, но к утру дождь стихает, и Слейн, пригревшись под одеялом, ускользает в мир снов. За завтраком Слейн рассеян и не сразу слышит предложение Кайзуки. - Слетаем на базар? - не дождавшись ответа, Кайзука добавляет, - Там будет много книжных лавок. Пальцы Слейна обхватывают тост сильнее, чем следует, и хлеб крошится, падает обратно на тарелку. Слейн не прожигает Кайзуку взглядом только потому, что нельзя вести себя так с законным супругом. Вместо этого он смотрит на скатерть в немой надежде, что она вспыхнет. Стыдно, но Кайзука знает, чем на него надавить. Ради книг Слейн способен потерпеть его компанию лишнюю пару часов. Он с содроганием вспоминает свои дни во владениях первого мужа, где ему не дозволено было подниматься с постели дальше уборной. Как он выжил в тот год, он не понимает. Кар бодро несется над лесом в сторону близлежащего городка. Слейн теребит застежку короткой куртки, рассматривает заросли с опаской обнаружить последствия ночной грозы, но природа спокойна. Если и были ночью пожары, то их быстро усмирил дождь. Хотя, возможно, за порядком в лесу наблюдают специальные дроны. После смерти старого мира, погрязшего в войнах и едва не сгубившего планету, Империя очень строго следит за экологией и стихийными капризами природы. Кайзука приземляет кар на большой посадочной площадке, усеянной летными аппаратами. Похоже, что местный базар популярен. Выпрыгнув из кабины, Слейн теряется: шум мощных моторов, звонкого смеха и нескончаемых разговоров бьет по ушам. Ряды разноцветных палаток тянутся от самой площади вдаль, загораживают горизонт. Люди торопятся по делам, снуют между лавок. Слейн будто застывает перед потоком животворящей воды: жизнь бурлит, кипит, пестрит красками. Кайзука берет его под руку, ведет вперед, и Слейн крепко держится за его локоть. Все вокруг неизведанное, волшебное, но он не чувствует себя частью живого потока, не чувствует свободы, которая подтолкнула бы его так же смело подбегать к прилавкам и рассматривать вещи, как делают это снующие вокруг детки. Кайзука подводит его к прилавкам с книгами сам, и, только оказавшись в родной стихии, Слейн принимается с затаенным энтузиазмом перебирать старинные книги. Его пальцы касаются обложек аккуратно; он с наслаждением листает пыльные, пожелтевшие страницы, разглядывает необыкновенные обложки под одобрительный взгляд продавцов. Кайзука остается рядом, но не маячит за плечом - не мешает ему убивать время за чтением полустертых страниц. Слейн безумно благодарен ему за терпение, потому что у прилавков с книгами он проводит не меньше двух часов, и, в конце концов, покупает приличную стопку. Ему немного стыдно, когда он ступает навстречу Кайзуке, сжимая два плотных пакета, до отказа забитых книгами, но альфа не ругает его, лишь предлагает вернуться к кару и оставить пакеты в кабине. Базар огромен. Слейн не знает, почему Кайзука тянет время, бродит между палатками и шатрами и не хочет возвращаться домой. Поначалу ему кажется, что альфа ищет что-то, потому что иногда он застывает у прилавков, долго исследует вещи взглядом, однако вскоре отходит прочь, так ничего и не выбрав. Но день истекает; в животе у Слейна урчит от голода, а Кайзука так и не делает ни одной покупки. Слейн устало садится на лавку в небольшом открытом кафе, когда альфа предлагает перекусить. Лепешки с мясом, завернутые в мягкую бумагу, пахнут чудесно; Кайзука берет несколько штук и вместе с продавцом дожидается, пока согреется чай. Слейн жует лепешку, от скуки осматриваясь по сторонам. Напротив кафе стоит лавка с шейными платками; собравшиеся около нее омеги перебирают товар, восхищаясь дорогими тканями. Слейн умеет одеваться по моде, но не испытывает страсти к одежде, поэтому украшения и аксессуары редко интересуют его. Однако даже он не может не признать, насколько искусны и красивы выставленные напоказ платки. Бирюзовый воздушный шарф, под цвет его глаз, цепляет взгляд. Омега у прилавка как раз расправляет ткань, и Слейн любуется тем, как россыпь серебряных нитей сплетается в узор чудных зарослей, довлеющей над ними луны и грациозного волка, обнимающего лапами спящих волчат. Морда волка обращена к луне, а пушистый хвост спускается к нижнему углу платка, сливаясь с орнаментом растений. Застыв во времени, волк будто терпеливо ждет чего-то - или кого-то? - важного, оберегая свое потомство. - Слейн? - Кайзука выбирает именно этот момент, чтобы вернуться с чаем. Слейн поспешно отворачивается, забирает у него свою чашку. - Нет, ничего, - шепчет он, запрещает себе оглядываться. Он достаточно книг приобрел сегодня; потратить деньги на глупый платок кажется ему расточительством. Слейн пьет чай, скользит взглядом по закатному небу. Оранжевое пламя окрашивает мир в теплые цвета, навевает приятную усталость. Отчего-то он уверен, что сегодня будет спать хорошо, что ни один кошмар его не потревожит. Он расслабляется; сладкий горячий чай пахнет яблоками, согревает и убаюкивает. Слейн настолько погружается в себя, что не замечает, что сидит за столом один. Бирюзовая ткань обволакивает плечи, и реальность вдруг снова обретает черты, запахи и звуки. Слейн неверующе касается пальцами платка, поднимает лицо как раз в тот момент, когда Кайзука отпускает его края, позволяя ткани лечь в его ладони. Волк сворачивается клубком вокруг плеч Слейна, волчата греются на его груди. Слейн смотрит на Кайзуку, забывая как дышать. К горлу подкатывает ком, и глаза больно жжет. - Тебе, - невнятно поясняет Кайзука, садится напротив него и принимается за свой чай. Слейн пытается выдавить из себя «спасибо», но в груди ворочается застарелая боль, и он молчит. Молчит он и по дороге домой, и за ужином, и когда они ложатся в постель, и даже на следующий день, когда Кайзука спрашивает, что бы он хотел взять с собой на ланч к озеру. Слейн молчит, но теперь его шею стережет волк, а бирюзовая ткань согревает руки. Слейн не расстается с первым подарком в своей жизни ни на мгновение. *** Течки Слейн ждет с содроганием; август подходит к концу. За день до начала цикла его не беспокоит лихорадка, но он все равно готовится: выбирает вещи, которые наденет на встречу с Кайзукой, принимает долгую ванну, уговаривает себя потерпеть. Ведь если он сможет понести, если родит малыша, наверняка, его жизнь станет счастливее. Он не только исполнит свой долг перед альфой, но и отдаст ребенку всю любовь, на которую еще способен. О детях Слейн мечтает украдкой, боится загадывать. Иногда ему кажется, что первый супруг что-то сломал в нем, и теперь он не может иметь детей, хотя Кайзука после венчания водил его к врачу, и врач убеждал, что забеременеть он сможет. Слейн готовится, но, проснувшись с утра, понимает, что течки так и нет. Видимо, по какой-то причине цикл сбивается. Он нехотя встает с постели, нервно крутит в пальцах завязки полупрозрачной сорочки. Стыд тяжелым крестом давит на плечи: он должен сообщить Кайзуке о том, что их соитие откладывается на неопределенный срок, а ведь Кайзука, как обычно, в ночь перед течкой лег спать отдельно, чтобы дать ему собраться с духом. Кайзука всегда ждет этих ночей; Слейн видит, что ему нравится, что в пылу страсти он сдерживается с трудом. Наверно, если бы Слейну тоже нравился секс, Кайзука брал бы его по-другому - жарко, жадно, до исступления. И, конечно же, чаще, а не жалкие три-четыре раза в год. Закутавшись в халат, Слейн нерешительно покидает спальню в поисках Кайзуки, но вместо него встречает в гостиной дворецкого. Пожилой альфа спешно застегивает небольшую сумку. Слейн смотрит на него с удивлением: имение большое, и отсылать прислугу на время его течки, которая у него сама по себе слаба и проходит за день, кажется ему глупым. - Милорд, вы проснулись, как хорошо! - восклицает альфа, поднимает сумку на плечо. - Мои коллеги уже покинули дом, я тоже ухожу. В свете утренних событий наше присутствие будет более чем неуместно. Передайте милорду, чтобы связался с нами, как только придет в себя. - Простите? - Слейн хмурится; смутное предчувствие бежит по спине холодком. Дворецкий выдерживает паузу, говорит неохотно. Ему явно не по себе: в отличие от столичных слуг, прислуга в имении доброжелательна к Слейну, не распускает глупых слухов и не сует носа в личные дела хозяев. Пожилой альфа извиняюще улыбается ему, шепча, - Прошу вас, уделите милорду должное внимание. Боюсь, у него начался гон. Земля будто разверзается под ногами. Слейн припадает плечом к дверному проему и съезжает по нему вниз. Глухо хлопает входная дверь, оставляя его наедине с Кайзукой. Слейн впивается рукой в халат на груди, тяжело дыша. Воздуха не хватает, пока мясорубка эмоций пропускает его через себя. Страх, отчаянье, желание бежать, но сильнее всех - стыд. Стыд за то, что довел собственного супруга до состояния гона. Ведь гон для альф - пережиток прошлого. Закон разрешает альфам брать несколько мужей, разрешает содержать наложников, разрешает посещать бордели. Весь мир устроен так, чтобы не доводить альф до черты, за которой лежит безумная лихорадка. Если все, чего хочет здоровый омега в течку - это секс, то альфа в гоне - это опасность. Агрессия, отсутствие контроля, готовность рвать соперников зубами, физическая боль - альфа может натворить много бед, а может и не пережить болезненную реакцию организма. Именно поэтому омег с пеленок готовят к тому, чтобы быть достойными мужьями, чтобы отдавать себя альфам без остатка. Слейн зажимает ладонью рот, борясь с паникой. Он может спрятаться - наверно, в доме найдутся комнаты, в которые Кайзука не прорвется силой. Он может убежать в лес. Если альфа до сих пор не ищет его, значит, еще не полностью потерял над собой контроль. У него еще есть время уйти, но… Слейн впивается ногтями в щеку. Если он уйдет, Кайзуке будет плохо. Неизвестно, как повлияет на него гон: будет ли он просто хотеть омегу? Пойдет ли в ярости крушить дом? Скует ли его тело боль? Ранит ли он себя? Нет, Кайзука не заслуживает таких трудностей. Кайзука не должен стать зверем только потому, что Слейн - дрянной муж. Слейн обнимает себя за колени, усмиряет дыхание. Решиться непросто. Но это его долг. Долг. Разве не о долге он думал, когда отчим отдал его под венец в первый раз? Когда выдавливал улыбку, стоя перед алтарем, позволяя старику обнимать себя за плечи? Быть омегой - его долг; так определила жизнь. И ведь он терпел, терпел целый год, пока старик не насытился им, пока не вышвырнул его прочь, как надоевшую игрушку. Слейн был омегой - послушным, готовым исполнить любой каприз, принять любой удар, стерпеть любое унижение. Потому что он исполнял свой долг. И что теперь? Когда он чудом обрел второй брак, когда у него есть дом и свобода читать книги, когда супруг относится к нему не как к забавной кукле, которую можно согнуть в три погибели, он вдруг собирается бежать? Слейн смотрит на потолок, прижимается к дверному проему затылком. С губ рвется смешок. Как же просто забыть о долге, едва жить становится легче. Он идиот, бездумный идиот. Дрожь отступает. Тело словно не принадлежит ему, пока он ищет Кайзуку. Дом окутан тишиной. Слейн распахивает двери, бесшумно шагает по холлам, пытается уловить запах альфы. Замирает перед одной из спален второго этажа: даже сквозь преграду дерева он слышит тяжелое дыхание. Он отпускает себе секунду на сомнения, а потом толкает дверь. - Уходи, - выдыхает Кайзука сквозь стиснутые зубы. Он сидит, сгорбившись, в кресле. Мокрая рубашка липнет к его груди, а кончики волос ко лбу и щекам. Рядом, на полу, лежит пустой графин - очевидно, что альфа опрокинул его на себя. Слейн отчетливо видит, как его тело выкручивает боль: в эти моменты он впивается руками в подлокотники так, что Слейн боится за его запястья. Он подходит ближе, опускается на колени перед креслом. Сожаление и стыд сильнее страха - он впервые, находясь так близко, открыто смотрит на Кайзуку, на его бледное лицо и синие губы, на зажмуренные глаза и острые скулы. Гон будто тянет из альфы саму жизнь. Слейн ясно помнит, как выглядел Кайзука, когда пришел к отчиму просить его руки. Ровная спина, опасный блеск в глазах, зачесанные назад волосы, выражение безразличия на застывшем лице. Отчим лебезил и стелился: для любого родителя или опекуна выдать омегу замуж во второй раз - неслыханная удача, а Кайзука просто сидел за столом, закинув ногу на ногу, и снисходительно позволял отчиму лепетать красноречивые басни. Тогда Слейн думал, что снова отправится в ад. Но он ошибся. Ошибся и жил в страхе. Не хотел ничего видеть. Ни доброты, ни терпения, ни заботы. Даже подарки ускользали от его внимания - пожалуй, все, кроме шейного платка. Слейн на секунду жалеет, что не взял его с собой, но сейчас платок мог бы стать лишней преградой. Особенно если альфа захочет быть с ним. - Это я виноват, - тихо говорит Слейн и, собрав волю в кулак, тянется к коленям Кайзуки. Шлейф халата еле слышно шуршит, когда он наклоняется вперед, приникает к его бедру, вжимается щекой в ткань мягких домашних брюк, обнимает его колени руками. Сердце лихорадочно стучит в груди: понимания и смелости недостаточно, чтобы отпугнуть страх, но он не отступит. - Нет, - Кайзука закрывает лицо ладонью, встряхивает головой, словно желает скинуть довлеющий над ним морок, затем вжимается в спинку кресла в попытке отодвинуться от него. - Не надо, Слейн, не сейчас. - Инахо, пожалуйста, позвольте вам помочь. Так должно быть. Я омега, - это первый раз, когда Слейн говорит с Кайзукой так дерзко, когда произносит вслух его имя, когда не прячется за холодным «вы». - Ты - человек. Прежде, чем мой омега или супруг, ты - человек, - Кайзука не рычит, но его голос резок. - И должно быть только так. Иди. Я не хочу сделать тебе больно. Перечить альфе - значит быть никудышным мужем. Так его всегда учили; отчим частенько поколачивал его, чтобы Слейн раз и навсегда запомнил все законы и правила, царящие в высшем свете. Он потерянно смотрит на Кайзуку и понимает, что не может уйти. Даже если Кайзука прикажет ему или сделает больно, уйти сейчас будет неправильным, бесчеловечным. Слейн поджимает губы, отстраняется; пальцы чиркают по пушистому ковровому настилу, а потом он поднимает руку и расстегивает пуговицы халата, ведет плечами, чтобы халат упал к его ногам. - Слейн. - Молчите, я услышал вас. А теперь услышьте меня, - Слейн сжимает в пальцах рубашку на плече Кайзуки, сминая мокрую ткань, и тянет его к себе. - Я так хочу. Он отдает эту ночь Кайзуке и старается не дрожать от чересчур откровенных прикосновений. Кайзука больше не церемонится с ним: его ведет гон. Сорочка вмиг отброшена прочь; руки альфы сжимают его тело, как будто тиски. Слейн податливо выгибается навстречу его губам и рукам, жмурится, пряча испуганные глаза, когда они перемещаются на постель. Странно, но даже в гоне Кайзука осторожен: он держит его крепче, трогает откровеннее, двигается резче, оставив терпение и сдержанность за бортом, но Слейну не больно. Неприятно и стыдно, и немного страшно, потому что он не знает, когда ненасытность Кайзуки иссякнет, но не больно. Наверно, к середине ночи у него начинается течка, потому что между ягодиц становится совсем уж влажно, и Кайзука долго вылизывает его там. Временами Слейну невольно хочется сбежать от дикого стыда, но Кайзука не позволяет ему покинуть постель - накрывает собой, вжимая Слейна в простыни, проталкивает себя внутрь и берет его, пока не кончает. Передышки коротки; Слейн на собственном теле ощущает, насколько Кайзука голоден. Два года - долгий срок для альфы, и сейчас Слейн с ужасом думает, как же он терпел. Неужели не посещал публичные дома? В комнате душно; их сплетающиеся ароматы настолько отчетливы, что кружат Слейну голову. На какое-то мгновение он забывается: Кайзука крепко держит его за бедра, двигается в нем, его тяжелое дыхание посылает по спине Слейна стайку мурашек. Крохи возбуждения зарождаются где-то в глубине тела; сознание Слейна плывет, пытаясь уловить сладкий ритм, но Кайзука вдруг снова вжимается в него, обрывая движения, и неясные ощущения ускользают. К утру Слейн едва может шевелиться, но, кажется, Кайзуке уже легче. Он укладывает Слейна на спину, обнимает его за плечи, целует его в подбородок и шепчет, вжавшись носом в сгиб его шеи и вдыхая в себя его запах, - Прости, ты устал. Я сейчас успокоюсь. Сейчас. Слейн касается пальцами виска Кайзуки, пропускает пальцы между вороными прядками и робко гладит альфу по затылку. Он соврет, если скажет, что прошедшая ночь ему по нраву, но страха - неожиданно - больше нет. А если нет страха, думает он, то он сможет стать Кайзуке достойным супругом. Таким, каким мечтал быть когда-то давно, когда умел верить в лучшее, когда ждал чуда, которое так и не пришло. *** Отпуск Кайзуки подходит к концу. Последние дни они проводят на воздухе - отдыхают около озера и гуляют вдоль лесных тропинок. Кайзука много спит: Слейн подозревает, что виной тому гон. Хоть они и провели вместе ночь, утолив голод альфы, Кайзука все еще выглядит измученным. Несколько раз Слейн, осмелев, предлагает ему секс, но Кайзука то молча вручает ему корзину с ланчем, то книгу, то вовсе загораживается от него одеялом. Слейн хмурится, но не настаивает. Что бродит в голове альфы, для него большая загадка. Столица встречает их шумом и пылью, и Слейн не особо рад возвращению. Впереди скучные балы и одинокие будни. С некоторой долей удивления, он замечает, что привык к постоянному присутствию Кайзуки рядом. Теперь, когда страх не застилает разум, Слейн чувствует себя иначе. Будто контроль над собственной судьбой снова у него в руках. Это глупо: у омег нет и никогда не было власти, его судьбу может решить только Кайзука. Или отчим, если Кайзука вернет его в семью. Тем не менее, он ощущает себя свободным. Кайзука пропадает на работе. Лежа в постели, Слейн каждый день пытается дождаться его, но чаще засыпает, утомленный ожиданием. Только раз ему удается застать альфу, и то волею тому случай. Слейну снится кошмар, но сон неглубок, поэтому он заставляет себя проснуться, включает ночник. На часах середина ночи. Кайзука спит, лежа на постели, не раздевшись, только скинув ботинки. Он выглядит таким усталым, что Слейн придвигается ближе, осторожно расстегивает его китель. - Слейн? - бормочет альфа в полусне, когда Слейн пробует стянуть китель прочь. Это не так-то просто - Кайзука лежит на спине. - Приподнимитесь, - просит он, чувствуя, как горят щеки. Он еще ни разу не возился с альфой из-за такой мелочи: обычно Кайзука сам его раздевал, когда они были близки. Он никогда не ухаживал за Кайзукой, никогда не хотел помогать ему или касаться его лишний раз. Но сейчас, глядя на то, как послушно альфа выполняет его просьбу, Слейн торопливо запускает ладони за его плечи и стягивает ненужную одежду. Заботиться о ком-то оказывается неожиданно приятно. Правда, он не решается трогать рубашку и брюки, застывает над альфой в раздумьях, дерзнуть или нет. Почему-то тот факт, что они уже много раз видели - и не только - друг друга нагими, сейчас не успокаивает. - Побудь со мной, - вдруг сонно просит Кайзука, устраивается на постели на боку. Слейн не сразу соображает, чего Кайзука хочет, но потом смущенно опускается рядом с ним, прижимает ладони к его груди. Даже сквозь ткань рубашки Слейн чувствует тепло его тела, а когда Кайзука обнимает его второй рукой, его начинает клонить в сон. Простое объятие согревает, приятный запах альфы убаюкивает, мерный стук сердца дарит ощущение защиты. Слейн засыпает, и в этот раз ему не снится ничего. С того дня Кайзука иногда приникает к нему под покровом ночи. Слейн редко просыпается, но временами, под утро, чувствует ласковый поцелуй, оседающий теплом на плече. Когда Кайзука уходит, Слейн заворачивается в одеяло и прячет в его складках лицо. Ласка смущает его, и то, что, оказывается, альфы могут относиться к омегам с нежностью, для него в новинку. Но это приятно. Дни больше не наполнены горечью. Отношение Кайзуки к нему все еще вызывает у Слейна много вопросов, но он чувствует себя увереннее - наверно, потому, что учится доверять альфе. Шепотки прислуги за его спиной прекращаются: Слейн держит себя иначе, разговаривает тверже. Атмосфера в доме меняется. В редкие выходные Кайзуки Слейн проводит с ним много времени - иногда они беседуют о погоде или новостях или предстоящих балах - и это не ускользает от посторонних взглядов. А месяц спустя, за завтраком, ему внезапно становится плохо. Слейн еле успевает добраться до уборной, прежде чем его рвет. Кайзука гладит его по спине все то время, что они сидят на бежевом кафеле, а потом, вопреки его протестам, отменяет все запланированные дела и везет его к врачу. Слейн терзается чувством вины за сорванный рабочий день альфы, пока врач не ослепляет его улыбкой. Слейн едва не падает там, где стоит; руки Кайзуки вовремя подхватывают его под плечи. Альфа обнимает его так крепко, что Слейн не сдерживает слез. Он родит Кайзуке наследника. Их соитие в его течку и в гон Кайзуки наконец-то зародило в его чреве плод. Он - омега; теперь он может доказать это всем, а главное - себе. Кайзука улыбается, пока ведет кар домой. Слейн засматривается на уголки его губ, скромно приподнятые вверх, и прижимает ладони к своему животу. Он готов жизнь положить, но выносить этого ребенка. Мысли и планы роятся в голове, и он не сразу замечает, как кар подлетает к дому. Кайзука успевает обойти машину и подает ему ладонь, помогая выбраться наружу. Слейн не отпускает его руки, замирает перед парадным крыльцом, стоя рядом с альфой плечом к плечу. В небе ослепительно сияет солнце, золотит листву в саду, и Слейн впервые думает о месте, в котором живет вот уже два года, как о настоящем доме. - Инахо, - в его голосе сквозит страх, но Слейн чувствует, что обязан задать хотя бы этот вопрос. Потому что ребенок изменит все, и Слейну безумно хочется, чтобы у него была семья. Семья, которой у него никогда не было. Семья, в которой царили бы любовь и тепло. - Вы ведь не вернете меня к отчиму? Пальцы Кайзуки сжимают его ладонь так сильно, что на секунду Слейн пугается, что чем-то разозлил альфу, но Кайзука лишь тянет его ладонь к губам и целует его пальцы. - Никогда, - обещает альфа, и в том, как порывисто он вдруг прижимается виском к его щеке, Слейну вновь чудится боль. - Даже если бы ты не понес, даже если бы мы не делили ложе, я бы никогда - никогда - не вернул бы тебя назад. Горячая волна опаляет тело, и Слейн горбится, съеживается, потому что от слов Кайзуки ему становится нестерпимо больно и горько, но в то же время сладко, и он цепляется руками за плечи альфы и надолго замирает так. Он больше не один во всем мире, нет, их - двое. И если все пойдет хорошо, то скоро вместе с ними под ярким городским солнцем будет, звонко смеясь, бегать маленькое чудо. - Спасибо, - благодарно шепчет Слейн, а Кайзука прикасается ладонями к его животу, прячет лицо и молчит. *** Новости облетают столицу едва ли не со скоростью света: то ли пронырливые папарацци дежурят у клиники, куда Слейн теперь ездит на обследования; то ли у них есть свои информаторы в стане врачей. Но по утрам Слейн с улыбкой наблюдает за тем, как раздраженно Кайзука пролистывает на планшете статьи. Репортеры не стыдятся спекулировать, по какой причине Кайзука Инахо не обзавелся наследниками раньше, почему взял в супруги Слейна, уже прошедшего однажды через брак, почему не искал других мужей и почему Слейн сумел забеременеть только сейчас, спустя два года после свадьбы. Далеко не все издания корректны в выражениях, но Слейну плевать. Гораздо важнее то, что Кайзука теперь приходит домой раньше и засыпает, прижавшись щекой к его животу. На каждом балу Слейн принимает поздравления и очень удивляется тому, что большая их часть звучит искренне. Нет, завистники вовсе не перестают перемалывать ему косточки, но он вдруг понимает, что вокруг него - не только недоброжелатели. Коллеги Кайзуки по работе, их мужья и родственники - все они улыбаются Слейну, поддерживают с ним беседу и даже приглашают в гости. Слейн ошеломлен. Будто и не было тех двух лет, когда во время бала он шагу не смел ступить от Кайзуки, когда поднять взгляд от пола было мукой страшнее смерти, когда все, о чем он мог думать - как не сорваться в панику, не задохнуться, не уронить бокал. Два года он был один против толпы, и вот вдруг - он ее часть. Они с Кайзукой выходят на балкон подышать воздухом, и Слейн опускает руки на перила, задумчиво смотрит на свои тонкие пальцы. Вопрос срывается с губ прежде, чем он успевает себя остановить, - Я… был совсем не в себе? Кайзука прислоняется плечом к его плечу, берет его за руку, гладит его по пальцам, задевая обручальное кольцо. - Тебе нужно было время, - говорит он, и Слейн, встречая его взгляд, впервые думает о том, что его прошлое, должно быть, не секрет для альфы. Конечно, Кайзука мог многое понять, глядя на его поведение после свадьбы. Слейн старался вести себя адекватно, но глупо сейчас думать, что он ничем не выдал себя, если поначалу шарахался от любого прикосновения как сумасшедший и каждую ночь просыпался в ужасе из-за кошмаров. Спрашивать об этом он не решается; он не готов к этому разговору. Поэтому Слейн просто кивает, и они возвращаются в зал. Остаток вечера он отчаянно пытается запомнить имена и лица собравшихся гостей, иногда просит подсказки у Кайзуки и с изумлением узнает, что альфа не лишен своеобразного чувства юмора. - Седой альфа это Хаккинен, первый генерал Империи, он замужем за работой, - подсказывает Кайзука, при этом его лицо остается бесстрастным. - Рядом с ним Марито с супругом. К ним в гости ты не хочешь: семья Марито владеет винными плантациями. С графом Барокрузом танцевать не советую, он танцует еще хуже, чем я. Слейн расслабляется, наслаждаясь приятным вечером, полным сюрпризов. Кайзука ведет его танцевать, и Слейн отдается музыке так, как давно себе не позволял. Он порхает по зале, ощущая себя в надежных руках. Музыка вьется вихрем, шорох длинного подола фрака и стук каблуков по мраморному полу добавляют щепотку оживленности в танец. Аромат Кайзуки раззадоривает, дразнит, и Слейну вдруг нестерпимо хочется пошалить. Может быть, виной тому бокал вина, который он случайно принял за сок и выпил полчаса назад. Он надеется, что Кайзука простит ему небольшую дерзость. Когда танец переходит в череду безумных поворотов, Слейн решительно отступает на шаг. Кайзука предсказуемо теряется, отпускает его, но Слейн не дает ему времени на раздумья. Он берет ладонь альфы в свою, опускает руку на его талию и, задорно улыбнувшись, ведет его дальше в танец сам. Танцующие рядом пары заливисто смеются, но Слейн, даже чувствуя, как горят щеки, не оставляет свою задумку. - Я настолько ужасно танцую, что ты решил взять все в свои руки? - вопреки спокойному голосу, Кайзука улыбается краешками губ. Слейн благодарно жмет его ладонь, ощущая, как взволнованно бьется собственное сердце. Кайзука Инахо, главный военный советник Императора, взрослый альфа, покорно следует за ним, позволяя вести себя по залу у всех на виду - как омегу. Слейну вдруг хочется прижаться носом к его щеке и поцеловать его. - А если и да? - смеется он, борясь с внезапным смущением. Это первый раз, когда ему хочется поцеловать Кайзуку. Они ведь и не целовались никогда. Кроме церемонии венчания, наверно, но Слейн смутно помнит тот день. Кайзука не отвечает, но поддается его игре, и до последних аккордов заводной мелодии Слейн направляет каждый его шаг. Чужие взгляды жгут спину: в глазах омег светится восхищение и укор. Альфы же добродушно посмеиваются: к капризам омег во время беременности многие относятся снисходительно. Держа Кайзуку за руку, Слейн тянет его обратно к столам с напитками. Эйфория после необычного танца захлестывает, а то, как Кайзука сплетает их пальцы и ласково поглаживает их, посылает стайку мурашек бежать по телу. Слейн незаметно покусывает нижнюю губу: желание встать к Кайзуке ближе нестерпимо. Слейн не понимает природы этого порыва, но бороться с ним неожиданно тяжело. - Могу я выразить свои поздравления и пригласить прекрасного омегу на танец? Мир вокруг меркнет. Сереют огни, глохнут звуки. В звонком смехе Слейну чудится рой прежних насмешек. Радость съеживается, тоскливо воет из пустоты, расползающейся по груди. Комок тошноты зарождается в горле. Слейн цепляется обеими руками за свой бирюзовый шарф. Стоя за плечом Кайзуки, он заставляет себя обернуться. - Не думаю, что этот танец вам так уж необходим, - холодно говорит Кайзука, но вся его невозмутимость будто разбивается об обманчиво мягкую улыбку старика. Слейна бросает в пот. - Да бросьте, Инахо. Всего один танец, и я больше не смею беспокоить вас, - старик неторопливо трет ладони, стряхивает пылинку с рукава пиджака. - К сожалению, мой юный супруг на сносях, и не может составить мне пару. Спрятаться. Убежать. Не смотреть. Не вспоминать. Пройдено, но не забыто. И никогда забыто не будет. Никогда. Слейн с надеждой наблюдает за Кайзукой, но понимает, что тому сложно подобрать слова отказа. Пусть Кайзука не ниже по званию, но беспричинный отказ старому советнику Императора может бросить тень на его репутацию, может поселить раздор в ряды приближенных к Короне, может вызвать немилость самого Императора. Танец - это не то, из-за чего следует сеять семена раздора. В конце концов, по всем законам Слейн теперь принадлежит Кайзуке. Старик не может требовать от него ничего кроме танца. - Но все же… - Ведите, - перебивает Слейн Кайзуку. Он не смотрит на альфу, но чувствует, как беспомощно проходится ладонь по его спине прежде, чем старик уводит его в толпу танцующих. Пальцы Слейна, лежащие в руке старика, подрагивают, и он знает, что это не уходит от его внимания. К вящей радости Слейна, старик не пытается прижать его к себе теснее. Он молча подстраивается под музыку и ведет Слейна по залу, пожирая его глазами и позволив отвратительной ухмылке изуродовать губы. Слейн держит себя в руках, сосредоточив взгляд на жирной черной пуговице на пиджаке старика. Нужно всего лишь переждать. Скоро музыка кончится, и Кайзука снова будет рядом. Они вернутся домой, и Слейн вздохнет полной грудью, зароется носом за ухо альфы, вдохнет в себя его успокаивающий аромат. Кайзука будет долго гладить его по животу, предлагать, как оформить будущую детскую, пока не задремлет на постели, и тогда Слейну снова придется стаскивать с него одежду, пьянеть от собственной смелости. - Что ж, - вдруг насмешливо говорит старик, выдирая Слейна из приятных мыслей обратно в душный, переполненный людьми зал. - Я смотрю, ты стал дерзок. Вырос из того жалкого, вечно воющего сученыша, который так и не смог дать мне наследников. Признаться, твоя замена ничем не лучше - те же убогие представления о долге и любви. Разве что понести смог. Ничтожные вы создания, омеги. Слейн бледнеет, но молчит. Не слушать. Не слышать. Плевать. Слова ничего не значат. Старик никогда не решится зайти дальше слов. Пусть Кайзука не может противостоять ему, когда дело касается светского этикета, но это же правило работает в обе стороны. Просить у альфы разрешения танцевать с супругом более одного танца - непозволительно. Один танец - это все, на что когда-либо может рассчитывать старик. А что такое один танец по сравнению с бездной горького прошлого? Ничего, Слейн потерпит. - Но чем же ты так привлек Кайзуку, омега? - старик скалится, уводя его в поворот так резко, что у Слейна кружится голова. К сожалению, сейчас они в той части зала, где Кайзука не может их видеть. - О, я знаю этого сосунка. Он еще молод, но опасен, у меня нюх на таких. Я уверен, что его не интересовал брак. Такие как он сперва взбираются по карьерной лестнице. А после меня ты был худ и невзрачен и убог в постели. Не понимаю. Ломаю голову и не могу понять. Хотя, быть может, тут и нет загадки, если Кайзука не дружит с головой. Дыхание застревает в горле. Злость вдруг бежит неудержимым потоком по венам, выжигает страх, отвращение, ненависть. Выжигает все, кроме ясной уверенности - старик может болтать что угодно про него, но Слейн не потерпит ни одного худого слова в сторону Кайзуки. Кайзука - это дом, это тепло, это защита, это бесконечное терпение и милость, это отец его ребенка. Больше ничто - никто - не имеет значения, кроме Кайзуки. Ни его прошлое, ни кошмары, ни сомнения, ни страхи. Слейн сбивается с шага, на очередном повороте выставляет ногу чуть вперед. Время замедляет ход, когда старик, издав неподобающий альфе вскрик, заваливается на спину. Слейн впервые смотрит в его глаза - с презрением, с брезгливостью, с надменностью. С удовлетворением - когда стремительное падение вышибает из старика весь дух, и он весь съеживается на полу, давя лихорадочный кашель. На мгновение они словно меняются местами: теперь он, омега, возвышается над жалким и бесполезным куском дерьма. - Ты! - в гневе рычит старик, разбрызгивая слюну. Шипит, хватаясь за ушибленное бедро. В его глазах - звериная злоба, потому что они оба понимают - ничто не способно стереть этот момент, время не обратить вспять. Они оба будут помнить. Слейн думает, что эти секунды ничтожно малы по сравнению с тем, что он пережил в первом браке, но этого достаточно. Он - не грязь под ногами. Он - человек. И он тоже способен защищать то, что ему дорого. Кайзука появляется очень вовремя, встает за спиной Слейна, обнимает его за плечо. Слейн прячет взгляд; злость быстро отступает - ей на смену приходят усталость и прежнее томление. Он хочет остаться с Кайзукой наедине, растрепать вороные волосы, выудить пуговицы его рубашки из петелек, ощутить тепло его груди. - Осторожнее, - советует Кайзука, глядя на разъяренное лицо старика. Со стороны и не понять, что именно он имеет ввиду: что старику стоит прикусить язык, сдержаться от необдуманных слов или же ступать аккуратнее во время танцев. Слейн оглядывается на толпу гостей. Никто не подходит к ним. Никто не подает старику руку, чтобы помочь встать. Будто все они знают, знают, и где-то глубоко, за ширмой светских масок, они сейчас ликуют вместе со Слейном, празднуют столь редкую минуту правосудия. Слейн отчетливо читает торжество даже на лицах своих самых ярых завистников. Старик сдерживается, кое-как поднимается, лицемерно отшучивается и вскоре исчезает в толпе. Он больше не смотрит на Слейна. Почему-то Слейну кажется, что отныне так будет всегда. Кайзука молча увлекает его обратно к столам с напитками, и надолго они на балу не задерживаются. Слейн с наслаждением вытягивает ноги, сидя в кабине кара, перебирает пальцами кончик шарфа, на котором вьется узорами волчий хвост. Маленькая победа пьянит его, и он не сразу замечает, что с Кайзукой что-то не так. *** Слейн лениво переворачивается на спину и открывает глаза в темноте спальни. Рука скользит по постели в поиске Кайзуки, но под пальцами Слейн чувствует лишь холодные простыни. Видимо, альфа так и не ложился. Слейн хмурится, нехотя садится, выпутываясь из одеяла, потягивается, чтобы прогнать остатки сна. Минуты утекают в никуда, пока он нерешительно смотрит на ночное небо за окном. Сегодня на нем нет звезд. Осенний ветер остервенело бьется в стекло: климат-станция потихоньку готовит столицу к зиме. С каждым днем температура опускается все ниже. Вздохнув, Слейн находит на кресле свой халат, завязывает на поясе тонкий ремешок и выходит в холл. Он следует за скудной полоской света, льющейся из гостиной. Первый этаж встречает его полумраком и сквозняком, и Слейн ежит плечи, замирает посреди комнаты. Кайзука поднимает на него усталый взгляд. В его руке чашка кофе, другой он подпирает лицо. Прядки взъерошенных волос падают на его лоб. Слейн забывает слова, которые хотел сказать, засматривается на торс альфы. Кайзука сидит в кресле, в расстегнутой рубашке, его домашние штаны закатаны до колен. - Все в порядке? - тихо спрашивает он, и Слейн встряхивает головой, прогоняя мешающиеся мысли. В последнее время их слишком много, и они нашептывают ему такое, что впору было бы сгореть от стыда. - Кажется, не я придумал правило, чтобы мы спали вместе, - немного напряженно отвечает он, подходит к креслу. Надежда, что Кайзука успокоится после бала, испаряется. Альфа, хоть и спокоен внешне, но ведет себя не так, как всегда. За ужином они не говорили о ребенке, Кайзука не лег вместе с ним в постель и самое главное - сейчас он совсем не улыбается. Слейн нервничает: не обидел ли он его своей выходкой на балу? Не переступил ли черту? - Ты прав, - Кайзука отставляет чашку кофе на низкий столик. - Иди. Я сейчас приду. Слейн понуро опускает голову, складывает перед собой руки. Разговоры на значимые темы даются ему тяжело, но он не хочет убегать от проблемы. Он два года от них бежал. - Инахо, вы сердитесь? Я разочаровал вас? Скажите мне правду, я пойму. Кайзука долго смотрит на него. Слейн волнуется, слушая вой ветра, вязнет в трясине тишины и неопределенности. Отголоски прежнего страха бросают зубы в дрожь, но все тревоги обрываются вмиг. Руки альфы ложатся на его бедра и притягивают его ближе - Кайзука вжимается лбом в его бедро. Слейн растерянно зарывается пальцами в его растрепанные волосы. - Я сержусь, - говорит Кайзука надтреснутым голосом. - На себя. - Вы о том, что произошло сегодня? - уточняет Слейн. Ему хочется успокоить альфу. Он ведь не маленький и прекрасно понимает, что в обществе царят свои законы, не подчиниться которым подчас грозит серьезной расплатой. Альфа не всегда сможет его защитить; именно поэтому Слейну нужно научиться защищать себя. Он гордится своей выходкой на балу, но не потому, что сумел разозлить старика, урвать капельку мести, а потому что это было первым шагом к тому, чтобы твердо стоять на ногах. Чтобы в будущем быть для Кайзуки такой же сильной опорой, какой альфа сумел стать для него. - Не только. Слейн раздраженно выдыхает, осторожно обнимает ладонями лицо альфы и задирает его лицо вверх, чтобы видеть его глаза. - Инахо, подчас из вас клещами ничего не вытянешь. Мы с вами два года играли в молчанку. Я сыт этой игрой по горло. Я… - подобрать нужные слова сложно, но Слейн не сдается. - Я хочу вас понять. Пожалуйста. Свет на мгновение моргает. Кайзука прикрывает веки, подается навстречу его ладони в поисках ласки и тепла. - Я танцевал с тобой на твоем первом балу. Ты вряд ли меня запомнил, это был танец, где пары спонтанно менялись партнерами, - голос Кайзуки настолько тих, что Слейн склоняется ниже. - Я не искал омегу, тем более - супруга. Шел первый год моего вступления в должность, и мои мысли были целиком заняты работой. Но омеги липли ко мне, понимая, что я могу стать завидным женихом, и я не мог отказываться от танцев. Я устал слушать о том, как я привлекателен и грациозен. Когда музыка подошла к концу, и мы с тобой замерли в поклоне, ты рассмеялся и единственный из всех сказал мне честно: ты благодарен за танец, но танцую я, увы, как медведь, если не хуже. - Я?! - невольно вырывается у Слейна. Он отпускает лицо Кайзуки, отворачивается, потому что щеки начинает печь. Он смутно помнит свой первый бал. Он действительно много танцевал тогда: отчим наказал показать себя во всей красе, да и ему самому, впервые оказавшемуся среди людей, очень понравилась живая атмосфера вечера. Но сейчас воспоминания будто подернуты дымкой: слишком многое случилось после того дня. Кайзука прав: Слейн не помнит его. Кайзука неторопливо кивает, целует его в живот, потом снова прижимается к нему лбом и продолжает рассказ, - Я думал о тебе с тех пор, не мог забыть твой смех, твой аромат, твою честность. Эти мысли настолько сбивали с рабочего настроя, что я пришел к выводу, что мучаюсь зря. Да, я не планировал брать супруга так рано, но, в конце концов, наличие омеги изменило бы не много, а в высшем свете, наоборот, на меня стали бы смотреть серьезнее. Я пришел к твоему отчиму и попросил твоей руки. Слейн растерянно опускает ладонь на плечо Кайзуки. - Вы… вы хотите сказать, что выбрали меня до моего первого брака? - Именно так. Колени подгибаются. Кайзука вовремя ловит его, усаживает рядом с собой. Слейн сопит в висок альфы, пытаясь осознать, понять, принять. - Но… но почему тогда… - Твой отчим отказал мне. Он сообщил, что ты уже выбрал свою пару. Что ты доволен и счастлив, - Кайзука прячет лицо в сгибе его шеи, обнимает его за спину руками. Пауза растягивается, длится и длится и длится, пока не обрывается вдруг лихорадочным шепотом, - Я не знал. Я не знал, Слейн. Я бы поборолся за тебя. Я бы никогда не отдал тебя… но у меня не было причин не верить твоему отчиму. Я сдался, отступил. Я виноват перед тобой. Все могло быть иначе. - Инахо… - все становится на свои места. То, что отчим отдал его альфе влиятельнее, Слейна вовсе не удивляет, а вот то, что интерес Кайзуки не угас за тот долгий год, когда Слейн принадлежал другому, поднимает в его груди бурю сумасшедших эмоций. Не в силах сдержать их, Слейн впивается руками в волосы альфы, тянет его голову назад. - Инахо, вы спятили? Вы дурной? Из-за одного танца, после которого я, вдобавок, обозвал вас медведем, вы ждали меня целый год, взяли меня оскверненным и терпели два года, отказывая себе во всем, чтобы я хоть немного пришел в себя? - Ты мой омега, - просто отвечает Кайзука. - Я не хочу других. - Вы идиот, - смеется Слейн, но по его лицу катятся слезы. Он наклоняется вперед, почти прижимается губами к губам альфы, ласково проводит пальцем по его щеке, повторяет, - Вы такой идиот. Слейн первым целует Кайзуку - неумело и неуклюже, но в его порыве нет ни капли страха, осторожности или напряжения. Кайзука покорно подставляется под поцелуй, не мешает ему вести - наверно, боится отпугнуть. А Слейну отчаянно хочется врасти в альфу, стать с ним одним неразделимым целым и больше никогда-никогда не расставаться с ним - ни на секунду. - Вы ни в чем не виноваты, Инахо, - шепчет он. - Да, все могло быть иначе, если бы мой отчим был порядочным человеком, но это уже не исправить. Забудьте обо всем дурном, я прошу вас. Слейну никогда не подобрать слов, чтобы объяснить Кайзуке то, что он чувствует сейчас, когда у него есть дом, когда за его плечом стоит надежный и терпеливый супруг, когда он ждет ребенка, когда он просыпается по утрам, свободно вздыхает и не страшится больше ничего. Поэтому он говорит то единственное, что подсказывает ему сердце: - Инахо, я вас люблю. *** Над головой загораются яркие лампы, слепят глаза. Слейн задыхается, цепляется за руку Кайзуки, раскидывает подушки прочь. - Мне страшно. - Я тут, тут, все пройдет хорошо, - отвечает Кайзука, но Слейн прекрасно слышит, как тяжело дышит альфа. Похоже, не одному ему страшно до чертиков. - А, что, если будет омега? - бормочет Слейн, с испугом глядя на суету готовящихся принять роды врачей. Сейчас он немного жалеет, что предпочел не узнать пол ребенка раньше. Он почти уверен, что родит альфу - в последние месяцы ему постоянно хотелось съесть жирного, сочного мяса. Повара сбились с ног, пытаясь готовить для него одновременно вкусные и полезные блюда. Но сомнения все равно терзают его. - Какая разница? - успокаивающе говорит Кайзука и гладит Слейна по лбу. - Мы найдем ему самого лучшего мужа на свете. - Я хочу альфу! - в раздражении рычит Слейн. Умом он понимает, что ни он, ни Кайзука никогда не обидят собственное дитя. Что маленький омега вырастет в любви и заботе, и что пару они ему будут искать до посинения - так, чтобы сын был счастлив. Но старые шрамы, засевшие глубоко внутри, все еще неприятно царапают, временами сбивают уверенность в завтрашнем дне. - Тогда сделаем еще детей, - легкомысленно отзывается Кайзука, шуршит чем-то за его спиной, и Слейн, обернувшись, неверующе смотрит на то, как альфа опрокидывает в себя таблетку успокоительного. - Ха-ха, в следующий раз рожаете вы! - огрызается он, но, вопреки словам, держится за руку Кайзуки крепче. - Инахо, вы… не уйдете? Вы будете тут все время? Кайзука улыбается, целует его в лоб и на мгновение замирает так, прижавшись к нему губами. И Слейн чувствует - в его поцелуе ласка и нежность, благодарность и счастье, волнение и предвкушение, и вечная, неугасимая любовь. - Да, шшш, я буду тут.