***
Мы шли вереницей, пока двери одна за другой закрывались прямо позади меня. Снаружи казалось, что дом всего лишь велик, но он… оказался просто огромным. По мере того, как мы близились к месту назначения, моё напряжение всё росло и росло, ведь, как бы хорошо этот о’ни ни скрывал своё присутствие, я — Столп, и не почувствовать его на таком расстоянии было бы трудно. Такая сила… такое число съеденных жертв. Он… слишком силён. Но и я не слаба. Вокруг меня девять невинных людей. Отступать некуда. Даже ценами своих жизней, мы — охотники — боремся с о’ни, и будем бороться. Это наш долг. Поэтому, собрав всю волю в кулак, я успокоилась и, сконцентрировавшись на полном дыхании, приготовилась драться. Двери открылись. Мы вышли на просторный двор, тонущий в лунном свете. Посередине, перед прудом, стояла пышная кровать с балдахином, на мягких перинах расположился человек с тёплой, мягкой и очень доброй улыбкой на лице. Нет… не так. Точнее — о’ни с тёплой, очень мягкой и доброй, но фальшивой улыбкой на лице. В глазах его читалось едва уловимое презрение и ожидание, когда он мягко и наигранно заговорил: — Добро пожаловать! Я очень хорошо понимаю, как вы все жаждете поскорее попасть в рай, но давайте, сначала вы расскажете мне, что привело вас сюда! Начались сбивчивые объяснения, люди поочередно представлялись, кто-то смущенно и восторженно рассказывал историю своей жизни, кто громко и эмоционально рассказывал зачем он здесь, что хочет получить. Человек, который привёл нас сюда, с тихими шагами растворился за дверью. Когда очередь дошла до меня, я посмотрела развалившемуся на кровати о’ни прямо в глаза, и, мягко, но напряженно улыбнувшись, произнесла: — Я Столп охотников на демонов с дыханием Цветка, Кочо Канае, и я здесь, чтобы убить о’ни, бессовестно обманывающего людей, лгущего глядя им прямо в глаза и пожирающего их. Я здесь, чтобы отправить тебя в Ад. Шокированный взгляд этого о’ни сменился возмущением и обидой, которая вовсю сквозила и в его голосе, и движениях, когда он поднимался. Ропот людей окружил меня, он становился всё громче в течение моей речи, но, когда Он заговорил, все смолкли. Нет должного почтения в голосе, шептали они сперва. Что она имеет в виду, возмущались они затем. — Как обидно слышать подобное, знаешь ли! Я действительно забочусь о них, обо всех! Я веду их в Рай, избавляю от невзгод… А ты приходишь, и говоришь подобное. А, я понял! Ты тоже страдаешь, но только не знаешь, как выразить свою боль. Пытаешься ранить других, отомстить, бьешься как бабочка об огонь, и в итоге сгораешь… Верно, должно быть о’ни убили твоих родных, может быть, любимого, и вот ты пришла, чтобы отомстить. Не нужно ни о чем беспокоиться! Я избавлю и тебя от страданий! Что бы ты ни говорила, я спасу тебя. Ничего не говоря в ответ, я неловко и напряженно слегка улыбнулась. Так начался мой последний бой.***
Первой атаковала Канае. Рванув вперед, зашла справа, надеясь отвлечь внимание от людей, которые даже и не думали убегать, использовала дыхание Цветка, четвёртый стиль — «Алое Ханагоромо», но, не доведя технику до конца, отскочила в сторону, в пространство двора позади кровати, что стояла посередине. Как раз вовремя, ведь о’ни взмахнул веером, тем самым рассекая пополам то пространство, где только что была девушка, а также и то, что находилось за ним. К несчастью, этот удар задел руку стоявшего с края мужчины, отрубив ее. Хлынула кровь, и люди стали понимать, что происходит что-то страшное. Действительно страшное. Они отбежали от мужчины, пока тот кричал от боли корчась на полу. Но люди думали, что во всём виновата пробежавшая только что мимо раненного Канае, а их крики привлекли внимание демона. — Ох, что же это я, так дело не пойдет! Ни к чему так пугаться, лишние невзгоды, вдобавок к прочим, вам незачем. — Проговорил он, с некоторой долей изящества взмахивая веером. Понимая, что люди в опасности, и воспользовавшись тем, что о’ни отвлёкся, Канае атаковала его сзади. Однако левым веером он заблокировал клинок, а правым разом прикончил часть из разбегающихся в стороны. В этой суматохе, мать с сыном, что не так давно просился домой, остались лежать на полу. Плач ребёнка не был слышен из-под подола кимоно матери, а сама женщина потеряла сознание. Некоторые кричали от боли — те, кто еще мог говорить. Другие — разбежавшись в стороны жались в стены и плакали навзрыд. О’ни поднял одну из лежащих на полу женских рук и, будто бы нежно, облизав ее, начал свою трапезу. Запах крови и крики заполняли всё вокруг, затуманивая разум и вызывая тошноту. Но бой продолжался. Канае, преодолевая отвращение, отскочила назад, в дальнюю часть двора, а демон развернулся, и попытавшись мило улыбнуться, заговорил: — Здесь слишком шумно, не подождешь ли ты, пока я осчастливлю этих несчастных, чтобы мы могли продолжить наше знакомство? Я вижу, ты не просто проходившая мимо мечница. Было бы интересно побеседовать прежде, чем я поглощу тебя! — после чего он создал маленькую ледяную скульптуру в виде себя, которая встала перед девушкой и начала ее атаковать. Кристальное божественное дитя, назвал он это. Хотя, какая разница, легче от этого не становится. Оставшиеся в живых шестеро простых людей во дворе создавали истерический фон криков боли от отрубленных конечностей и плача от страха. Отрезанные части тел, кровь повсюду: казалось бы, что еще нужно, чтобы стереть самую фальшивую улыбку. Но только не эту. Мило улыбаясь, о’ни добил корчащегося на половицах мужчину с отрубленной рукой, пока тот кричал: — Прошу, умоляю, не надо, не надо! — захлебываясь слезами. Удовлетворенно улыбнувшись, демон поднялся и переключился на следующую цель. Женщина неподалеку. У неё оторвало ноги, но каким-то чудом сумев остаться в сознании, она пыталась ползти к дверям с выпученными глазами, не издавая ни звука, кроме булькающих всхлипов. За ней тянулся кровавый след… удивительно длинный, каких только огромных трудов стоило бедняжке преодолеть такое расстояние. Но о’ни оказался рядом с ней в мгновение ока. Та, ничего не замечала и продолжала ползти, переваливаясь через тело еще совсем недавно с надеждой рассуждавшего о будущем молодого человека, а точнее по тому, что от него осталось. Всё длилось считанные секунды: демон разрубил женщину веером и, пока та корчилась и кричала от нестерпимой боли, взял нижнюю половину ее туловища и… съел. Удивительно, как мало времени это заняло у него. Затем, обернувшись и широко разведя руки в стороны, он шагнул навстречу заплаканной девушке, вжавшейся в стену у входа, который пыталась открыть. Он, будто приглашая в объятия, двинулся ей навстречу. Девушка не видела, кто именно расправился с людьми и пролил всю эту кровь, а потому, шокированная, увидела в нем единственный островок спокойствия и безопасности в этом хаосе. На шатающихся ногах, она поднялась, и, спотыкаясь, пошла ему навстречу. К тому моменту Канае удалось расправиться с клоном, и атаковать демона со спины. На этот раз это явилось для него полной неожиданностью, он лишь успел нагнуться и, развернувшись, полоснуть веером и использовать технику демонической крови «Развеянные лотосы», чтобы выпустить ледяные лепестки прямо на охотницу. Кочо дернулась было оттащить от демона захлёбывающуюся в слезах девушку, но было уже слишком поздно, та наполовину погрузилась в него… На охотницу смотрели пустые и полные ужаса глаза, рот был раскрыт в безмолвном крике, а сверху, надо всей этой залитой кровью сценой, возвышался с интересом наблюдающий за Канае демон. Его широко раскрытые глаза и заинтересованная, будто детская улыбка, резко контрастировала с кровью вокруг рта и на макушке. Вонь от крови, пролитой сегодня, била в ноздри, а он, все так же глядел на нее, будто интересуясь, что же в такой момент чувствует человек. Живой. Настоящий. Пока что. Тем временем, лежащий на полу ребенок выполз из-под матери и, проглатывая слёзы, старался привести ее в чувства. Он не особо оглядывался по сторонам, да ему это было и не нужно. Полоснув по противнику еще раз, Канае отскочила назад, и вдруг поняла, что повисла звенящая тишина, разрезаемая лишь всхлипами. Больше никто не кричал. Не теряя бдительности, она, разрывая дистанцию между собой и врагом, напряженно оглянулась и увидела, что из троих оставшихся в живых, в сознании только плачущий мальчишка, чья мать, лежа головой у него на коленях, начинала открывать глаза, и лишь полный мужчина, свалившийся ничком в углу, казался и ощущался живым. — Что ж, пожалуй, раз я знаю, как тебя зовут, мне тоже следует представиться! Меня зовут Дома, я Вторая Высшая Луна, — он шутливо склонил голову, как будто имитируя поклон, и, продолжая мерзко улыбаться, развел руки с веерами в стороны. Он как раз закончил поглощать ту бедняжку. — Благодарю за представление, — осознавая, насколько силён противник, и что для того чтобы спасти оставшихся в живых людей, необходимо чтобы они пришли в себя прежде, чем будут убиты, Столп приняла решение тянуть время, — теперь я знаю ваше имя и даже ранг,. — поджав губы, я напряженно попыталась улыбнуться, что было довольно неуместно в данной обстановке. Запах крови бил в ноздри, и, хоть криков больше не раздавалось, атмосфера была гнетущей и пугающей. — Что привело тебя сюда, Канае-тян? Кто послал такой милый цветок на верную гибель? — выражая «искреннюю» озабоченность, спросил он. — Меня… — медленно двигаясь в сторону от людей так, чтобы мне их было видно, а ему — нет, я внимательно и размеренно, с полуулыбкой отвечала, — никто не посылал. Я пришла сюда сама, потому что долг охотника диктует мне бороться с такими как вы. Он удивлённо вскинул брови: — И много ли ты видела таких о’ни, как я? — Честно говоря, прямо такого как вы, вижу впервые, — приложив ладонь к лицу я попыталась хихикнуть. Далось мне это нелегко, но некое подобие улыбки и смешка, похоже, обрадовало этого Дому. — О! Верно-верно, — удовлетворенно улыбаясь, он приложил один веер ко рту, будто задумавшись над чем-то, а вторую руку упёр в бедро. — Милая девушка, умеешь ли ты петь? — Загадочно улыбнувшись, наконец выдал он. Уставившись на него, я, хлопая глазами, дивилась тому, как действительно легко оказалось отвлечь его внимание. Он смотрел прямо на меня, стоя боком к ребенку с матерью на полу и спиной к мужчине. Мне же было очень хорошо видно, что мужчина изменил положение и пополз к дверям, через которые мы вошли. Нужно куда-то увести этого социопата, пока он не убил их. Надеюсь, эти трое успеют сбежать вовремя.***
Ночь на самом своем пике, а лунный свет заливает сцену, где двое — о’ни и человек — бьются не на жизнь, а на смерть. Я атаковала его уже много раз, много раз серьезно ранила, но ни разу туда, куда нужно: чтобы убить демона, нужно отрубить ему голову клинком из солнечной стали ничирин, или дать солнечному свету испепелить его. Всё остальное абсолютно бесполезно: ничто не вымотает его, ничто не заставит ослабить натиск. Чего не скажешь о людях. Способности, навыки, усиленные техникой дыхания, которое у каждого из охотников своё или же унаследовано от наставников, позволяют продержаться на равных с нечистью долгое время, но это время не безгранично. Особенно, если ты ранен. Как я. За эту долгую ночь он оставил на мне не одну незаживающую, в отличие от его, рану: правая голень повреждена, часть пальцев на левой руке сломана, а правая рука… не может больше крепко держать катану. Каждый раз, когда ему удавалось хоть немного задеть меня, он «радовался», а всякий раз, когда был близок, но промахнулся — «расстраивался». Точнее делал вид, что это вызывает у него чувства. Насквозь фальшивые и наигранные, неуместные в подобной ситуации, он силился вести себя как человек, но… ему это не давалось. Некоторое время назад битва через дыру в ограждениях перешла из сада на улицу. В какой-то момент перед глазами всё поплыло. В воздухе, посеребренном сверкающим инеем была магия крови этого о’ни… Да уж, неприятно. На мгновение перед глазами пронеслась картина из такого далекого, но такого незабвенного детства: заплаканные я и Шинобу жмём друг дружке мизинцы и, приговаривая глупую и такую ужасную пословицу «если я нарушу слово, то проглочу тысячу иголок», даём клятву. Это было так давно… Но не думаю, что кто-либо из нас обеих может позволить себе забыть то обещание. И плевать на иголки, никто и не подумает их глотать, но нарушить то обещание… невозможно. Непозволительно. Бой продолжался, перед взором прояснилось, и я, извернувшись от атаки веера, отскочила в сторону, нанося режущий удар вбок, чтобы противник был ранен, если решит последовать за мной в этом танце смерти. Это движение замедлило мой отход, и опередившие меня сосульки пронеслись в воздухе прямо там, где могла бы уже быть в это мгновенье я. Пролетев мимо меня, они врезались в стену и заморозили ее изрядную часть. Стоит уделять им больше внимания, нельзя позволить ни одной вонзиться слишком близко к туловищу — они непременно заморозят внутренние органы. Время на моей стороне, близится рассвет. Однако… Продержусь ли я до прихода солнца? Так продолжалось ещё какое-то время. В конце концов мне стало казаться, что он дерется не в полную силу, играя со мной. Бессмертное тело, не знающее усталости. Тело охотника, укреплённое техникой дыхания способно сравнять на какое-то время это неравенство, но это не может продолжаться вечно, а вдохнуть воздух, промерзший насквозь, чревато куда большими проблемами. Но я должна продолжать. — Ты так стараешься! Люди — поразительные существа. Без шансов на победу приходят снова и снова, чтобы погибнуть. Как ты смотришь на то, чтобы прекратить эти жалкие попытки? Ты же вся изранена, бедняжка… — полным показного сочувствия голосом сказал этот Дома. — Пожалуй, откажусь. В отличие от вас, мне ещё есть за кого сражаться. — поджав губы, я подумала о своей маленькой, но такой дорогой семье. И о большой — обо всех охотниках, которые боролись, борются и будут бороться до последнего вздоха за общую цель — защитить мирных, беззащитных людей, не позволить этой стихийной катастрофе проноситься над миром в полную силу. Не позволить им свободно убивать всех, кого только заблагорассудится. — Ох, как же так! Я сражаюсь за своего Господина. Он будет ругаться, если я этого не сделаю, — мило улыбнувшись, беззаботно произнес он. — Кроме того, ты тоже могла бы выбрать бессмертное тело и силы, чтобы не пришлось больше жертвовать собой. Я, видишь ли, могу дать тебе это — он даже будет рад, если такая сильная и способная мечница вступит в наши ряды. Неужели не хочешь? Почему? — «искренне» озабоченным моей судьбой голосом произнес он, удивлённо вскинув брови. Шокированная этим безумным и отвратительным предложением, я пропустила удар. Нужно меньше слушать этого безумца и больше тянуть время. Пожирать своих товарищей? Убивать людей? Предать всё то, ради чего я живу? Несильно раненная еще раз в правую руку, я извернулась и отскочила назад. Просто царапина. Пока. Он не ринулся вслед за мной, будто давая мне возможность передохнуть, стал замораживать воздух перед собой и произнёс: — Зачем же так мучиться? Я ведь могу освободить тебя от этих пут. Когда он задал этот вопрос, в голове пронеслось: «как будто такой лицемер может понять»! Конечно, я помню, зачем делаю это. Зачем продолжаю эту борьбу. Я дала обещание — мы дали. В тот день, когда мы потеряли семью, в тот далекий и такой живой в воспоминаниях, выжженных на сетчатке ужасом от пережитого, мы пообещали, что станем сильными и будем защищать мирную жизнь, чтобы больше никому и никогда не пришлось пережить то, что пережили мы.***
Бой продолжался. Я хранила молчание, он периодически мягко бросал слова сочувствия и советы. Я борюсь за наше будущее, за будущее тех, кто останется после. Как минимум, за тех троих, что уже должны были очнуться посреди побоища и убираться оттуда. Усталость давала о себе знать. Боль в ранах маячила на границе сознания, я уворачивалась, атаковала, отступала и вновь шла напролом. Всё происходящее слилось в бесконечный поток однообразия, а перед мысленным затуманенным взором вдруг предстала очередная картина: солнечный денёк, мы учим Канао читать и писать. Шинобу терпеливо объясняет ей кану, требует произносить каждое чтение вслух и периодически вздыхает, когда малышка умолкает и уходит в себя снова. Ей нужно учиться не просто читать, но говорить, обсуждать, высказываться. Канао… Когда мы взяли к себе малышку, я увидела в ней себя. Девочка, которая осталась совсем одна, без семьи, без чувств — если бы у меня не было Шинобу, что бы я делала? Что бы чувствовала? К чему бы пришла? Я не могла оставить ее так одну. Юное поколение охотников и охотниц, которых мы обучаем — наша опора и будущее людей… Даже если мы не сможем прекратить эту войну, однажды, придут те, кто сможет. И будут это ли наши ученики или ученики наших учеников, неважно. Главное, передать младшему… Нет, точнее не так — будущему поколению охотников знания и навыки. И наши мечты. Однажды Канао вырастет прекрасной молодой девушкой, и сможет выбирать сама, какому пути следовать. Однако пока она ещё не может решиться сделать свой выбор, нужно дать ей все необходимые знания и умения, чтобы, когда решится, она могла пойти любой дорогой. Нет, я не могу позволить себе отвлекаться. В реальности прошло всего мгновенье. Вся жизнь проносится перед глазами, неужели это конец? Так просто я не сдамся. Я столп Цветка. Будто очнувшись от долгого сна, я перешла в наступление, использовав второй стиль — «Дух Сливы». Ему оторвало руку, но, как это обычно бывает, к сожалению, ненадолго. К тому времени мы уже перебрались обратно на улицу близ поместья, луна начала таять, а небо — светлеть. Но и сил у меня оставалось немного. За это время мне всё же нанесли пару серьезных ран — кусок мышцы на левой ноге отдавал притупленной огненной болью, ведь он срезал с меня ее часть… Как будто на салат ломтиками шинкует, омерзительно. Всё же, не настолько большой, чтобы дыша полной концентрацией дыхания я отвлекалась на эту ногу, но некоторое прихрамывание стало естественным. Новый удар пришелся в бок, острые лезвия веера разрезали воздух и совсем немного, но все же прошлись по ребрам. Одно из них, кажется, треснуло. Не чувствую. Я уже довольно-таки давно почти ничего не чувствую. Воздух промерз, вдохнуть опасно, и, хотя на открытом пространстве лишь иногда врывается теплый ветер, воздух как будто обратился в лёд — так тяжёл он стал. Нужно что-то сказать. В голову ничего не приходит. Скажи ему то, что думаешь о нем, о его поведении, и он, вероятно, рассвирепеет. Хотя, кого я обманываю — прикинется разозлившимся и скажет, что меня, такую плохую, ничего не понимающую, нужно наказать. Нет, нужно отвлечь его. Он спрашивал, умею ли я петь?.. Какая странная глупость. Но я умею. И, если вырвусь из этого кокона льда, смогу развлечь этого психа подольше, пока солнце не осияет нас своим присутствием. Я стала отступать, разрывая расстояние, отдаляясь все дальше и дальше. Он озадаченно, видя, что я сменила тактику, кинулся следом, но не стал ещё применять свою магию крови. Ещё. Отлетев достаточно от того места, где весь воздух снова промерз настолько, что сверкал и серебрился под порывами наконец прорвавшегося туда ветра, я набрала побольше воздуха и для техник, и для глупостей, и принялась вспоминать всё, что знаю. Какая больше всего отвлечёт его внимание? Какая песня? Эх, я очень любила петь всегда, поэтому таких у меня набралось немало. Я вспомнила, как мама убаюкивала нас с сестрами и братьями по вечерам… И как потом их пела Шинобу я. Отбросив прочь все мысли, кроме боя, дыхания и голоса, стала напевать. Сначала потихоньку, приспосабливаясь к ритму бега и полета, потом все громче и громче. Едва заслышав, что я делаю, противник ослабил натиск, замедлился, будто бы давая мне возможность продолжать, и я увидела, что все те трое выживших выбрались через дыру в заборе и приблизились к углу на другой улице, на которой могли скрыться, однако он, будто почувствовав что-то, начал оборачиваться. Чтобы дать им время, я снова перешла в наступление, но он, дав возможность ранить его, все же обернулся, цокнул языком, и проворчав что-то едва слышно себе под нос, выпустил в их сторону ледяные сосульки. Я было ринулась к ним, но чуть не открылась переключившему на меня внимание демону и поняла, что даже если не буду убита этим ударом, то не успею ничего сделать ни с этими сосульками, ни с людьми — они уже вонзились во всех, замораживая их изнутри. Мальчишка закрыл собой мать снизу, а та согнулась над ним сверху, чтобы защитить сына. Ни что из этого, ожидаемо, не помогло — сосульки одна за другой проткнули тела людей, которые не успели даже закричать от боли — пронзенные и мгновенно замороженные легкие остановили крик, сердце, которое должно было качать кровь, стало источником ледяной крошки, которая понеслась по сосудам, замораживая всё на своем пути от сердца до внутренних органов, туловища, рук и ног. Покрываясь инеем они синели на глазах, но времени ужасаться этому зрелищу у меня не было. Он задел веером мою катану и, выпустив технику крови, понизил ее температуру. Не заметив этого, я рубанула по его вееру, предупреждая удар по себе — это и стало роковой ошибкой. Ожидаемо, катана треснула и сломалась пополам. Теперь осталась только я. Да и мне… Немного осталось. Такими темпами я не доживу до рассвета. А зачем? Люди, которых я хотела спасти, мертвы. Постойте. Но ведь не только их одних я хотела защитить! Шинобу, Канао, все остальные жители Поместья Бабочки, люди из деревни, обеспокоенные пропадающими людьми, все-все кого мы с сестрой когда-либо встречали на своем пути… Близился рассвет. Силы на исходе, и, пытаясь задержать его подольше, чтобы он не успел скрыться от солнечных лучей, я убегала, парировала, атаковала. Сил на разговоры больше не осталось. Кровь в жилах стыла от ужаса, боль от раны начала давать о себе знать, я больше не могла удерживать ее лишь на границе сознания. Боль, жжение в ранах, запах крови, моей собственной крови, и только одна мысль — продержаться еще немного. Я уже не надеялась отрубить ему голову. Только солнце. Только солнце может испепелить его. Надо задержать его. Задержать. Я снова стала петь. Сжав зубы и думая о сестре, я пела и убегала. Парировала и пела. Он предоставил мне полную возможность делать это — видимо его как-то интересовало пение колыбельных — и атаковал не так свирепо, иногда сокрушенно качая головой, вслед за этим снова улыбаясь своей ужасной улыбкой. Ужасно невинной. Ужасно фальшивой. В последний момент убежав от полоски света, он оставил меня стоять в растерянности и изнеможении. Как итог, бросил меня умирать от полученных ран, фальшиво сокрушаясь о невозможности даровать мне «спасение». Какое-то время не было сил пошевелиться. Я стояла и думала о своих ранах, и о том, что не смогла сдержать обещание. Наконец, рухнув на колени и пытаясь вздохнуть, я открыла рот, силясь сделать вздох, но из него раздался свист. Кашляя кровью, я поняла, что одно из ранений в грудь продырявило лёгкое — лишь особая техника дыхания и крепкие мышцы от многих лет тренировок сдерживали рану.***
Я лежала посреди улицы и думала над тем, чем закончился мой последний бой. Уже не надеясь вновь увидеть сестру, я лежала на земле, концентрацией останавливая кровотечение, и молясь о том, чтобы она не встала путь мести, чтобы прожила свою жизнь обычной, вышла замуж, нарожала детишек, состарилась и умерла в своей теплой и мягкой постели, в окружении родных и близких. Как бы хотелось, чтобы всё так и было. Но также я прекрасно понимала, что, окажись я на её месте, не смогла бы прожить подобную жизнь. Понимала, что моё желание — тихой и мирной жизни для Шинобу — эгоистично. Понимала, но, когда та нашла меня, не смогла не высказать ей его. И так же, прекрасно понимая, что делаю, поведала ей о том о’ни, с которым сегодня мне довелось сразиться. Даже если я не смогла победить его, даже если Шинобу так же слаба, как и я, и не сможет победить его в открытом бою… Что бы ни случилось, уверена, уж она точно найдет способ одолеть его. А Канао с молодым, грядущим поколением охотников ей в этом непременно поможет.