Реабилитация

За окном Центра реабилитации снежило. Легкая поземка плавно скользила по замерзшей земле, забиваясь в траншеи, прорытые колесами машин посетителей там, где в неположенных местах они нахально разворачивались. Персоналу было откровенно не до них: в преддверии зимних праздников всех завалило работой. Но Оз не из-за этого занимался двумя делами одновременно: он всегда предпочитал оптимизировать свое время и потому зачастую совмещал обед с просматриванием карты очередного пациента — вот как сейчас, например. Оз развернул бутерброд, откусил от него и ухмыльнулся. Гастроэнтеролог Мария, заставая его за этим, тяжко вздыхала и напоминала про язву желудка, риск которой возрастал с каждым таким безобразием. Оз только улыбался, кивал и продолжал поступать так же. С желудком у него никогда проблем не было. По крайней мере, таких, которые заставили бы его изменить привычкам. Он как раз надкусил второй бутерброд, параллельно с трудом продираясь через дебри истинно врачебного почерка коллеги-психолога со стационара (и это была единственная вещь, которая причиняла нестерпимые муки на профессиональном поприще), как в дверь деликатно стукнули. Оз живо проглотил то, что было уже во рту. — Салют. У меня сахар закончился, выручишь? — Привет, Гилберт, — приветствие прозвучало синхронно: так стучался только этот парень, и в обед забегал тоже, пожалуй, только он — прочие коллеги обычно заседали в ординаторской, и ломиться в кабинет психолога им было без надобности. Оз обернулся, улыбаясь. — Выручу, конечно. В первый раз, что ли? Заходи, чего торчишь в дверях, как не родной, — и призывно потряс баночку с сахаром. Гилберту Оз симпатизировал. В университете парня курсом младше он замечал только изредка, а в Центре они сошлись накоротко довольно быстро, благо общих тем было выше крыши: особенности травм пациентов, а еще... — Вот, держи, — он откупорил банку и добавил, едва Гилберт запустил в нее ложку: — А ты мне за это расшифруешь, что тут написано. Все честно: обычный бартер, и никто никому ничем не обязан, даже по мелочи. — Давай, — отозвался Гилберт и, сыпанув себе две ложки сахара, охотно потянулся за картой. Кажется, ему такой подход тоже импонировал. — Что тут у нас за древние руны, хм... — и он погрузился в чтение, начиная на ходу разбираться в диагнозе. Давалось ему это явно легче. Оз прищурился, вслушиваясь в произносимые Гилбертом фразы, запоминая и осмысливая одновременно. С его памятью это было легко. Взгляд по давней привычке прикипел к губам говорящего, считывая еще и артикуляцию — так запоминалось лучше, словно бы наощупь — вдобавок к слуху, а резцы мягко покусывали губы. Тоже привычка, чтоб ее, в задумчивости — неизбежный процесс... Гилберт закончил. Посмотрел и быстро отвел взгляд, словно обжегшись. Глаза у него были интересные: желто-медовые, совершенно необычный цвет. — О, точно, медсестры говорили, что накрывать стол будут в шесть, — сказал Гилберт, когда пауза начала затягиваться, — ты уже в курсе? — В курсе, разумеется, — отозвался Оз кисло и состроил рожицу. — Опять будем напиваться вдрабадан под вдохновляющее вещание главного. «И этот год мы должны встретить еще более впечатляющими показателями!» — как же, плавали, знаем. Это ты тут первый Новый год встречать будешь, — пояснил он, вздернув угол рта в усмешке. — А я уже второй, и, серьезно, не в восторге от этого. Так что готовься. Будет тебе и Мария с порывами на стриптиз, и физиотерапевт в салате, и много чего еще... Глаза — те самые, что так нравились Озу, — откровенно округлились. Кажется, Гилберт представил всё перечисленное, и Оз вдохновенно продолжил вещать перед таким благодарным слушателем. Судя по всему, Гилберта особенно насторожили экспериментальные спиртовые коктейли от главврача, которые тот начинал мешать после энной стопки. — Надо быть поосторожней, — резюмировал Гилберт, словно в предвкушении потирая под ребрами. — А то еще сам стриптиз танцевать начну. Или засну в салате. Оз фыркнул. — Не беспокойся. Твой старший товарищ присмотрит за тобой! — пафосно возвестил он, вскинув руку с зажатой в ней кружкой. В кружке плеснуло. Оз ойкнул. Гилберт засмеялся и встал. — Я запомню, — пообещал он. — А пока пойду, пожалуй. Еще есть несколько часов, чтобы поработать. Несмотря на собственное «не в восторге», ровно в шесть Оз был на месте: рассыпал милые улыбки и ловко открещивался от предложений типа помощи в нарезке помидоров. Гилберта все-таки припрягли: Оз видел, как тот смиренно строгает сыр и все прочее, что ему то и дело подсовывали, — и, в конце концов, принялся развлекать его (а заодно и прочих коллег) байками от знакомого патологоанатома — просто, чтобы отвлечь и настроить на праздничную атмосферу. Чувство юмора у Оза временами было очень специфическим, ему об этом не раз говорили. Потом все понемногу расселись. Речь главврача началась едва ли не слово в слово с той, что предрекалась. Оз покосился на Гилберта и увидел, как у того дрогнули уголки губ в едва сдержанной улыбке. Он улыбнулся коллеге адресно, поднимая бокал — вроде, чин-чин, — и опрокинул свой залихватски, уже не глядя. Вечер катился ровно так, как и ожидалось: сначала довольно чопорно, но чем дальше, тем более панибратски и бестолково. Раунд женского внимания был закономерен — Оз так улыбался хорошеньким медсестричкам, что аж устал, но на томные взгляды не реагировал стойко. Два раза на те же грабли? Ну уж нет, ищите дурака. Так что, едва появилась возможность, просочился на балкон вместе с явно перебравшим Гилбертом и повис рядом с ним на перилах, жадно втягивая едкий дым. Однако, и сам я все-таки перебрал, — подумалось ему. Перед глазами все плыло и покачивалось, по телу расплывалось тепло, потихоньку концентрируясь в паху — чего еще ожидать, с такого недотраху-то... И в этот самый момент Гилберт, который подпирал голову ладонью, мутно глядя прямо в глаза, внезапно сообщил ему потрясающую новость. — Красивый у тебя голос, Оз, — у него даже язык почти не заплетался. Но что он там говорит, Гилберт уже явно не очень обдумывал, потому что почти тут же ещё и припечатал: — Ты вообще красивый, но голос особенно. Красивый? Да ладно. Нет, Оз это знал, прекрасно знал, и пользовался этим фактом не стесняясь, но чтобы так... Сразу словно потеплело еще на несколько градусов. Оз привычно куснул себя за губу, — медленно протянул ее между зубов, влажно блеснув в полутьме резцами, — а уголки рта слегка приподнялись в улыбке. — Ты так считаешь? — голос стал чуть хриплым — от выкуренной сигареты и спиртного, наверное. А может, и нет. Оз наклонился ближе, подцепил пальцами подбородок Гилберта. Тот подтвержающе угукнул, прикипев взглядом к закушенной губе. — Ты мне тоже нравишься, — выдохнул он уже в его губы, прежде чем поцеловать. Грубовато, жестко, без сантиментов, и очень откровенно. Зажжённая сигарета полетела на заснеженный газон, выпав из ослабевших пальцев Гилберта. Он взволнованно охнул, не сразу, но очень горячо отвечая на поцелуй. И Оз вспыхнул — разом, в один момент: месяцы без нормального секса, периодические самоудовлетворения не в счет, это так — сброс напряжения, механический процесс, не более. Чтобы включилось все внутри, загорелось, затрепетало — это только с кем-то вот таким горячим, отзывчивым... вызывающим доверие. Оз окончательно прижмурился, ощутив в волосах чуткие длинные пальцы, бросил руку на поясницу и резко потянул на себя, прогибая, притягивая, вжимая — пахом в пах, — и взволнованно выдохнул. Оз был уже взбудоражен более чем — но то, что и Гилберт взволнован их близостью не только морально, ощутил от этого особенно остро. Естественно, желание от этого меньше не стало, даже когда порыв ветра швырнул в их лица горсть колких снежинок. Это заставило только собрать в кулак остатки разума и, отстранившись, с трудом выговорить: — Пошли... куда-нибудь. Хочу тебя. Прямо сейчас. Гилберт замер. Шумно вздохнул, кинул горячий взгляд из-под ресниц. Взял за руку. И повёл за собой. Идти коридорами оказалось тем еще квестом. В таком состоянии и просто идти было сложно. Но понимание, что награда совсем близко, добавило стимула потерпеть — совсем немного, чуть-чуть, самую малость, до ближайшего кабинета, за дверью которого не горел свет, не раздавалось томных вздохов и возни, не... Когда они, наконец, нырнули за отвечающую их скромным запросам дверь, Оз даже не посмотрел, где, собственно, они нашли пристанище — сразу же обернулся и подался за встречным требовательным движением рук, вжимая собой в дверное полотно, вклинивая колено между ног, обхватывая губы своими, покусывая в нетерпении, стремясь слиться еще полнее, больше... Подрагивающая в таком же нетерпении ладонь на обнаженной спине послужила катализатором невиданной силы: Оз глухо охнул, прогнулся, отрываясь на несколько секунд, а потом набросился на Гилберта с новым пылом, спешно расстегивая пуговицы, чтобы добраться до ключиц, до кожи, спуская рубашку с плеч, отмечая алыми пятнами укусов и крепких, до боли, поцелуев. А пальцы уже на ремне: выдергивают металлические стерженьки из дырочек с палевным, таким громким в тишине металлическим лязгом — но пофиг, потому что жарко, горячо, хочется так, что крышу рвет, со страшной силой... — Смазка, масло, что-нибудь? — вытолкнул он из себя хрипло, ладони — под белье, на поджарые ягодицы, вызывая страстный, безумно-желающий стон. Гилберт вопрос осознал не сразу. — Аптечка... за тобой. Оз чертыхнулся, неохотно разжал руки, отстраняясь. Гилберт шагнул следом, и, пока Оз перебирал склянки и что-то там ещё — в полумраке было трудно понять, что именно, — прижался со спины, уткнулся носом за ухом, под воротник, одновременно нащупывая пуговицы строгой рубашки. В мозгу полыхнуло. Гилберт возбужденно засопел в ухо, укусил. Ладони скользнули по животу вниз, к ширинке. Вжикнула «молния», пальцы коснулись члена через белье. Рука дрогнула, по полу покатилась какая-то склянка — не разбившись, к счастью... кажется. Оз схватил тюбик с детским кремом и планшетку презервативов, завалявшихся тут именно на такой случай, не иначе, и с утробным рычанием повлек Гилберта к столу у окна. По пути они что-то опрокинули, Гилберт споткнулся, Оз подхватил его — лишь для того, чтобы уложить спиной на ворох бумаг, тут же разлетевшихся во все стороны. Брюки с Гилберта он стащил так быстро, что даже не запомнил, как это было. Вместе с бельем. А потом — прохладный крем на пальцах, и ощущение сжимающегося изнутри тела, и глухие стоны в губы — не понять, свои или его. Тонкий латекс по стволам членов — перед тем, как толкнуться в такое тугое, несмотря на подготовку, отверстие, — и ждать, сжимая зубы и жмурясь, пока он расслабится, пока его отпустит, хоть чуть, и только тогда качнуться вперед. И уже не останавливаться ни на миг, ни на мгновение до тех самых пор, пока изнутри не сожмутся мышцы и под веками не вспыхнет багрово-золотым... — О господи, — Оз дышал, как загнанный, нависая над распростертым на столе Гилбертом, и едва выговорил неразборчиво: — Как... круто-то, а... Руки дрожали. Гилберт приподнял ресницы, попытался что-то сказать, а потом просто притянул к себе ближе. Оз и не сопротивлялся — почти свалился сверху и затих, щека к щеке, слушая сумасшедший стук сердца и приходя в себя. Горячее тепло, терпкий запах пота и спермы, скользящая от испарины кожа под пальцами... Впрочем, долго разлеживаться у них не вышло: Оз понял, что вот-вот отрубится. Более того, Гилберт, казалось, уже почти заснул. Допустить этого было нельзя, поэтому Оз решительно встал и потянул того на себя. — Вставай, — шепнул, разъединяя их окончательно. — Надо утилизовать резинки и сваливать. И, усмехнувшись, добавил: — А завтра по воплям владельца аптечки и стола узнаем, в чьем кабинете предавались разврату. — Не уверен, что хочу это знать, — сипло пробурчал Гилберт, пытаясь найти в полумраке свою одежду. Колени у него подрагивали. Оз тихо рассмеялся, одеваясь и помогая одеться Гилберту. — Мы об этом узнаем независимо от нашего желания, — заверил он веселым шепотом — слишком веселым для такой ситуации, и только поэтому сам понял, что таки очень пьян. — Медсестры разнесут благую весть еще до обеда. Гилберт взволнованно заломил брови. В полутьме его глаза казались темными, глубокими, как бездна. Он прикусил припухшую от страстных поцелуев нижнюю губу, а потом решительно потянулся — и поцеловал снова. На этот раз спокойней, мягче, с неким внутренним довольством. И отпустил с улыбкой, довольно облизываясь. — Ты классный, — язык у него явно все еще был развязан алкоголем, Оз не думал, что в своем нормальном состоянии он сказал бы что-то такое. — Теперь я в этом ещё больше уверен. Оз снова засмеялся — коротко, едва слышно. — Приятно знать, — он легко прикоснулся губами к уголку рта Гилберта. — А теперь пойдем-пойдем. Возьмем такси, и свалим отсюда нафиг. Все равно, если кто и остался на ногах, то не соображает уже ничего. Гилберт согласно кивнул. Отстранился. Нашел ладонью ладонь Оза — сердце странно стукнуло и зачастило, — и они вышли в коридор. Последний рабочий день перед большими новогодними праздниками начался с развеселых рассказов медсестричек о том, как главврач поутру гневно вопил, вопрошая всех подряд, кто это совесть потерял настолько, чтобы уединиться в его кабинете. Оз делал большие глаза, сокрушаясь, — а сам покатывался со смеху внутри себя. А еще обдумывал одну мысль, которая, на самом деле, появилась утром, когда он проснулся и вспомнил то, что произошло накануне. Это было действительно здорово. Настолько, что хотелось повторить. И не сказать ведь, что вариант был нереальным... Поэтому он подловил задумчивого и явно чувствовавшего себя в не своей тарелке Гилберта в коридоре и шепнул: — Послушай, приходи ко мне на обед. Есть разговор; хочу обсудить с тобой кое-что. Гилберт вздрогнул, отвёл взгляд, потом решительно посмотрел на Оза — и тут же неумолимо залился краской. Закусил дрогнувшую губу и лишь угукнул, кивая в ответ. Оз уставился. Не то, чтобы от такой реакции его развезло — за время их знакомства он уже успел разобраться в характере Гилберта и ожидал чего-то такого, но не проникнуться не мог. А еще точнее — наблюдал с нескрываемым удовольствием. Правда, специально смущать не пытался — хоть точно так же и не пытался милосердно отвести сейчас взгляд. В обед Гилберт привычно стукнул в дверь и зашёл. Он казался собранней и сдержанней, но от встречи глазами скулы снова заалели, хотя и не так уж сильно. — Салют, — взгляд скользнул по лицу Оза, явно пытаясь определить направление будущего разговора. — Привет-привет, — отозвался Оз совершенно естественно. Внутри азартно жгло и сжималось, а еще было немного томно от воспоминаний прошлого вечера. — Садись, где удобнее. Еду ты захватил? — Гилберт кивнул. — Ну и отлично. Тогда совместим приятное с полезным. И он закопался в свою сумку, извлекая ссобойку. Разложил бутерброды на салфеточках, покосился на гилбертовы контейнеры, засмеялся. — А ты экипирован получше меня... Чай, кофе? Гилберт пожал плечами. Брови его были нарочито нахмурены. — Так сытнее, — отозвался он, снимая крышку. — И полезнее. Возразить было нечего. Оз откусил кусок бутерброда, отхлебнул кофе. Гилберт сглотнул, поерзал. Было видно, что ему здорово не по себе, и Оз перестал тянуть резину. — Я позвал тебя поговорить про вчерашнее, — начал он без дальнейших околичностей. — То, что было... это было круто; от того, что я проспался и протрезвел, мнение мое не поменялось, — заверил, смешливо щурясь. — И еще мне подумалось: а не поставить ли это на постоянную основу? Глаза Гилберта начали помаленьку округляться. Оз продолжил, не дожидаясь вопросов: — Я так понял, что ты сейчас один, и как-то менять это не намерен в ближайшей перспективе. Я, собственно, в том же положении. Но секс — он нужен для здоровья не только физического, но и психического, и мы оба, как медики, это знаем. Мастурбация снимает вопрос только с физической составляющей, и... прости, ты это знаешь, опять же, не хуже меня. Так вот, в чем суть моего предложения: мы могли бы встречаться раз в неделю, допустим — с субботы на воскресенье, и проводить время к обоюдному удовольствию. На чьей территории, значения не имеет: у тебя, у меня, по очереди, или вообще на нейтральной типа отеля... Но наверное, лучше чередоваться. Единственное условие, которое для меня критически важно — это будут отношения без обязательств. Ни один ничего не обязан другому, никаких обещаний, далеко идущих намерений и прочего. Если тебя устраивает такой вариант, я буду рад. Если ты хочешь про что-то спросить, что-то уточнить, внести свои условия или подумать — пожалуйста. Это не требует моментального решения. И, конечно же, что бы ты ни решил в итоге, наши деловые отношения не пострадают. Оз улыбнулся, наклонил голову к плечу. — Что скажешь? — вопросительно приподняв брови, поинтересовался он. На некоторое время повисла тишина. Гилберт задумчиво обхватил вилку губами и пристально уставился на Оза. Он явно довольно хладнокровно просчитывал варианты, но Оза это не напрягало: с чего бы? То, что он предложил, в любом случае не могло считаться чем-то обычным. Он больше удивился бы, если бы Гилберт согласился тут же, безоговорочно. Именно поэтому, когда тот вдруг решительно кивнул, Оз сам вдруг замер, словно не веря, что его услышали. — Хорошо, — кивнул Гилберт решительно. — Только… Этот раз считается? Или мы начнем с этой субботы? И как-то так это было, что Оз понял: пусть он думал и недолго, но тщательно, и решение принял твёрдо, хоть и смотрел испытующе, явно не уверенный в том, что потенциальный партнер оценит такие «аппетиты». Оз вдохнул, выдохнул, довольно усмехнулся и поменял позу. Поставил обе ноги на пол и слегка раздвинул — очень расслабленно, на самом деле. — Вполне можно и с этой, — Оз был как раз-таки доволен такими аппетитами: свои у него были не меньше. — Тогда начнем с твоего дома: на своем «поле» тебе будет спокойнее в первый раз в таком формате, верно? — он посмотрел проницательно, но без насмешки. Гилберт вспыхнул, помялся, но кивнул. — Тогда договорились. В эту субботу, часам к шести вечера я приеду. А там посмотрим, как пойдет. Снова повисла тишина, но не напряженная, не колючая. Такая, как бывает, когда сживаешься с уточнением в уже принятом решении. Гилберт еще раз кивнул. — Хорошо. Согласен. — и улыбнулся неловко, словно запоздало смущаясь всего этого разговора. Оз тоже улыбнулся. — Вот и славно, — сказал он негромко, наклоняясь и похлопывая Гилберта по коленке. — Значит, жди меня. И я приду. Только очень жди. Его откровенно несло. Гилберт вскинулся было — а потом опять покраснел, уткнулся в свой контейнер, сосредоточенно зашурудил в нем вилкой. Оз усмехнулся. Ему искренне казалось, что эта договоренность была очень правильной. Лучшим, что случилось с ним за прошедший год. Пока — непонятным, не до конца осознанным. Однако почему-то думалось, что дальше будет только хорошо.