Сноходец

На воображение Александр Христофорович никогда не жаловался, война научила его представлять раны и увечья любой степени тяжести, а книги из отцовской библиотеки (некоторые даже с картинками) очень многое рассказали о том, как в мирной жизни бывает. В общем, если уж надо было, мог представить такую страхолюдину, что настоящие черти в ужасе бы под котлы попрятались. А мог, если очень хотелось, невероятной красоты даму вообразить, и, если шепотом её однополчанам описывать между сражениями, слова поизящнее выбирая, так и вовсе кого-то до позорного исступления довести. Сам того не стеснялся и никогда не краснел, чем пользовался вдоволь для развлечения. Спит Бинх крепко, засыпает быстро, вскакивает ещё быстрее. Сны видит редко, но если уж видит, то такой живостью они отличаются, что впору потеряться, где настоящее, а где — вымышленное. Казалось бы, ещё утром в очередной раз рычал на приезжего следователя, едва ли не лбами сталкивались во взаимной нелюбви, ощутимо неприязненно общались, а ночью всё иначе. Во сне стоят они с Гуро посреди участка, никого иного рядом. И хотя губы кривит столичный франт, Александр знает, кто тут главный. — Вы, Яков Петрович, гость мой и всё такое, — говорит с вызовом, смело в глаза смотрит, — но извольте правилам подчиняться. Моим, — и ладонь на предплечье сжимает, комкая идеальное алое пальто. — На колени. Ах, до чего покорен сейчас следователь, до чего послушен. Опускается без слов, лишь смотрит гордо, хитро улыбаясь. Руки за спину завёл, держится уверенно, будто не впервые в таком положении оказывается. Ну что же, это ненадолго. Александр обходит своего коллегу-противника по кругу, медленно рассматривая, почти любуясь. — Ладони свои холёные не прячьте-то. На полу устройте да в спине прогнитесь, — командует Бинх. Даёт время на подумать, видит, как вздрагивает от такого приказа Яков, как пытается обернуться, увидеть стоящего за спиной полицмейстера. Такое любопытство излишне, считает Александр, и рукой властно и сильно давит на шею. Теперь уже куда неохотнее соглашается Гуро, но всё равно становится, как сказали, взглядом в пол вперившись. Вновь и вновь Александр просто любуется этой картиной. Кто бы что ни говорил, а Яков Петрович своим видом глаза ласкать умеет. Все его видят уверенным, в какой-то мере царственным, а Бинху доступно редкое зрелище застать Гуро растерянным и подчинённым. Бинх знает, как ещё больше смутить Якова. Надо всего лишь поставить ногу в тяжёлом сапоге ему на лопатку и надавить сильно, пачкая дорогую мягкую ткань, заставляя грудью к полу прижаться. — Александр Христофорович, ежели вы насильничать меня решили, так прошу не тянуть кота за причинные места, начинайте уж. Бинх хохота своего сдержать не может. Нога очень удобно теперь стоит на опущенном плече, не давая лишний раз Гуро шевельнуться недовольно. — Я, Яков Петрович, вас не желаю ни в коем разе, я всё-таки не содомит, как у вас в столице. У меня другие способы… воспитания неугодных. Не услышать, как Яков возмущённо-отчаянно вдыхает воздух сквозь сжатые зубы, невозможно, но дыхание его мгновенно прерывается, стоит холодному дулу револьвера ткнуться в место сочленения шеи и головы. — Сперва я хотел просто вам пальцы сломать, но потом подумал, что такой исход гораздо интересней. — Вы… не выстрелите, — Гуро задыхается, не скрывая и не пытаясь унять дрожь. — Ещё как выстрелю, уважаемый… Но не сюда. Зря следователь расслабился, почувствовав, что металл больше не холодит кожу. Мгновением позже раздаётся выстрел, и левая ладонь (или то, что осталось после неё) расцветает болью, разбрызгивая по полу ошмётки плоти, костей и кожи. Дикий вой издаёт Яков Петрович, падая всем телом на пол, но мощный удар каблука по затылку обрывает и этот звук. Просыпается Александр, а перед глазами всё ещё стоит картина, вызывающая откровенно смешанные чувства. Ко всему этому масла в огонь подливает настоящий Гуро, который днём при встрече шарахается от Бинха, как чёрт от ладана, и ладони в карманах пальто прячет. Разные мысли в голове у полицмейстера копятся, такие, что к концу дня он вполне осознанно просит Тесака задержаться в участке. От греха подальше дверь запирает, лишь одну свечу оставляет, чтобы не отсвечивала сильно. Молчит, долго молчит, и хорошо, что Степан с вопросами не лезет раньше времени. — Напомни мне, Тесак, уж не твоя ли бабка промышляла снов толкованием? — Моя, Александр Христофорович. — А ты, как, знаком с этим делом? Вместо слов Стёпа плечами пожимает и садится, готовый выслушать что угодно. Описание выходит живейшее у Бинха, как будто вернулся обратно в сон. И хотя рассказывает он абсолютно спокойно и расслабленно, видит, как смурнеет помощник, хмурится, едва ли не копируя самого Александра Христофоровича, думает о чём-то тяжёлом. — В чём дело, Тесак? — А вам… Вы… Ещё что-то такое в-вам снилось? Чтоб как живое? — Снилось, — Бинх взгляд отводит, вспоминая. — Всякий срам снился. — Со мной? — голос у Стёпы тихий-тихий, настолько, что Александру Христофоровичу приходится на стол локтями едва ли не ложиться, чтобы расслышать. — С тобой, — признаётся он, пытливо на писаря глядя. — А ты откуда знаешь? — Я того… тоже там был. Всё… чувствовал. Теперь наступает очередь Александра Христофоровича замереть, встав из-за стола, и растеряться. Зато всё сразу становится на свои места: и почему после той ночи Степан на него то и дело таращился, почему не мог сидеть спокойно, а всё порывался куда-то уйти, почему воротник ставил высоко и шею заматывал шарфом. — Стёп, я… — Да будет вам, — Тесак лишь рукой махнул. — Бабка такое снохождением звала. К-когда человеку дано в своих снах с другими что хочет делать. Потому вас Яков Петрович и забоялся. — А ведь я ему сказал, что не мужеложец, — Александр Христофорович сказанное Степаном обдумывает. — Солгал, значит? А почему же ты меня не испугался? — Так не убили же, — в кристально чистых глазах Тесака ни страха, ни сомнений, — я потом в церковь ходил, молился. — Помогло? — Бинх резко обернулся, когда чужая рука до его плеча дотронулась. — Не очень, — честно признаётся Стёпа, ладонями осторожно касаясь предплечий Александра Христофоровича, и голос до шепота понижает. — М-можно? — Тебе всё можно, — сипло отзывается Бинх, глядя на то, как один из его снов, самый порочный, самый затаённый, в реальность превращается.