за обеденным столом, в этом старом городе.

— Ты помнишь Найла? — внезапно спросил Луи, отрываясь от своего грейпфрутового чизкейка. — Потому что я — совсем нет. С тех пор, как он уехал, прошло слишком много времени, — Томлинсон задумчиво поковырял глазурь ложечкой, кончиком убирая листочек мяты. — И от него не было ни весточки. Гарри отвернулся, устремляя взгляд на серо-оранжевые дома за окном кафе. Конечно, Гарри помнил. Он не смог бы забыть этого милого мальчишку, даже если бы очень сильно захотел этого. Тогда, несколько лет назад, Стайлс забывал многие вещи, но после уезда Найла каждое событие отпечатывалось в его сознании. Он искал Хорана везде, везде пытался найти воспоминания, которые стали старой, но хорошо сохранившейся киноплёнкой. Найл был повсюду. Запах его лёгкого, хоть и дешёвого одеколона остался витать в комнате до сих пор, хотя Хоран давно не переступал скрипучий порог, не останавливался в коридоре, чтобы повесить на крючок свою старую, залатанную куртку. Не садился на кровать, которая была выстирана с лавандовым кондиционером. Он стоил дорого, но Найл любил этот запах, и Стайлс никогда не жалел денег на средство для стирки, потому что ценность кондиционера была совсем мизерной по сравнению с Найлом. Найл остался в следах от кофе на столешнице. Она не была белой ещё за много лет до прихода Стайлса, и блондин неосознанно оставил на досках часть истории — он редко убирал кружки, оставляя их одиноко пылиться на столе. Они оставляли темные круги, но Гарри никогда не сердился, хоть и любил чистоту. Ведь это напоминало о Найле. — Я помню. Луи задумчиво постучал пальцами по столу. Такому чистому, лакированному. Новому, современному. А из-за Хорана Гарри тянуло в прошлое, к их сколотому на скорую руку деревянному столу посреди полупустой душной кухни, залитой солнечным светом. — Ты вспоминаешь его? Их первый поцелуй с привкусом шоколадных конфет в золотистой обёртке. Сладкий-сладкий из-за Найла, потому что тот был сладкоежкой, и любил молочный шоколад с мармеладом внутри. Терпкий из-за Гарри, ведь тот предпочитал горький шоколад с перцем. Совсем разные вкусы, но тогда они подошли так точно, словно были созданы друг для друга. Этот сладостный миг ничего не могло испортить. Гарри помнил взъерошенные золотые волосы и сияющие светлые глаза. Найл лучился светом, даже в темноте, казалось, его лицо светилось теплом. Улыбка со скобками, которые иногда так нагло мешали целоваться. Потом их сняли; его зубы остались немного кривоватыми, ведь брекеты сняли раньше срока из-за того, что Хоран не мог за них платить. Сняли, но поцелуи были не те. Не стали хуже. Просто в этих скобках было что-то от Найла. Такое же невинное и чистое, как он. Хоран был настоящим ангелом. Было бы глупо его не помнить. — Что ты вспоминаешь? Их первый раз, всё до малейшей точности. Хрупкое, покрытое лёгким загаром тело, что так податливо изгибалось под большими руками. Изгиб бёдер, что были на его коленях. Широкая, чуть взмокшая грудь, за которой трепыхалось взволнованное сердце. Тяжёлое дыхание Хорана, его запрокинутая голова, тихое «боже, Гарри», сбитое прерывистым вдохом. Сдержанный стон, закусанная губа, прикрытые глаза. Равномерный ритм, который они оба подхватили, как давно забытую всеми мелодию. Найл открылся для него, как открыл старые двери в давно забытую, но ставшую родной квартиру, в которой без Хорана теперь было пусто и одиноко. Гарри помнил этот день так, словно он был позавчера. Помнил, как со скрипом приоткрылась дверь, звякнула потемневшая цепочка, как засияла на лице Найла улыбка. Потёртый кожаный чемодан на колёсиках, ручку которого Стайлс сжимал одной рукой, пока Хоран тянулся за поцелуем к его губам. Зеркало в коридоре, тускло отражавшее их обоих. Вместе. Это было так давно. — Я вспоминаю его. — Ты скучаешь? Чистые, как дождевые капли, слёзы, что стекали по мягким щекам, покрытым маленькими веснушками. Растирающийся между пальцами, словно песок из часов, голос, затекающий в уши шелестящей рекой. Чуть неровные ключицы, что выглядывали из-под старой белой рубашки Стайлса; Хоран носил её, ведь у него была всего лишь одна футболка. Всё те же поцелуи на всё той же кухне, на которой без Найла было пыльно. Стайлс помнил даже перечницы, в определённом порядке стоявшие около плиты — эти деревяшки иногда падали, когда они с Найлом уж слишком пылко целовались. Старый календарь, купленный ещё два года назад, но так и не снятый с холодильника. Так было и до того, как Гарри пришёл, но когда они были рядом, всё пропитывалось солнечным светом. — Скучаю. Недочитанная, брошенная на пол книга, совсем ненужная, ведь они заняты друг другом на кожаном, видавшем лучшие виды диване. Листья растений в глиняных горшках на подоконнике. Перила балкона. Кресло-качалка. Найл, прижавшийся боком. Запах таких редких пирожных, что они могли себе позволить. Запах душистого чая. Привкус Найла на губах. Полузакрытые шторы во всех комнатах, потому что Хорану слепило глаза. По этому невозможно было не скучать. — Ты сожалеешь? Гарри уехал в этот тихий город лишь в отпуск, потому что ему хотелось покоя. И он не вернулся домой, потому что встретил Найла – после того, как Стайлс увидел улыбку Хорана, он не хотел больше видеть ничего другого. Всё получилось само собой. Свидания в парке. Про́воды до дома, поцелуи под одиноко стоящим около подъезда фонарём. Тайком вырезанное на старом дубе «Г+Н», пока Найл покупает мороженое. Неловкое признание и смущённый смех Хорана во время этого. Обязательство уехать обратно. Объятия и слёзы на перроне. Мокрое солёное пятно на парадной рубашке. Пропущенный поезд до дома. Разве стоило об этом жалеть? Последняя улыбка в поцелуй, Хоран, одевающий свою потрепанную куртку. Обещание вернуться. Обещание вернуться. Обещание вернуться. Закрывшаяся дверь. Опустевшая квартира, которая принадлежала Найлу, но ставшая убежищем для них обоих. Забытая футболка Хорана с поблекшим, когда-то ярким принтом. Запах корицы на белой ткани. Воспоминания. Прошёл год с того момента, как Стайлс в последний раз увидел его улыбку. — Сожалею. И, надеюсь, он когда-нибудь вернётся, чтобы сказать мне о том же.