В их волосах поселились лучи солнца

Волшебное побережье Амальфи переливалось яркими красками на солнце. Воды искрились синевой, отражённой от чистого лазурного неба. Там, вдалеке, слышались крики чаек. Неповторимый запах моря и невидимая пыльца цветов, растущих здесь буквально под каждым окном и за каждым углом, щекотали ноздри. Мелодичные и ритмичные переборы струн гитары насыщали воздух теплом, даже солнце становилось мягче, нежнее: оно словно окутывало незримой ажурной шалью. Ещё немного… и мир вокруг полнится искорками щемящей сердце неги. Ажурный белоснежный бортик отгораживал этот райский уголок от крутого обрыва, грозящего столкнуть неосторожного прямо в синеву морских вод. Арка, обвитая цветущим белым плющом — словно врата в сами небеса. Цезарь даже отводил взгляд, настолько сияли цветы, отражающие солнечные лучи. Людей в этом волшебном месте было не так уж и много — семьи Джостар, Кватро и Цеппели, а также друзья будущих молодожёнов, — но достаточно, чтобы заглушать шум прибоя, назначая ему роль ненавязчивого фона. Негромкий гомон голосов гостей, тут и там объединившихся в группы по двое-четверо человек, тоже задавал событию атмосферу радости. И… Ощущение семьи. Прошло чуть больше полугода после того адского месяца. Тогда Джозефу пришлось сразиться с Эйсидиси. Одержать победу над Ваму. И чудом показать Карсу космос. Однако самым большим своим достижением ДжоДжо считал то, что успел прибежать на помощь к Цеппели и буквально вытолкнуть его из-под смертоносной плиты в форме креста. Потери оказались неизбежны — итальянцу раздробило левую ногу. Кроме того, он долгое время пробыл на грани жизни и смерти, в коме — уже последствия битвы с Ваму. По рассказам Сьюзи Кью, ныне — почти Сьюзи Кью Джостар, Джозеф, как смог оклематься после собственных повреждений, буквально осаждал палату Цеппели. Носил ему цветы, читал журналы и книги вслух… А Цезарь, как бы скептично не хмыкал и не выгибал бровь, знал — так всё и было. Более того, обрывки чужих слов, как в полудрёме, из которой невозможно выбраться, долетали до него. И были в тех словах не только строки из книг, но и личные переживания его боевого товарища. Порой смех и бахвальство, а порой и откровенные рыдания. Итальянец и сам не понимал, как очнулся. Возможно, его тело в какой-то момент ощутило, что восстановилось, и позволило наконец-то взять над собой управление. Может, было что-то ещё… Цеппели всё наигрывал ленивый и незатейливый мотив на гитаре для поддержания волшебства, солнечными каплями застывшего в воздухе, в тенях от раскидистых крон редких деревцев. Яркие праздничные одежды подчеркивали его счастливую улыбку, которую он просто не мог сдержать. Вечное напряжение, лёгшее еле заметно на его лице и мрачной тенью застывшее в глазах цвета листвы под итальянским солнцем, исчезло. По крайней мере, сейчас. Цезарь дышал любовью, насыщался ей и был полон ей от самых кончиков волос, не иначе, зацелованных величественным солнцем, и до кончиков пальцев ноги. Любовь и радость царили в этом маленьком уголке вдали от всех сражений, воспоминаний о падениях и горестях, от всего, что только могло когда-то причинить боль… И слёзы, застывшие в глазах некоторых особо впечатлительных дам, и Джозефа в том числе, были вовсе не от горя, но от всепоглощающего счастья и облегчения. Свадебная церемония являлась символом не только воссоединения двух сердец, но и символом победы. Над врагом, желавшим поработить человечество, и над самой смертью. — Вы только посмотрите, даже Цезарино не удержался и заплакал! — обычно ДжоДжо звучал ехиднее, но в этот раз в его голосе было столько тепла, что Цеппели едва не пропустил эту подколку. — Соринка в глаз попала, ДжоДжо. А вот ты от избытка чувств уже почти похож на прекрасную синьорину. Своей чувствительностью, конечно, красотой тебе до них далеко. — Вредина ты… — проворчал с притворно обидой ДжоДжо, присаживаясь рядом с всё ещё перебирающим струны Цезарем. — Сам такой. Почему не со Сьюзи Кью? — тот на такое поднял левую бровь. В ответ лишь многозначительное молчание и отведённый взгляд, по которым итальянец, успевший уже изучить душу британца, понял, что друга что-то гложет. — Мпф, ДжоДжо, почему тебе так сложно выговориться? Когда я был в коме, таких проблем у тебя не было. — Вот как раз поэтому. Ты тогда гарантированно молчал, а сейчас… — Боишься, что я буду трепаться о твоих соплях с окружающими? Какого же ты обо мне мнения… — Ну, знаешь ли!.. — Знаю, — Цезарь просто не мог упустить случая, чтобы немного подшутить над другом. Но… он знал. Сложно говорить о чём-то личном, когда в ответ могут последовать колкости или принижение чувств. — Я не такой. Ты можешь спокойно доверять мне свои тайны. И я не буду унижать тебя за твои чувства. — Аргхх… вот не верится мне что-то, но… Мне страшно. Я волнуюсь. Чёрт возьми, да меня трясёт!.. Как-то, до того, как дело дошло до настоящей свадьбы, я даже не думал о том, что… она человек! Настоящий человек со своими тараканами в голове. Она отличается от всех моих знакомых, от родственников… Как я буду с ней жить? Джостар схватился за голову, ероша волосы и делая попытки самого Цеппели привести его шевелюру в надлежащий вид — тщетными. Цезарь тихо хмыкнул и закатил глаза. Тот сразу же посмотрел на него возмущённо. — Семья — это всегда поиск компромисса, ДжоДжо. Ты уже должен был удостовериться в этом, общаясь со своей матерью. Да даже со мной, хоть мы и не кровные родственники. Если тебе так страшно, почему тогда не дал заднюю, когда была такая возможность? Никто ведь не заставлял тебя становиться перед Сьюзи Кью на одно колено и делать ей предложение, — памятуя о том, что Джозеф мало кому говорил о своих страхах, и очень переживал, когда над ним смеялись в такие моменты, Цезарь старался говорить как можно мягче. — Просто… сначала я видел, что она милая, красивая. А потом Сьюзи Кью ухаживала со мной, мы о стольком говорили. Говоришь с ней — и жить дальше хочется… И с ней очень свободно. Не так, как… с бабулей, или с мамой. Совсем по-другому, — Джостар говорил бессвязно, явно теперь больше погружённый в собственные мысли, чем в диалог с Цеппели. — ДжоДжо. Кроме своей семьи, я знаю много примеров, когда мужья или сами жёны решались на разрыв. Порой они так долго к этому шли, что у них к тому моменту уже было несколько детей. А помогали они друг другу или нет после расставания — зависело от степени их порядочности и теплоты отношений. Если окажется, что вы будете идти ко дну вместе… Всегда можно поговорить и расстаться. Джозеф посмотрел на Цезаря так, будто у того на голове рога выросли. — И это говоришь мне ты, итальянский казанова, главный девиз которого — не навреди синьорине?.. — Поверь мне, если ты окажешься настолько непорядочным, что просто возьмёшь и оставишь её — я тебя достану на любом краю света и заставлю лизать землю у её ног ради прощения. — А ТЫ МНЕ ЧТО ГОВОРИШЬ СДЕЛАТЬ?! — Я говорю, что, если вы всё же не сойдётесь характерами — не портьте отношения, а расставайтесь друзьями. — Но что, если… — Джозеф надул губы, хмурясь и сомневаясь теперь ещё больше, на что Цезарь тихо засмеялся. — Так, я не понял, ты же!.. — Прости-прости… ДжоДжо, — как контраст, сейчас в голосе и во взгляде итальянца было столько искреннего тепла, что британец вмиг остыл. Мягкие объятия, последовавшие за извинением, и мягкий поцелуй в щеку — и вовсе вынудили того покраснеть. И надуть губы ещё больше. — Хватит сомнений. Иди уже, — ехидно ухмыляясь, подбодрил друга итальянец. — Всё никак не привыкну к этим вашим итальянским телячьим нежностям… — с притворным ворчанием и явной неохотой, ДжоДжо поднялся с места, чтобы пойти к своей будущей жене. Искренняя улыбка с оттенком того же ехидства, что и у Цеппели, на губах блондинки намекала, что она не удержалась от желания поддеть своего жениха. На это ей ответили взятием на руки и последующим кружением по поляне. — Ахахахх! Есть ещё желание ревновать к Цезарино? — волнение исчезло из движений мужчины. Цезарь хмыкнул, продолжая свою игру.

***

— Ну как, жалеешь? — они стояли и смотрели на россыпь звёзд, жемчужинами пестревшую на ночном небе. Луна изысканным драгоценным камнем украшала это иссиня-чёрное покрывало, накрывшее Италию. — Неа… Да и думаю, ты прав. Зачем сейчас париться, я могу просто подождать, как оно будет дальше, — ДжоДжо повернулся к бортику спиной и прислонился к нему. Цезарь на всякий случай проверил крепость этой конструкции. Удостоверившись, что ничего не шатается, расслабился. — Вот и молодец. Но мои слова в силе, учти. — Пффф, так и быть, — Джозефу даже лень было думать над ответной колкостью и вместо этого просто согласился. — Хэй, — через какое-то время затишья позвал он. — Что такое?.. — стоило итальянцу повернуть голову в сторону ДжоДжо, как на его щеку легла чужая ладонь. Мягко, почти невесомо. Этот жест отличался от всего того, что было между ними прежде. Итальянцы — народ тактильный, поэтому Цезарь, стоило ему увидеть в Джозефе настоящего друга, не упускал случая как-то показать своё дружеское расположение. Но это… Пока он застыл, не понимая, что от него хотят, Джостар пальцами оглаживал шрамы на щеке Цеппели. Так нежно и трепетно, как тот не чувствовал никогда прежде… Его губы внезапно оказались так близко к его собственным, он почти их ощущал… Сухое и теплое касание полных губ друга было… приятным. Странным. Цезарь даже не мог найти этому описания, потому что это было так отлично от тысячи поцелуев, подаренных им кому-либо и ему самому… Время будто остановилось для этих двоих. Миг? Вечность?.. И вечность же спустя британец отстранился, вынуждая итальянца ошалело хлопать глазами. К чему всё это было?.. В памяти вдруг всплыл похожий момент… те же губы, почти такое же касание, но полное какой-то живительной силы. И именно тогда, вспомнил Цеппели, он очнулся от комы. В тот раз Джостар влил в него свой хамон через поцелуй. Хотелось столько всего сказать, даже обругать этого хитрого морона, но… тот быстро смылся, успев фыркнув и похлопать его по плечу. Неожиданно в голову Цезаря Антонио Цеппели пришло озарение: ничего не изменилось. Мир не перевернулся, звёзды всё также сияют над их головами. И он всё такой же близкий друг Джозефа Джорджа Джостара. А поцелуй… Можно было подумать — обычная благодарность за подаренное душевное спокойствие. Но на самом деле между ними никогда не было ничего простого. Это оставалось только принять. И пытливый ум, вынуждавший его раз за разом искать вопросы на волнующие ответы, даже не возразил, принимая эту мысль как единственно возможный ответ.