An Honest Kill

Питер же не идиот. Он знает, каков Уэйд. Он видит иногда его с лучшей стороны, импульсивным и бесстыжим, когда невозможно удержаться от смеха. Когда в нем проглядывает что-то искреннее и человечное, что-то большее, чем жадная погоня за вниманием или неуверенность, кровящая сквозь маску, как из уродливой открытой раны. Но есть и другая сторона — жестокий испорченный ребенок, тот, кто любит причинять боль, тот, из-за кого Питер, отмывая чужую кровь с ковра, мечтает прекратить все это. Он гладит кончиками пальцев мускулистые тяжелые плечи Дэдпула, пытаясь снять напряжение, ненависть, острую нужду-желание. Он пытается убедить себя, что ему все равно, когда Дэдпул высмеивает эти попытки. Ведь так было и раньше. Дэдпул не меняется. Он, возможно, никогда не изменится. А значит, Питер может сдаться, он может бросить все и уйти, и никто не обвинит его в том, что он не пытался. Иногда он думает, что он уже сдался. Может, он делает все это ради себя, надеясь на повторение тех светлых моментов, когда они смеются так, что ноги подкашиваются, и Уэйд держит его за плечи, и ничто в мире не может заткнуть их веселой болтовни. Ведь что-то же заставляет его остаться, мучиться с Уэйдом, заглядывать во все темные закоулки его души и желаний, пытаясь отыскать что-то хорошее в этой черноте. До недавнего времени он даже не подозревал, что и Уэйд тоже задается вопросом о том, что происходит между ними. В одну ночь Питер застает его сидящим на полу перед выключенным телевизором, напевающим что-то не в такт, с головы до ног пропитанным кровью, — и подходит ближе, наклоняясь, заглядывая в лицо. Конечно, он лучше, чем кто бы то ни было понимает, что Уэйд сейчас не в себе, но ведь невозможно просто ходить вокруг да около, опасаясь непредсказуемой реакции. К тому же, в отличие от других, Питер Паркер может справиться с опасностью. Он может справиться с Уэйдом. Красно-черная маска поворачивается к нему, и Питер чувствует, что сегодня все мрачнее и тяжелее обычного. «Все хорошо», говорит он, и окровавленное тело напрягается, по нему проходит волна ярости. Питер начинает паниковать и пытается собраться, но Дэдпул резко хватает его за горло и прижимает к полу. И это вроде бы не совсем атака — пальцы не сжимаются сильно, Питер делает глубокий вдох. Только его пугает лицо Дэдпула. Спокойное, сосредоточенное. Питер думает о роде занятий Уэйда и невольно запрокидывает голову, подставляя горло, смотрит на Уэйда, не отрывая взгляд. Он чувствует собственное тяжелое дыхание, поднимающее и опускающее грудную клетку, ворс ковра под ладонями. Уэйд садится сверху, слегка проводит по шее пальцами. Это все так странно. И их поза, и атмосфера, но больше всего — тишина. Обычно Уэйда не заставить замолчать, а сейчас так тихо, что можно расслышать как бьются их два сердца. Питер заставляет себя успокоиться, выровнять дыхание, не отводить взгляд — как будто он пытается усмирить хищного зверя. И, наверное, это получается, потому что ему кажется, что Уэйд не причинит ему вреда. Если бы тот хотел, то давно бы уже сделал это. А затем наемник прижимается к нему теснее, и у Питера снова сбивается дыхание — на этот раз потому, что член Уэйда упирается ему в бедро, но до того, как он успевает хоть что-то сказать, рука в перчатке сжимается на его шее. Голова кружится, хотя ему еще хватает воздуха, но эта внезапная власть, которой обладает над ним другой, почти физически ощутима, все его тело напряжено звенящей тревогой, и он едва удерживается от настоящей паники. Вместо этого он поднимает руку и берет Уэйда за запястье, как предупреждение и напоминание, что он готов поменять расклад сил. Он не хочет бороться, особенно сейчас, когда с Уэйда буквально стекает кровь его жертв, но если придется — то он сможет. Уэйд вздрагивает от прикосновения. Он наклоняется, маска его так близко от лица Питера, что чувствуется медный привкус крови, и наконец произносит глухим шепотом «Почему ты мне доверяешь?». Хороший вопрос, ответил бы Питер, но в этот момент рука на горле сжимается еще туже, и Уэйд двигает бедрами, прижимаясь плотнее к нему, так, что сердце ухает, и нет, нет, хорошо, нет, хватит — Питер изворачивается и изо всех сил отпихивает его ногой. Да, он без костюма, но сила-то при нем, поэтому Дэдпул пролетает изрядное расстояние, прежде чем вскакивает на ноги, и они снова схлестываются на полпути, схватив друг друга в объятья, и Питер слышит резкий звук раскладного ножа. Длинное острое лезвие замирает под его челюстью. Он отстраненно отмечает, что оно теплое, и нажим довольно сильный. Уэйд издает странный смешок и наклоняется ближе. «Что такое, малыш, уже немного потереться боишься?» «Да что с тобой не так», шипит Питер. Голос его звучит выше, чем ему бы хотелось. «Я же только помочь хотел-» «Ты на вопрос-то ответь», лезвие вжимается сильнее. Питер чувствует, что пореза пока еще нет, но угроза очевидна, и его поражает легкость, с которой Уэйд это делает. В животе что-то сжимается, что-то, чему он не может дать названия. А на горле все еще ощущение давящей руки. «Мы ведь друзья», отвечает он, не думая. Не думая, правда это или нет, то ли это, что Уэйд хочет от него услышать. Он просто хочет, чтобы этот нож, наконец, исчез, и исчезло это обжигающее чувство стыда и отвращения от того, что Дэдпул впутан в его жизнь так сильно. Уэйд долго молчит. Затем другой рукой убирает прядку волос Питеру за ухо. «Ты такой хороший», тянет он. «Такой герой. И посмотри на меня», рука хватает волосы и несильно дергает, запрокидывая голову. «Посмотри, твою мать, на меня! Кого мы обманываем? Думаешь, спутавшись со мной, ты останешься таким же хорошеньким, чистеньким и невредимым? Думаешь, что я все-таки не вырву твое сердце и не скормлю его тебе же рано или поздно? Думаешь, ты можешь любить меня?» Он повышает голос, и Питер чувствует, как лезвие режет кожу, совсем немного, капля или две скатываются по шее. «Уэйд», говорит Питер, и он уже ни о чем не может думать, он чувствует только тошноту и головокружение, и боль кажется совсем далекой по сравнению с ощущением того, как Уэйд вжимает его в стену, пачкая кровью, и беззастенчиво трется об него. Нож исчезает, и Уэйд двумя руками хватает его голову и толкает на колени. Шуршит молния, расстегивается ремень, и широкие ладони ложатся на его затылок, захватывают волосы. Питер закрывает глаза и чувствует, как влажная головка члена трется об его губы и щеки. В нем как будто разгорается пламя, такое яркое, что выжигает все, он чувствует, как пылают его щеки, как Уэйд тяжело дышит над ним… Когда он открывает рот и всасывает головку, обводя ее языком, он думает о том, что и руки у него свободны, и ноги, а эта царапина на шее вообще пустяк. И он мог бы дать отпор, мог бы постоять за себя — но почему-то этого не делает. Почему? Уэйд глухо стонет, кажется, что он далеко-далеко, и толкается глубже Питеру в рот. Движения Питера слишком медленные, он пытается выдержать ровный темп, но руки на затылке настойчиво тянут его вперед, нетерпеливо и грубо. Лицо Питера горит от унижения, когда Уэйд начинает трахать его в рот, он охвачен стыдом и отчаянием, и все-таки не перестает пытаться, не может перестать тихонько стонать, обхватывая глоткой член, облизывать головку, сжимать руками ягодицы Уэйда. Он не задумывается и не понимает, то ли пытается доставить Уэйду удовольствие, то ли ищет хоть какую-то слабую возможность контроля, то ли просто хочет, чтобы он быстрее кончил, чтобы все это поскорее кончилось, и можно было снова вернуться к взаимно оскаленным зубам. Одно он знает точно — что бы это ни было, скрытое внутри, оно идет очень, очень глубоко. В груди разрывается и жжет, как будто сердце сгорает по краям. Он хочет отстраниться, оторваться от этого человека, а вместо этого отсасывает ему, словно это единственный смысл жизни, словно минуту назад не было ножа у его горла, словно они охвачены страстью, а не находятся у точки кипения самых исковерканных отношений, какие только у него были. Дружба, отношения, попытка починить изломанное сознание. Питер хочет провалиться сквозь землю, исчезнуть, но остановиться он не может. Даже если и хотел бы — не смог. Уэйд так и держит его за волосы, когда кончает, и Питер старается проглотить все быстрее, чтобы снова нормально дышать. Короткое прикосновение к его щеке, почти ласка. А потом он слышит звук удаляющихся шагов. И это все. Закончилось. Питер стоит на коленях, возбужденный, в смятении, один, ощущая во рту горький привкус Уэйда. Он все еще слышит каждое его слово в неумолимой ясности. Говорят, что любовь жестока, потому что не дает выбора. Только Питер не любит Уэйда. Не любит.