Нигредо

День не задался с самого начала. Прохладное пасмурное утро началось с чьей-то брани за окном. Часы на прикроватной тумбочке показывали три часа ночи, а цифры предательски мигали. Оказалось, что ночью случился скачок электричества, сбросив все электронные часы в доме на нули, от чего сбилось время, будильник не прозвенел вовремя и я, как оказалось, значительно проспал. Ко всему прочему оказалось, что недавно купленное пастельное белье являлось весьма паршивого качества. Об этом говорило раздражение на левой руке. Кожа, от ладони и до самого плеча, покраснела и стала какой-то сухой. Настолько сухой, что местами трескалась и из образовавшихся рубцов сочились капельки крови. Не могу сказать, что это доставляло массу проблем. Ни особой боли, ни жжения, ни зуда я не ощущал. Да, неприятно, но вполне терпимо. Поэтому просто смазал руку лосьоном для тела, который оставила в ванной моя бывшая девушка. Помимо увлажняющего лосьона с запахом ромашки и лаванды, она оставила в моей квартире еще кучу ненужных мне вещей. Обещала забрать, но каждый ее визит откладывался из-за внезапных неотложных и очень важных дел. Поэтому я постоянно натыкаюсь в своем доме то на какую-то косметику, то на предмет женского гардероба. А на днях я почувствовал отвратительную вонь, как только открыл холодильник. В самом его глубине, за банками с консервированным горошком, покоился полусгнивший сыр тофу, которая так любила моя сожительница. Ярая защитница животных ела исключительно растительную пищу и не позволяла есть мясо никому из своих знакомых, особенно мне. Кстати, именно на этой почве мы и расстались, после очередного скандала из-за двойного бургера из ближайшей забегаловки. Нет, я вовсе не провоцировал девушку, пытаясь съесть очередного кролика или теленка на ее глазах, усмехаясь при этом как злодей из малобюджетного фильма. Нет, вовсе нет. Я искренне делал вид, что разделяю ее глупые убеждения и при ней питался исключительно салатами, да соевым молоком. Просто, иногда, когда ее не было дома, я позволял своим вкусовым рецепторам устроить маленький праздник. Откуда же мне было знать, что она вернется так рано и застанет меня в самом неудобном положении, с набитым ртом и каплями мясного жира на груди. Я даже пытался как-то оправдаться, но знаете ли, с набитым ртом это оказывается не так уж и просто. И куда более сложнее оправдаться, когда в руках у тебя почти съеденный мясной бургер. В тот же день, она собрал все самое необходимое и ушла. В принципе, с того дня я ее больше и не видел. Как оказалось потом, она просто искала повод для расставания, но это уже другая история. Стоя в пробке я уже опаздывал на полтора часа, а телефон разрывался от звонков. В тот момент я чувствовал себя важным и нужным человеком, без которого некое важное мероприятие никак не может начаться. Но увы, все было не так. На самом деле, начальник пытался дозвониться до меня и сообщить, что я могу вообще больше не появляться. Понятия не имею, зачем я все-таки так спешил на работу, хотя меня все равно уже уволили. Заплатив таксисту, я вышел из машины и решил пройтись пешком. Движение было настолько плотным, что пешком было гораздо быстрее. Особенно если срезать и пройтись через торговую площадь и парк. Именно таким путем я и двинулся. Несмотря на ранний час, людей было достаточно много и приходилось буквально идти на таран, расталкивая толпу плечом. Увы, но я не из тех людей, что извиняются при каждом удобном и не очень случаях. Поэтому не привыкать слышать в свой адрес возмущенные возгласы и прочую брань. И я успел узнать о себе и своей матери много нового всего за каких-то пятнадцать минут. Удивительно. Движение стало свободнее, когда я уже добрался до центрального парка, минуя шумные улицы и толпы людей. Прекрасно зная, что эта дорога гораздо длиннее, чем если бы пошел сквозь торговые площади, я все равно свернул в тень высоких деревьев и двинулся по аккуратной каменной тропинке, огибающей небольшое искусственное озеро. Казалось, что эти вековые деревья ограждали зеленый кусок города от всего, что творится за пределами кирпичной стены. От шума, выхлопов машин, грязи и прочей мерзости, скрываемой за пестрыми рекламными щитами и неоновыми вывесками. Хотя, большая часть преступлений происходила именно здесь, под покровом густой листвы, чуть поодаль от скамеек для отдыхающих. Буквально на днях в новостях рассказывали, что полиция обнаружила в этом самом парке тело бомжа. Он был мертв более двух суток и к тому времени, его тело начало разлагаться, хотя это весьма короткий срок для подобного процесса. Возможно, будь на дворе лето, можно было списать на жару, которое ускорило химическую реакцию в теле. Я не силен во всем этом и если бы мне сказали, что по истечению двух дней от него осталось лишь гнилая жижа, да пару обглоданных костей, то я бы, скорей всего, поверил, доверясь мнению экспертов и специалистов. Они, в отличие от меня, несколько лет постигали эту науку и им виднее, при каких обстоятельства тело гниет быстрее, а при каких может хранить девственную чистоту в течение долгого времени. Да и на тот момент, кажется, я ел и в последнюю очередь мне хотелось тогда думать именно об этом. Ну убили бомжа и убили. Наверняка какие-нибудь обдолбанные подростки захотели повеселиться и таким образом, найдя козла отпущения, выплеснули на него всю свою злость. Мои размышления прервал резкий девичий смех. Несколько девочек, стоя у самого края озера, о чем-то весело разговаривали, параллельно обкидывая стайку уток крошками хлеба. Птицы, жадно поглощая крохи с поверхности воды, резво махали крыльями, отгоняя соседа, что бы заполучить заветное лакомство. На всех трех девочка была форма частной школы, которая располагалась неподалеку от здания, где я работал. Видно, они прогуливали, поскольку время уроков давно началось. Но разве я мог их упрекнуть в этом, учитывая, что сам опаздывал на работу уже на пару часов? Поэтому я молча пошагал дальше. Школьницы, завидев меня, разом замолчали и проводили взглядом, после чего поспешно двинулись в противоположную сторону. И снова воцарилась тишина, на фоне которой лишь отдаленно пели птицы. В голове закралась мысль остановиться, присесть на лавочку, плюнув на все, и просидеть так до самого вечера. Я даже остановился, серьезно задумавшись над этим. Все равно меня уже наверняка уволили и начальник ждет меня лишь за тем, что бы вручить мне коробку с моими вещами и демонстративно вышвырнуть за дверь. «И так будет с каждым!» - процедит он сквозь зубы, оглядывая остальных, после чего уйдет к себе в кабинет, задрав нос и хлопнув дверью. И все остальные, Джоел из бухгалтерии, Майк, который постоянно берет мои ручки и степлер, Сюзи с ресепшена, все-все продолжат напряженно работать. А в обед, все как один, начнут обсуждать меня. Стоит ли вообще там появляться? Из всех личных вещей, которые мне бы хотелось забрать – это совместная фотография с Меллони, да кружку с изображением черно-белого Микки Мауса, которую мне когда-то подарила Мелл. С другой стороны, что фотография, что кружка – все напоминание и подарки от бывшей девушки, которые все равно бы отдал ей. И если Меллони когда-нибудь все-таки заявится ко мне и потребует свои вещи и то, что когда-то подарила, я отправлю ее на свою работу. Тебе надо – ты и забирай. А моей ноги там больше не будет. Усмехнувшись над своей злорадностью, я с облегчением рухнул на первую попавшуюся лавочку, швырнув сумку с бумагами на другой ее конец. И такое чувство облегчения накатило на меня в тот момент, что для полнейшего счастья не хватало только вытянуть на что-нибудь ноги и банку пива в руку. Мысль о поиске новой работы тогда еще не пришла мне в голову, поэтому думал я лишь о собственной свободе на какое-то время. Не надо рано вставать, куда-то идти, спешить, перед кем-то оправдываться. Эх.. вот бы мне пришло письмо, уведомление о том, что некий богатенький дальний родственник умер и мне, как единственному наследнику, достается все его богатство и особняк в придачу. И зажил бы я себе в полное удовольствие, невзирая ни на что. Вот это была бы жизнь, подумал я, откинув голову и расслабившись окончательно. И вновь до моих ушей донесся протяжный девичий голосок. Правда, на этот раз он звучал не так весело как некоторое время до этого. И уже после второго крика, даже скорее вопля ужаса, я резко вскочил и начала озираться по сторонам. Да, это были те самые школьницы. Они стояли в нескольких десятках метров от меня, но я отчетливо слышал, как одна из них что-то быстро говорила, ее голос почти срывался на крик от страха и паники. Две из них окружили третью, которая лежала на каменной дорожке. Я не мог толком разглядеть, что же там происходит и что именно вызвало столь ужасную панику. Но вскоре мне удалось заметить что-то темное, растекающееся по светлому, почти белому, камню. Темная и густая лужа становилась все больше под миниатюрным неподвижным телом девочки. Я начал приходить в себя и осознал, что случилось что-то нехорошее, ноги невольно понесли меня в их сторону, хоть и медленно. Одна из школьниц, заметив меня, начала кричать, приложив одну руку ко рту, другой размахивая в воздухе. - Мистер! – Ее голос дрожал. – Скорее! Пожалуйста, помогите! Я уже почти прошел половину расстояния, которое нас разделяло, когда увидел, что одна их девочек лежала на каменной дорожке, лицом вниз, а из-под ее головы растекалась лужица крови. Я перешел на бег. Сердце забилось с ужасной скоростью, а его стук шумом отдавался в висках. Внутри все сжалось, словно в один большой и очень тяжелый комок, который с силой сдавливал легкие, стало трудно дышать. Остановившись возле неподвижного тельца, я нагнулся и нащупал на ее тонкой шее пульс. Она была жива, но без сознания. Перевернув девочку, я заметил большую рану на лбу. Видимо от удара при падении. Она кровоточила так, словно удар был нанесен чем-то тяжелым и кем-то уж больно сильным. - Мы… она.. она упала! Просто упала! – Затараторила одна из подруг, поймав мой наполненный ужасом взгляд. - Мы не виноватый! – Подхватила вторая, отшатываясь назад. Видимо ей стало немного дурно от вида такого количества крови. – Она просто шла и вдруг упала. - Может вызвать скорую? – Жалобно протянула первая, сжимая свой сотовый телефон в руках. Зная, что здесь, совсем рядом, находится больница, я принял решение, что лучше донести ее самому. Это было бы горазда проще и быстрее, чем ждать наряд медиков. Тем более, попробуй им объяснить в какой именно части парка мы находимся. Немного помешках, стараясь собраться с мыслями и продумать план действий, я снял с себя рубашку и, скомкав ее, приложил к открытой ране девочки. - Ой, подождите! – Внезапно вскликнула одна из ее подруг и стала что-то искать в сумке. – Вот! Бобби постоянно падает и мне приходится носить это с собой. И бинт у меня есть. Она протягивала мне стеклянную бутылочку с каким-то антисептиком. Я не стал вдаваться в подробности, кто такой или такая этот Бобби, так же как не видел необходимости в бинтах, поскольку их прекрасно заменяла моя испорченная рубашка. Просто взяв антисептик, я вылил часть на открытую рану. В то мгновение она покрылась коричневой пеной и зашипело. Столь странная реакция меня напугала и я проверил этикетку. Перекись водорода. Да, я знал, что нечто подобное происходит, если его вылить на ранку, но никогда не думал, что в подобных объемах. Но у меня не было времени задумываться над этим, так же как и над тем, что кровь девочки имела странный темный оттенок. У меня просто не было времени и я, плотно прижав ткань к ее голове, поднял тело на руки и быстрым шагом направился в сторону выхода, надеясь, что не забыл дорогу к именно тому выходу, где возвышалось здание городской больницы. И все это время я даже не задумывался над странностью ситуации. Над тем, что молодая девочка со здоровым молодым организмом, внезапно теряет сознание и получает столь обширную травму головы. Так же как не думал о странном оттенке крови, о реакции антисептика на нее. Меня даже не привлекла сыпь на ее колене, которая местами была покрыта почти зажившими рубцами. На тот момент я надеялся успеть в больницу и что две другие девочки не сбегут и помогут объяснить персоналу, что я никаким образом не причастен ко всему происходящему. Меньше всего мне хотелось, что бы врачи подумали, будто бы это я ее ударил. Мы вышли из парка прямиком к проезжей части через которую находилось бело здание больницы. Люди смотрели на меня с любопытством, машины остановились, пропуская нас. И вот мы уже у больших стеклянных дверей. Как только мы вошли в здание, несколько десятков глаз были устремлены в нашу сторону. Тут же подбежало несколько медсестер и врачей, забирая из моих рук тельце школьницы. Я пытался объяснить, что произошло, но они, кажется, меня даже не слушали. Девочку уложили на каталку и увезли куда-то по коридору. Одна из сестер, остановившись, посмотрела на меня, затем ее взгляд скользнул на мою руку. Только тогда я осознал, что нахожусь в больнице по пояс голый, ведь своей рубашкой я пытался остановить кровь школьницы. Моя левая рука была полностью, от ладони и до самого плеча, замотана бинтом. На столько, на сколько я смог это сделать, но из-под самого края все же виднелось покраснение. - С вами все в порядке? – С каким-то подозрением спросила Шерил, как гласил ее бейджик на груди. - Да. – Быстро ответил я, потирая немного ноющую руку. – Все хорошо, обычное раздражение от некачественного пастельного белья. - Вы уверены? – Переспросила девушка. – Позвольте взглянуть. - Нет, не стоит. – Я попытался посмеяться, но то, что вырвалось из моего рта мало было похоже на смех. Это даже насмешкой назвать нельзя было. – Со мной правда все хорошо. - Хорошо. - Она вновь посмотрела на меня так, словно что-то заподозрила. – Вы пока никуда не уходите, нам потребуется заполнить кое-какие бумаги. После этих слов она поспешно зашагала в сторону коридора, куда увезли девочку. Признаться, мне мало чем нравилась вся эта ситуация. И очень захотелось поскорее уйти. Куда-нибудь, лишь подальше от всего этого. К тому же, мне стало немного холодно, стоя в одних штанах. А может, этот холодок по коже был вовсе не из-за температуры в помещение, а своего рода плохое предчувствие. Когда что-то внутри подсказывает о надвигающейся неприятности. Так же мне захотелось уйти, вспомнив о своей сумке, благополучно забытой в парке на лавочке. Там, конечно, не было ничего жизненно важного, но все равно немного было обидно. Жалко было лишь несколько долларов, потраченных на сумку и сотовый телефон. Документация, которая там находилась, мне все равно больше не понадобится. Я теперь безработный. Хотя, можно было бы позвонить шефу и объяснить, что я опоздал, помогая ребенку, что меня задержали в больницы для заполнения всяких там бумаг. Это было бы идеальным оправданием, после которого меня бы не только оставили на работе, но еще бы и похвалили за проявленный героизм. Да… но телефон в тот момент находился почти в самом центре парка и, наверное, все еще разрывался от звонков и сообщений. - Простите, сэр. – Тихо проговорила школьницы, которая стояла позади меня. – С Эшли все будет хорошо? - Эшли? – Так вот как ее звали. Милое имя. Я мельком взглянув в коридор, надеясь увидеть там врачей или еще кого-нибудь, кто придет и ответит вместо меня. Но никого не было и мне пришлось наврать. – Конечно. Хотя, не уверен врал я тогда или нет. Ведь я толком не знал, что с девочкой и угрожает что-либо ее жизни. Я знал наверняка только то, что она была жива, когда я держал ее на руках. Но что происходит с ней там, в глубинах коридоров – я не мог знать наверняка. И вроде бы, что может случиться? Пустяковая ранка, которые встречаются сплошь и рядом. Дети ведь… они ведь всегда падают. Так? Постоянно что-то бьют, получают уйму ушибов и синяков. Когда я был ребенком, то наблюдал за тем, как в большой железной бочке, наполненной дождевой водой, бултыхается лягушка. Видимо, она каким-то случайным образом туда попала и не смогла выбраться. Ведь воды было лишь на половину и она просто не могла осилить расстояние от поверхности воды до края бочки. И я, завороженный этим зрелищем, удерживая равновесие на хрупком пластиковом ведерке, почти весел на краю, лишь кончиками пальцев ног касаясь бледно-зеленого дна ведерка. Когда лягушка в очередной раз попыталась выпрыгнуть, пустив в воздух брызги вонючей застоялой воды, я от неожиданности резко отпрянул назад. И хотя тут же вновь прильнул к холодному железу бочки, не смог удержаться на ногах и ведерко с треском выскочило у меня из-под ног. Я рухнул вниз, ударившись верхней губой о железный край так, что кровь фонтаном брызнула из разбитых десен. Я не помню, какую боль тогда испытал, но кричал так, что у самого же заложило уши. Мать, выскочившая на крик своего шестилетнего крохи, тут же рухнула без сознания. Оно и понятно. Вся нижняя половина лица, от шеи и почти до самого пупка, растеклось пятно алой крови, смешанной со слезами и слюной. Я просто вопил, на одном дыхании. После этого на крик сбежались и все остальные. Бабушка, причитая о том, какая мать невнимательная, не уследила за мной, и какой я неосторожный, вечно лезу куда не надо, схватила меня под руки и уволокла в дом. Усадила на диван, наклонила над тазиком с водой и принялась умывать мое лицо. С такой суровостью, что у меня сильнее заболел нос, чем разбитые губа и десны. После чего залила мне в рот антисептик, велела ополоснуть, сплюнуть, затем все повторила пару раз. Набила мне рот ватой, шлепнула по заду, снова отругала мать, которая вся побледнела от ужаса и стыда, и приказала мне лежать смирно. И все. В доме вновь воцарилась тишина. А сколько раз я падал с деревьев? И на землю, и на камни. Ушибы, синяки, ссадины и переломы. Но ни разу я был в таком состоянии, как та девочка, которая упала на каменную дорожку с высоты собственного роста. Да и не такая уж она была и высокая! В голове промелькнула мысль, что возможно дело вовсе не в падении. Может случилось что-то более серьезное, не зримое глазу, что и привело, собственно, к падению? Как-то мне довелось слышать по телевизору, что у некого школьника прямо во время урока оторвался тромб в мозгу. Как бы глупо это не звучало. Он как бы встал… и тут же упал. Замертво. Нет, не сходится. Девчонка то была еще жива. Даже когда у меня ее забрали санитары. - Вы отец девочки? – Пожилой мужчина, с короткой, но густой седой бородой коснулся моего плеча. Он был чуть ниже меня, в серых брюках с, перетягивающим объемный живот, ремнем из кожи. Голубая рубашка заправлена за пояс, а на плечи накинут белый халат. Он смотрел на меня поверх очков в овальной оправе, а в его глазах читалось сочувствие и тревога. - Что? Нет! – Воскликнул я. Меня всегда пугала мысль о детях, а в этот момент особенно. Почему-то казалось, что если бы она была моей.. кхм.. дочерью, то на меня бы повесили жестокое обращение с детьми. - Нет? – Не скрывая удивления переспросил доктор. – Брат? - Нет. Я просто проходил мимо. - Что ж… то есть, как связаться с родителями девочки, вы… - Я не знаю. – Перебил его я, покачивая головой. Но тут же подбежали школьницы, подруги девочки, и на перебой стали что-то тараторить. Они расспрашивали, что с Эшли, как она себя чувствует, жива ли она. Так же пытались объяснить ситуацию, как все было, как она потеряла сознание и после чего упала. В итоге, врачу все-таки удалось выманить у них номера телефонов ее родителей и уже начал направляться обратно, в сторону кабинет, когда я невольно остановил его. - Так что с ней? - С ней все хорошо. Она поправится. – Он попытался улыбнуться. Именно попытался, поскольку вышло у него это весьма фальшиво. – Вы поступили благородно, не пройдя мимо. Думаю, родители Эшли будут вам очень благодарны. - Что ж. Значит я могу идти? У меня еще много дел, к тому же… - начал было я, но доктор Лакдоу, как гласил его бейджик на груди, прервал меня суровым взглядом. Почему-то мне вспомнилась бабушка, которая смотрела точно так же, когда знала, что я в чем-то провинился и именно таким образом выпытывала у меня правду. Тихая мучительная пытка. - К сожалению нет. Я настаиваю, что бы вы прошли обследование на счет вашей руки. – Он жестом поманил к себе одну из сестер. - Руки? А что с ней? - Эта сыпь. – Он обратился к девушке в белой форме мед персонала. – Кэрри, будь добра, отведи мистера… - Гаррет. Шон Гаррет. Так что на счет сыпи? – Не унимался я, потирая, казалось бы, сильнее занывшую руку. - Отведи мистера Гаррета в мой кабинет. А лучше сразу в лабораторию. - Что? Нет! – Воспротивился я. – Я не хочу ни в какую лабораторию! И хотя я был категорически против всего этого, все же направился вслед за девушкой с неестественно светлыми волосами. Они, словно налакированный парик, спадали аккуратными ровными прядями вдоль ее и без того худого и вытянутого лица. Она вела меня по коридору, миную смотровые кабинеты и палаты пациентов, лежащих в кроватях и подключенных к капельницам и всевозможным аппаратам. Мне стало не по себе. Что-то отдаленно напоминающее страх затаилось внутри, сжимая все. Но это был не тот страх, который испытываешь перед визитом к стоматологу или когда на тебя бежит разъяренный дикий пес. Что-то похожее на то, когда тебя ведут за руку к директору, но ты еще толком не знаешь в чем провинился. Тебя пугает не наказание, не последствия, а именно сама неизвестность. А этой самой неизвестности было навалом. Казалось, что все вокруг что-то знают, чего не знаешь только ты. Прогноз погоды на сегодняшний день, номер телефона родителей, девочки которой ты помог, счет вчерашней игры, какой-нибудь смертельный диагноз. И почему-то никто не хочет что-либо говорить. Почему бы не сказать сразу: Шон, у тебя рак и ты умрешь через пол года. Или: Шон, ты мне надоел и я хочу от тебя уйти, вместо того, что мы несколько месяцев деликатно искать повод, что бы в итоге все равно виноватым остался ты! Черт! Меллони опять всплыла у меня в мыслях. Уж лучше бы она всплыла верх брюхом, где-нибудь в заливе. Мы зашли в небольшое душное помещение, в котором две лампы дневного света, висевшие под потолком, назойливо трещали, но освещали весьма и весьма плохо. Это была лаборатория. Именно такой, какой ее показывают в фильмах и какой я ее себе представлял. Белые стены, столы, колбы, склянки, компьютеры и кушетка, на которую меня усадили и приказали ждать доктора. Медсестра ушла, оставив меня в гордом одиночестве и полнейшем неведение. Мне захотелось убежать. Улизнуть, пока никто не видел, и вернуться домой. В пустую квартиру, завалиться на кровать и забыть обо всем как о страшном сне. Но если бы я в тот момент спохватился и рванул к выходу, то врезался прямиком в того самого доктора, в его, наверное, мягкое пузо, которое отпружинило бы меня обратно в центр комнаты. Поэтому я лишь привстал, но завидев голову с седыми зачесанными назад волосами, тут же рухнул на твердую скрипучую кушетку. Пожилой мужчина подошел сначала к столу. Увидев, что он в руки, облаченные в резиновые одноразовые перчатки, взял сначала скальпель, затем ножницы и направился ко мне, у меня все сжалось внутри. Он подошел ко мне, приподнял руку, ту что была забинтована, и аккуратно разрезал марлю ножницами. Хруст плотной ткани эхом отражался от голых бетонных стен, покрытыми слоем белой штукатурки. Казалось, что это был единственный различимый звук, все стальное утопало в шуме в ушах. Доктор Лакдоу, сняв бинты, принялся осматривать сыпь, слегка надавливая большими пальцами на свежие рубцы так, что из них сочилась темная жидкость. Мужчина задумчиво хмыкнул. - Давно она у вас? – Спросил он, продолжая надавливать на отдельные участки кожи. - Что? - Эта сыпь, молодой человек. Давно она у вас? - Эм, нет. – Я старался смотреть куда-то в угол потолка, лишь бы не обращать внимание на ту мерзость, что сочилась из моей кожи. – Она появилась этой ночь. - Ясно. – Сказал он так, словно моя фраза являлась ответом на все вопросы, ключевым звеном, дающая полную картину происходящего. Ему, а не мне. Он снял одну перчатку, соскоблил то, что успело свернуться и затвердеть, превратившись в мелкие болячки, сложил все это в маленькую скляночку и направился к столу. Не отрываясь от своих дел, он снова обратился ко мне. – Тошнота, головная боль, общее недомогание? - Нет, спасибо. – На автомате ответил я, но тут же поняв глупость своих слов, добавил. – Нет, ничего подобного. Просто зудит время от времени. - Ясно. – Повторил он, растягивая первую и последнюю гласные. - Это ведь не смертельно? – С искренней надеждой спросил я. – Если это что-то из онкологии, говорите прямо! - Что вы! – Усмехнулся он, крутя над головой пробирку с какой-то красноватой жидкостью. – Ничего подобного. - Тогда что это? – Не унимался я, встав уже на ноги и направившись к нему. - Вы же сами сказали, что это просто сыпь. От некачественно пастельного белья. – Он словно издевался надо мной. Потешался над моей безграмотностью в медицине. – Что же волноваться из-за таких пустяков. - Пустяк?! – Сорвалось у меня. – Пустяк? Разве из-за каких-то пустяков людей уводят непонятно куда и обследуют, словно подопытную мышь? Мужчина даже не обратил внимания на мой приступ гнева, продолжая возиться со своими скляночками и пробирочками. Как же мне хотелось скинуть весь этот стеклянный хлам на пол, схватит этого толстого седого ублюдка за воротник, поднять над землей настолько, на сколько мне позволят сила и рос, и тряхануть его. Да так, что бы вытрясти из него все, что они умалчивают. Словно прочитав мои мысли, доктор развернулся ко мне на стуле и посмотрел снизу вверх так, как воспитатель смотрит на проблемного ребенка. - Послушайте, мистер Гаррет. – Тяжело вздохнул он. – Вам действительно не о чем беспокоиться. Просто вам не стоит знать некоторые детали, которые могут зря ват побеспокоить. Тем более, вы не уполномочены, что бы ввязываться во все это. Я лишь проведу пару анализов и вы пойдете своей дорогой. Он продолжил что-то говорить, а я… я попятился назад и рухнул на кушетку. Он жалобно скрипнула под моей тяжестью, а клеенка еще какое-то время скрипела, съезжавшись и выпрямляясь обратно. Тошнота, головная боль, общее недомогания. Теперь все это я ощутил, причем в двойном размере. Голова закружилась, посторонние звуки стали какими-то отдаленными. Я словно отделился от всего это и сидел где-то далеко-далеко, наедине со своими мыслями, которые я не мог различить. Вернее, их было так много, что они смешались одно единое целое, в огромный спутанный ком, и что где – понять было просто невозможно. Кто я? Где нахожу? И зачем я тут? Кто эти люди, что окружили меня и зовут по имени? Мое ли это имя? Голова шла кругом, а картинка перед глазами смазалось в нечеткое пятно. Голоса, зовущие меня, звучали как будто со дна колодца. Приглушенные, далекие, с эхом. Что значит «вы не уполномочены». Как это так? Я не имею права знать, что со мной происходит? О боги.. лучше бы я пошел на работу. Не обратил внимание на ту школьницу, которая внезапно потеряла сознание и у которой вся нога была покрыта этой уродливой сыпью с кровоточащими рубцами. Неужели я тоже в один прекрасный момент мог внезапно отключится и упасть? Где-нибудь на проезжей части. Или, может, в своей ванной. Теперь то ясно, что это вовсе никакое не раздражение от некачественного пастельного белья, купленного за бесценок у перехода. Нет. Это что-то совсем иное. Только сидя там, на кушетке, в окружении санитаров и врачей, словно в какой-то прострации, абсолютно не понимая, что происходит, я наконец-то понял. Вернее, вспомнил, заметил, собрал все воедино. Люди в зале ожидания, в палатках, которые мы проходили. Даже у тех, с кем я столкнулся, проходя сквозь торговую площадь и кто поливал меня отборной бранью. У них у всех была эта сыпь. Покраснение на каком-либо участке кожи: рука, нога, лицо, шея, лоб; на котором кожа была настолько сухой, что трескалась и кровоточила. Я вспомнил последние новости, которые слушал, уже почти засыпая в своей кровати. Дикторша с приятным голосом и легким шотландским акцентом, утверждала граждан, что эпидемия не переносится воздушно-капельным путем, не смертельна и, в принципе не опаснее простой простуды или аллергии. Мой отец всегда говорил, что даже если над Вашингтоном будет флотилия инопланетных кораблей, телевидение будет говорить, что все хорошо и призывать жителей к спокойствию. Кому нужна паника? Абсолютно никому. Паника – это плохо. Паника – это когда сердце начинает биться как заведенное, когда от его биения подпрыгивает кулон на груди, когда-то подаренный кем-то. Это когда все чувства обостряются, но сам разум тупится и у тебя единственная мысль – бежать. Когда при таких фразах как «высокая вероятность заражения» и «уведите его в карантин» начинаешь метаться как обезглавленная курица, откидывая всех в сторону. В крови внезапно столько адреналина, что ты, никогда раньше не способный поднять и кресло в своей гостиной, одним махом прорываешь сквозь двух здоровенных парней. У тебя увеличивается сила, скорость, ловкость, но ты становишься тупым как пень. А пни же вообще не обладают разумом. А ты тупее чем пень. И словно смотришь на все со стороны и, закрыв лицо ладонью, тихо приговариваешь: ой дурак, ой дурак. А теперь представьте, что вот таких идиотов целая толпа, движимая лишь одной мысль – бежать. Бежать куда угодно, куда глаза глядят, сшибая всех и все на своем пути. Затаптывая людей. Паника – это плохо. Очнулся я уже лежа на асфальте. Голова гудела так, словно меня сбила машина. Потом, правда, я заметил, что именно так и было. Я, ослепленный страхом и неизвестностью, выбежал из кабинета, пронесся по коридорам и выбежал на улицу, на проезжую часть, где меня уже и настигла машина. К моему счастью или несчастью, девушка за рулем была совсем недавно и оживленные улицы вызывали у нее страх, от чего она постоянно ехала с максимально медленной скорость. Меня, словно мешок с картошкой, швырнуло на капот новенькой машинки, красного цвета. Лобовое стекло треснуло в двух местах а я, обездвиженный, скатился по гладкой глянцевой поверхности на холодный мокрый асфальт. На фоне перепуганной девушки, ее душераздирающего вопля и сигнала, слышались отдаленные перешептывания толпы очевидцев. Все они собрались вокруг и смотрели на меня. Кто с жалостью, кто с осуждением, кто с презрением, а кто-то снимал все на камеру сотового телефона. Надо мной возвысились две огромные, как мне тогда показалось, фигуры санитаров. Я так и не понял, о чем они говорили, поднимая меня под руки и волоча вновь в сторону больницы. Я, не способный двигаться из-за боли во всем теле, из-за ужасного жжения по всей спине, не мог пошевелиться, вырваться. И лишь беспомощно мотал головой из стороны в стороны, пытаясь что-то перечить им, противостоять хотя бы словами. Может как-нибудь оскорбить. Но у меня не получалось даже выговорит «нет» или «пустите». И сознание снова провалилось куда-то в пустоту.