***
Доума более чем доволен: Шинобу сама входит в их, супружескую спальню, держа себя в руках. И все же, на мгновения она кидает испуганно кроткий взгляд на широкую кровать, раскрывая себя. Доума чувствует и знает: ей более чем страшно и дико думать о том, что произойдет здесь, совсем скоро. — Вы любите игры, Шинобу? — Он подходит к ней, нависая необратимой тенью. Он поглотит её всю без остатка. — Нет, — Голос Шинобу натянутый, как струна, как и она сама сейчас. — Жаль, — Без доли искренней скорби выносит вердикт Доума и взяв за руку новоиспеченную жену надевает на запястье наручник. Шинобу не ожидавшая такого, вздрагивает и пытается отдернуть руку, но поздно. — Не надо! — Время исполнять супружеский долг! Доума подхватывает брыкающуюся девушку за талию и бросает на постель. Девушка пытается подскочить, но он, прижав сверху, задирает её руку и фиксирует на железной рукояти. Вытащив еще один наручник, проделывает то же самое и с другой рукой. — Я обожаю игры, — поясняет Доума, сидящий на ней сверху и ничуть не запыхавшись, оглаживает ладонями её беззащитные предплечья. Нежная, фарфоровая кожа, на утро точно будут синяки. И это будет лишь малая часть изменений в её теле — она должна зачать. Под ним она кажется еще меньше, чем есть на самом деле. — А значит и вам придется полюбить их, моя дорогая супруга. Шинобу кусает губы и дергает руками лишь удостоверяясь в том, что ей не освободится. Он с удовольствием наблюдает, как в её глубоких фиалковых глазах нарастает безвыходность, словно глубокое озеро, в котором он тонет, затягивается тиной. Ей не сбежать от него в эту ночь. — Ты жалок! — В конце концов выцеживает Шинобу. Она понимает, что единственное, что ей остается, так это извергнуть все свое отвращение и злость к нему. — И это все что ты можешь? Насильник! — Тебе это понравится! — Нараспев отвечает Доума, склоняясь над ней и вдыхает любимый аромат её кожи. Трется щекой об её развернутое плечо, а пальцами ловко задирает ночное платье. И вслед исследует её дрожащее тело: крутые бедра, плоский живот, аккуратные холмики грудей, так идеально ложащиеся в его ладонь со сжавшимися горошинами сосков. За эти недели он так соскучился по этому телу. — Я буду брать тебя до тех пор, пока из твоей дырки не будет сочится мое семя! — Улыбка растекается на лице мужчины, а пальцами он массирует её грудь, то сжимая в тисках до боли, то вновь бережно оглаживая. Шинобу сдерживает крики боли, вжимается в постель и пытается отползти от этих цепких пальцев, но все тщетно. — Милая моя Ши_но_бу! Кажется, все её тело в следах от его поцелуев, укусов и слюны. Его узловатые пальцы прощупали, вывернули и натерли все что было возможно. Шинобу готова глухо разрыдаться от ядовитого чувство унижения, но последние остатки гордости, сдерживают её. Она кусает губы, дрожит от ужаса и жмурит глаза, лишь бы не видеть самодовольное лицо супруга. Если бы она еще могла не слышать и не чувствовать его! — Дорогая, это совсем не весело! Открой свои прекрасные глаза! — Выдыхает Доума, пальцами поддевая её за подбородок и вскидывая голову. Он склоняется к ней, опаляя жарким дыханием её губы. Не добившись ничего, он выкручивает кожу на боку, заставляя Шинобу вскричать от боли и распахнуть глаза. — Так-то лучше. Смотри на меня сейчас и только на меня впредь. — Доума дарит ей целомудренный поцелуй, вскоре перерастающий в жадный французский поцелуй. В глазах Шинобу темнеет от недостатка кислорода, а губы жжет, когда Доума отодвигается от неё. Между их губ виснет вязкая капля слюны, что выглядит так пошло. Шинобу распластанная на постели, рывками глотает воздух и совершенно упускает момент, когда Доума, раздвигает её колени. — Нет, не надо! — Гремят наручники. Что-то в неё трещит от страха и Шинобу, надламывается, взмаливаясь и пытаясь свести ноги. — Нет, нет, нет! — О, да, да. Да! — Восторженно кричит Доума, стягивая с брыкающейся девушки трусики и откидывая их в сторону. Подтягивает её за бедра и утыкается носом в её чуть влажную промежность. Облизнувшись, он распахивает свой халат, под которым нет никакого белья. Шинобу видит его член: большой и длинный, пульсирующий от желания с переплетенными под нежной кожей узелками вен. Раскрытая алая головка сочится белесоватой жидкостью. Доума облизывает свои пальцы и тщательно натирает её вагину, увлажняя и хоть немного подготавливая для себя. А после наваливается на неё всем своим телом, упираясь членом в неё. — Нет, нет. Нет! — Крик Шинобу тонет в глубоком и довольном стоне Доумы. Он двигает бедрами резко, в два неровных рывка вгоняя себя в неё. От боли у Шинобу отнимается голос, единственное что она может: широко распахнуть глаза и выгнуться дугой в попытке избежать этого чудовищного проникновения, но делая тем самым себе лишь еще больнее, а ему приятнее. Он слишком большой для неё. — Именно так, — Покусывая ухо супруги, Доума наслаждается приятной теплотой и теснотой в которой он оказался. Приподнявшись на локте, второй рукой он подхватывает её под бедро и начинает свои движения. — Чувствуешь? — Доума покусывает губы от распаляющегося внизу чувства, — Посмотри, как твое влагалище принимает меня? Мы — идеально совместимы! Шинобу медленно, но отмирает от боли. Каждая его фикция причиняет ей боль. И с каждым толчком, внутри Шинобу что-то надламывается. Из глаз текут позорные слезы её слабости, а с искусанных губ слетают мольбы о том, чтобы он прекратил этот ад вперемежку со стонами боли. — Смотри! На! Меня! — Доума сжимает пальцы на её бедрах, оставляя алые следы, входит особенно глубоко вырывая новый крик боли. — Моя дорогая супруга! И Шинобу, почти обезумевшая от боли, сквозь пелену слез, смотрит на его взмокшее, раскрасневшееся и счастливое лицо. В звенящей голове скачут мысли о том, как она бы выдавила бы пальцами эти проклятые радужные глаза! Выдавила бы. Выдрала бы. — Я люблю тебя, Шинобу! — Доума кричит, вбивая её в матрас. — Гори в Аду, ублюдок, — Едва слышно, хрипло от сорванного голоса, выдыхает Шинобу, ощущая, как он заполняет её горячей жидкостью — своей спермой. — Только если с тобой…***
Через месяц подобных игр, у Шинобу пропадает аппетит, нарастает вялость и усталость, а по утрам прибавляется тошнота. Шинобу узнает эти симптомы, но не может осознать произошедшее до конца. Она прижимает свои ладони к еще плоскому животу, где под толщей кожи, жира и мышц зародилась новая жизнь. После бала Доума усилил охрану. Он брал её каждую ночь, и, как обещал, драл до тех пор, покуда его сперма не вытекала из неё, не в силах удержаться. Неудивительно, что при его стараниях она так скоро понесла от него. Воспоминания вернулись к ней, лишив последней надежды и желаний: даже если бы она и захотела сбежать, она не смогла бы. Слишком многое теперь её связывало с Доумой. Грязная, испорченная, помеченная им. Он стал частью её. Она стала частью его. Она не сможет вернуться к родителям и брату. Она не сможет даже взглянуть в глаза Седжуро и Томиока и не смеет пятнать своими мыслями светлую память о Кёджуро… Она может лишь молиться о том, что у них все хорошо. Для всех она умерла в том дворце. — Нам нужно поговорить, — Шинобу входит в их супружескую спальню, как в камеру пыток. Доума заинтересованно поглядывает на свою женушку. Шинобу смотрит в лицо мужа, собираясь с духом. Если не брать в расчет его предпочтений в сексе, отвратительного характера и нечеловеческой силы, в купе с выносливостью, он мог быть иногда милым и добродушных парнем, если этого хотел. — Радуйся, ты достиг своей цели… Я беременна.***