***
Под ногами жалостно скрипнула ступенька. — У нас сейчас бывает прохладно, но в целом чисто и сухо. И клопов нет, — говорила, идя впереди него, хозяйка. — Кормим за отдельную плату, за то хорошо — завтрак, обед, ужин. А вот ваша комната. Дверь взвизгнула, как истеричная барышня, к которой полезли под юбку, в лицо хлынул запах пыли и влажного дерева. Письменный стол в углу, кровать, окно со шторами, мутное зеркало, под ним железный таз для умывания. Обстановка не сказать, что уютная, но бывало и похуже, а на такую грех жаловаться. Слуга внёс его чемодан, за ним двое казаков втащили в комнату громоздкий сундук. — И что вы там храните такое тяжеленное, господин дознаватель? Камни, небось, — прокряхтел один, ставя его у стены. — Не угадали — головы, — Яков невозмутимо стянул с рук перчатки. — Обедать сейчас будете? — Да, хозяюшка, если можно. Женщина кивнула и молча удалилась.***
Яков мельком оглядывал двор, наполовину свободные от посетителей столы, людей. Людей особенно. Смотрели они на него со звериной неприязнью, и все какими-то зловещими казались, черными, точно демоны. Но страха это не вызывало. Он уже привык, что в провинции на столичных всегда сперва поглядывают с недовольством. — Вы на них внимания не обращайте, побурчат и успокоятся, — махнул рукой Бинх в неопределенном направлении. — Люди сейчас напуганы, сами понимаете. — Ну да, разумеется, — отстраненно протянул следователь в ответ. — Кстати, А что, позвольте узнать, местное население думает по данному поводу? Александр Христофорович только пожал плечами. — Да что думает… Народ здесь необразованный. Во всякое непотребство верят, нечистую силу приплетать даже. Говорят, мол, сам дьявол девок губит. — Люди так просто болтать не будут, — задумчиво протянул Яков, продолжая изучать окрудащее его пространство. — Раз говорят, значит повод есть. — Да уж, есть, — усмехнулся Бинх с нескрываемым скептицизмом. — Свидетели все, как один, твердят, что рядом с местами убийства всегда видели какого-то Всадника. На вороном коне, сам с рогами, прямо не человек, а бес какой-то. Да вы ешьте, Яков Петрович, не отвлекайтесь, на столе вон сколько всего. Гуро покосился на свою тарелку. Наполовину съеденный им стейк всё ещё выглядел очень аппетитно, но в горле от чего-то комом встала слюна. Так что он только сделал несколько больших глотков кваса и снова уставился на дорогу. Люди проходили мимо, занятые своими делами, у ворот напротив носилось несколько мальчишек. И вдруг возле забора мелькнула фигура, привлекшая особенное внимание: вроде ничего необычного, а всё же юноша чем-то неуловимым выделялся среди остальных. Чёрные, как уголь, волосы длинной до подбородка, острое бледное лицо, среднего роста, тощий, как щепка, и самую малость неуклюжий. Он с явным трудом тащил два полных ведра, направляясь к заднему двору, как вдруг со стороны дороги послышался окрик, и один из мальчишек ловко запустил в него камень, прицелив прямо в плечо. Юноша дернулся от удара, немного воды выплеснулось на землю. — Эй, колдун! — зло захохотал хулиган. — Что ж тебя твои видения не спасают? Остальные дети тоже рассмеялись и, выкрикивая всякие гадости, убежали прочь. Юноша вздохнул, удобнее перехватил ведра и понес дальше, к конюшням. В какой-то момент он случайно встретился взглядом с наблюдающим за ним Гуро, но лишь смутился и быстро ответ глаза. Яков внимательно смотрел ему вслед, а после спросил: — Кто этот молодой человек? Бинх оторвался от документов, которые разглядывал, и проследит его взгляд. — А, этот… Да чудак местный, хозяйке на постоялом дворе помогает. Он, как бы это сказать, припадошный, вот мальчишки его и дразнят. — В каком смысле, припадошный? — не понял Яков. — Ну, это наблюдать надо, — Александр Христофорович странно мотнул головой. — Если коротко — падает в обморок ни с того ни с сего, а, как очнется, твердит, мол будущее узнал. Видения у него, ишь, такие. Его послушать, так решишь, что с ума бедный сошел, вздор всякий болтает, про русалок, про мавок… Те же суеверия, одним словом. По тону Бинха было понятно, насколько он не в восторге от подобного. Гуро снова взглянул в ту сторону, где скрылся необычный юноша. — Русалки русалками, а случай интересный. Александр Христофорович только сморщился. — Да будет вам, Яков Петрович. Больной он, а на шальную голову чего только не привидится. — Может и больной, — протянул следователь задумчиво, как будто самому себе. – Щуплый такой. — Это да. Судьба у него нелёгкая. Отца отродясь не было, а матушка насколько лет назад от лихорадки померла. Вот и ходил, сирота, по дворам, а его ото всюду гнали, проклятым называли. Одна только Ганна над ним сжалилась, помощником к себе взяла, и то лупит, бывало, хуже скотины. А он то парень тихий, зла никому не делает. Но люди, как что в голову себе возьмут, уже не переубедишь. Яков задумчиво закусил щеку. — А зовут его как? — О, имя то у него прямо святое — Николай. Да и фамилия, только представьте, какая — Гоголь-Яновский. — Гоголь? Забавно. «Поговорить с ним надо», — решил Гуро про себя. — «Так, ради интереса. Вдруг что расскажет? Такие, обычно, много чего интересного знают обо всех». — Слушайте, Александр Христофорович, покажите-ка мне пока бумаги по делу. Да, и девушку осмотреть надо. Бинх неожиданно поперхнулся. — Так она это… Похоронили её уже. Старики с батюшкой скандал закатили, мол, не по христиански это, покойницу в хате держать. Я им пытался объяснить, что наказ из столицы имеется, да только кому какое дело? Набожные слишком, черти. Яков тяжело вздохнул и улыбнулся. Никогда в таких случаях не обходилось без лишних хлопот. — Ну тогда давайте за лопату и обратно выкапывать, пока не стемнело. Успеете? На лице Бинха появилось такое явное недовольство, что даже аппетит заново проснулся. Следователь ловко подцепил вилку с невозмутимым видом вонзил её в сочное мясо.***
— Перерезана аорта, при чем профессионально… И что самое удивительное, совсем нет крови. Похоже, какой-то сумасшедший колдун у вас завелся, а, Александр Христофорович! — Почему колдун? — не понял тот. — А вы не догадываетесь? — Гуро снова осмотрел белую ключицу с разрезом вдоль кости. — Я почти уверен, что убийства носят ритуальный характер. Бинх только скептически фыркнул и покачал головой. — Ерунда всё это, Яков Петрович. И ритуалы, и колдовство. Сказки. — Для вас, может, и сказки, а кто-то в них верит, да вон с какой искренностью, — он кивнул на тело. — Ладно, убирайте её. Крышка глухо ударилась о края гроба. Яков стянул медицинские перчатки и вышел на улицу, с блаженством втянув холодный осенний воздух. Тот и правда был совсем девственный, а после душного запаха сарая и вовсе показался сладким. Вот только горчило в нём что-то неуловимо приземленное, вроде далёкой тревоги и чувстава человеческого бессилия. Вещи, с которыми вынужден уживаться каждый даже самый хладнокровный следователь. Гуро хладнокровным себя не считал. Рядом встал Бинх. Он тоже, похоже, ощущал это, да, поди, ещё крепче него, раз с таким ехидством и непринужденностью тянул уголки сухих губ. — Что намерены делать дальше, господин столичный дознаватель? — Наблюдать, — коротко ответил Яков. К ужину он успел навестить Данишевских, о которых узнал от главы полиции в процессе эксгумации. Сомнительная парочка, но для таких мест обычное дело — бледная, как полотно, дама с миловидным личиком и скромными повадками и её эксцентричный муж-дворянин. К Якову они отнеслись довольно приветливо, даже радушно. Пригласили на ужин, но он отказался, сославшись на последорожную усталость и пообещав наведаться чуть позже. В село пешком вернулся уже под вечер. Небо над холмами покрылось, словно тиной, тёмными облаками, горизонт посинел, как лицо утопленника, а и без того прохладный воздух стремительно остывал к ночи. Жёлтым светом зажигались одно за другим окна хат и большие фонари вдоль дорог. Яков сел за стол и задумался, ожидая, пока ему принесут ужин. Краем глаза он заметил, как хозяйка вышла из кухни с небольшим котелком в руках. Котелок густо дымился, видать, только-только с печи. Он невольно повернул голову в ту сторону, и вдруг заметил Колю, возившегося рядом. Произошло всё буквально в долю секунды: юноша нес собранную со столов посуду, но вдруг споткнулся и упал прямо в ноги женщине. Та вскрикнула и выронила котелок, благо, никого им не прибив. Горячее рагу рассыпалось по земле, тарелки разлетелись вдребезги. Хозяйка на мгновение пораженно замерла, а после разразился громкой бранью: — Да куда ж ты лезешь, окаянный! Какого чёрта под ногами путаешься? — она с размаху влепила поднявшемуся было Коле пощечину, да с такой силой, что он снова отлетел назад. — Одни беды от тебя, и зачем только в службу взяла, Господи помилуй! Найдя, наконец, точку равновесия, юноша выпрямился, прижал ладонь к покрасневшей щеке и молчал, стыдливо глядя себе под ноги. Он даже не пытался защититься от жестоких нападок, только весь сжался и дрожал мелко-мелко, точно от холода. А потом вдруг пошатнулся, глухо охнул и рухнул, как подкошенный, прямо на ровном месте. Яков, наблюдающий за всем этим со стоны, тут же бросился к нему, перевернул со спины на бок. Колю трясло, как в лихорадке, он быстро шевелил губами, постанывая и шепча что-то невнятное — это длилось секунд десять от силы — а потом резко открыл глаза и дернулся, но Яков придержал его за плечи. — Тише, милый, не спеши. Отдышись немного. Вглядываясь в побелевшее лицо и затравленно бегающие глаза, Гуро помог ему сесть. Мягко провёл ладонью по спине. — Ну, ты как? В порядке? Коля перевел на него испуганный взгляд, застыл на мгновение, а потом совершенно неожиданно обнял, прижавшись всем своим тщедушным телом к чужой груди. Яков даже сделать ничего не успел и только почувствовал, как хватаются за края пальто тонкие, но на удивление крепкие пальцы. Можно было решить, что мальчик в шоке, так что он осторожно обнял его в ответ и погладил по волосам. – Ну всё. — Она вас обманывает, — прошептал Коля вдруг так тихо и неожиданно, что Гуро едва смог разобрать. — Не ешьте здесь ничего, иначе отравитесь. После этого он медленно, будто с трудом, отодвинулся, поднял на Ганну жалобные глаза. Та лишь раздражённо махнула на него рукой. — Убирайся с глаз долой, несчастье. Коля встал, всё ещё придерживаемый Яковом под локти, и, изо всех сил стараясь сделаться невидимым, быстро убежал прочь. — Вот же паршивец, — сетовала тем временем женщина, подбирая крупные осколки тарелок. — Вы не волнуйтесь, я сейчас новое принесу, у меня готово. — Да нет, не утруждайтесь, хозяюшка. Что-то после всей это беготни совсем аппетит пропал. Я лучше спать пойду, а то устал за сегодня. Ей-богу, как чёрт, устал! Доброй ночи. Она не нашлась, что ответить, только молча пожала плечами, мол, как господину будет угодно, и направилась в сарай за метлой.***
Ему не спалось. Обычно так всегда происходило в первую ночь на новом месте, когда голова занята догадками и размышлениями, не впуская сон. Но сейчас думалось, от чего-то, не об убийствах, а о Коле. Что за припадки с ним случаются? И с чего он вдруг решил, что еда отравлена? Понятно, почему дети его дразнили. Таких чудаков в простых деревнях обычно не жалуют, а чуть что, за все беды клянут. Несчастливый, проклятый. Судьба у него нелёгкая. Отца отродясь не было, а матушка насколько лет назад от лихорадки померла. Одна только Ганна над ним сжалилась, помощником к себе взяла, и то лупит, бывало, хуже скотины. «Да и в этот раз, наверняка, побьет». На душе от этой мысли стало совсем паршиво. Яков встал, натянул брюки, сапоги, надел пальто прямо поверх ночной рубахи и вышел во двор. Зимний холод пробирался сквозь позднюю осень, с неба через дымку облаков тускло светила луна. Было тихо и спокойно, сама природа, будто, отдыхала, утомившись за день. Мужчина вдохнул полной грудью и выпустил изо рта бледное облачко. Со стороны конюшни вдруг послышался тихий голос, в котором угадывалась неизвестна столичному следователю мелодия. Яков завернул за угол и увидел фигуру, сидящую на краю узкой лавки. Небольшой фонарь над дверью подсвечивал знакомое лицо. Юноша сосредоточенно штопал иглой куски ткани, так что не сразу его заметил. — У тебя приятный голос, — произнес мужчина осторожно, чтобы не напугать. Но Коля всё равно вздрогнул, быстро поднял голову и замер, уставившись на Якова большими глазами-льдинками. — Привет, — улыбнулся ему Гуро. Юноша не ответил, только смял пальцами ткань и крепче прижал друг к другу тощие колени. Яков сделал осторожный шаг вперед. Казалось, будто он приближается не к человеку, а к какому-то дикому зверенышу — страшно было, что забоится и сбежит, поджав хвост. — Тебя же Колей зовут, да? — еще один шаг. Тот кивнул, не сводя с него настороженных глаз. Что ж он так боится то всего на свете? Держа на лице приветливое выражение, Яков подошел впотную и без лишних слов присел рядом. Взглянул на заметно подрагивающие от холода руки, нахмурился. — На улице шить приказала? Внезапно встревожившись, Коля отвернулся и сжал губы в тонкую ниточку. Яков пригляделся к нему в тусклом свете фонаря. Волосы, чернее вороньего крыла, упали на лицо, а сам весь бледный, точно не живой. И глаза голубые-голубые, почти прозрачные, в самое сердце глядят с такой кротостью, что прямо волнение берет. — Ты ей нарочно под ноги бросился? Коля сжал ткань еще крепче, подмял к животу, будто пытаясь спрятать. Больше не церемонясь, Яков за подбородок развернул его лицо к себе. Губа немного припухла на месте удара, на скуле едва заметно проглядывался синеваный след. Он выудил из складок хрупкую ладонь и по одному разжал напряженные пальцы — на коже класнели длинные полосы от розги. — Всё таки наказала, ведьма. Коля молчал. Яков взял обе руки в свои — шершавые и тонкие, как у девицы, они совсем окоченели от холода, а кончики пальцев были исколоты до крови непослушной иглой. Повинуясь странному порыву, Гуро наклонился, дунул на них теплым воздухом и стал осторожно растирать. — Вы зря сюда приехали, — вдруг тихо произнес юноша. — Почему? Но ответа не последовало, он только сильнее начал дрожать, то ли от холода, то ли от волнения. — Коль, посмотри на меня, — спокойно попросил Яков, и когда светлые глаза снова послушно поднялись, спросил: — Ты что-то знаешь? Коля едва заметно кивнул. — Ганна ведьма, она у русалок силу крадет. Мне Оксана с мельницы рассказала. — Подожди, а кто такая Оксана? — не понял Яков. Но вместо ответа Коля вдруг выпрямился и напряженно прислушался к тишине. Потом встал, почти одними губами прошептал «Уезжайте от сюда, пока не поздно» и быстро ушел в дом, не оборачиваясь.***
На следующий день Яков пропустил завтрак и сразу направился к Бинху в отделение. Надо было узнать, кто такая Оксана и может ли она быть причастна к делу. Александр Христофорович рассказал, что на мельнице действительно жила девушка, которую звали Оксаной, но она еще лет тридцать назад утонула. — А можете вы меня на ту мельницу отвести? Бинх пожал плечами. — Так то, конечно, могу, вот только от неё толком и не осталось ничего. Одни развалины. — Почему? — Да отец любил её страшно, она у него единственной дочкой была, умница-красавица. После её смерти тут же и повесился, а мачеха вовсе уехала. Вот мельница и осталась гнить без хозяев. — Неужели… — Яков теперь решительно ничего не понимал. — Да, плохое тогда лето было, — внезапно отозвался Бинхов помощник. — Тогда ведь еще несколько дивчин пропало. С десяток, кажись. — Вы хотите сказать, что в уезде уже были подобные преступления? — Яков сменил Бинха недобрым взглядом. — И вы молчите? Да вы хоть понимаете, зачем я здесь? Или вы намеренно что-то от меня скрываете? — Яков Петрович, я уверен, что те убийства не имеют к нашему делу никакого отношения, — напрягшись, проговорил тот. — Их связать не возможно. Нынешний убийца тогда был… да может быть еще даже не родился! — Какая разница? — невольно повысил голос Гуро. — Вы должны рассказывать мне обо всём, что вызывает хоть малейшее подозрение. Поймите наконец, Александр Христофорович, ваша уверенность в том, что призраков и прочей нечисти не существует, не мешает людям в них верить. Все эти легенды, в конце концов, могут сподвигнуть кого-то на преступления еще более жестокие, чем привычные человеческие мотивы. Мы находимся не в цивилизованном городе, а в провинции, люди тут устроены иначе, значит и работать нужно соответственно. А ваша предвзятость просто напросто счует палки нам в колёса! — он глубоко вздохнул, чтобы успокоиться, и привычным холодным тоном продолжил. — Нельзя пренебрегать фактами только потому, что они кажутся глупостью. Следователь должен рассматривать любую версию событий, не зависимо от того, верит он в её вероятность, или нет. Только так можно дойти до какого-либо сносного вывода, рационально объяснить поведение преступника и понять, к чему всё ведет. Александр Христофорович сжимал желваки и казался крайне оскорбленным, но нашел в себе силы и, похоже, рассудительность, чтобы подавить негодование. Он отвернулся, сквозь зубы вздохнул раз, другой, и снова натянул вежливую полуулыбку. — Как скажете, господин Гуро. Мельницу посетить всё еще желаете? Яков спокойно покачал головой, от былой злости не осталось и тени. — Вы лучше расскажите мне, какая слава среди людей ходит о Ганне. И еще, помниться, вы говорили про какого-то Всадника?***
Весь день Яков провел, вместе с Бинхом опрашивая подобранных им людей. У него же и отобедал. Люди рассказали, что Ганна держит постоялый двор уже как двадцать семь лет, что весьма удивляло, так как выглядела она куда моложе. Тётки, ясное дело, винили во всём колдовство. В другом доме поговаривали, будто ко двору не подходят собаки, кошки и скот, а если в конюшне остаются кони, в дороге с повозкой непременно что-то случится. Еще ходил слух, будто Ганна однажды прокляла мальчика, который её разозлил, так, что тот покалечился и остался хромым. — Что ж он ей сделал такого страшного? — как будто со всей искренностью удивился Гуро. — Да в сарай её полез, дитя неразумное. Она двери туда на замок всегда запирает, и окна намертво ставнями заколочены, — женщина мельком огляделась по сторонам, потом склонилась ближе к Якову и, понизив голос, проговорила: — Она там принадлежности свои колдовские хранит, не иначе. Там и ворожит, и зелья варит, ведьма проклятая. Александр Христофорович на все эти россказни лишь молча качал головой, вздыхал и закатывал страдальчески глаза. Конечно, никаких доказательств того, что женщина действительно знается с нечистой силой, не было. Люди, они такие — один раз в повозке треснуло колесо, значит все кони сразу прокляты. Да Яков и не собирался верить всему на слово, но прислушаться, как всегда, стоило. — Ну, как вам все эти замечательные истории, Александр Христофорович? Интересна не вызывают? — спросил Гуро, когда они не спеша возвращались в участок. — Только раздражение, — недовольно фыркнул тот. — Я бы сказал вам, что вы зря тратите время, но это ваше дело. — Верно мыслите, — улыбнулся Яков. — Послушайте, а не могли бы вы завтра утром, часов так в шесть, подойти к постоялому двору? — Зачем? — Хочу в этот загадочный сарай заглянуть. Бинх устало вздохнул. — И вы туда же, Яков Петрович? Без ног остаться не боитесь? — Не боюсь, — смеясь, ответил тот. — Так что, придете? — А куда я денусь? — пожал плечами полицмейстер. — Может, вы хоть так успокоитесь. Яков зашел в участок, взял папку с бумагами о деле, которые собирался изучить подробнее, и пожелал временному коллеге доброго сна. В место своего нынешнего обитания он снова вернулся как раз к ужину. Хозяйка быстро подала кашу, жаренное мясо, хлеб и кувшин крепкого, смородинового вина. Но есть Яков не спешил. Изобразив задумчивость, он внимательно пригляделся к каждому блюду, потом высмотрел у дальнего стола Колю, как и вчера, убирающего посуду и встревоженно поглядывающего на него. Мужчина незаметно указал на кувшин и губами прошептал «Есть?» Паренек кивнул. Яков спросил так же насчёт еды, на что Коля отрицательно покачал головой и, заметно успокоившись, ушел. Яков отодвинул кувшин и с аппетитом приступил к трапезе. Оно и понятно. Вчера в рагу было много пряностей, что заглушило бы возможный привкус и запах яда. Сегодня же еда была чуть более пресной, и единственное, во что можно было незаметно что-то добавить — вино. Он бы и правда ничего не заподозрил, если бы не Коля. Когда Ганна пришла забрать посуду, то очень удивилась. — А что же вы вино не пили? Оно хорошее, выдержанное, сама делала. — Не хочется захмелеть, хозяюшка, — вежливо улыбнулся ей Яков. — Завтра рано вставать нужно, на свежую голову. А за ужин спасибо, — он встал, слегка поклонился и ушел в комнату. Ганна недобро посмотрела ему вслед, потом забрала кувшин и со злостью выплеснула вино в кусты.***
Ночь снова была беспокойной. Сон никак не мог охватить сознание полностью, только накатывал, как волны на берег, смачивая песок, и снова уходил назад. В полудреме Якову чудились различные события, являющие собой переплетение яви и вымысла, слышался неясный шум. Казалось, будто разум мечется в черепной коробке, как белка в колесе. Он вынырнул из-под гудящего вала образов в очередной раз и взглянул на часы. Было уже без четверти шесть. Яков встал и начал одеваться. Он хоть и чувствовал себя невыспавшимся, но всё же был рад, что эта мучительная ночь, наконец, закончилась. Умылся холодной водой, чтобы взбодриться, натянул пальто и вышел во двор. Утренний воздух, который в этот час обычно самый морозный, приятно обжег лицо, освежающим потоком хлынул в лёгкие, от чего Гуро бодро вздрогнул. На горизонте начинало потихоньку светать. Постояв еще немного, он завернул за угол и медленным шагом направился к конюшне, рядом с которой и стоял старый, как сам мир, покосившийся сарай. Под навесом никого не оказалось, во дворе было тихо, поэтому можно было спокойно остановиться возле стены и ждать Бинха. Из леса доносилось утреннее чирикание, птицы шустро носились в ветках, шурша сухой листвой. Яков прождал ещё минут пять, как вдруг его, точно молнией, озарило странным чувством опасности. Он замер на несколько мгновений, напряженно прислушался и отпрыгнул в последнюю секунду, так что удар, намеченный в затылок, прилетел в плечо. От силы, с которой к нему приложились, мужчина едва удержался на ногах. В ушах яростно зазвенело. Он обернулся, инстинктивно принимая боевую стойку. Напротив с тяжелой кочергой в руке стояла Ганна. — Зря ты мальчишку не послушал, — прошипела она, и её глаза будто почернели от злости. — Теперь живым от сюда не уйдешь. Она замахнулась, но Яков успел увернуться, и кочерга свистнула в воздухе вместо того, чтобы разломить ему череп. Под руку подвернулся деревянный шест от метлы, он попытался отбиваться, но после первого же удара дерево с хрустом переломилось пополам, даже щепки полетели. Думать о том, от куда у женщины такая чудовищная физическая сила, было некогда. Гуро отступал, лихорадочно оглядываясь в поисках хоть какого-нибудь оружия. Онемевшее плечо невовремя заныло, мешая сосредоточиться, так что совсем скоро он уперся спиной в двери злосчастного сарая и оказался в ловушке. Ганна довольно оскалилась, сделала шаг вперед, но тут раздался звон. Она вскрикнула, выронила кочергу, по её плечам посыпались глиняные осколки. Сзади стоял белый, как первый снег, но решительный Коля. Удар, увы, почти не задержал Ганну, а только разозлил, и в следующее мгновение она остервенело бросилась к нему, схватила за горло и подняла над землей, прижимая к стене. Яков почувствовал, как в горле снова сжимается тугой комок. Он ринулся вперед, подхватил кочергу и уже был готов безжалостно впечатать её в казавшуюся совсем хрупкой женскую спину, как вдруг ведьма обернулась и, не отпуская Колю, схватила его за запястье. Встретившись с ней взглядом, Гуро понял, что силы стремительно покидают его. Это было похоже на транс или помутнение. Ганна снова оскалилась и рывком отшвырнула мужчину в сторону. Коля в её железных пальцах уже почти не дергался, только беспомощно цеплялся руками за жесткую ладонь и хрипел что-то невнятное. Яков поднял на них полные отчаяния глаза… И тут прогремел спасительный выстрел. Голова с растрепанными волосами дернулась, кровь брызнула в разные стороны, и через секунду Ганна мешком повалилась на землю. Коля, кашляя, бессильно рухнул рядом с ней. Проясняющимся разумом Гуро уловил фигуру в треуголке с пистолетом наперевес. — Отлично утро начинается, а, господин столичный дознаватель? С зарядки, — колко усмехнулся Бинх. Потом в несколько шагов сократил расстояние и протянул руку, помогая Якову встать. Тот сразу бросился к Коле, присел рядом, взял его за плечи. Парнишку трясло, но, в целом, он был в порядке, даже предпринял слабую попытку вырваться, на что Гуро мягко приобнял его за плечи. — Это я, не бойся. Отдышись. Бинх тем временем принес воды. — Вот же и вправду ведьма, черт её дери, — он смерил взглядом неподвижное тело, вывернутое в судороге. — И чем вы ей так люто не угодили, а, Яков Петрович? Неужто, в святую святых хотели ворваться без приглашения? – зеленые глаза презрительно окинули сарай. — Не в этом дело, — вдруг тихо прохрипел Коля. — У неё приказ был. От Всадника. — Ну, от Всадника или от кого еще, не важно, главное, что эта тварь мертва, — цинично заметил Александр Христофорович. — Да, кстати. В сарайчик то, может, всё-таки заглянем? А то столько хлопот впустую. Но, к его превеликой забаве, ничего особенно подозрительного там не нашлось. Старые тряпки, банки с различными настойками и порошками, букетики засушенных трав. Ни звериных костей, ни колб с глазами, ни колдовских книжек. Так, по крайней мере, казалось, пока Яков не отодвинул старую рыболовную сеть, подвешенную навроде шторы, в дальнем углу. На стене то ли красным воском, то ли кровью был нарисован большой знак, похожий на подкову с узором внутри, а вокруг него с потолка свисали подвешенные на нить обрубленные девичьи косы. — Вы только взгляните, какая прелесть, — задумчиво протянул Гуро. — Александр Христофорович, а не это ли чудное художество было зарисовано в ваших отчетах? Бинх враз посерьезнел. — Да, похоже. Получается, убийца — она? Женщина? — Ну, если Ганна и вправду считала себя ведьмой, у неё вполне мог иметься мотив. Юная кровь для ритуалов, например. Кто знает. Вечная молодость и так далее. На что только прекрасный пол не пойдет ради красоты, — добавил он, фигурно взмахнув рукой. — Бред какой-то, — полицмейстер мотнул головой. — Да не она это, — возразил всё еще подрагивающий Коля, опираясь на дверной косяк. — Говорю же, Всадник девушек убивает. А Ганна ему только помогала. Бинх недовольно закатил глаза и, наклонившись к Гуро, тихо сказал: — Приструните вы уже своего мальчишку, Яков Петрович. Под руку лезет только. — Этот мальчишка жизнь мне спас, понятно? — одернул его Яков. — А вы сплоховали, Александр Христофорович, раз за всё это время ни разу не удосужились попросту обыскать этот злосчастный сарай. Вот теперь и имеем: труп вероятного убийцы или его сообщника и пять красноречивых синяков на шее этого чудесного юноши. Еще и плечо ушиб, — он болезненно поморщился. — Добро пожаловать в Диканьку, называется.