Февраль-март

Ханикатт, зараза, смотался, а бациллы сентиментальности продолжают бессовестно размножаться: что, блядь, за глупые телячьи нежности, чье дыхание я слушать собрался? Да трахнуть, безо всяких слащавых прелюдий, мелкого рассчетливого засранца. Меня… из двух рук, не задумываясь. У Доминго — минус по баблу. Бедолагу Вульфа с проектом опрокинул. Хоббса — туда ему и дорога — вообще грохнул к хренам… Темноты он боится, пизденыш пиздливый. Почему тогда не в соплях, забившись в угол, а безмятежно дрыхнет в мягкой кружевной колыбельке? Чисто беспробудная красавица, бессовестно положившая на весь полицейский департамент зефирное восьмидюймовое «веретено»! Сил нет, как охота им уколоться… Но прежде успокоиться. Не то затея рискует перейти в разряд невозможного: легкие фигачат, сердце паровым молотом пробивает в ребрах дыру, в паху тянет, во рту пересохло… Ну и эффект, твою мать, у «охлаждающей ненависти». Не подохнуть бы вслед за Хоббсом от таких практик. Пока чертов ангелочек спит, безмятежно запрокинув лицо. И карамельные пятнышки Тиффани по щекам, губам, подбородку… Беру себя в руки, отворачиваюсь, начиная раздеваться. Хьюстон, блядь, у нас опять проблемы — пуговицы манжет дуря́т, не желая поддаваться скачущим пальцам. Хрен… знает… зачем начал с рубашки, если пальто все еще на мне. Ебаная верблюжья шерсть! На пол ее. Рубашку — туда же, предварительно вырвав живьем непокорные пуговицы. Ботинки под кровать. И сразу к штанам. Манипуляции с пряжкой произвожу медленно, стараясь не издать ни единого звука. Под конец не выдерживаю, быстро вжикаю молнией и стягиваю все слои разом — освободившийся член вмиг устремляется правильным курсом. Только вот носки к стояку некомильфо: поддеваю пальцем резинку и пытаюсь снять, неловко балансируя на одной ноге. — Долго еще будете возиться, мистер Шмидт? — хрипло раздается из пудиноговой постели. Но я не падаю. Ни от потери равновесия, ни от неожиданности. Меня просто прошибает током. Когда он отодвигается на край и откидывает в приглашении одеяло. Трахнуть гада. Таков был, кажется, первоначальный план? Что тут же пошел прахом, стоило оказаться меж пахнущих им простыней. И почувствовать — правильно, Ханикатт? — как «жизнь повисает на волоске». На длинном таком, блондинистом… И как борзеют бациллы, до краев наполняя нутро гребаной нежностью: обхватить исцарапанными ладонями теплое ото сна лицо и, не давая продыху, мучить до утра поцелуями. За невыносимую бирюзу в глазах. За Синего парня. За блядские розовые кусты, за сотню раз оборвавшееся сердце. И за то, что выжил в смертельной гонке… За то, что выжил… Но так и продолжаю лежать не шевелясь, леденея под толстой пуховой массой. Пока он не подвигается ближе и не прижимается горячим бедром. «Считайте про себя, мистер Кинни»… Раз… — Ты по делу или потрахаться? — прерывает счет, трогая плечо теплым дыханием. — Исключительно по делу, — сглатываю, — секс несколько переоценен. — Поворачиваю голову, натыкаясь на хитрый эмалевый взгляд. — Джип где? — Ага, очень переоценен, — шепотом соглашается и кладет ладошку прямо мне на член. — Джип у приятеля. А что? — Да ничего. — Беру в кольцо тонкое запястье, принуждая к движению. — Просто пока ты тут… мнешь яйца… мистеру Шмидту, — в виске мелко-мелко застучал молоточек, — полицейский департамент ведет охоту на твои. — Ни черта у них… не выйдет. — Глазки горят, дыхание срывается, пульс под пальцами частит. — Камер там почти нет, к тому же Коди… давно уже все… А откуда ты узнал?! — Хм, даже Питтсбургский джазовый канал в курсе… как ты красиво Хоббса прихлопнул… Убирает руку и, упершись лицом мне в плечо, замирает, вмиг превратившись в завравшегося ребенка. — В то утро… Помнишь, когда Вульф заявился, — заговорил быстро-быстро, щекотно касаясь кожи губами, — я до последнего надеялся, что не отпустишь… Придумаешь причину не ехать, побежишь за мной… В аэропорту отыщешь… — И вызову Вульфа на дуэль? — Было бы круто, — поднимает порозовевшее лицо. — Ты слишком часто видишься с Хильдой, Персиваль… — Запускаю пальцы в патлатый затылок и принимаюсь ласкать, успокаивая. Себя. Иначе сорвусь — целовать его хочется адски. — Во Фриско и без Хильды в голову лезла всякая пошлая дребедень: ты, босой, в одних только джинсах, бежишь мне навстречу… Такой нестерпимо красивый в лучах грейпфрутового солнца, медленно оседающего далеко-далеко в океан… И никого, кроме нас в туманной полосе прибоя… — А потом у тебя вся задница в песке… — Я думал у тебя… — Игриво вскидывает брови. Отчего мое ослабленное недосыпом терпение лопается, я с жаром набрасываюсь на смеющийся рот. И долго смакую позабытую мягкость, едва ли не теряя остатки сознания. Когда он, прошептав напоследок: — Хочу тебе отсосать… Ныряет вниз, под одеяльную толщу. Cha Cha… Но обещанное наступает не сразу. Сначала исцеловывает живот, немилосердно щекоча языком, отросшими патлами, связкой жетонов. Затем, то же самое проделывает с бедрами, неожиданно добавив к меню парочку довольно грубых засосов. Клеймить выбирает тонкую кожу паха. И только вдоволь наиздевавшись, касается наконец разбухшей головки. — А-а-аххх… — какое же, блядь, облегчение. Разгоряченный моей реакцией, отбрасывает одеяло и берет основательнее, чтоб уделать в какие-то жалкие пять секунд. А в следующие пять — кончает сам, ловко вскочив на колени и сипло рявнув: — Смотри!.. Но я замечаю только глаза, черные от азарта. И кулак, расшвыривающий невидимые капли, оседающие огнем на лице, шее, груди… А еще волосы, когда он без сил валится сверху, и те накрывают плотной волной. — Думал… подольше… продержусь, — выдыхает с досадой, — хотя… столько времени… терпеть… — Неужели? А… еженощные брюнеты? — сука-ревность подала голос. — Вульф стуканул? — Приподнимается на локте, позволяя видеть усталую улыбку. — Вот ненормальный… Какие к хуям брюнеты? После тебя… И смотрит, смотрит, смотрит… Нечто сродни ликованию распирает грудь. Но я старательно держу лицо, вскинутой бровью выражая «недоверие». Тэйлор ведется: — Ну ладно, трахнул парочку, — отводит лукавый взгляд и начинает оправдываться, — чисто чтоб с катушек не съехать… Потом Вульф свалил в Нью-Йорк… — …и ты сразу сюда, осваивать горизонты, забросив к хуям выгодное дельце… — Какое, нахрен, дельце, если из-под кисти проступает твое лицо… Опять он так смотрит… За что мне все это?.. — …Да еще Доминго, со своей меланхолической ностальгией… «Мир, mi muñeco», — смешно захрипел, явно подражая Вульфу, — «в массе своей состоит из недалеких посредственностей, презирающих всякое совершенство. Я один из них. Старый ублюдок, к баблу пристрастен безумно, оттого все писаные красавцы — ничтожные шлюхи. Интересные исключительно в момент… эксплуатации. Но Большой Шутник таки подловил однажды, послав удивительное создание. Чтобы очень скоро убедиться в моей безнадежной непробиваемости и отнять, неожиданно и вдруг»… Нелепость, конечно, глупая пафосная чушь — чего ждать после трех чашек кофе, сильно отдающих бренди — но когда он, не выдержав, запричитал, «Alejandro, por qué moriste», — трогая твой нарисованный профиль, вот тут, — Тэйлор ткнул пальцем мне в грудь, — начало адски щемить. А к вечеру я почти сошел с ума от страха, что с тобой опять случится… нехорошее. И снова вечная боль и портрет над каминной полкой… — Большое дело: бросал бы в него дротики дартса… Тэйлор попробовал улыбнуться. Не вышло. Потому просто спрятал лицо, уткнувшись мне в шею, и задышал, влажно и горячо. — Ладно, Перси, до дартса, надеюсь, еще лет сто… — Успокоительная рука снова на его затылке. — А пока — пусть святой Кристофер испытывает точность твоего прицела. Плевать, что заклинание под его рожей уже сработало. — Еще как сработало… — прозвучало до того плотоядно, что у меня снова встал. — Словоохотливость сменил на кровожадность?.. — Прижимаюсь плотнее: пусть почувствует мой восторг. — Не я, — шмыгнул носом, — Коди… — Крутой парень, приятель твой… — Очень. — Его крепкие пальцы снова сомкнулись на члене. — Драки… с натуралами и авторемонт… любой сложности на досуге. Хорошо, отсос в перечень не входит. — И… что из этого ты получил? — Весь ассортимент. Хотя ехал сугубо ради последнего, «пока за расфуфыренный джип башку не проломили»… — Сержант?.. — Ага… — выдыхает. — Ну… правильно — цвет надписи ни к черту… — Веришь — всем похрену. — И убрал руку. Пизденыш. — Проторчали с Коди на заправке фиг знает сколько времени — реакций ноль. Пока Хоббс не явился… Курить есть? — без каких либо переходов. Киваю на пол, где пальто. Свешивается с кровати и начинает обыскивать карманы, выпятив тугие полукружья в белых хлопковых трусах. — И что наш ревнитель морали? — Черт бы побрал эти сладкие булки! — Перекосило, конечно. Но смолчал… Снова ложится рядом, закуривает. — …Не забыл, видать, как мы его на пару «отымели» незаряженной Береттой. — Выпускает тонкую сизую струйку. — Сел в кафешке у окна и пока жрал, все время, сука, пялился. Надо было сразу валить оттуда… — Затягивается опять. — Только как же Коди без своих, блядь, дешевых шоу: так засосал, что Хоббс вряд ли успел заплатить по счету. Вылетел — рожа красная. Орет: «Не жилец ты, Тэйлор!» А у самого стояк, представляешь? — Представляю, — кладу его ладонь себе на пах — пусть поймет насколько. Но «участливых объятий» хватает ровно на две секунды: — Глаза бешеные, кулаками машет, — к неуемной словоохотливости прибавилась яростная жестикуляция, и дымные клочья заметались в тесноте. — Коди его за яйца. «Передернуть тебе», — спрашивает. Хоббс чуть в землю не вошел от злости. — Еще бы — он-то расчитывал на ласки от тебя. — Ага, типа, «оторви, прелесть», — интонация совершенно шлюшья, отчего я глупо расплываюсь, и Тэйлор чмокает меня в улыбку. — Знаешь, мне тоже было смешно. Но больше страшно. Коди сразу срисовал: «Одного тебя не отпущу», — говорит, — «этот одержимый не отвяжется». И оказался прав: едва съехали с парковки — нарисовалась «Секвойа» Хоббса. Коди — по газам — и давай потешаться. Чертов адреналиновый наркоман. То срывался и гнал, то оставлял расстояние в какой-нибудь ярд. Хоббс каждый раз пытался подрезать. Только хуй ему — Коди снова выжимал из джипа последнее, чудом вписываясь в повороты… Утешало одно — жетоны на мне. — Сержант? — А то кто же! — Втаптывает окурок в расставленный передник маленькой фарфоровой пастушки. — Без них я никуда. «С такой-то компанией». — И дернул щекой. Той, где у Дженкинса метка. Веселится, счастливчик, дважды обманувший Старуху. А у самого руки ходуном… — Сначала нравилось — драйв, эйфория. Потом укачало, тянуло блевать. А до Питтса еще дофига — мы же крутились по длинной развязке. Наконец датчик бензина начал мигать и пришлось срочно уходить на хайвей. Там вклиниться в пробку и почти милю ехать как порядочные. Хоббс болтался где-то позади. Но на подъезде к Питтсу пробка начала уменьшаться. Хоббс снова оказался в поле зрения. Коди поднажал, чтоб оторваться совсем еще до въезда в город. Сказал, знает «где исчезнуть, не впервой…» Хоббс не выдержал, пошел на обгон. Тогда Коди психанул и так ускорился, что бетонный отбойник пролетел в окне широкой серой лентой… — А дальше?.. Мы оба знаем, что дальше. — Дальше — неинтересно… — Тэйлор поморщился. — Меня долго рвало в каком-то заброшенном цеху — Коди действительно знает как исчезнуть, а в небе над нами стрекотал вертолет. До того жутко, что к горлу снова подкатывало. Коди лыбился: «Похоже, по мою душу» — его не сломить. Я не соображал ничего, злило лишь, что тебя не увижу. Потом, когда стихло, Коди велел спрятаться на время и обо всем забыть, а сам укатил на базу, «проблему с джипом решать». Вот уж воистину, блядь, «герои не всегда носят плащи». Спасибо тебе за него, слышишь, Большой Шутник, или КакТебяТам, спасибо… — Ну, пойду, пожалуй, — дергаюсь, в фальшивой попытке подняться. — Куда?! — Тэйлор встрепенулся, сел, растерянно заморгав. — Охуенно крутому Коди алиби составить, раз тебе без надобности. — Да и ему оно не сдалось, — деланно потянулся и лег обратно. — Залезет под капот, рожу маслом изгваздает, и привет. Неделю, скажет, ковыряюсь. Иди, проверяй. Или сорвет банду, гонку замутит. В Централию, например… Среди копов дураков нет туда ехать! Справится, короче, он на все способен… — Перси, с чего так рьяно кинулся отговаривать, ревнуешь, что ли? — Пф-ф-ф. После твоего самоотверженного штурма задней двери? — Запрыгали светлые брови. — Влом было главную подергать? Развела-таки… Паршивка! — Вы, мистер Шмидт, совсем несведущи в таких делах, — ехидничает засранец, — все от того, что мало общаетесь с Хильдой: ей нихрена не стоит устроить какую-нибудь сказочную ерунду о спасителях принцев, беспробудно храпящих в розовых кустиках. «Если поведется», — запищал, — «значит, точно тебя…» — и умолк, пристально уставившись, выжимая взглядом нужный ответ. — Исцарапанных ладоней хватит? — Вскидываю сразу обе, пока он не додавил меня окончательно. — Так себе аргумент. — Настаивать, Перси, не советую, иначе парни по вызову тут как тут. — О-о-о, стриптиз… — Издевается хитрая сволочь. — Обожаю! — Тем лучше — у них как раз сейчас скидки. Для беглых преступников… — Что, мистер Шмид, на все готовы, лишь бы… подтвердить мой статус плохого парня? — Брови снова насмешливо затанцевали. — На солистов церковного хора не встает, знаешь ли. — А если скажу, что без Salve Regina по воскресеньям в плохие парни не берут? — И с чего ты начал? Убил преподобного? Но Тэйлор оставляет вопрос без ответа и странно затихает, резко уткнувшись мне в плечо. — Я боюсь, Брайан, — еле слышно сознается, чуть помолчав, — ни того, что нас вычислят, арестуют… Ни следствия, ни тюрьмы… Ни отсутствия возможности рисовать. — В голосе дребезжат близкие слезы. — Я боюсь времени без тебя… Ебучие бациллы! Опять устроили групповуху — от их лихорадочной возни больно теснит горло и противно гложет в глазу. Сглатываю и пробую издать звук, наплевав на отсутствие резкости во взгляде: — Хватит ныть, Перси, — упрашиваю белобрысую макушку, — ты прямо сейчас можешь вернуться во Фриско и сделать вид, что ничего такого не было. Или с комфортом зависнуть здесь, в будуаре старой кокотки, и периодически отбиваться от парней в форме, желающих пролезть сквозь дикие заросли. Отнюдь не для стриптиза. Потому, пока не поздно, советую примкнуть к Коди, отправиться в Централию, там сжечь джип к хуям собачьим и зажить снова кристально чистой аристократической жизнью… — Сжечь джип?! Подоровался, сел. — Ни за что! — Взгляд, губы, щеки, все полыхает красным. — Это же тот самый. Тот самый? Он издевается, не иначе. — Откуда, блядь? — «Рекламное агенство Райдера объявляет о распродаже имущества в связи со сменой владельца», — чеканит как по написанному, оставляя в мозгу саднящие вмятины. — Я узнал его сразу. По «ожогу» на панели. Который до сих пор там, если тебе интересно… Должно быть заметно насколько. Но вскинутая бровь мне в помощь: — Хорошо, Централия отпадает. Раз ты такой неисправимый романтик. «А сам-то ты кто?», — верещал бы сейчас Ханикатт. И был бы прав: отметина от сигареты Майкла как шрам на коленке, полученный в детстве. Наткнешься взглядом — и защемит в груди. Не от боли, она давно забылась. От тоски по безвозвратно ушедшему… Да и нахуй его. — Здесь я ни за что не останусь, — подало голос настоящее, — допросами замучают. Джем мастер в таких делах. Лучше во Фриско… — Тем более, Вульф охренеть, как заждался. Но пока предложу промежуточный вариант… — …ненадолго зависнуть в будуаре старой кокотки, — пытается угадать белобрысый авантюрист, — и трахнуться? — Последнее — в точку. Только в лофте. — Дотерпишь? — интересуется шепотом. — Я — нет… И проделывает свой обычный трюк: ложится сверху, обездвиживая, и начинает целовать. Лишая дыхания, воли и сил. Хьюстон, у нас проблемы…