***
Чимин выглядывает из-за кулис, обводя взглядом зрительный зал, кажется, уже в тысячный раз. Если кто-нибудь поинтересуется у него, кого именно он высматривает, Чимин тут же ответит, что никого, но невозможно лгать самому себе, и он знает, что ищет кое-кого конкретного с кроличьей улыбкой и пушистой копной волос. — Твой выход через десять минут, — говорит Хосок, появляясь за спиной и хлопая ладонью по плечу, тем самым пугая Чимина. — Ты будешь неподражаем. — Ага, — отвечает Чимин слегка поникшим голосом и, в последний раз окидывая взглядом толпу, отпускает плотный бархатный занавес, делая несколько глубоких вдохов. Сочувствующий взгляд Хосока прожигает ему спину, но Чимин не сводит глаз со стены, не желая признавать, что произошедшее между ним и Чонгуком всё ещё терзает его изнутри. — Чимин! Чимин оборачивается и видит, как Намджун практически бежит к нему, сжимая в руках большой букет цветов. На секунду одолевающее Чимина напряжение рассеивается, когда Намджун суёт ему в руки букет и заключает в сокрушительные объятия, сминая лепестки некоторых роз. — Вау, — произносит Чимин, задыхаясь от крепкой хватки Намджуна, перекрывающей ему кровообращение. Обычно Намджун не ведёт себя с ним так тактильно, да и вообще с кем-либо ещё, поэтому Чимин чувствует себя застигнутым врасплох. — Прости, я просто очень за тебя волнуюсь, — говорит Намджун. Чимин отстраняется и дарит ему искреннюю улыбку, прежде чем наклонить голову, чтобы понюхать цветы. Их аромат напоминает ему то, как обычно пахнет Чонгук, и нос Чимина непроизвольно морщится. — Они тебе не нравятся? — спрашивает Намджун, и Чимин, заикаясь, подаётся вперёд, обхватывая рукой его запястье. — Нет, нет, они мне очень нравятся. Извини, я просто нервничаю. Спасибо тебе большое. — Это не меня нужно благодарить, — отвечает Намджун, но прежде, чем Чимин успевает спросить, что он имеет в виду, Намджун уже отстраняется от него и направляется по коридору в сторону зрительного зала. — Удачи тебе, любое агентство будет просто глупцом, если не захочет нанять тебя к себе, — кричит он, когда тяжёлая дверь захлопывается за его спиной. Как только Намджун уходит, Чимин вновь остаётся наедине со своими мыслями. Он опускает взгляд вниз на цветы; это красивая композиция из лилий и роз, обёрнутых в тонкую бумагу цвета фуксии. Чимин улыбается, когда понимает, что она сочетается с его костюмом из гладкого чёрного атласа и лентами розового цвета, шнуровкой идущими по спине и развевающимися позади него во время танца. Чимин пересекает комнату и кладёт цветы на стул рядом с курткой и сумкой, но прежде, чем развернуться и продолжить подготовку к выходу на сцену, он делает шаг назад и задумчиво смотрит на букет. Это не очень-то похоже на Намджуна — лично дарить ему цветы перед выступлением. Конечно, Намджун, скорее всего, тоже очень взволнован, ведь это он написал музыку, и на протяжении всего семестра у них сложились хорошие рабочие отношения, но всё же. Чимин осматривает стебли в поисках записки, пока, наконец, не находит её, привязанную к основанию лилии и спрятанную дальше всех.Чимин, если твой танец хоть наполовину так же прекрасен, как ты сам, тогда в этом соревновании тебе нет равных. Я бы пожелал удачи, но знаю, что тебе она не понадобится.
Записка без подписи, но Чимин перечитывает её несколько раз, скользя взглядом по неряшливым буквам, выведенным толстой чёрной ручкой. У него складывается ощущение, словно он знает, от кого она, и его голова автоматически поворачивается в сторону зрительного зала. Чимин не видел его в толпе среди людей, но возможно ли, что он всё-таки пришёл? Зрители ликуют, когда один из одноклассников Чимина заканчивает своё выступление, а потом в микрофон звучит голос его преподавателя, объявляющего Чимина следующим выступающим.***
— Ему понравились цветы? — Чонгук цепляется за рукав пиджака Намджуна и тянет его вниз, на сиденье рядом с собой. Намджун взвизгивает и едва не падает носом ему на колени, откидываясь на спинку сиденья и морща нос. — Да. — А ты его обнял? Чимину нравится тактильный контакт, когда он нервничает, и если ты не обнял его, тогда, возможно, никто другой тоже этого не сделает и… — Я обнял его, — произносит Намджун с притворным раздражением, но Чонгук знает, что он более чем рад ему помочь. — Как он выглядит? Букет подходит к его костюму? О господи, а что если нет, тогда он не поймёт, почему я выбрал розовый цвет, ведь ему даже не нравится розовый настолько сильно, наверное, мне следовало просто выбрать жёлтый, потому что это его любимый цвет и… — Чонгук. Сцена. Чонгук переводит взгляд на занавес как раз в тот момент, когда в зале гаснет свет. Он даже не слышал, как объявляли имя Чимина, слишком погружённый в собственные мысли, но в следующую секунду бархатный занавес расступается, и вот он здесь. У Чонгука перехватывает дыхание, кажется, будто его грудь слишком мала, чтобы вместить весь необходимый ему кислород. Чимин выглядит таким уязвимым, и на секунду Чонгуку кажется, что что-то не так, он стучит ногой по полу, подавляя в себе желание вскочить со своего места, чтобы утешить его. Чимин проходит к центру сцены с грацией текучей воды, и, хотя зрительный зал до отказа заполнен людьми, вокруг так тихо, что слышен каждый чиминов шаг. Словно кто-то выкачал из комнаты весь воздух, пока все остальные смотрели только на Чимина, очарованные лишь одним его присутствием. Звучат первые ноты песни — серия повторяющихся, похожих на колокольчики звуков. Взгляд Чимина прикован к полу, в то время как его рука скользит тыльной стороной ладони по ноге, через изгиб талии и вверх, к шее. Чимин движет головой вслед касанию, а затем тянет руку через голову, словно кто-то удерживает её сверху, как за ниточку марионетки, пока остальная часть его тела остаётся неподвижной и безжизненной. Это невероятно. Чонгук никогда в своей жизни не видел ничего подобного. Это даже не танец; это игра, эмоции, экспрессия чувств. Музыка набирает обороты, и другая рука Чимина оживает, приводя в движение всё его тело. Чимин скользит по сцене, волосы струятся позади как жидкий шёлк. Воплощение чистой элегантности, источение грации и красоты, каких Чонгук ещё никогда не видел прежде, и даже ещё толком не осознавая этого, он восхищается происходящим, теряясь в изгибах и поворотах тела, которое плывёт по сцене вместе с музыкой, и кажется, будто музыка на самом деле исходит из самого Чимина. Руки Чонгука так сильно сжимают ткань джинсов, что белеют костяшки пальцев. В этот момент ему кажется, что ничего на свете не имеет значения, ничего, кроме этого самого момента, который он разделяет с Чимином (каким бы односторонним он ни был). Музыка парит и грохочет, словно бушующие морские волны, и Чимин не упускает ни единого такта; вместе с тем, как всё нарастает и нарастает музыка, его движения становятся быстрее, но по-прежнему не лишёнными элегантности. В тот момент, когда Чонгук чувствует себя настолько переполненным эмоциями, что, наверное, не способен даже и секунды крепко стоять на ногах, а сердце в его груди бьётся так сильно, что, кажется, может пробить рёбра, Чимин отталкивается от пола, подпрыгивая в воздух, и крутится, крепко прижав руки к груди. В ту же секунду, как он приземляется, зрительный зал взрывается, оживая, люди вскакивают со своих мест и наполняют комнату криками и восторженными овациями. Чонгук замирает на месте, его глаза блестят от слёз, а рот широко раскрыт, взгляд замер на фигуре Чимина, изящно застывшей в центре сцены — пятки вместе, носки врозь, — его рука изогнута над головой, удлиняя линию тела. Намджун хватает Чонгука за капюшон, вытаскивая из кресла, и Чонгук, наконец, вспоминает, как нужно дышать, шумно втягивая носом воздух и обжигая им лёгкие. Он сразу же начинает машинально хлопать, всё ещё немного ошеломлённый происходящим. Когда Чимин завершает выступление, он не кричит «спасибо», не кланяется, не прыгается по сцене, собирая цветы и плюшевые игрушки, которые люди бросали ему, как и всем остальным; он просто стоит, замерев посреди сцены, его взгляд плывёт от волнения, а губы приоткрыты, когда он осматривает каждый дюйм зрительного зала, словно пытаясь кого-то найти. Сердце Чонгука пылает в груди. Не его ли он ищет? — Намджун, — говорит Чонгук, перекрикивая шум толпы. — Я должен идти, не жди меня. Намджун кивает ему, сияя. — Иди и заполучи его.***
Домой Чимин возвращается в пустую квартиру. Его соседки как обычно нет дома, и Чимин рад, что никто не пытался заставить его пойти на вечеринку в честь окончания соревнований. По правде говоря, он жутко устал; все те долгие ночи, проведённые на тренировках, обрушиваются на него тяжёлым грузом последствий, заставляя гудеть всё тело. Чимин закрывает дверь и прислоняется к ней спиной, окидывая взглядом мрачную, безжизненную комнату. Она полностью отражает его теперешнее состояние. Соревнования наконец-то закончились, и Чимин победил. Конечно, он счастлив, но почему-то всё равно ощущает… пустоту. Чимин задаётся вопросом, пошёл ли Чонгук на вечеринку. Зная его, скорее всего нет, но вполне возможно, что Тэхён заставил его пойти с собой. Он не видел Чонгука среди людей в зрительном зале после окончания своего выступления, и отчасти это причиняло ему боль, но Чимин напоминает себе, что Чонгук, на самом-то деле, ничего ему не должен. Это Чимин накричал на него, обвиняя в том, чего Чонгук не был в силах исправить, а затем ушёл, даже не попытавшись выслушать его версию произошедшего. Букет в руках Чимина шуршит, когда он раздражённо сжимает ладони в кулаки, но стоит ему только опустить взгляд на цветы, как его разочарование понемногу тает. Чимин вешает ключи на крючок и проходит в комнату, чтобы подыскать, во что можно поставить цветы. Он находит небольшую декоративную вазу, принадлежащую его соседке, и наполняет её водой. Чимин не думает, что она будет против, если он ею воспользуется. Закончив подрезать стебли, он красиво расставляет цветы в вазе и отступает назад, чтобы полюбоваться ими. Благодаря букету его комната вновь слегка оживает, и на сердце у Чимина сразу становится немного легче. Из кратковременного спокойствия Чимина вырывает резкий стук в дверь, заставляя его едва ли не выпрыгнуть из собственной кожи. Он резко поворачивает голову в сторону шума, несколько раз моргая. — Минуту, — кричит Чимин, направляясь к входной двери. Он не утруждается даже посмотреть в глазок, уже точно зная, кого именно хочет там увидеть. К счастью, когда Чимин распахивает дверь, его желание оказывается исполненным. — Чонгук. Голос Чимина звучит слегка задушено. Чонгук стоит в дверном проёме и выглядит ещё более измотанным, чем в прошлый раз своего пребывания в квартире Чимина (хотя в тот раз усталость его была скорее душевной, чем физической, как сейчас). У него дикий взгляд и растрёпанные волосы, пот тонким слоем блестит на лбу. Чимин гадает, бежал ли он всю дорогу сюда, что на самом деле не имеет никакого смысла, учитывая, что у Чонгука есть машина, но всё же. Чонгуку не свойственно продумывать всё до конца, когда он взволнован. Чимин с трудом сдерживает нежную улыбку. — Чимин, — произносит Чонгук, тяжело дыша. Он наклоняется вперёд, упираясь ладонями в колени, и делает несколько глубоких глотков воздуха. — Прости меня. Мне так жаль. Для Чимина эти слова словно удар в живот. На самом деле, он не думает, что Чонгуку действительно есть за что извиняться, но между тем чувствует, насколько искренни его слова. В тот вечер в кафе Чимин был расстроен и взволнован, а потому наговорил много того, чего на самом деле не имел в виду, даже не позволив Чонгуку объясниться. Но на самом деле вся эта ситуация произошла только по вине Чимина. Чимина, который не знал, как правильно выразить свои эмоции при помощи слов и поступков, и знал лишь только, как делать это, используя своё тело. Чимина, который в каждом человеке всегда видел только худшее. Чимина, который закрыл своё сердце так сильно, что даже Чонгук — само олицетворение доброты — пострадал из-за него. И впервые Чимин не сердится на Чонгука, он сердится на самого себя. Сердится, что заблуждался, думая, что Чонгуку всё равно на него и его чувства, сердится, что просто не пригласил Чонгука на грёбаное свидание, вместо этого решив забраться к нему на колени, чтобы пьяно облапать во время вечеринки в спальне наверху. Сердится, что замаскировал своё желание узнать Чонгука получше под какой-то нелепый и неправдоподобный урок секса, когда всё, что ему на самом деле нужно было сделать, это открыть рот и произнести слова вместо того, чтобы насадиться им на чонгуков член. Дыхание Чонгука выравнивается, и Чимин понимает, что он так ничего ему и не ответил. Они молча смотрят друг на друга, и уверенность Чонгука, кажется, тает с каждой секундой. Чимин сопротивляется желанию переступить через порог и обнять Чонгука, обернув руки вокруг его талии, но лишь только потому, что после всего случившегося не думает, что имеет на это право. — Я, наверное, тебе помешал, — наконец произносит Чонгук, когда Чимин ничего не говорит в ответ. — Прости. Я не должен был приходить… — Нет, — обрывает его Чимин, и Чонгук вздрагивает. Чимин сразу же пытается поправить себя. — Нет, в смысле: нет, ты должен был прийти. Я… я рад, что ты здесь. Чонгук, кажется, потрясён, и Чимин не может сказать, потому ли это, что он и правда не ожидал, что Чимин захочет поговорить с ним, или же он просто удивлён, что Чимин всё-таки наконец что-то сказал. Возможно, всё вместе. — Тогда нам нужно поговорить. — Нужно. Чимин проводит языком по губам, а затем отходит в сторону, жестом приглашая Чонгука войти. Как только за ними захлопывается дверь, Чимин начинает чувствовать себя ещё более неловко. Они не проходят в гостиную, а стоят друг напротив друга в прихожей, избегая зрительного контакта. — Прости, — вновь говорит Чонгук. Чимин перебивает его прежде, чем он успевает продолжить. — Пожалуйста, перестань извиняться. — Но мне за многое нужно попросить прощения. — Нет, это я должен извиняться, а не ты. Он облизывает губы, смотря на грудь Чонгука, а не ему в глаза. — Я манипулировал тобой и никогда не говорил, что на самом деле чувствую, и я… я думал, что если мы займёмся сексом, то ты влюбишься в меня, потому что я не знал, как ещё мне сказать тебе, что ты мне нравишься и, и… — Чимин, остановись. Чимин замолкает, делая глубокий, судорожный вдох. Он ненавидит то, как сильно ему хочется плакать, чёрт возьми, Чимин никогда не плачет, он чувствует, что весь этот беспорядок — его вина, ведь если бы он просто был нормальным, тогда, может быть, всё остальное тоже было бы в порядке вместо всей этой эмоциональной катастрофы, в которую он превратился без какой-либо причины. Глаза Чимина наполняются слезами, он пытается незаметно вытереть их рукавом рубашки, его голова по-прежнему опущена, и он надеется, что Чонгук не смотрит на него. Очевидно, это не так. — Чимини, — произносит Чонгук, делая шаг вперёд и сокращая расстояние между ними. Ладонь Чонгука тёплая, и Чимин прижимается к ней щекой, пытаясь получить как можно больше его прикосновений. Его всегда успокаивал физический контакт, и Чимин полагает, что Чонгук это уже понял. — Ты не хочешь присесть? — спрашивает Чимин и морщится, когда слышит свой задыхающийся от сдерживаемых слёз голос. — Так будет удобнее. — Ага. Они проходят в гостиную и садятся на диван, достаточно близко, чтобы быть рядом, но всё равно на приличном расстоянии друг от друга. Чонгук первым нарушает тишину. — Для начала я хочу сказать, что никогда не хотел причинить тебе боль. Верь мне, когда я это говорю, хорошо? — Я знаю, — шепчет Чимин. Вся эта ситуация странная и разительно отличается от того, как обычно они ведут себя друг с другом наедине. Обычно это Чимин всегда направлял разговор и руководил тем, что они делают, и Чонгук, берущий всё под контроль, это определённо что-то новое. И очень милое. — Я не помню, что было на вечеринке. Но Хосок рассказал мне, что произошло. Чимин так и думал. — Я люблю его, но он не в силах хранить секреты, даже если от этого будет зависеть его жизнь. — Просто он заботится о тебе, — говорит Чонгук. — В любом случае, я хочу, чтобы ты знал: то, что я сказал тебе, когда был пьян, я действительно имел в виду. Каждое слово. Ты когда-нибудь слышал выражение ‘что у трезвого на уме, то у пьяного на языке’? Смех пузырится в груди Чимина. — Боже, надеюсь, я не говорю всего, о чём думаю, когда пьян. — Ну, я не могу тебе этого сказать, потому что не помню, как ты себя ведёшь, будучи пьяным, но я собираюсь пойти на риск и предположить, что раз мы оба скрываем свои чувства, когда трезвы, то, вероятно, именно так ты и поступаешь. Нужно же как-то выпускать их на свободу. Чимин вновь смеётся, бросая на Чонгука короткий взгляд из-под ресниц, чтобы увидеть, что он делает. Чонгук тоже смотрит вниз, очевидно чересчур взволнованный, судя по его напряжённой позе. Ему явно нелегко говорить на серьёзные темы, и, господи, неужели в этом есть доля вины Чимина. — Я бы помог тебе сбежать от того мудака, даже если бы был трезв, хотя в этом случае, вероятно, мне потребовалось бы гораздо больше мужества. Особенно если он такой же огромный, каким я его себе представляю. Чимин хихикает. — Именно такой. — И я, наверное, не стал бы рассказывать тебе о своём фанфике про Наруто и Саске... — Вернее, ты хотел сказать, о твоём фанфике про Чонгука и Саске? — шепчет Чимин. — О господи, Хосок не говорил мне, что я рассказал тебе об этом. — Некоторые детали я приберёг для себя. Они впервые встречаются взглядами за весь вечер, и несмотря на то, что выражение лица Чонгука искажено напряжением и болью, в его глазах по-прежнему видна та самая невинная искра, которая в первую очередь и привлекла в нём Чимина. Чонгук милый, правда, может быть, даже слишком милый. Чимин уже не в первый раз задаётся вопросом, не оказывает ли он Чонгуку медвежью услугу, оказавшись человеком, в которого он влюбился. — И я хочу, чтобы ты знал, что я никогда, никогда не списывал тебя со счетов как университетскую… — голос Чонгука становится немного тише. — Шлюху. Я никогда бы не назвал так ни тебя, ни кого-либо другого. То, как ты распоряжаешься своим телом, это только твоё дело. Во всяком случае, я был бы лицемером, если бы думал так о тебе. Чёрт, Чимину снова хочется заплакать. Он опускает голову вниз. — Спасибо. — Больше никаких извинений, или благодарностей, или ещё чего-нибудь в этом роде, пожалуйста. Ткань шуршит, когда Чонгук придвигается ближе, сокращая расстояние между ними, пока они не оказываются сидящими бок о бок, прижимаясь бёдрами друг к другу. Рука Чонгука неловко зависает возле плеч Чимина, прежде чем он наконец скользит ладонью вниз по его руке, чтобы притянуть в полуобъятие; оба выдыхают от соприкосновения. Чимин кладёт голову Чонгуку на грудь, почти ощущая головокружение. Чонгук продолжает. — И я пойму, если ты больше никогда не захочешь говорить со мной, потому что я поступил точно так же, как и все остальные, просто использовав тебя для секса вместо того, чтобы сказать, что я на самом деле чувствую. Но я всё равно не жалею, что пошёл на ту вечеринку, напился до беспамятства и вёл себя, как идиот, потому что знакомство с тобой полностью того стоило. Это лучше, чем грезить наяву, сидя в классе, уставившись на твой затылок. Чимин не отвечает в течение долгого, долгого времени, а затем его смех извергается из груди словно вулкан, заполняя собой комнату. — Мы оба такие идиоты, — наконец произносит он, его голос приглушён рубашкой Чонгука. — Всё это время мы хотели одного и того же. Знаешь, я тоже был влюблён в тебя ещё до того, как мы познакомились. Чонгук фыркает. — Не ври. — Но это правда. Я не вру! Я расспрашивал о тебе всех своих друзей, и единственная причина, почему я ходил на эти дурацкие занятия в восемь утра, заключалась в том, что я хотел поговорить с тобой. Но ты всегда убегал сразу после звонка, и я никогда не видел тебя на территории кампуса, так что в итоге я подумал, что этому просто не суждено случиться. Чимин улыбается самому себе. — И в ту ночь, когда выяснилось, что мой таинственный прекрасный принц, это ты, я был так счастлив. И ты был таким милым, и другим. Я был очарован. — Чимин облизывает губы, прежде чем тихо добавить, ощущая прилив храбрости: — И очарован до сих пор. — Ты никогда не видел меня на территории кампуса, потому что я проводил всё свободное время в библиотеке. Может быть, тебе стоит попробовать сходить туда как-нибудь. Чимин так рад тому, что они снова вернулись к привычному поддразниванию друг друга, и его сердце, кажется, вот-вот вырвется из груди. Он цепляется пальцами за рубашку Чонгука, прижимаясь ещё ближе к нему, и его щёки болят от ширины улыбки, когда рука Чонгука крепче оборачивается вокруг его плеч. — Наверное, и правда стоит, — говорит Чимин. — Возможно, если бы я встретил тебя раньше, мы могли бы избежать всей этой неразберихи. — Чимин, — шепчет Чонгук, его дыхание, слабо пахнущее перечной мятой, касается носа Чимина. Это вызывает воспоминания о той ночи, что они провели вместе в квартире Чонгука перед тем, как всё окончательно развалилось на части. — Хмм? — Если ты не против, я хочу сделать всё правильно. Голос Чонгука дрожит от волнения. — Могу я пригласить тебя на настоящее свидание? — Свидание, — повторяет Чимин. — Ты даже представить себе не можешь, как мне нравится эта идея. Некоторое время они молча смотрят друг на друга, ни один из них не предпринимает попытки заговорить, и сердце Чимина подпрыгивает в груди, когда взгляд Чонгука на миллисекунду устремляется к его губам. Чимин едва заметно кивает ему, дыхание застревает где-то в груди, их пальцы цепляются за одежду, и предвкушение между ними практически осязаемо, а потом они, наконец, подаются на встречу друг к другу. Чимин уже однажды целовал Чонгука, но тогда всё было совершенно иначе. Сейчас их поцелуй меньше похож на желание и больше на утешение, на стремление быть ближе, нежели на предлог, чтобы сорвать друг с друга одежду. Их поцелуй волнующий и спокойный, губы едва соприкасаются, а дыхание неглубокое и смешивается в крошечном пространстве между их телами. Чимин никогда прежде не испытывал ничего подобного. Он высвобождает руки из рубашки Чонгука, скользит пальцами вверх по его груди и опускает ладони на плечи, используя их как опору, чтобы подтянуть себя немного выше, сильнее прижимаясь своими губами к губам Чонгука. Чимин чувствует, как Чонгук улыбается в поцелуй, и бабочки начинают кружиться у него в животе. Они неспешно целуются в течение некоторого времени, которое кажется часами, хотя на самом деле прошло всего лишь несколько минут, наклоняя головы, чтобы изменить угол, под которым их губы встречаются бесчисленное количество раз, и смеются, когда их носы сталкиваются, а лбы стукаются друг о друга. Когда они наконец отстраняются, взгляд Чонгука слегка плывёт, а щёки покрыты румянцем. Чимин практически сидит у него на коленях, но ни один из них не настаивает на продолжении, опьянённые счастьем, а не похотью. — Сегодняшний вечер может быть нашим первым свиданием? — спрашивает Чимин после нескольких минут молчания. Чонгук хмурится, сводя вместе брови. — Нет. Я хочу настоящее свидание. — Нетфликс и еда на вынос? — Недостаточно хорошо. — Чонгук, — скулит Чимин, обвивая руками его шею и утыкаясь носом ему в ключицу. — Значит ли это, что ты не останешься сегодня? Чонгук замирает. — Ты хочешь, чтобы я ушёл домой? — Нет. Чимин оставляет цепочку поцелуев вверх по груди Чонгука до самой шеи, хихикая, когда Чонгук вздрагивает. — Это может быть наше свидание ноль-точка-пять. — Пак Чимин, ты пытаешься залезть ко мне в штаны? — Может быть, — отвечает Чимин, проводя губами по шее Чонгука и цепляя зубами мочку его уха. — Что-то не так? — Я такими вещами до первого свидания не занимаюсь. Чимин отстраняется, чтобы согнуться пополам от смеха, и едва не падает с колен. Чонгук резко подаётся вперёд и обхватывает его руками за талию, помогая удержать равновесие, и когда их взгляды встречаются, оба взрываются от смеха. — Кстати говоря, ты был прекрасен сегодня, — внезапно говорит Чонгук, тон его голоса становится серьёзным. Чимин замирает на середине смеха, бросая взгляд на лицо Чонгука. — Что? — Твоё выступление. Я никогда не видел ничего подобного. Искренность в словах Чонгука заставляет Чимина почувствовать себя таким маленьким, он ёрзает на чужих коленях, всё ещё удерживаемый руками Чонгука на своей талии. — Ты был там? — Конечно же я был там, — Чонгук хмурится, опуская взгляд вниз. — Я бы ни за что не пропустил твоё выступление. — Так цветы были от тебя? Небольшая улыбка озаряет лицо Чонгука. — Да. Ты знал? — У меня было предчувствие, — говорит Чимин, выбираясь из объятий Чонгука, и прижимается к его груди своей, касаясь лёгким поцелуем уголка его губ. — Спасибо. Остаток вечера они проводят за просмотром плохих фильмов ужасов, обнимаясь друг с другом и чередуя происходящее на экране с поцелуями и разговорами до тех пор, пока губы не опухают, а сказать оказывается больше нечего (хотя на самом деле это далеко не так). Когда первые лучи утреннего солнца заглядывают в окно, они засыпают на диване, прижавшись друг к другу.