П.М.М.Л

      Я часто вспоминаю жизнь. Вспоминаю наш с тобой дом с резными оконными рамами, до одури толстого пса. Как же его звали… Алекс? Нет, не то. Какая, впрочем, разница.       Вспоминаю, как ты уставшим возвращался после тяжелого дня на ферме, а я суетилась у печи, вытаскивая пирожки с яблоками. Хоть ты и предпочитал капустные, всё равно сметал полный поднос. Такая забавная штука, эта память. Сколько раз умирала, а в черепе всё по-прежнему. Чего не скажешь об остальном.       Я давно смирилась со своим отражением в лужах или окнах: нежить зеркала не жалует. Никому не нужен лишний повод помечтать об окончательной смерти. Или хотя бы об отсутствии трупных пятен. Временами накатывает едкая зависть к суке-Сильване. Как, чёрт возьми, как ей удалось сохранить тело в таком состоянии? Почему она до сих пор не разлагается? Наверное, потому что стрелы в колчане красивыми быть не обязаны, а она — да. Блядская нежизнь.       Меня держала лишь надежда что-то узнать о тебе. Если умер — не стал ли таким же, а если жив — где и как. Не ради воссоединения, нет. Я же понимаю, что живому рядом с кадавром делать нечего. Ради того, чтобы украдкой посмотреть на тебя издалека. Увидеть, как ты постарел, как начала пробиваться седина. Как ты нянчишь детей, если есть. Свет, как же я молилась, чтобы ты был жив. Тем хуже было столкнуться с реальностью.       Ты стал рыцарем. Не тупым вурдалаком без тени сознания и отпечатка прошлого, а лейтенантом армии Лича. И раз не вырвался из-под железной перчатки — свыкся с таким поворотом событий. Что они с тобой сделали? Как простой земледелец смог подняться по костяной лестнице чинов командования Плети? Редкие сочувственные взгляды знакомых игнорировать получается всё хуже. У них-то все либо живы и целы, либо давно истлели. А, может, они никогда не любили.       День нашей смерти — худший из сохранившихся эпизодов. По окрестностям уже прокатилась волна чумного зерна, но благодаря собственным запасам мы смогли продержаться в изоляции, надеясь на лучшее. Что придут благородные паладины, жрецы, да хоть эльфийские лучники. Что нас эвакуируют, что всё будет хорошо. Оставалось лишь томительное ожидание то ли мучительной смерти, то ли спасения. Достаточно смешно: то же самое испытывают неизлечимо больные верующие. Молятся за снисхождение чистого Света, замаливают грешки, мечутся в собственных испражнениях в духовном экстазе, больше напоминающим агонию.       Так уж вышло, что ни духовников, ни эльфов мы не дождались. Дверь снесло одной смрадной волной упырей и вурдалаков, следом за которыми вошёл рыцарь. Они не торопились нападать, нет. Нежить как стая собак окружила своего хозяина, жадно капая слюной на дощатый пол. Акерит неспешно снял жуткий шлем и небрежно бросил его на кухонный стол. Как будто солдат, вернувшийся в родной дом, где его ждёт любимая семья. Было бы смешно, если бы не было так страшно. Его лицо, если висящие на скулах и подбородке шматы плоти можно так назвать, горело любопытством. Видимо, наш ступор забавлял: он наверняка привык видеть метания живых. Синие огоньки глаз маниакально перемещались по углам комнаты, замерев на моём животе. Дальнейшее я помню смутно: ты заслонил меня, но подлетевший упырь перекусил руку с зажатым кинжалом. Остальное слилось в какофонию хруста выворачиваемых суставов, треска разрываемого мяса, урчания и замогильного смеха.       Прочие детали ускользают. То ли я умерла, когда рыцарь кухонным ножом распорол мой живот и размозжил сапогом голову нашего сына, то ли сдохла, когда нежить жрала мои внутренности. Не имеет значения. После оборвавшегося натужного крика моего ребёнка я перестала чувствовать что-либо.       Я хотела назвать его в честь деда. Иммануил. У него были бы такие же ямочки на щеках, похожий голос. Он должен был родиться в простой семье, вырасти счастливым мальчишкой, вольным выбирать, кого любить. Я бы научила его писать и рисовать, ты бы — сажать яблони и драться. Свет, мы были бы так счастливы. Были бы, будь всё иначе.       Сейчас мне остается только скорбь и тупая жажда мести. Последнее скоро перестанет изводить: армада уже на полпути к северу. Предчувствие скорой встречи с тобой подобно фантомной лихорадке: всё тело горит, но потом вспоминаешь, что ощущать-то ничего не можешь. Только бы всё закончилось, только бы сдохнуть окончательно.       Большая часть Цитадели уже зачищена. До Трона остаётся всего ничего, когда с потолка начинают пикировать скелеты и прочая падаль. Отвлекающий манёвр сработал: половина отряда бросилась косить миньонов, не замечая цокота мёртвых лошадей. Я уже узнаю тебя во главе конницы. Остаётся сделать последнее: убить тебя и уйти следом. Ещё никогда нежизнь не была такой приятной. Заклинание вместе с последними словами срывается вперёд. — Прости меня, моя любовь