***
Дальше оттягивать процедуру казалось бессмысленным. Ери, с тех пор, как приняла решение касательно Чимина, приезжала в больницу ещё несколько раз. Она привозила Шимун, чтобы «познакомить» дядю с племянницей, оставалась там надолго, рассказывала ему что-то и никак не могла насмотреться на родное лицо. Она не хотела, но мысли о том, что вскоре бледное лицо брата исчезнет, а сердце перестанет биться, заставляли сомневаться в своём решении. Он никогда не был ласковым с ней, ненавидел тактильность и ставил долг перед кланом выше всего остального. Чувства для него — совершенно ненужная частица, поэтому парень постоянно подавлял в себе это. Из-за этого женская половина клана в шутку называла его «холодным принцем». Вопреки всем своим установкам, Чимин на самом деле был очень чувствительным парнем. Из-за постоянного подавления эмоций порой даже самая малая искра могла разбудить в нём огнедышащего дракона, который рвал и метал, не в силах остановить взрыва чувств. Зачастую всё скопище эмоций вырывалось у него в виде неконтролируемой ярости. В редких, но невероятно сильных всплесках, он мог начать крушить всё вокруг, подсознательно понимая, что людей трогать нельзя. Подобное обычно видели только самые близкие люди или случайные свидетели. Именно таким его однажды застал Юнги, врач и несколько медсестёр, наблюдавших как тот с дикой яростью вырывал трубочки и провода от аппаратов, вынимал иглы катетеров, из-за которых ужасно зудела кожа. Штатив для капельницы с грохотом полетел в Юнги, пока парень орал не своим голосом, что задушит Ильсу собственными руками. Из-за этого вены на шее и лице Чимина вздувались от напряжения и нехватки воздуха. Для остальных же Чимин был сдержанным и холодным, достойным сыном семьи Пак. Когда парень отходил от этих всплесков, то чувствовал себя ужасно опустошённым, винил себя за эмоциональную нестабильность и искренне не понимал, как у других получалось постоянно держать себя в руках. В попытке избежать подобного, Чимин часто посещал зал для борьбы, совершенствуя себя в боевых искусствах, а так же в технике управления своими эмоциями. В результате парень достиг того уровня, когда ни один член клана не мог одержать над ним победу. Ещё когда Чимин выходил на татами, каждое его движение говорило о том, что он целиком и полностью, как одна сплошная напряжённая мышца. Движения были резкими и быстрыми, чёткими и меткими, от того каждый его противник считался счастливчиком, если мог продержаться более одного раунда рядом с ним. По факту вся процедура, после которой парень должен был погрузиться в вечный сон, состояла лишь из отключения его от аппарата, однако на деле всё обстояло намного сложнее, ведь кома, в которой пребывал Чимин, являлась искусственной. Об этом знали не так-то много людей. Только медперсонал, допускаемый в палату, и сам Мин Юнги. Больше он не доверял никому. Те немногие люди, что пребывали в курсе настоящего состояния Чимина, были достаточно запуганы и щедро одарены, чтобы рыпаться и пытаться продать его тайну кому-то другому. Среди членов клана коматозное состояние Пака не стало чем-то удивительным. После произошедшей резни в его семье парень был госпитализирован в очень тяжёлом состоянии. Он балансировал на грани жизни и смерти практически все десять месяцев, семь из которых тот пребывал в настоящей коме. Восстановление после серьёзной травмы головы было трудным и безумно медленным, а последствия могли быть очень серьёзными. Всего врачи просчитать не могли, хотя предупреждали, что ему грозила частичная амнезия. Реабилитация длилась ещё дольше. Начиная с элементарных движений глазами и пальцами, Чимин постепенно восстанавливался, потратив на это ещё около полугода упорного труда и желания снова встать в строй, возглавить семью Пак и встать на одну ступень ближе к своему обожаемому главе. Но внезапно озвученная в стенах его палаты новость поставила точку на всех его целях.***
— Юнги… — тихо позвала мужа Ильсу, приближаясь и садясь рядом с ним на диван. Женщина боялась разбудить Ери, которая только уснула после нескольких бессонных суток, пропитанных ужасом и горем. В глазах госпожи Мин стояли слёзы, она и сама едва сдерживалась, чтобы не завыть, пусть эта боль была вовсе не её. Женщина бесконечно жалела бедное дитя, потерявшее практически всех за какие-то несколько часов. Никто и не подумал бы, что ещё существовали люди, способные на подобное, ведь ни один из нападавших не выжил, да и не планировал выживать. Это был некий отчаянный ход, с целью отомстить и отправиться на тот свет с гордо поднятой головой за то, что избавил мир сразу от целой ветви клана «Sandman». Почти избавил… Юнги поднял уставшие глаза на супругу и тут же приобнял, когда она села рядом, прижимаясь к нему всем телом. Между ними часто возникали ссоры, которые затягивались на целые месяцы, а то и дольше, но это происшествие вмиг заставило забыть о всех словах, брошенных друг в друга сгоряча. Ильсу тут же простила Юнги его отсутствие одной из ночей, обида за которое засела в ней ещё с позапрошлой недели. Она сразу нашла мужчине кучу объяснений, отбросила все недомолвки и вопросы, разъедавшие её душу вот уже сколько времени. Всё неважно. Главное — он жив и она жива, и их сын в безопасности. Мужчина ощущал то же самое, он обнял Ильсу сильнее и прижался губами к волосам жены у виска, слушая, как та, наконец, позволила и себе немного поплакать. Пусть Юнги родился в клане и рос с пониманием всего происходящего, зная как на самом деле могли заключаться сделки и утверждаться статусы, всё равно не мог принимать кровопролитие, словно должное. Он старался избегать смертей, решать дела так, чтобы закрепить свой авторитет, а не подрывать его на корню. Такую жестокость Юнги видел впервые в жизни, и он понятия не имел, как Ери ещё не потеряла рассудок. Девушка казалась настолько слабой и ранимой, что мужчина не переставал о ней думать, впрочем, как и Ильсу. В госпоже Мин взыграло материнское чувство и сочувствие её ситуации. Всё это время она не отходила от девушки, стараясь постоянно обнимать и говорить утешительные слова, пусть в них и не было смысла. Всё будет хорошо? Как бы не так. На глазах Ери её матери отрезали голову, а отцу вспороли живот, враги клана действовали будто под чем-то, упиваясь своими действиями и наслаждаясь видом крови. Ери повезло лишь потому, что глава семьи приказал охране защищать именно её, а сам вызвал подмогу и попытался вместе со своим братом защититься самостоятельно. Чимин и Юнги опоздали, чтобы спасти супругов Пак, но подоспели вовремя, потому Ери осталась жить. Пак был оглушён шоком от произошедшего дома во время его отсутствия, потому не мог контролировать себя, бросившись со всем рвением к сестре, тем самым подставляясь под удар. Ничего уже не будет хорошо, ведь Чимину пророчили смерть даже врачи, считая, что молодой человек не сможет выжить. Ери без конца повторяла, если брата не станет, то и она захочет отправиться за ним вслед. Юнги знал, что девушка не была адекватна в своих словах, произнося это на эмоциях. Должно пройти время, чтобы она вновь ощутила тягу к жизни. Поэтому супруги Мин наблюдали за Ери с особой тщательностью, убирая подальше острые предметы и следя, чтобы девушка не запиралась в ванной комнате надолго. Клан доверил её судьбу им двоим, хотя всё вполне могло сложиться иначе. Ильсу первая изъявила желание позаботиться о ней, взять над Ери временную опеку, окружить теплом и помочь выкарабкаться из той ямы, в которую она угодила. Им Санву позволил, поверив в искренний порыв женщины, ведь он таковым и был. В любом случае, Семья Пак и Мин всегда были близки, нахождение Ери рядом с Юнги и Ильсу могло действительно пойти на благо. Таким образом супруги Мин стали официальными опекунами для Пак Ери. Поправлялась девочка так же тяжело и долго, как и её брат. Одно осознание, что он жив держало её на поверхности первые полгода. Ери отказывалась от сеансов с психологом, предпочитая всем врачам обыкновенные разговоры с Ильсу. Юнги, наблюдая за женой, одаривал её необыкновенно тёплым взглядом. В кои-то веки между ними царил покой и понимание. Трагедия в семье сплотила их и заставила отпустить былое, сближая супругов снова. Когда Чимин вышел из комы, Ери вновь начала переживать, боялась, что брат навсегда останется инвалидом или его состояние обострится. Она и так забыла что такое улыбка, забыла каково это — радоваться жизни, совсем потухла и побледнела, забросив учёбу и погрузившись в себя. В тот период Ильсу была для неё главной поддержкой. Она заменила ей мать и стала подругой одновременно, очень внимательной и заботливой, готовой в любое время суток исполнить её просьбу, или приготовить любимое блюдо, в попытке утешить и отогнать уныние. Юнги при всём своём желании не мог так сильно сближаться с Ери. Понимание того, что эта девочка могла быть его женой убивала в нём отцовские чувства и заставляло держаться на расстоянии. Чимин постепенно делал успехи. Ему уже позволяли садиться в коляску и самостоятельно прогуливаться по больничному саду. Ноги всё ещё отказывались крепнуть, но парень каждый день усердно вставал на специальную дорожку с поручнями. Шаг за шагом, шаг за шагом он постепенно крепнул, иногда вспоминая моменты, казалось бы, забытые из-за пережитого коматоза. Ери, глядя на Чимина воспряла духом, на её лице вновь начала сиять улыбка. Девушка стала подвижнее, часто играла с Даёнгом и помогала Ильсу. И всё бы ничего, да только Ильсу начала замечать некоторые моменты, положившие конец всей этой идиллии. Ери засматривалась на Юнги, порой глядела с немым обожанием, стараясь угодить и постоянно пребывать там, где был он. По-началу Ильсу хлопала себя по голове, убеждаясь, что это всё её ревнивый характер. Ей это лишь казалось, конечно... Девочка попросту испытывала благодарность к Юнги, не более. Однако вскоре в голове женщины всплыло яркое напоминание, что её супруг и наследница Паков были обручены. С тех пор покой Ильсу даже не снился. Навязчивые мысли заставили женщину охладеть к Ери. Она начала замечать, что девочка уже давно стала девушкой, тонкой, нежной, красивой. Ильсу видела эти взгляды, замечала и то, что Юнги их ощущал тоже. Мужчина как никогда старался меньше появляться дома, а когда появлялся, старательно уводил глаза от изящной фигурки Ери. Это было настолько очевидно для Ильсу, что та перестала прятать своё недовольство. Её отношение к опекаемой стало меняться. Из понимающей и заботливой, она превратилась в резкую и холодную, безучастную к проблемам Ери женщину. Она смотрела на неё с презрением, а то и вовсе с отвращением, отталкивая от себя и тем самым подталкивая девушку к Юнги. Господин Мин тоже заметил перемену в Ильсу, предпринял попытку выяснить причину и расставить всё по местам. — Пускай смотрит, Ильсу, что ты взъелась на неё? Ничего же не происходит. Вскоре Чимин поправится, и заберёт сестру домой. Если я и нравлюсь Ери, как мужчина, то это ничего не меняет. — Ещё как меняет! — говорила сквозь зубы Ильсу. — Мне неприятно на это смотреть, мы её приютили и дали всё то, что ей было нужно. Юнги, я заботилась о ней, как о своей дочери! Как она может даже думать о тебе? Мужчина смотрел на Ильсу, поджимая губы и не зная как выйти из ситуации. — По-моему ты сильно утрируешь, женщина. И я не стану отказываться от опекунства, и ты тоже! Если это произойдёт, то у Санву возникнет много ненужных вопросов. Нам это совсем ни к чему. — Ты предлагаешь оставить, как есть? — низким тоном спросила Ильсу, проглотив комок обиды. — А как иначе? Нужно всего лишь подождать, пока Чимин оправиться окончательно. — Вообще, Ери уже совершеннолетняя, она вполне могла бы пожить отдельно от нас. Сейчас Юнги жутко бесился из-за ревности Ильсу. Она его утомляла до жжения в горле, хотелось просто развернуться и уйти, но следовало что-то решить. — Думай, что говоришь, ей нужна поддержка, и я прошу проявить максимальное понимание… — А как насчёт меня, Юнги? Что если в конце концов она влезет к тебе в трусы, а? Мужчина смягчился и даже засмеялся из-за её страха. Ильсу вспыхнула и поспешила прочь, понимая, что ничего не добьётся от мужа. Юнги поспешил следом, заставляя её повернуться. Он обхватил лицо жены руками, отчего маленькие губки Ильсу вытянулись навстречу, и поцеловал, сперва нежно, а после и страстно. — Ревнивица моя… Ну, мне-то ты поверишь, крошка? Неужели подумала, что я стану тебе изменять под крышей нашего дома, ну? Ильсу резко отпихнула руки Юнги и бросила: — А не под крышей нашего дома, что, станешь?! Мужчина улыбнулся ещё шире. — Прости, неправильно выразился… Ери меня не интересует, веришь? Как женщина она мне не интересна. Между супругами установился долгий зрительный контакт. — Я отказался от неё в твою пользу, забыла? — напомнил Юнги, чтобы окончательно уравновесить чаши весов. — Нет, — буркнула Ильсу, хмурясь. Убедить её всегда было сложно, казалось бы, гены заложили в ней неверие самым первым качеством. Зачастую Юнги плевал на всё это и оставлял как есть, а Ильсу, спустя долгое время мучений и сомнений, приходила к нему сама. Но в этот раз ему вовсе не хотелось портить то тепло, что возникло между ними за прошедший год. Ильсу сдалась, пообещав Юнги быть терпеливой и попробовать не обращать внимание на поведение Ери по отношению к нему. Продержаться удалось недолго, к концу месяца нервы женщины начали сдавать. Девушка с простых взглядов перешла к касаниям. И чем сильнее Ильсу отдалялась от неё, тем сильнее Ери сближалась с Юнги. Женщина понимала это, но терпеть было невыносимо. И вот однажды, когда господин Мин вернулся домой поздним вечером, девушка, радуясь его присутствию, обняла мужчину и поцеловала в щёку. Юнги не мог оттолкнуть её, понимая, что это будет новое потрясение для бедной Ери. Он лишь сдержанно улыбнулся и аккуратно погладил по спине. Через секунду всеобщее внимание привлекла Ильсу. Звук от разбившейся чашки заполнил всю гостиную комнату, а после последовала тишина и поспешный цокот каблуков. Госпожа Мин больше не была с Ери ласковой, избегая ее общества и начиная нервничать в её присутствии. Юнги вновь разрывался, понимая и свою жену и юную особу, нуждавшуюся во внимании. Дом вновь заполнили ссоры между Минами. Ильсу перестала скрывать неприязнь к опекаемой, а та, в свою очередь, снова поникла и вернулась в прежнее состояние, пропадая в своей комнате почти целыми днями. Юнги колебался, но в большинстве случаев вставал на защиту Ери. Грубость Ильсу иногда не знала пределов, а после очередной стычки, девушка подолгу плакала, не понимая чем так разозлила онни. Всё оканчивалось уходом госпожи Мин в спальню и долгими утешениями Ери. Юнги всё чаще оставался с ней, обнимая и объясняя поведение своей жены. Самобичевание девушки доводило его до черты, за которой ему хотелось наказать Ильсу за бессердечность. Ери заливалась слезами и говорила, что было бы лучше, если бы она умерла, без конца твердила, насколько сильно любила онни, но и её отношение к себе умудрилась испортить. И всё это продолжалось до тех пор, пока Юнги не поцеловал девушку, желая хоть как-то компенсировать недостачу нежности в её жизни. Он не думал тогда о последствиях, это случилось спонтанно в порыве эмоций. Ему казалось, что простой поцелуй ни к чему не приведёт, однако девушка сильнее к нему привязалась. Она ждала его возвращения, радовалась его присутствию, в то время, как Ильсу показательно игнорировала супруга и съехала в другую спальню, в попытке спровоцировать его на перемирие. Но сделала только хуже. Однажды ночью Ери прибежала к Юнги в спальню вся в слезах. Она пыталась объяснить в чём дело, но получался лишь размытый поток слов. Мужчина успокоил девушку, и только потом понял, что ей всего лишь приснился кошмарный сон. Он взялся провожать Ери в её комнату, но та попросилась остаться. Юнги смягчился и позволил это девушке, зная, что Ильсу не станет заходить. Но этот случай всё изменил. Господин Мин, благодаря этой ночи, увидел в Ери женщину. Пока та мирно спала, мужчину мучила бессонница. В нём плескалась совесть вместе с любопытством. Простая ночнушка облегала юное тельце, а съехавшая растянутая горловина позволила увидеть часть нежной небольшой груди. И Ери показалась Юнги неким спасением, тем, что отвлекало и помогало выдержать бесконечную ругню с Ильсу. Невинная и искренняя девочка Паков его привлекала своей чистотой, тогда как Ильсу на её фоне выглядела злобной, ядовитой сукой. Положение усугубилось, когда госпожа Мин заметила явные изменения в супруге по отношению к Ери. То, как он смотрел на мелкую заразу, разбивало ей сердце снова и снова. Возьми она себя в руки, помирись с Юнги, и всё бы наладилось, но боль делала из неё монстра, прятавшего ранимость далеко внутрь и выталкивающего на поверхность самое отвратительное, что жило в Ильсу. Она стала словно одержимой, пытаясь постоянно застать супруга на измене. Ей хотелось бросить Юнги в лицо его обещания и заверения, словно грязную тряпку, которая прежде была чистой и белой. Но одновременно с этим, безумно боялась этого дня. Это случилось поздним вечером, уже после того, как уснул Даёнг. Юнги долго смотрел телевизор, после чего решил заглянуть на кухню, чтобы выпить воды перед сном. Ери спустилась тоже, потому что ей не спалось. Она молча приблизилась и прислонилась лицом к его груди в поисках утешения и поддержки. Постоянное пребывание в этой атмосфере изводило всех живущих в доме Мин. Мужчину тоже всё достало. Чимин, который начал понемногу передвигаться самостоятельно, в одну из своих прогулок неудачно упал, сломав ногу, из-за чего его возвращение вновь откладывалось. — Поцелуй меня, — тихо попросила Ери, чуть приподняв голову и крепче обнимая Юнги за спину. Присутствие девушки в такой близости уже было привычным делом, и мужчина соврал бы, если сказал, что совершенно не хотел её целовать. Последнее время он жаждал прильнуть к невероятно нежным и податливым губам. Юнги сжал плечи Ери, несколько секунд любуясь искренним желанием девушки, которое заполнило её взгляд. А после смял девичьи губы своими, позволяя себе больше, чем в прошлый раз. Он целовал её со страстью, с рвением, ведь давно жаждал добраться до манящих губ. Юнги прижал Ери к себе вплотную, продолжая блуждать руками по юному телу, испытывая восторг из-за гладкости кожи и тихого стона в приоткрытый рот. Но восторг быстро сменился испугом, из-за которого, казалось бы, желудок стал в три раза тяжелее, утягивая его вниз, к полу. Ильсу знала — этот день настанет, но до конца надеялась, что ошибалась, и Юнги ещё мог убедить её в этом. Однако сейчас вся злость испарилась, не осталось ничего, кроме обиды и треска посыпавшихся надежд. Она не смогла ни закричать, ни подойти и ударить Мина, оттаскать за волосы Ери, ничего из того, что она себе представляла в таком случае. Ильсу просто замерла на месте, слушая как гулко сердце стучало в ушах. Её губы дрожали и руки, кажется, тоже. Выражение лица Юнги и испуганные глазёнки девушки, продолжавшей жаться к её мужу, добивало оставшееся в ней достоинство, заставляя скривиться, как делали обычно маленькие обиженные девочки, и броситься к себе, запираясь на сто замков. Юнги осознал свою вину тут же, из-за чего просидел у двери супруги несколько часов, прося открыть и позволить ему объясниться, но Ильсу попросту не видела никаких оправданий его поступку. Ей не хотелось видеть и знать Юнги больше. Казалось, ей станет плохо от одного лишь касания мужа, она закричит или вовсе упадёт в обморок, поэтому ранним утром уехала к матери вместе с Даёнгом, желая пробыть там как можно дольше. Господин Мин решил, что Ильсу нужно время. Женщина придёт в себя и успокоится. Это ведь был всего лишь поцелуй и ничего более. Он оставил её в покое на целую неделю, а после приехал лично за ней и сыном, знал, что при матери жена не закатит скандал, сдержится и поедет с ним. А что ей ещё оставалось? Не разведётся же она с Юнги в самом деле? Ильсу, как он и предполагал, действительно успокоилась, однако это затишье ему не нравилось. Женщина попросту молчала, но молчала не так, как раньше, будучи обиженной. Она вовсе не сдерживала себя, просто ей нечего было ему сказать. Руки опустились, и Ильсу казалось, что бороться больше не за что и не за кого. Все её действия и решения бессмысленны впредь. Увиденное оставило неизгладимый след. Даже если когда-нибудь им суждено помириться, ничего уже не будет как раньше. По пути домой Юнги выдал сыну планшет с играми и попросил надеть наушники, а сам недрогнувшим голосом принялся убеждать Ильсу в том, что между ним и Ери был лишь поцелуй и ничего более. Почти таким же тоном мужчина заверял раньше в своей верности и любви до гробовой доски. Мужчине удалось расшевелить жену, однако совсем не в том направлении. Уж лучше бы он молчал, потому что слушать лживые слова у Ильсу не было сил и терпения. Когда они приехали домой, то всю дорогу от ворот и до входа почти орали друг на друга. Госпожа Мин плакала, поджимая губы и торопясь быстрее скрыться в своей комнате. — Разве не понимаешь? Было что-то большее, чем поцелуй или нет — не имеет значения! Я видела, как ты смотрел на неё, как… — Ильсу содрогнулась от отвращения и Юнги заметил это, — …трогал её! Мерзость! Ты и твоя подстилка! Супруги даже не замечали испуга сына, который шёл за ними по пятам, чуть ли не плача сам и не понимая, что происходило. Ильсу быстро вбежала в дом, пытаясь захлопнуть дверь перед самым носом мужчины, но Юнги со всей силы толкнул её обратно, отчего та ударилась о стену с громким стуком. Женщина не разуваясь поторопилась к лестнице, ведущей на второй этаж. Её муж вышел из себя, и она ощущала его злость своей спиной. Подстёгиваемая страхом и обидой, Ильсу спешила уйти, но и не могла сдержаться, чтобы не высказать всё Юнги, следующему за ней. Он хотел помириться, но совершенно не знал, как это сделать, от того бесился и сжимал кулаки, сдерживая порыв вытрясти из жены прощение. Женщина обернулась, чтобы сказать: — Если бы я знала, кого мы приютили, сразу бы вышвырнула гадюку на улицу! Она воспользовалась моей добротой и состраданием!.. Юнги выслушивал всё, глядя на Ильсу исподлобья, а когда та развернулась и вошла в комнату, закрывая дверь, он не дал ей это сделать. Мужчина подался вперёд и надвинулся на жену, которая отступила на пару шагов назад, но продолжала гневно смотреть на него. Глаза были красные, а лицо всё в солёных потёках. Он будто хотел что-то сказать, подёргивая губами, но у него попросту не было аргументов в свою пользу, а просить что-либо сейчас он бы не мог, так как и сам горел от злости. Они стояли так с минуту, тяжело дыша и не двигаясь с места. Но вдруг Юнги предпринял попытку обнять Ильсу, быть может таким образом она сдастся быстрее. Но женщина скривилась и принялась яростно отпихивать его от себя. — Убери свои грязные лапы, тварь! Оставь меня!.. — выдыхаясь и рыдая, она толкала Юнги к выходу, пусть сил совсем не хватало, а он ощущал, что вскоре его терпению придёт конец. Его накрыло сожалением вперемешку с неприятием такого поведения от супруги. Никогда прежде она не говорила в его сторону таких слов, никогда не кривилась от омерзения при его прикосновениях. Ещё бы немного, и он бы сам заплакал. — Ненавижу тебя! Уйди из моей комнаты! — Твоей?! — заорал Юнги, не в силах больше слушать. Он схватил женщину за предплечья и приблизил к себе, желая кричать ей прям в лицо. Но женщина отвернулась, зажмурив глаза, а он продолжил: — Твоей комнаты, говоришь? Это мой дом, моя комната, мой сын и ты тоже моя! Ясно тебе?! Смирись, сука, и заткнись уже! Я войду, куда захочу и буду брать то, что мне хочется! Нет, конечно, Юнги бы не стал, но его терпение сгорело дотла, ему хотелось ужалить Ильсу так же сильно, как жалили её слова. На подкорке сознания скреблась вина, напоминая, что всё это начал он сам. Госпожа Мин пыталась вырваться, тщетно дёргая руками. — Вот как, да? Да ваши деньги все в крови, а дома построены на трупах! А все вы мерзкие лжецы, и ты ничем не лучше! Юнги внезапно отпустил так сильно вырывающуюся жену, отчего та упала на пол. — И как тебя угораздило-то, а, Ильсу? — Юнги снизил тон и опустился на корточки рядом с женой. Он выставлял руку каждый раз, как она пыталась приподняться, и несильными толчками, заставлял снова лежать на полу. — Как же ты вышла за такого лжеца? Чем руководствовалась? Оставив попытки встать, женщина ответила: — Если бы я знала на самом деле какой ты, то никогда бы за тебя не вышла. "Я совсем не такой, НЕ ТАКОЙ!" - думал Юнги, но, вопреки мыслям, сжал одной рукой её щёки с такой силой, что Ильсу замычала от боли. Его мелко трясло, и он с бешенством в глазах смотрел в её, напуганные. Это было лишь началом. В тот раз Юнги хватило выдержки уйти, но с каждой последующей стычкой дела становились всё хуже и хуже. Ильсу не успокаивалась и не менялась. Видя Ери в своём доме, она заводилась вполоборота и выливала на девушку целые вёдра помойных слов. Госпожа Мин попросту не давала продыху Юнги, отталкивая своим поведением. Он не мог помириться с ней, потому что та каждый раз Ильсу бесила до трясучки и не давала возможности нормально поговорить. Всё стремительно просачивалось сквозь пальцы, рассыпаясь в пыль. Юнги защищал Ери, успокаивал день ото дня от нападок жены. Ильсу же доставались лишь грубость и пощёчины, пусть и не сильные, но было больно, как никогда прежде. В один из таких вечеров уставший до умопомрачения от этих непрекращающихся качелей Юнги немного выпил, чтобы сбросить напряжение. Он шёл к себе спать, но из дверного проёма гостевой комнаты показалась тоненькая фигурка Ери. Девушке не спалось как всегда, её часто мучили кошмары, и она хронически страдала недосыпом. Это было не самым страшным последствием после того, что она пережила, поэтому слабо улыбнулась, стягивая белый халат у груди. Пак Ери в этот момент показалась ему невероятно притягательной. Привычная нежность к ней приобрела немного иной оттенок. Мужчина жестом попросил её остановиться и приблизиться. Его взгляд утонул в её больших тёмно-карих глазах. В ней не было огня, только приятное тепло и ласковые руки. Ощутив, что Юнги хотел вновь её поцеловать, девушка отступила, не желая повторять пройденное. Она также сильно устала от вечных ссор в доме, от обвинений Ильсу и пожеланий скорее сгнить следом за своими родителями. — Нет, пожалуйста, не убегай, — попросил Юнги, взяв её за руку и принявшись перебирать тонкие пальцы. — Останься, я тебя защищу. Сам не зная, что нёс и как после собирался разгребать весь бардак в своей жизни, мужчина увлёк Ери к себе в спальню, некогда бывшей общей между ним и Ильсу. Он долго целовал девушку, открывая для себя кроткую, нежную и податливую любовницу, поддавшуюся своим первым сильным чувствам. Она не смогла отказать Юнги, его прикосновения были давно желанны ею. Ери мечтала принадлежать ему, мечтала, чтобы он полюбил её, но одновременно с этим испытывала вину перед онни. Всё было слишком сложно для этих троих. Поутру Ильсу увидела, как их подопечная выходила из спальни мужа. Казалось, девушку ничего не могло спасти от её гнева, однако Юнги заслонил Ери собой. Госпожа Мин в то утро не заметила и тени сожаления на его лице. Он был непреклонен, запрещая ей даже приближаться к Ери, ради своего же блага. Ильсу была заперта в клетке с разбитым сердцем и мечтами, которые никогда не сбудутся. Она не хотела жить, но день ото дня боролась с желанием убиться на смерть. Её останавливал только страх, Ильсу ужасно боялась смерти, но и такая жизнь ей была не мила. Юнги пришлось снять квартиру и перевезти туда Ери. Клану это объяснили, как желание девушки жить отдельно и подготовится к возвращению брата. Но Ильсу не стало от этого легче, ведь господин Мин теперь часто отсутствовал ночами, проводя их с мелкой шлюхой. От клятв самой себе о том, что когда-то убьёт наследницу Паков, женщина резко перешла к действиям. Обида и предательство супруга застилали глаза, из-за чего она не могла думать ни о чём другом. Оставшись одинокой, в Ильсу сильнее начали проявляться качества, что до этого дремали в ней. Из-за внешнего спокойствия Юнги казалось, что женщина смирилась со своим положением. На самом деле она подпитывалась планированием своей мести и продолжала игнорировать мужа. Ильсу обратилась к Хосоку с огромной просьбой о молчании и необходимых связях. Она не могла довериться кому-то другому. Любой подчинённый Мина тут же рассказал бы боссу о просьбе, но не Хосок. У Чона были плохие предчувствия, однако мужчина ей не отказал, дав контакты человека, который делал грязную работу за большие деньги. Ильсу не пожалела средств для наёмного убийцы, желая лишь, чтобы Пак Ери поскорее сдохла. Конечно же, Ильсу не была в курсе всего положения вещей, и уж тем более не знала, что этот наёмник знал семью Пак. Задание, как и деньги, тот принял, но после связался с Чимином. Молодой глава семьи пришёл в ярость, жалея лишь о том, что не мог прямо сейчас явиться в дом Юнги и придушить злобную стерву. После смерти родителей у парня не осталось никого, кроме сестры, и он готов был ползти и грызть землю зубами, лишь бы она оказалась в порядке. В тот день произошло много чего необратимого. По приказу Юнги Чимину вкололи успокоительное, а после погрузили в коматоз, из которого парня не вывели и по сей день. Вернувшись домой, Юнги впервые позволил себе избить Ильсу до потери сознания, без конца хлестая её по щекам и вытряхивая дух. Хосока же ожидало что похуже, после чего мужчина сотни раз думал, прежде чем действовать за спиной Мин Юнги.