Последнее жаркое лето.

      Мы идём в полной тишине. Слышно лишь мерзкое чавканье подошв, утопающих в мокрой земле.       — Обсудим это? — сердце пускается в бешеный ритм, от нервов в животе завязывается узел. Ну что, Эдди? Перемен не избежать, расхлёбывай. Радует одно — он не сбежал. Ричи всё ещё тут, пришёл на суд, ожидая момента, когда ему отрубят голову. Только тут есть одна проблема. Суд в любом случае собирается его оправдать, признать невиновным.       — Потом? — желание разбираться улетучивается с подавленным голосом Тозиера.       Потом…       Перекатываю это слово на языке, и мне резко становится не по себе.       Потом…       Чувствую тёплую ладонь, что обвивает мою и крепко стискивает. Смотрю на Ричи: его взгляд обращён вдаль, в непроглядные ряды хвой. Одно я знаю наверняка — он не повернётся, потому что всё ещё есть это пресловутое «потом»… Свежий лесной воздух после дождя дурманит, кружит голову.       Мы бредём уже минут двадцать, окружённые хмурым лесом. Ричи по-прежнему крепко держит меня за руку, цепляясь так, словно он утопающий, а я спасатель; словно тот маленький напуганный ребёнок, а я его защита и опора в лице родителя.       — Эй, гений, мы так не потеряемся?       — Клянусь твоей…       — О, Боже, я понял.       — Не поминай в суе…       — Да ты даже не верующий! — Ричи вовремя отпускает мою ладонь, и я конвульсивно взбрасываю руки.       — Я верующий!       — В кого ты там веришь, в тарелку спагетти?       — В твою мамашу.       — Ричи! Чёрт тебя побери, когда ты устанешь? Это какой год длится?       — Прости, дорогая, не припомню день нашей свадьбы. Мне теперь перекладываться на диван?       — Однозначно, — мы уставились друг на друга «злыми» взглядами и сами же через пару секунд прыснули. — Мы точно не потерялись?       — Хер его знает, я тут год не был… — тяжко вздыхаю и нервно вытаскиваю из барсетки айфон.       Руки подрагивают, когда телефон пытается определить наше месторасположение, стараясь понять, где мы вообще находимся. Сеть через раз пропадает, внутренняя паника начинает усиливаться, растёт, как сходящая лавина. Замираю как вкопанный, тошнота подкатывает к горлу.       — Эдс, ты чего? — Ричи останавливается рядом, смотрит в мои напуганные глаза и, устало выдохнув, мягко выуживает телефон из рук. — Это нам не нужно. Я тут разбираюсь, как в своих пяти пальцах.       — А в них ты разбираешься херово.       — Ауч, — Тозиер кладёт мой телефон к себе в карман и снова пытается взять за руку. Я, пошатываясь, делаю шаг подальше от него. — Хэй, обещаю, что всё ахуенно. По первому разряду! Посмотри на меня. Всё хорошо, — он мягко приобнимает меня за плечи. — Я тебя хоть раз подводил?       На языке вертятся колкие фразы, мелкие ситуации, но нет — не подводил по-настоящему. Неохотно киваю, сам не понимая, в знак чего.       — Смотри, ещё немного, и мы придём, — наверху кто-то тяжко стучит ложкой по огромной железной кастрюле. Неожиданно раздаётся гром. — Вот дерьмо! — Ричи всё-таки хватает меня за руку и мчится вперёд, натянув на голову большой чёрный капюшон. Всё смазывается в одно тёмное серо-зелёное пятно, яркий запах озона ударяет в нос, и я чувствую, как тяжёлые капли, одна за другой, приземляются на русую макушку.       Спотыкаюсь, но чудом остаюсь на ногах. Дождь с невероятной скоростью переходит в ливень. Щёки нещадно краснеют, а дыхание сбивается, когда замечаю в кромешной тьме небольшой деревянный домик с панорамными окнами. Тозиер взлетает вверх по маленькой узенькой лестнице чёрного входа и пару минут возится с замком, после чего мигом вбегает вовнутрь, запирая за нами дверь. Жадно хватаю ртом душный, пыльный воздух и оглядываюсь. Коридора как такового нет — мы сразу оказались в гостиной с большим, на вид мягким серым диваном и двумя вместительными багровыми креслами из той же ткани. Поверх дивана небрежно накинут старый клетчатый плед, на покрытом пылью столике стоит одинокая кружка с потрескавшейся ручкой и вымытой бирюзовой картинкой.       Ричи сбрасывает с себя конверсы и оставляет их у самого входа. Заляпанные грязью сердечки на его кедах, кажется, противно мне ухмыляются. Тозиер топает в белых мокрых носках по полу, проходит по толстому (наверняка тоже ужасно пыльному) ковру и на пару сантиметров отодвигает одну из раздвижных панорамных дверей, ведущих на просторное крыльцо со стеклянным столиком на кованных чёрных ножках.       — Проходи, — я, последовав его примеру, скидываю кроссовки и вешаю куртку на торчащий из стены крючок.       В голове набатом забилось воспоминание: «Не смей этого делать, Эдди! Не смей! Мокрые ноги — прямой путь, один из тысячи путей к простуде, а простуда ведёт к пневмонии, так что не смей этого делать!». Ричи с грохотом падает на диван и внезапно громко чихает от новой порции взлетевшей в воздух пыли.       — Мой дом — твой дом! — носки неприятно прилипли к ступням, а из-за приоткрытой двери по полу тянется холодный ветер, обволакивая холодом сырые ноги.       «Эдди, немедленно остановись!». Мать снова начала бушевать в голове. Однако одно радует, пускай не так уж и сильно, — с каждой минутой голос отдаляется, становится тише.       — У вас тут осталась одежда?       — Ммм, не думаю.       На стене висит всего две фотографии. Не тёплые или домашние, а идеально пластиковые. Такой «счастливый» вид, хоть бери на ТВ для рекламы какой-то херни. На этой фотографии семейство Тозиеров стоит на берегу озера. Мужчина лет сорка пяти (чёрные седеющие волосы идеально прилизаны гелем; тело его жилистое, сильное) одной рукой обнимает за плечи маму Ричи, её чёрные кудряшки аккуратно убраны заколкой из красных драгоценных камней и золота. Приталенное красное платье сидит на ней прекрасно, как и всегда в общем-то. Свободными руками родители обнимают детей. У всех идеальные (фальшивые) радостные улыбки. Ебучая рекламка отдыха.       — Это вы где?       — Гарда, Италия.       — Воу… — Ричи копошится на диване и оборачивается, закинув локоть на спинку дивана.       — Может, поедешь с нами в конце лета? — закусываю губу, думая, что Тозиер насмехается.       И сам нервно выпускаю смешок. Кто меня туда отпустит? Моя шизанутая мать? Ох, да, есть ещё ограничение в деньгах, Рич. И ты прекрасно всё знаешь. Ты сам жил с такими же ограничениями. И жил ты тогда ещё не на Западной Широкой. Нервно закусываю губу и корю себя за вспышку гнева. Слава Богу, я ничего не озвучил. Он ни в чём не виноват, просто мои нервы ужасно износились. Успокаивает одно — голос матери снова исчез. Тру руками лицо и тяжко вдыхаю прохладный воздух, присаживаясь к Ричи. Он пару раз хлопает ладонью по дивану, прося пересесть поближе. Снова тяжко вздыхаю, но всё-таки пододвигаюсь, забираясь на диван с ногами. Ричи расправляет старый плед с жёлтыми кофейными пятнами, укрывая нас. Холодная мокрая одежда противно липнет к коже, и меня изредка бьёт дрожь. Плед, однако, греет, убаюкивая, отчего я начинаю активно шумно зевать. Утыкаюсь лицом в диван, окутанный одеколоном Ричи.

***

      Голова ужасно болит, а горло саднит. Тяжко сглатываю, чувствуя, что простыл. Виски напряжённо пульсируют. Удручённо прикрываю глаза, Ричи рядом нет. Подминаю огромную мягкую подушку, зарываясь в неё. Слышу хлопок входной двери, и разум сразу трезвеет. Надо, блять, подняться, потому что, если он сбежит, я застряну здесь надолго. Если не сдохну ещё раньше…       Тяжко поднимаюсь на затёкших руках и замираю на краю дивана, пытаясь сфокусировать взгляд. Пиздец. Ковёр под ногами отчего-то побелел. Тру глаза, вдруг, мне кажется. Устало вздыхаю и, морщась, сглатываю. Поднимаюсь на ослабевших ногах и бреду куда-то в коридор. Слышу тихое бульканье закипающей воды: Ричи стоит посреди кухни, облокотившись на столешницу, что-то быстро печатает в телефоне и изредка закидывает в рот горстки хлопьев. Кудрявый вдруг резко хмурится, глядя на новое сообщение, оттряхивает руки и начинает нервно похлопывать себя по карманам наверняка в поисках сигарет.       — Рич? — совсем тихо хриплю из-за раздирающего горла.       — А я говорил тебе не сглатывать, — отшучивается Рич, и я швыряю в него упаковку новых губок.       — Сволочь, — произношу одними губами, и Ричи заливается смехом, аккуратно подходя ко мне.       Прикладывает тыльную сторону ладони и шипит про себя: «Блять, кто придумал этот способ? Он, блять, совсем не работает». Чайник выключается, и Ричи отходит в сторону, дабы налить в стакан воду и высыпать вовнутрь порошочек. По ядерному запаху лимона шустро определяю в нём лекарство от простуды. Где он его достал? Вцепляюсь дрожащими пальцами в кружку. С каждым новым глотком становится легче.       — В пакете есть ещё лекарства: для горла, чтобы сбить температуру, в общем-то — куча всякой ерунды, но, думаю, у тебя обычная простуда. Можешь принять душ, какие-то свои старые шмотки кинул там. Телик и инет отключены, но на компьютере мобильный интернет, так что, если что, бери. Прости, я не собирался никуда, но, похоже, мне надо срочно кое-куда съездить. Прошу, подожди тут, потому что, если ты ебнешься в лесу с температурой, твоя любимая мамка со мной чай пить более уже не будет. Мне ахуеть жаль, Эдс. Чувствую себя таким говнюком. Ты типа из-за меня простыл, а я сейчас ещё свинчу…       — Дай позвонить, — Ричи задумчиво кивает на мою неразборчивую хриплую просьбу.       — Мы со Стэнли, что-нибудь да и придумаем для твоей мамы… — мотаю головой. Они придумают какую-то херь, и она меня запрёт дома. Её чёрные узенькие глаза будут зло блестеть, а огромные щёки разрумянятся неприятным цветом; она будет орать, а её мерзкая слюна попадёт мне на лицо.       Ричи тяжко вздыхает, выходит из всех приложений и протягивает телефон с контактом моей мамы. Поднимаю на него удивлённый взгляд — мама записана, как Соня Каспбрак, не более, не менее. Ричи хочет что-то сказать, но я его сразу же прерываю.       — Заткнись, — произношу одними губами и, морщась, сглатываю вязкую слюну. Выхожу из списка контактов, открывая поле ввода номера, и наизусть вбиваю номер Дориана. Единственный адекватный человек, который сто процентов хорошо отмажет, а если всё-таки плохо, мама в него просто влюблена, потому и съест даже самый несусветный бред за милую душу.       — Алло? — Дориан чем-то раздражён. Прокашливаюсь перед ответом.       — А… Эмм… Дори, это я, — Ричи вопросительно вскидывает брови, и я мотаю головой: «Потом».       — Эдди? — голос сразу становится мягче. — Ты заболел? — он явно хмурится. Чёрт, да ведь для Дориана я — открытая книга.       — Да, типа того. Застрял с другом вдалеке от города, — горло дерёт всё сильнее и сильнее, кошка явно недовольна, беснуется, яростно царапая его. — Думаю, останусь тут, пока не вылечусь. Можешь, пожалуйста, отмазать меня перед Соней? Мол я с тобой, всё хорошо. Прошу…       — Может, мне стоит приехать? Точно всё в порядке?       — Точно, обещаю. Встретимся, как приеду?       — Да, конечно, — поспешно отвечает тот.       — Прости, тяжко разговаривать, пока, Дори.       — Хорошего вечера! Если что, звони!       — О, так ты теперь общаешься с мультяшными персонажами? Видимо температура сильнее, чем я думал, — язвит Ричи, и я мотаю головой, заглядывая в аптечный пакет.       — Это тот, кому мама стопроцентно поверит, — Тозиер забирает свой телефон, запихивая его в карман худи.       — В общем, прости, но мне надо сгонять кое-куда, если что, сразу звони, ладно? Твой телефон на комоде, — Ричи спокойно приближается и целует в лоб. — У тебя всё ещё температура, так что окна лучше не открывать, пыль я протёр, но…       — Да ладно, ты и пыль? Не паникуй как девочка перед брачной ночью, Рич, — кудрявый показывает средний палец, а после громко захлопывает входную дверь.

***

      Ричи приходит поздно. Считай на цыпочках входит в дом, но, как только слышит работающий ноутбук, чуть активнее проходит в гостиную и присаживается на край дивана.       — Что смотришь?       — «Великого Гэтсби».       — Мне его так жаль…       — Гэтсби?       — Да, он так сильно любил её образ, так бесконечно и нежно, а она была такой же, как и все остальные. Он, типа, положил свою жизнь к её ногам, сделал всё. Заработал столько только ради неё.       — Нравится?       — Да. Честно? Даже рыдал, как сопливая девчонка над книгой. Я его понимаю.       — Но ты…       — Да, да, да, — он устало вздыхает. — Не говорил, что кого-то люблю. Но, поверь, иногда хорошо чего-то не знать. Потому что это чувство убивает, так сильно любить нельзя. Никогда это не доводит до чего-то хорошего, — повисает тишина, и мы оба молча следим за сценой, где главная героиня, Дейзи, выходит из-за дерева и встречается взглядом с Гэтсби под большим тенистым деревом.       — Ты ездил к Эмилии?       — Мм… типа того? — теперь уже я поднимаю вопросительно бровь, но понимаю, что ответа можно и не ждать. Разочаровавшись, закатываю глаза.       — Тут стало так тепло.       — Да ладно, Мистер Очевидность, я включил отопление. Ты выпил лекарства?       — Мм… типа того?       — Оу, так ты, Эдс, тоже подался в этот клуб! Видел гирлянды? — Ричи встаёт с дивана и идёт к панорамным окнам, чем-то щёлкает, и на веранде в один миг появляется огромная куча маленьких жёлтых огоньков. Тозиер молча проходит на кухню, начиная непринуждённо рыться в холодильнике.       — Давай поедим, любовь моя? — игнорирую его, попутно пытаясь развернуться из кокона одеял, что чуть ли не падаю. Ставлю фильм на паузу и захожу к Ричи, разминая затёкшие мышцы. Потягиваясь, замираю на середине от голоса друга.       — Пицца?       — Да, давай, — он закидывает замороженное тесто в духовку и разворачивается ко мне, неожиданно обнимая. — Ты чего? — Ричи лишь зарывается кудрявой головой в сгиб шеи, не давая мне никуда деться. — Тебя что-то расстроило?       Тозиер молчит, даже не мотает головой. Тяжко вздыхаю и обнимаю в ответ. Проходит пара минут, но он всё не собирается отходить, горячо дыша в шею и специально щекоча своими кудряшками. Со смехом мягко вырываюсь из объятий и возвращаюсь к дивану. Чёрт… От мысли, что он остался один на кухне после резкой необходимости в телячьих нежностях, становится неуютно, хоть в окно со второго этажа выходи. Лишь бы быстрее уехать. Вылечиться и уехать. Как всегда сбежать, избежать всего.       Больше мы об этом не говорим. Да и сам я стараюсь об этом не думать, потому что эта головоломка слишком сложна. Все идёт вразрез, все кусочки в данной картине совершенно разные, противоречащие. Пазл не складывается. Точнее, складывается, но неверно. Вместо картины — каша.