Блики сонного песка

      Тянуло присесть на прогретую умеренным летним солнцем каменную ограду, отделяющую узкую асфальтированную дорогу от чуть возвышающегося над ней зеленого холма. Однако сидеть спиной (а лицом — тем более) к пронизанному легким пением птиц кладбищу хотелось мало... Несмотря на чарующий пейзажный лоск, каждый камушек здесь, всякая травинка между разительно отличающимися друг от друга песочного цвета надгробиями казались отравленными разложением, асфиксией самого времени. Потому — в ожидании сестры — я прижался поясницей к мотоциклу, опирающемуся на запылившуюся подножку. Черная куртка со стоячим воротником в бездействии только мешала: разогревала и без того не мерзнущую кожу, раздражала нарастающим жаром да покалыванием от него; в пути воздушные потоки холодили, куртка спасала от банальной простуды — не хватало еще летом заболеть, что за нелепая неудачливость. Так что для полного блаженства необходимо было вновь завести мотор, покатиться с бдительной осторожностью вниз, с холма, по серой ленте, но не бросать же сестру тут, хоть она и задерживалась сильнее обещанного.       В миг, когда моя рука дернулась к карману за телефоном, чтоб узнать наконец, когда моя пассажирка собирается вернуться, на дороге и слева, и справа возникли силуэты. Тот, что слева, был предельно узнаваем: легкий ветер да торопливая, предбеговая походка покачивали собранные в короткий хвост злато-бронзовые волосы, свободные бирюзовые штанины, в коих утопали пухлыми языками белоснежные кроссовки. Издали мне думалось что торопится она из вежливости, что уже немало, однако чем ближе сестра становилась, чем отчетливее я видел ее лицо, тем активнее отпадали сомнения: случилось нечто ужасное…       Широкий силуэт, мерно бредущий справа, разделился на две фигуры: взрослого и ребенка, держащего его за руку. Женщина была в темном платке, мешковатой одежде до земли — словно переместилась из остатков лета в осень, услужливо обдувающую холодом землю к близкому приходу зимы. Мальчик лет пяти браво-нелепо шагал, отклонившись от матери, практически повиснув на ее руке, похоже, от жары и усталости.       — Надо ехать обратно! В город! — панически выдохнула сестра шагов за десять. Устало доплетясь, оперлась на руль моего мотоцикла.       — Что произошло?..       Подняв голову, она взглянула мне в глаза с непередаваемой болью. Губы, искусанные на нервной почве за довольно краткое отсутствие, разомкнулись, дрогнули, как на пороге рыданий, и слова, подобранные с таким трудом, не выбрались наружу, из звука трансформировались в стеклянную стену, преградившую плачу тот же путь. Ледяными ватными пальцами она разблокировала смартфон, сжимаемый все это время от кромешного бессилия, и сунула экран с перепиской мне под нос. Сообщения, отправленные ею, были многословны, эмоциональны, ободряющи: она писала о том, как темнеет мир вокруг, когда в голове роятся тяжелые мысли, как страдания заставляют людей терять самих себя, забыть о том важном, светлом, обнадеживающем, что есть в их жизни — помимо боли и страданий. Хоть она и старалась убедить в своей правоте живого человека, боролась в то же время не с ним, с болезнью, темным паразитом, пустившим шипастые корни в голове носителя, отравляющим зажатый в тиски щупальцами мозг.       — …Она что, хочет покончить с собой?.. — побледнел я, дойдя до краткого — такого же, как и все сообщения собеседницы, — прощания.       — Да!.. — всухую проплакала сестра. — Мне нужно быть с ней рядом! Когда она со мной, когда не одна, ей всегда становится лучше!.. Здравствуйте, — вдруг посмотрела она за мое плечо.       Я обернулся. Женщина с ребенком успела с нами поравняться и, без сомнений, с сестрой была знакома. Строго воспитанный, я хотел поздороваться с ней тоже, но от шока из-за рассказанного и показанного сестрой слова вязли в черной булькающей топи, оттого незнакомке я всего лишь кивнул. Она остановилась, внимательно меня разглядывая, в неясных подозрениях хмуря брови, и обратилась к моей сестре:       — С кем это ты?..       — Это мой брат.       — Что?..       — Брат, — не менее удивленно (по вине чужой реакции) повторила она. — Мой старший брат.       — Еще один? Твой старший брат же умер.       Кивком она указывала на кладбище, но ни я, ни сестра не проследили за ее взглядом. Головы не хотели поворачиваться, шеи деревенели, стекленели глаза, внутри черепа застывала патока. Какая странная, пугающая женщина. Мда, кого только на кладбище не повстречаешь… А зачем мы здесь?.. Я согласился подвезти сестру, но кого она тут «проведывает», на чью могилу пришла?..       — Вы что-то путаете, — непроницаемо покачала головой сестра.       — Н-да?.. — недоверчиво сощурилась женщина и, не спуская с нас холодных, практически мертвых глаз, боком сделала несколько шагов прочь. Отвернулась, не попрощавшись, и потянула растерянного сынишку дальше по безлюдной дороге. От ее взора у меня по шее прогулялся морозец куда более сильный, чем от сестринской беды, надвигающейся иль уже произошедшей…       — Нам надо торопиться, — на порядок спокойнее (видать, отвлеченная от ужаса тем же, чем и я) произнесла сестра. Кивнув, я хотел уже сесть «в седло», но тонкие бледные пальцы попридержали меня за черный рукав, оттеняющий девичью кожу настолько, что та чуть ли не сияла, точь-в-точь окатанный лунной волной призрак. — Я… Я поведу…       В ее голосе не звучала уверенность, лишь мольба вернуть власть хоть над чем-то. В подобном раздрае управлять мотоциклом… не звучит как сносная идея. Но ей это было действительно нужно. Потому я пустил сестру вперед, обхватил ее, севшую, вокруг пояса, щекой ненароком прижался к благоухающему цветами хвосту. Умеющая управлять мотоциклом, она без рискованной спешки — плавно — подала вперед, и мы заскользили по мертвой асфальтной реке вниз, держа за спинами и кладбище, и остывающее солнце. Оба без шлемов — и кто тут еще самоубийца.