Одноклассники весело перешёптывались — учитель задерживался. Нервно потирая ладошками о светлую джинсу, Август в одиночестве сидел за своей партой, глядя в окно сквозь медную копну волос, заметно отросших за лето. Внутри класса грустно, а за окном — прекрасный осенний багрянец с позолотой на кронах ещё не увядших деревьев. Август никогда не был глуп или дурен собой, нет, скорее — закрытым в плотной раковине из выстроившихся в голове воздушных замков. Он был бледен, миловиден и хрупок, как дорогая фарфоровая кукла с травянисто-изумрудным взглядом больших сияющих глаз. Приятный, спокойный, нелюдимый — таким он предстал перед одноклассниками своей новой школы в первый учебный день. Забавно теребил ремешок от сумки в худеньких пальчиках, называя своё имя, и прытко сбежал за свободное место, возжелав спрятаться от всеобщего внимания.
Прошло два месяца, а сблизиться с новичком никто не смог, да и особо не пытался. Одна только Танечка, разбивательница мальчишеских сердец, смогла узнать Августа получше и наедине называла ласково «Гусей», вытягивая жемчужинки-секреты из его вихрастой головы. На то, что Танечка — главная зазноба всего потока одиннадцатиклассников не стоило обращать внимания. Хорошая была девочка и секреты чужие берегла как свои. Жаль только, белокурая красотка в школе появлялась редко, пропадая в парках да кафешках со своим парнем-студентом, и об уроках думала мало. Без неё Августу было одиноко.
Знал бы кто, чем заняты думы Августа — высмеяли бы, заклеймили грубыми хлёсткими словами. Ведь главным секретом, о котором прознала милая Танечка, была внезапная и такая болезненная влюблённость в их одноклассника — Нартова Глеба. Тот был юношей ярким, шумным и видным. Волосы тёмные, как вороново крыло, глаза ясные — голубые, как далёкие арктические айсберги. Глеба любили все, а кто не любил — тот уважал, восхищался или просто относился тепло, ведь нельзя относиться плохо к человеку, что шутил весело и удачно, учился хорошо, да ещё и приветлив был с каждым. По всем правилам невезения, один только Глеб и не интересовался его тайнами и загадками, не искал контакта и даже здоровался не всегда, а лишь при прямом столкновении в коридоре, но обязательно улыбался, если это происходило.
Потому-то Август и не спешил состригать отросшие локоны, ведь без них он лишился бы возможности разглядывать Нартова исподтишка. А сердце болело и жалостливо скреблось в груди, прося внимания Глеба.
«Улыбнись мне! Спроси что-нибудь! Хоть взгляни на меня, ну пожалуйста!» — мысленно взывал к однокласснику Август, но, ясное дело, безуспешно.
Из-за этих чувств, горячих и глубоких, в буйной Августовой голове и родилась идея, гениальная в своей простоте. Он решил писать анонимные записки.
Первое письмо Август написал ещё дома, заперевшись в комнате и задумчиво грызя кончик шариковой ручки. Раз за разом он сминал всё новый и новый листочек, браковал все идеи. Всё казалось неправильным или неподходящим. В конце концов Август сдался и аккуратно вывел крупные печатные буквы с коротким словом «Привет». На следующий день, когда весь класс выбежал из кабинета в столовую, Август беглым жестом бросил записку в рюкзак Нартова и вышел вслед за всеми, желая набить желудок столовскими пирожками. Он не полнел, а потому, на зависть девчонкам, мог заталкивать в себя много выпечки и нисколько не переживать о последствиях.
На уроке математики, когда все расселись по местам, Август внимательно наблюдал, как бумажка выпадает на парту вместе с тетрадью и Глеб недоуменно смотрит на короткое приветствие, забавно хмуря брови. Он смешливо глянул на своего верного приятеля — Димку — и что-то зашептал на ухо, указывая на записку. Дима от Нартова лишь отмахнулся и пальцем у виска покрутил, мол, совсем поехавший, буду я ещё письма тебе писать.
Август едва успел подавить расползавшуюся улыбку, прикрыв лицо рукой в задумчивом жесте, когда льдисто-голубые Глебовы глаза забегали по классу в поисках загадочного отправителя. Взгляд промазал и остановился на Кате Синицыной, что, по полученным от Танюши сведениям, уже три года питала к Глебу нежные чувства.
За поисками Глеба было приятно и интересно наблюдать, ведь благодаря немудрёной идее тот реагировал именно на письмо Августа, пускай и не знал личность автора.
С тех пор письма стали появляться в сумке Нартова всё чаще и чаще. Август с теплом на сердце глядел, как Глеб с предвкушением вбегает в класс после обеда и достаёт скупые послания из потрёпанного текстильного рюкзака. Он читал внимательно, выдавая разные эмоции, затем по привычке пробегался глазами по классу и, не приметив чьей-либо очевидной заинтересованности, прятал записку обратно в сумку. Удивительно, но, провалившись в своём первом расследовании загадки с отправителем, Глеб ни с кем больше о письмах не говорил и никому не показывал. Для Августа это чувство секретной близости и единения было тянуще-сладким, словно мёд. Как будто, сохраняя письма в секрете от остальных, Глеб говорит ему, Августу: «это только между нами». И Август радуется, словно малое дитя, прячет мягкую улыбку за прислонённой к лицу ладонью.
В конце ноября Глеб совершает ошибку — пытается подстеречь загадочного отправителя и в итоге расстраивается, не отыскав ни самого письма, ни его автора. Август знал, что позже, нащупав после уроков записку в кармане куртки Глеб улыбнётся снова, ведь там написано нежно-глумливое «не поймал». Со временем поиски прекращаются и Август снова подкидывает записки в рюкзак, не опасаясь быть пойманным.
В середине декабря у всеобщего любимца — Глеба — день рождения. Август услышал, как Катя Синицына, произнося поздравления во время классного часа, упомянула что-то о том, что стрельцам по знаку зодиака повезло и они всегда нравятся окружающим. Поспорить с этим Август не мог, ему Глеб определённо нравился. В праздники ребята всегда сдвигали парты в середину кабинета и накрывали скатертью, угощались сладостями и напитками, образовав один огромный торжественный стол, рассевшись вокруг. Одноклассники пили лимонад, сетуя о том, что хотели бы заменить его на что-то крепкое и алкогольное под строгим взглядом мягкой учительницы, и по очереди поздравляли именинника.
— А ты что скажешь? — улыбнулся Августу Глеб, когда все одноклассники успели произнести свои пожелания.
Эта реплика была неожиданной. Все обернулись, а Август лишь удивлённо моргал через веер ресниц, отказываясь верить, что мягкий задорный Глебов голос обращался к нему.
— Поздравляю тебя, Глеб! Желаю, чтобы всё, чего ты для себя желаешь, обязательно сбылось! — прозвенел серебристо Август, подхваченный всеобщими дружелюбными улыбками.
— Спасибо, — одними губами произнёс дорогой сердцу одноклассник, но Август услышал и подарил ответную улыбку, сияющую как летнее солнце.
Вечером, находясь у себя дома, Глеб находит в сумке не только письмо, а и задорный брелок в форме солнышка, и почему-то вспоминает улыбку Августа.
Большие, маленькие — любые — записки стали необходимой константой как для тихони Августа, так и для говорливого Глеба. Поэтому зимние каникулы, ожидаемые всеми с небывалым воодушевлением, для участников небольшой совместной тайны несли лёгкий флёр грусти.
Оставляя письмо для Глеба в опустевшем классе, Август поражённо замер, увидев на стуле одноклассника небольшой листочек с плохо различимой вязью скачущих букв. Взяв записку в руки, Август разглядел предназначавшееся ему и никому другому послание:
«Я буду скучать».
Влюблённое Августово сердце затрепетало в груди пойманной птицей. Он прикусил губу и, воровато оглянувшись по сторонам, словно совершая какое-то преступление, определил письмо одноклассника в карман брюк. Висюлька с подаренным брелоком-солнышком задорно подмигнула ему с чужого рюкзака, пообещав сохранить секрет. Август улыбнулся и трепетно огладил её кончиками пальцев, чувствуя разливающееся внутри тепло.
С застилавшей глаза влюблённостью он подправил свою записку, бегло нашептав бумаге изящным каллиграфическим почерком:
«Я тоже».
Все каникулы прошли в томительном ожидании. Предательские сны посылали прекрасные в своей нереальности образы, где тёплый и родной Глеб с румянцем на по-летнему загорелых щеках обнимает Августа и дарит нежный, как лепесток орхидеи, поцелуй. Никогда ещё Август не старался так крепко вцепиться в уходящие сны в попытке остаться в них подольше.
Возвращение в школу стало событием невероятно радостным. Август буквально влетел в классный кабинет, столкнувшись на входе с виновником своих одиноких зимних грёз.
— Привет, гонщик, — тепло усмехнулся Нартов. — Куда так несёшься?
— Привет, — сердце Августа радостно забилось в груди, — прости пожалуйста. На урок торопился.
— Рано ещё. До начала урока ещё ждать и ждать, так что расслабься.
— Хорошо, Глеб, — послушно кивнул Август, млея от предназначенной лишь ему улыбки.
— Какой послушный, — неожиданным и совершенно невозможным жестом Глеб положил свою ладонь на вихрастую макушку одноклассника и нежно растрепал медные волосы. — Проходи, не замирай столбом. Мы в проходе стоим, дружище.
Август тогда зарделся, снова кивнул и пулей пронёсся к своей парте, не заметив лучистые ямочки на Глебовых щеках от набежавшей на лицо улыбки.
До весны одиночные послания всё чаще обретали ответ в виде клочка бумаги, оставленного Нартовым на собственном стуле. Август сохранял их все и часто-часто перечитывал, запираясь у себя в комнате.
Венцом всему стал март, принёсший в город первые солнечные лучи. Ответные записки от Глеба пропали, он перестал отвечать, чем поселил болезненное беспокойство в отзывчивом сердце Августа. Всё чаще Глеб начал здороваться с Августом лично и перебрасываться парой слов у входа в класс. Всё чаще он запускал длинные пальцы в ворох медных локонов по случаю и без, вызывая довольную улыбку на полных Августовых губах. Всё чаще ловил взглядом глаза изумрудные и тепло улыбался.
Как-то раз, помогая классному руководителю привести кабинет в порядок после очередных коллективных посиделок, Август и Глеб остались вдвоём — раздвигали по местам парты и стулья, заносили помытую посуду в подсобку, расставляя по шкафчикам. Закончив с уборкой, Август поспешно засобирался, опасаясь необходимости прощаться с Нартовым — любая модель расставания казалась необъяснимо грустной. Он лишь кивнул однокласснику и вышел из кабинета, нервно сжимая в тонких пальцах ремешок от своей сумки под чужим внимательным взглядом.
— Эй, погоди! — раздался громкий оклик за спиной, эхом отразившись от стен пустовавшего школьного коридора.
Август послушно застыл, обернувшись, и встретился взглядом со смущённым Глебом, подбежавшим к нему.
— Что-то случилось? — нервно облизав губы, спросил Август, не решившись поднять взгляд на одноклассника.
— Нет. То есть, да! Я, эм, — Глеб смущённо запнулся и постарался поймать взгляд изумрудных глаз Августа, найти в них поддержку. — Хотел перед тобой извиниться.
— За что?
— За то, что перестал тебе отвечать.
Сердце в груди пропустило удар, грозясь остановиться. Август, казалось, в тот момент умер. Тело парализовал всепоглощающий ужас, он не смог бы и пальцем пошевелить, хоть и желал всем своим существом кинуться прочь, подальше от раскрывшейся тайны.
— Не понимаю, о чём ты, — голос предательски дрожал, не поддавшись контролю.
— Понимаешь, - уверенно возразил Глеб, положив руку на плечо одноклассника. — Я узнал твой почерк. Перед каникулами ты сделал в письме небольшую приписку. Я потом, как мы на занятия вернулись, вызвался помочь Елене Анатольевне с проверкой конспектов и, увидев твой, сразу догадался. Так аккуратно из наших никто больше не пишет.
— Я понимаю, почему ты не отвечал, — грустно улыбнулся Август. — Ещё бы! Узнать, что всё это пишет парень.
— Согласен, я немного переживал, но... Август, ты мне нравишься.
В тот момент под рёбрами Августа что-то взорвалось, разлилось по телу обжигающим пламенем. Он поднял недоверчивый взгляд на красавца-Глеба, не решившись поверить в услышанное. Стоило сделать это, как тёплые Глебовы пальцы аккуратно легли на острый подбородок Августа, а к щеке прильнули в невесомом поцелуе сладкие губы. В душе распустился прекрасный весенний бутон.
— Ты мне тоже.
