И вся магия мира...

В глухой тишине над пустырем повисло звонкое эхо хлопка. Должно быть, где-то за дремучими баррикадами придорожных кустов внезапно рванула отжившая свое велосипедная камера. Затем на долгие минуты пустошь снова погрузилась в молчание. Четверть часа спустя, или около того, листья разросшегося шиповникового куста, прильнувшего к покосившемуся забору завода, задрожали, и из зеленых зарослей вынырнула остроносая усатая мордочка. Черный блестящий нос погулял из стороны в сторону, принюхиваясь к подмешанному к ночной свежести запаху гари. Затем ветки расступились, и на открытую площадку пустыря бесшумно скользнула гибкая лисица, настороженно оглядывающаяся по сторонам. Белая грудка выдавала ее за несколько чейнов, но животное, видимо, было опытным – воровато двинувшись вперед, рыжий зверек скользил над клочками бурой травы на полусогнутых лапах, прибиваясь ближе к земле. За поворотом прозрачно-голубые лисьи глаза поймали лунный луч. Отразившись от роговицы, тот затерялся где-то в разбитых окнах видневшегося в глубине палисадника особнячка. Заколоченные ставни первого этажа, покосившиеся самшитовые изгороди и размытые дорожки производили гнетущее впечатление и давно уже не напоминали о былом достатке обитавшего здесь когда-то семейства. Лиса остановилась перед границей участка и задумалась. Оценивающе рассмотрев некогда пышный сад, она в три прыжка оказалась у его края, отмеченного раскидистой плакучей ивой, и сжалась тугой нервной пружинкой. Взметнулась вдалеке стая ворон. В тот же момент рыжая молния пересекла волшебную линию, отделявшую владения магов от глаз чужаков, и запетляла по лужайке в причудливом танце-фокстроте. Под когтистыми лапами мелькала чехарда из подпалённых прогалин травы, грязных разводов пережидающей сырую английскую зиму глины, заросших бурьяном клумб, свежих капелек соленой ржаво-железной крови… Один раз лисица приземлилась у края центральной дорожки – и тут же с тихим испуганно-ворчливым тявканьем, удивительно похожим на известное человеческое ругательство, отпрянула в сторону: то место, где только что стояла ее лапа, дымилось и кипело черной пузырящейся жидкостью, похожей на тягучий гуталин. Чем ближе хвостатая подбиралась к дому – тем более явными становились следы прошедшей здесь магической битвы. Вырванные с корнем кусты, разметанные по скованной ледком глади пруда щепки ставен и стен, переломленные пополам перила из прочного английского дуба… На ступенях лежало давно остывшее скрюченное тело, и животное, крупно вздрогнув, поспешно отвело глаза. Его дорога лежала через подмеченную издали дыру в щербатых ставнях, к которой рыжий зверек ловко пробрался по узкому карнизу цоколя. Внутри дома застыл смердящий запах смерти и мочи. Лисе повезло – все двери оказались либо с мясом вырваны из петель, либо широко распахнуты изнутри. По этажу словно прошелся ураган, сломавший часть межкомнатных перегородок и разбросавший мебель по стратегически удобным для стрельбы точкам. На площадке лестничного пролета, ведущего к верхним этажам, обнаружилась поспешно наваленная преграда из трансфигурированных кусков кресел и балясин. Преодолеть ее у зверя получилось лишь с длинного разбега. Сразу же за ней острые когти на мгновение скребнули по обломкам чьей-то уничтоженной волшебной палочки. На хаотично разбросанных по ступеням мертвых людей и их перекошенные в яростно-отчаянном выражении лица лисица, упорно пробиравшаяся все выше, старалась не смотреть. На втором этаже от жилых комнат осталось еще меньше: все вокруг было покрыто следами копоти, а стену правого коридора явно облизало Адское Пламя. Через провал в крыше над самой лестницей в разгромленный дом порывисто затекал свежий воздух, однако фантомы недавней битвы все равно не давали дышать полной грудью. Глаза плутовки заслезились, когда своим чутким нюхом та уловила приглушенные запахи горелой плоти и чужого едкого страха из дальней левой комнаты. По грязному полу тут же протянулась цепочка из маленьких частых следов. На комнату помещение, открывшееся за треснувшим дверным косяком, уже почти не походило. У окна и кресла, а также в окаймлении входа валялись последние защитники тайного темного логова. Часть из них навсегда рассталась со своими конечностями еще до смерти – видимо, человек, раскинувшийся на полу в самом центре, изрядно вымотался и под конец перестал выбирать из богатого арсенала своих изящных приемов, отдав предпочтение грязным, но простым и действенным заклинаниям. Лиса осторожно внюхалась в путанный лабиринт ароматов, расшифровывая шлейфы чужих жизней. Но предосторожность оказалась лишней: все, кроме одного, в этом тесном помещении были давно и безоговорочно мертвы. Неуверенно ступая по тихим половицам, животное приблизилось к победившему и село на краю его аврорской мантии, обернув лапы пышным хвостом. Мгновение – и вместо лисицы рядом с бледным, покрытым холодной испариной юношей возник рыжеволосый парень, очевидно, совсем недавно переступивший порог зрелости. Нервно обнимая свои колени, он сосредоточенно и упрямо разглядывал человека перед собой, оценивая повреждения и прикидывая что-то в голове. Длинные, чуть дрогнувшие пальцы зависли, было, надо ртом, но пришелец обнадеженно выдохнул – дышит. «Жив таки, паршивец! Ну да что ему сделается, действительно…» Порывшись в складках длинной неширокой мантии, рыжий извлек из внутреннего кармана зеленый увесистый флакон. Под отвинчивающейся крышкой уместилась тонкая стеклянная пипетка. Набрав ею несколько капель, парень завозился над брюнетом, колдуя над множественными открытыми ранами и шепотом отсчитывая необходимую меру эликсира. Затем из рукава показалась узкая длинная палочка, с которой молодой волшебник вновь прошелся над неподвижным телом, словно с маггловским медицинским сканером. С языка его в это время текла плотная вязь латинских выражений и слов, обнаруженная совершенно случайно на последнем году обучения в Хогвартсе, в стареньком исписанном учебнике зельеварения, и по необъяснимым для юноши причинам оказавшаяся до гениального эффективной. Когда со всеми видимыми внешними повреждениями было покончено, из поясной сумки, развернувшейся от пары легких прикосновений, на свет показался еще один фиал. От граненого хрусталя исходило тусклое лиловое свечение. Внутри же плескалось не зелье - клубился плотный, искрящийся на скудном ночном свету дымок. Рыжеволосый покачал головой, пробормотал что-то глухо над пробкой и открыл отозвавшуюся нежным звоном бутылочку. На воздухе дымок моментально уплотнился, конденсируясь на стенках сиреневыми каплями жидкости. Уже мгновение спустя на дне переливалась глянцевая субстанция, стойко пахнущая лунной фиалкой. Недовольно покосившись на приятеля, юноша снова помотал головой из стороны в сторону – то ли не слишком ловко скрывая беспокойство, то ли мысленно ругая чью-то излишнюю самоуверенность – и умело влил драгоценные капли в приоткрытый рот. С минуту ничего не происходило. Юный маг, задержав дыхание, ждал, пока действие зелья наконец сотворит (или не сотворит, хотя об этом варианте спешно собирающийся пару часов назад зельевар старался не думать) свое крошечное чудо. Какое облегчение, что вся магия мира, похоже, на этот раз снова была на его стороне. Или вернее сказать – на стороне этого синеглазого придурка?.. *** Юноша, лисьим чутьем уловивший легчайшее движение рядом, даже не оборачиваясь и стараясь ничем не выдать своего облегчения, деловито собирал сумку. - Лео?? А ты что здесь… Рыжий только фыркнул: - Можешь поблагодарить Савиньяка-старшего за остатки совести. Даже не буду спрашивать, почему о твоей идиотской одиночной вылазке я узнаю от этой змеищи, и то – после долгих упорных уговоров. «Потому что непременно отговорил бы», - с горькой тиной обиды думает Манрик. Синие глаза внимательно разглядывали снизу-вверх его острое бледное лицо: - Ну а с чего ты вообще вдруг всполошился-то, Рыжий? Внезапно открыл в себе пророческий дар? Или просто так сильно соскучился? Леонард, наконец, хмуро посмотрел на насмешливо (и совсем-совсем неуловимо – благодарно) улыбающегося друга и неохотно признался: - Потому что День святого Валентина, балда. А ты раньше никогда не упускал возможности как-нибудь надо мной пошутить. Вот я и… - светлые глаза уткнулись куда-то в распахнутый воротник аврорского облачения, не справляясь с собственной прямотой. Мгновением позже - ответной реакцией на глупое это смущение - по губам скользнула тень привычной надменной ухмылки, и рыжий снова вскинул голову: - Между прочим, вообще-то ты теперь должен мне четыреста галлеонов! Но так и быть, - тихий, радостный хмык, а в глазах все же показалось запрятанное поглубже взаимное - теплое, искреннее.. – В честь праздника прощаю.

18.02.2020