Finished war & Eternal love

Никто ещё не успел привыкнуть к теплу, к настоящему приятному победному пламени, либо это действительно сентябрь оказался довольно приятным во всех проявлениях. Офицеры Вашингтона, ровно как и вся новая страна ждали официального договора, но то, что уже сделано – не может дать повод в чём-то усомниться. Недельное заседание Конгресса, кажущиеся бесконечными доработки документов, тем не менее, уже спокойно, относительно спокойно, как свежая утренняя прохлада, неизменно появляющаяся по совпадению или, действительно, – провидению, в которое действительно давно пора начать верить. Майор Бенджамин Телмедж действительно всё это время верил и ни в чём не сомневался. Молодой, отважный солдат и шпион может достаточно просто всё оставить позади, если исключить всё то, что за этим последует. Драгун приобрел достаточный опыт во всех сферах этой войны. Спокойствие, размеренность и свобода – это то, что ему нужно будет ещё познать. Наблюдая за утренним офицерским собранием во главе генерала Вашингтона, майор понимает, что, по какой-то причине, он не может войти в новую такую жизнь и обрести такие познания. Однако, достигнутое, непрекращающаяся вера в главнокомандующего действительно заставляют парить над землей, вопреки признанных работ британского ученого прошлого столетия. По ночам, особенно с ясным звездным небом, Бенджамин часто вспоминает одного из достойных людей, который был всегда по другую сторону, а сейчас – по другую сторону океана, майора в отставке Эдмунта Хьюлета, который нашел своё предназначение в этих далеких планетах и скоплений галактик. Проблема о предназначении Телмеджа остается в силе, и по ночам он действительно не спит. Калеб, которого он видит уже не так часто, в шутку говорит о том, что Бен начал уже скучать по генералу и по всему тому времени, каким бы жестоким оно не было, спрашивает о будущей жене, когда, на самом деле, майор увидит избранницу в следующий раз чуть больше, чем через полгода, то есть перед свадьбой. И, напоследок, серьезно говорит, чтобы попытался всё это отпустить, закрыть глаза и представить звезды у себя в голове. Брюстер так же понимает, что он действительно не сможет в этом другу помочь. Только девять часов утра, майор Телмедж внутренне сосредоточен, несмотря на то, что физически держится из последних сил. Генерал Вашингтон даёт указания о подготовке и приведению в порядок документов, затем всех отпускает. Бен думает, что, возможно, шутка Калеба частично правдива, пока в один момент главнокомандующий острым взглядом не останавливается на главе разведывательной службы. – Кроме Вас, майор Телмедж. Бенджамин подумал, что хуже, наверное, уже быть не может, но, если продержался достойно всю войну, то что мешает это сделать сейчас? Только в данный момент поводов для дискуссий лично у них быть не должно, пусть это не отменяет преданности и восхищения командиром, словно как ещё в самом начале войны он был юным пылким сыном проповедника. – Сэр, для меня большая честь быть полезным для Вас снова, – уверенно стоически решил Телмедж. – Вы показывали это в течении всего того непростого времени, поэтому я действительно хочу видеть Вас в совместных усилиях снова, – сказал Вашингтон выдержанно, с явно уловимым признанием в глазах, в следующую секунду которое сменилось едва уловимым беспокойством. – Но сможете ли Вы? Я верю, что хотите, я знаю Ваше отчаянное стремление, однако Вы... будто не здоровы. – Я справлюсь Ваше Превосходительство, – уверенно сказал Бен подошедшему к нему генералу. Вашингтон настойчиво и задумчиво всматривался в глаза майора Телмеджа. Синие, бездонные, разумеется, что уже другие – по происшествии этих лет, но что-то из них – не уйдет никогда. – Бенджамин, что случилось? – Ничего, что бы могло быть достойным Вашего внимания, сэр, – с явным пониманием и опущенными глазами, сказал майор. – Позвольте это мне решать, что достойно, а что – нет. С Вами что-то происходит, после всего, что Вы для нас и... для меня сделали, неужели это может быть недостойным моего внимания? Я постараюсь помочь... полковник Телмедж, – коротко улыбнувшись, отметил Вашингтон. Бен почувствовал что-то подобное резкому пробуждению. – Что? Простите? Ожидаемая реакция драгуна позволила уверенно, с выдержанной как обычно, но радостью продолжить генералу: – Наверное, следовало бы дождаться официального часа, и подождать ещё несколько дней, но я подумал, что это могло бы немного Вас порадовать сейчас. – Сэр, о... – Бен шокировано замер и облегченно выдохнул. – Сэр, со всем своим почтением я принимаю Ваше повышение и пронесу его не менее достойно! Благодарю Вас, Ваше Превосходительство! Вашингтон лишь снова улыбнулся, получив в ответ вымученную, смущенную, но искреннюю улыбку нового полковника. – Не благодарите, Вы заслужили, Бенджамин, – спокойно сказал генерал, оставив чувство недосказанности и не разрывая слегка настойчивого взгляда, который заставил Телмеджа сдаться. – Я не могу спать. Вообще. Физически я здоров. Я не могу сосредоточится на будущем, я не вижу конкретно себя где-то... кроме войны, – с трудом, но откровенно выпалил Бен. Генерал, задумавшись, потрясенно опустил глаза, сжал губы. Полковник осмелился взглянуть на оппонента, возможно, с целью найти поддержку и помощь. На мгновение, Бенджамину показалось, что генерал этот удар принял на себя. И ему действительно очень жаль. И именно так молодой майор мог так думать раньше, когда границы были четче: между воображением и действительностью. И именно сейчас, всё-таки, Вашингтон уделяет ему свое время, пытаясь решить эту проблему и не подвести. Ведь тот рьяный майор его никогда не подводил. – Бенджамин... – бывший майор, наверное, действительно хотел услышать в его голосе сожаление. Сожаление – это хоть что-то, когда всё остальное – ничего. – Пойдемте, присядем, – генерал едва дотронулся до плеча Телмеджа приглашающим жестом и повел к стоящей в противоположной части комнаты кушетке. Они сели, и каждый напряженно думал, о том, как продолжить. – Значит, Вы не спите от того, что что-то видите? – задумчиво начал Вашингтон. – Я вижу всё, что происходило, и не могу от этого уйти. Иногда я вижу что-то прошлое, но уже в настоящем. Имею ввиду, например, проигрыш после того, как уже победили. Какое-то внезапное падение, несправедливая, внезапная смерть и... Обобщая: я не могу отпустить. Когда я весь в работе, это проходит, но иногда я понимаю, что ничто не способно уже помочь, – слабоватым и практически дрожащим голосом, формулирует Бен. – Вам кажется, что никто не сможет помочь, Вы считаете себя одиноким, и оставались бы таким вечно, следуя из первого. Я понимаю, – Телмедж поднял уже не совсем пустые глаза на главнокомандующего. – Однако, Вы обручились с прекрасной девушкой, и у Вас в дальнейшем всё будет благоприятно, я уверен. С военного поприща мы уйдем в политическое и все вместе будем этому учиться... Вы этого хотите? – Да, сэр. Разумеется, я не вернусь к преподаванию в школе, Александр, вернее, полковник Гамильтон уже планирует как разрешить финансовую проблему, предлагает помочь. В ближайшее время, конечно, мне нужно лишь разобраться в Конгрессе с некоторыми последствиями других вопросов. А сейчас... – А сейчас Вам нужно отдохнуть... полковник, – спокойно, но твердо сказал генерал, задумался, и в один момент резко встал и прошелся на несколько шагов вперед. – Нет, Вы не заслуживаете этого, Вы заслуживаете куда большего. Это услышать Вы можете от кого угодно: всё, что я только что говорил. Вы ждете не этого, извините меня, Бенджамин. – Ваше Превосходительство, Вы мне уделили личное время, я уже это ценю, я уже... – чувствую себя лучше, хочет сказать Бен. – Это не совсем то, что Вам нужно. Только я знаю, насколько Вы заслуживаете большего, поэтому я не могу Вас отпустить сейчас. Однако, я, по сути, ничем Вам не помогаю. Лишь знаю, что проблема где-то вдалеке, где-то в самом начале, она портит всё дальнейшее. Я Вас понимаю, мне это знакомо, – генерал, окончательно остановившись, с неопределенностью и загруженностью посмотрел на полковника, и с едва уловимой улыбкой подметил. – И обычно я много не говорю. Казалось, что солнечный свет, который пробивается в комнату, ещё больше истощает Телмеджа. – Этого достаточно. Бенджамин, пойдемте со мной. Молодой человек встал, смотря на Вашингтона, с непониманием и растерянностью скорее от осознания того, что утро только в разгаре, и сил что-либо делать, не осталось. – Наверх, я проведу Вас в спальню, идемте. – Сэр... – отчаянно попытался возразить Телмедж. – Прошу, без возражений, – полковник подчинился, иначе – сдался, медленно последовал по направлению руки генерала. Комната наверху была достаточно освещенной, но не так резко, чтобы было отвратительно закрыть глаза и упасть в эту комфортную кровать, которую именно так можно назвать, исходя из её даже внешнего вида. Вашингтон прикрыл дверь, пока Телмедж приближался вглубь комнаты, и в один момент обернулся, встретившись глазами и неуверенно смотря в них генералу. – Отдохните, следующее собрание больше, чем через сутки. – Сэр, я благодарю Вас, – тихо сказал Бен. – Не стоит, Вам это нужно. Я уйду, а Вы – постарайтесь закрыть глаза, и забыться на какое-то время. Если что-нибудь понадобится, я внизу. Нужно ли что-нибудь Вам сейчас? – Я не смею этого просить, сэр. – Перестаньте, ради Бога, Вы не в том состоянии, – хотя оба понимают, что для Вашингтона это нечастое исключение. Бен без возражений более и лишних слов подчинился. Ощущая себя словно в тумане, сбросил туфли, медленно стащил пиджак своей гражданской одежды коричневого оттенка, и генерал на секунду вспомнил майора в своей бело-синей с позолотой форме. Этот образ никогда не выйдет из головы, как и один случай... – Генерал Вашингтон? Кажется, он задумался и резко опомнился от такого верного, но реже звучащего обращения. – Бенджамин... Я должен Вам кое-что вернуть, – "ту поддержку, которую Вы мне однажды оказали" не прозвучало. – Сэр? – неуверенно выдохнул Телмедж, но... Он не забыл. Разумеется, как такое можно забыть вообще. И, кажется, не слова, а где-то в воздухе ещё тогда летала эта мысль: сейчас – не время, потом... Он опомнился, когда генерал уверенно начал приближаться к ныне полковнику. Объятие казалось осторожным, но уверенным. Бен прекрасно понимал, насколько генерал должен быть отчаянным. Полковник осторожно протянул руки и коснулся ладонями спины генерала. Вашингтон удерживал полковника в сильных руках какое-то время, потом осторожно опустил молодого человека на кровать. Солнечный свет никуда не ушел, но дальнейшее казалось Бену всё, как в тумане. Он лег на кровать, это точно, а когда голова откинулась на подушку, ему явно послышалась фраза: "Вы справитесь, Вы не одиноки, всё будет в порядке". Как и кисть левой руки непроизвольно дернулась от того, что на мгновение её накрыли рукой. Последнее, что видел Телмедж был главнокомандующий, а потом – он не видел ничего; слишком мало времени в последнее время он проводил во сне.

***

Ощущая легкую прохладу и постепенно открывая глаза, Бен попытался подняться. Солнце не зашло, ещё достаточно времени, на самом деле. Полковник (который не может всё ещё привыкнуть к новому званию) определяет, что, на данный момент около шести часов вечера, и это – около восьми часов сна прошло; необходимо вспомнить, что было до этого. Спасибо. И воздух спокойный, свежий и свободный. Одевшись, Телмедж спустился и осторожно заглянул через дверной проем. Вашингтон склонился над, судя по всему, распорядительным письмом. – Добрый вечер, сэр. Подняв глаза, со спокойствием генерал кивнул, приветствуя легкой улыбкой полковника. – Бенджамин, рад Вас видеть. Выглядите лучше. Как отдохнули? – Благодарю Вас, сэр, мне действительно здесь ничего не мешало. Я могу... – неуверенно начал Бен. Генерал вопросительно посмотрел, задержавшись. – Я могу Вам чем-нибудь помочь сейчас. Учитывая, что работы достаточно, как и моих сил в данный момент. Настало время для Вашингтона слегка потеряться с ответом. – Я бы не хотел Вас тревожить, но... Буду очень признателен. Лишь после того, как разделите со мной ужин. – Да, сэр. Как Вам угодно, и для меня честь принять это предложение.

***

Время ужина проходило спокойно, но задумчиво. Погружение в работу словно открыло Бенджамину второе дыхание и очередной энтузиазм, несмотря на то, что это лишь отчеты. Первый раз он опомнился, когда темноты стало слишком много, и полковник взял дополнительную свечу, и это было около десяти часов вечера. Второй раз – когда задумываясь, он взглянул мимолетом на Вашингтона. Он был достаточно уставшим, из последних сил фокусировал глаза на маленькой площади освещенной бумаге. Время было близко к полуночи. – Ваше Превосходительство, – начал Бен, и генерал перевел на него поникшие глаза, – не поймите меня неправильно, Вам нужно сейчас отдохнуть. Я закончу, я перепишу то, что Вы предложили, завтра утром Вы подпишите и... – Боюсь Вы правы, полковник, – устало улыбнулся Вашингтон. – Я бы не хотел оставлять Вас здесь одного, Вы не должны, пусть это ускорит процесс... – Всё в порядке, идите, – все ещё с ответной благодарностью за утро сказал уверенно Бен. Генерал встал, обходя сдвинутый стол, легко коснулся плеча сидящего Талмеджа. Полковник легко улыбнулся, искренне надеясь, что генерал этого не видит. Настоящее, но в прошлом. Бен думает, что он с трудом может это всё отпустить, но пока не находит как это сделать. Какова бы не была война, его это серьезно и уверенно двигало вперед. То, что произошло сегодня, всё то тепло, которое останется в ближайшем прошлом, не будет наверняка так же приятно согревать в ближайшем будущем. Стыдно признаваться себе лишь в первый раз, лишь потом осознаешь, насколько оно важным было всё это время, и никуда не уйдет. Насколько оно бесконечно, не может найти выхода, только заворачивает в петлю, направляя обратно в то самое "иначе", как могло бы быть. Тогдашний майор считал, что оно уже сполна постигнутое, но, на самом деле, все ещё неизведанное; он уверен, что это будет с ним до конца и даже больше. Всё перемешалось в данный момент, к сожалению, самостоятельно выбраться не получается. И сегодня – что-то изменилось снова... Настоящее, но в прошлом.

***

Конгресс принял решение о роспуске Континентальной армии. Вашингтон смотрит вокруг и видит всех, с кем прошел эту войну, они встали в коридор, по обе стороны, пока главнокомандующий идет от кафедры к выходу. Кажется, что это лето и ему душно. Он выходит на улицу и делает глубокий вдох, в следующий момент, ему кажется, что вдыхает не свежий воздух, а пламя – красное позорное пламя. Выдыхает – и от сухости всё трескается внутри и вокруг, даже земля. – Сэр, Вы в порядке? Отдаленно доносится знакомый голос. И если бы это ему показалось, то в следующий момент он полностью погружен в воду. Ледяные воды Дэлавера, он задерживается в них уверенно, думая, что это не самое страшное, и поэтому выплывает на поверхность. Это всё ещё лето и утро, поэтому Солнце ослепляет, генерал вздыхает и закрывает глаза. Надо вернуться в Конгресс-Холл. Вашингтон открывает двери и зал явно как-то изменился. Он стоит и принимает присягу президента. В один момент, вокруг рушится всё, и это не землетрясение. Падает аудитория, падают все достойные люди новой страны. С треском ломается дерево, всё падает, снова и снова. Победа, переросшая в новое с надеждами государство, срывается и падает. С разума, куда-то и не понятно вниз... Этот голос с улицы. – Помогите! Генерал перешагивает сломанные деревянные поверхности, и тех, кто упал, выбегая снова за пределы здания. Всё пылает красным цветом, диким пламенем. Флаг Соединенных штатов Америки позорно горит. Деревья высушены, земля трещит без воды. – Генерал Вашингтон? Он оборачивается и видит генерала Арнольда в красной форме. – Это Ваш проигрыш, – говорит ровным голосом предатель, указывая вперед от себя, заставляя генерала снова, в другую сторону обернуться. Вашингтон видит виселицу, и в ней безжизненно, но умиротворенно покачивается майор Телмедж. Совсем как... Нет, нет, нет. – О, Господи, нет. Генерал открыл глаза, разочарованно и отчаянно застонал. В попытках ударить рукой по стоящей прикроватной тумбочке, не реагируя ни на какие собственные движения и ничего не замечая, сбивает дрожащей рукой металлический подсвечник.

***

Бенджамин дописывал последний лист, когда огонек умирающей свечи дернулся от резкого выдоха. Внезапно наверху послышался шум и отчаянный, разочарованный негромкий стон. Взяв свечу, полковник поспешил наверх. И, разумеется, никого постороннего не было. Тем не менее, без стука, он врывается в единственную комнату с закрытой дверью. – Сэр... Вашингтон сидит на кровати, сгорбившись, удерживая голову руками. Он отчетливо ощущал присутствие Телмеджа, но не пошевелился, и в свете одинокой свечи сдался. Бен замер на мгновение, но потом поставил свечу на близ стоящий комод, закрыл дверь, подошел к генералу и сел рядом на кровати. Выждав ещё некоторое время, он дотронулся своими руками до рук генерала в попытке сдвинуть, убрать их и заставить... рассказать всё. Скорее всего: практически тоже самое. Вашингтон повиновался и последовал силе полковника, одновременно пытаясь собраться с мыслями. Чуть позже он заметил выжидающий, осторожный взгляд Бенджамина, и... его кисть правой руки, ладонью прижатой к груди генерала. Главнокомандующий поверхностно вдохнул и выдохнул, недолго смотря в глаза Телмеджу, опустив свои, борясь с дрожью. Слова будут лишними, но они нужны. – Ваше Превосходительство... – вторую руку полковник положил на надплечье Вашингтону. Генерал на секунду замер и шумно выдохнул, поднимая слегка влажные, но с оттенком благодарности глаза на Бенджамина. – Я не думаю, что это сейчас уместно... – теперь замер Телмедж от слов главнокомандующего, который более мягко продолжил. – Имею ввиду, Вам стоит называть меня по имени, когда мы... в такой ситуации. Пожалуйста. Бен смущаясь и обдумывая, понимал, что это будет трудно, и его мысли в тот момент были определенно читаемы. – Я постараюсь... Джордж, – смелее сказал полковник и ощутил сильную, широкую руку поверх своей на груди у генерала. – Расскажите мне всё, прошу Вас. Стараясь как можно спокойнее, почему-то переходя на "отчетный" стиль, и неудачных попыток скрыть излишнюю эмоциональность, Вашингтон рассказывает каждый образ, который ясно смог увидеть. Образ сидящего напротив молодого человека, абсолютно невредимого, у которого вся жизнь впереди, заставляет генерала сдержанно выдохнуть, снова изнутри и снаружи покрываясь дрожью. Всё достаточно просто и понятно: я не могу тебя отпустить и потерять. И всё достаточно чисто и понятно, от того и не было сказано, а повисло где-то мужчинами в воздухе. Бен это понимает и улавливает по тому, как рука еле сжимается вокруг руки Телмеджа, которая прижата к груди генерала. – Я боялся этого всё время с тех пор, как Вас встретил и стал поручать поистине опасные миссии. – По крайней мере... – на мгновение задумался драгун, понимая видения генерала. – Эти опасения хоть и в прошлом, но кто сказал, что я этого не заслужил? На последней фразе Бен грустно усмехнулся, в то время как Вашингтон с недоумением и откровенно возмущенным непониманием посмотрел на полковника. – Что ты такое говоришь, Бенджамин? – Вы сейчас сами ощущаете, где мои руки и что я делаю, что себе позволяю. Джордж, смягчившись, опустил глаза, но еще раз легко и уверено сжал своей рукой кисть Бенджамина, которая всё ещё мягко покоилась на груди генерала, словно пытаясь проникнуть дальше и глубже. Не отпускайте, главное, прошу. – Вы же знаете, что этому не бывать. Я не позволю. Это дело не государства, а моё личное. Я постараюсь должным образом помочь нам справиться. – Вы давно это поняли, не так ли? – с удачно и вовремя сломленной подступающей истерикой, которая превратилась в спокойное и внимательное состояние к генералу, осторожно спросил Телмедж. То, что, я не хочу Вас отпускать. Теперь, я убежден... как и Вы меня. Джордж с давно пройденным озарением и непонятным восхищением посмотрел Бенджамину в глаза, едва видимо согласно кивнул. Полковник чуть сильнее сжал рукой надплечье генерала, и другой – больше ощущал сердцебиение под тонкой ночной рубашкой. Телмеджу кажется, что за долгие, вязкие и тянущиеся минуты, он ещё больше наклонился и приблизился к генералу. Ближе и ближе... – Смелее, – внезапно, но тихо и уверенно, с блеском одобрения в глазах, будто это очередной успех тогдашнего майора, просит Вашингтон, положив осторожно свободную руку на затылок Бену. Смелее, ведь мы уже победили. Бен медленно сократил оставшееся расстояние, поэтому генерал действовал сообща, продвигаясь с противоположной стороны в условную точку невозврата. Медленно, как надо, но так близко, что одних уст, казалось, для всего этого не достаточно. Тем не менее, полковник легко коснулся губ Вашингтона своими и практически сразу отстранился, но в следующее мгновение, во второй раз, он уже действовал более смело. "О, действительно, это не поле битвы", – думал про себя Телмедж. И Вашингтон, во второй раз, отпуская себя, это принял, позволив углубить, проникнуть в место извержения горячих и верных слов. Глубже, как глубоко были все взгляды на протяжении многих лет. Удивительно, но немного смущаясь, генерал отстранился, выравнивая дыхание. И никто не мог определить, сколько заняло это времени, лишь то, что это – настоящее. – Джордж... Что-то не так? – обеспокоено и замерев, спросил Бен. "Разумеется, не так!" – ударило же собственным голосом внутри. – О, прости... Мои зубы. Их не так много осталось. – Это... не проблема, – с улыбкой, удивленно, но понимающе сказал Бен, осознавая, насколько всё это выглядит странным. То, что генерал выиграл войну, создав независимое государство. То, что тогдашний ещё майор отчаянно бросал вызов принципиальным командующим с их устаревшими методиками, рвался в бой, с победой, и действительно выходил оттуда победителем. Наконец, то, что его вообще привело сюда посреди ночи. И что теперь их не отпускает, не может быть реализовано по каким-то причинам? Было всё, что только можно, и куда теперь отступать? Бенджамин поднимает опущенный взгляд на Вашингтона, и видит, что он сдерживает себя не специально, за что ему откровенно неловко, поэтому уже следующее полковник говорит вслух: – Мы и не такое проходили. Как бы это было неправильным, мы должны друг другу помочь разобраться. – Учитывая, что мы оба этого хотим, – подытожил генерал. И повторил касание губ более уверенно и глубоко. Руки обоих обхватывали спины друг друга, прижимаясь ближе, пока из-за продолжительного периода Бен не отстранился, уронив голову на плечо Вашингтону. От непонятого счастливого головокружения хотелось пролить слёзы, накопленные за эти семь с лишним лет. Генерал ответно спрятал лицо где-то в макушке светлых волос, вплетая пальцы в ослабевшую косу. Нужен был небольшой перерыв, и снова нужны были слова. Спустя время мужчины одновременно медленно отстранились, Вашингтон мягко, но уверенно сказал: – Ложитесь со мной. И нужно выяснить всё. Сейчас или никогда. Для лучшего будущего. Бен встал и обошел вместительную кровать и с другой стороны, задержавшись, глядя в глаза Вашингтону, принялся снимать всю одежду, освобождая себя, впуская воздух в забытое самим собой тело. Оставшись в одних бриджах, полковник замер и встретился с генералом глазами. – Мне придется снять всё. – Да, разумеется, – растерянно произнес Вашингтон. – И в качестве солидарности... Джордж снял с себя ночную рубашку, оставшись обнаженным под легким одеялом, отвел взгляд куда-то вглубь темной комнаты, освещаемой только полной Луной, когда Бен опустился на кровать, и, накрывшись, приблизился к генералу. Неуверенно, абсолютно неуверенно. По сравнению с тем, что было вообще. Мирная, спокойная, слишком темная, полная неопределенностей, как всё полноценное будущее, тишина. – Я буду скучать, – сквозь томное молчание тихо, честно и с уловимым отчаянием сказал Бен. – Я знаю, как и я, – посмотрел на молодого человека генерал. Что бы я без Вас делал всё то время... И что буду делать? Бен знает: что сейчас происходит – этого не произойдет, не может произойти больше. Но это то, что будет, а есть сейчас. Слишком долго молчали до того, как начали борьбу за независимость, но, тем не менее, стали действовать напролом. И пока определенная справедливость кричала своим присутствием, рьяно воевала, молодой майор, как облик этой справедливости, молчал. И неизвестно, сколько бы молчал ещё, пока тьма войны не поглотила бы его. Вашингтон подумал об этом и о том, насколько неправильно было сводить всё это вместе. Однако, признал, что так оно и было. Что бы я делал без Вас. Как и то, что шпионская сеть никогда не выйдет наружу, и то, что есть у них сейчас. Слишком долго в этой тьме молодой, живой и вдохновленный майор молчал, и теперь... Говори... Говори. – Я... с самого начала, – после долгой тишины, снова начал Телмедж. – С тех пор как увидел Вас, понял: всё то, что есть сейчас, чего мы достигли, благодаря Вам, произойдет. Наверное, с этого же времени, когда и впервые я осмелился посмотреть Вам в глаза, я осознал, что каждый раз я буду выживать, иначе быть не может. Бен повернулся на бок, посмотрев генералу в глаза, Джордж, так же повернувшись, протянул руку и легко прижал к щеке полковника, гладя большим пальцем по скуле. Телмедж опустил глаза, продолжив: – Я не смогу это убить в себе, я боюсь, что дальше будет сложнее... Я нес это в себе всё это время и, когда получил этот ответ... Но смог бы я дальше держать это в себе, даже если бы Вы не ответили? Я думаю, что всегда буду благодарен за это, каким бы неправильным оно было. Сейчас я боюсь, что мне захочется большего после, но всё становится уже по-другому, ведь не так? – Вы правы, уже по-другому, – генерал слишком поражен, чтобы сказать нечто большее. Это... Более, чем невероятно, Бенджамин. – Я не всегда мог справиться со всем, но всё время ощущал Вашу поддержку. Я не знаю, как, но... я так признателен и благодарен. Однако, в этом плане я опустился гораздо ниже. – Нет, – понимая суть, Бен повернулся лицом к генералу и оказался ближе. – Кто Вы и кто я. – Я – лишенный рассудка человек, а Вы – мой спаситель, и были им всё это время. Бен потерял дар речи. Он лишь положил голову на плечо генерала, обняв одной рукой. Ближе и ближе... Джордж в ответ обхватил молодого человека руками. – Вы не забудете меня? – внезапно из темноты вырвалось у Телмеджа. – Я же не смогу Вас забыть. У меня скоро будет семья, мне надо оставить это всё. – Никогда, Бенджамин, и Вы станете хорошим отцом, – слегка отстранившись, невесомо дотрагиваясь до лица молодого человека, сказал Вашингтон. – Это будет потом, а есть сейчас. Как и всегда я уверен, что Вы поступили правильно. Правильно: лучше, что могло бы быть в данный момент. И с каждым разом – всё более достойно. Иначе – Бен не смог ни разу усомниться в этом человеке, во все то время и после, особенно после. Даже если его чувство никуда не уйдет, разве – в нечто достойное. Как и личная ценность законченной войны. Она с ним останется, может, как и генерал, сколько нужно будет, на самом деле. Ведь столько времени уже прошло. Ночь ещё не закончилась, но уже новый день и новое время. Слишком поздно, чтобы отступать и остаться на давно пройденной войне.