Огненная Тьма

Надо же! Из всех здешних деревьев врезаться именно в то, которое дает сдачи! Дж. К. Роулинг «Гарри Поттер и Тайная комната»

Тетива натянулась с сухим скрипом. Темные глаза прищурились. Стрела спела печальную песнь, с тонким едва уловимым стоном, срываясь в полет и бесшумно вошла в мягкий бок. Черные перья плавно прокружились и упали на пол, в полоску золотистого солнечного блика. С тихим шорохом кусок мела прочертил короткую вертикальную линию по камню — десятую в ряде таких же точно. — Пока дракон уверенно лидирует, — объявила Дейнерис, отворачиваясь от стены, где были прикреплены два рисунка со схематичными набросками дракона и оленя, а под ними ряды из коротких меловых черточек. — Ну так чего ж тут удивительного? — спокойно заметил Джендри, ничуть не огорченный таким разгромным своим проигрышем. — Сколько тебе лет было, когда ты впервые взял в руки лук и стрелы? — Да я и не помню уже, — Джон и правда не помнил, — за меч точно взялся раньше. Неспешное и ленивое состязание в стрельбе из лука по птицам, с неизменным серебристым мерцанием по краям совсем не птичьих, темно-карих глаз, продолжалось уже второй день. Да и то придумала Дени, когда они ей рассказали, что за ними тут пытаются глазами птиц присматривать, тогда-то она и набросала быстро, буквально на коленке, дракона и оленя, повесила рисунки на стену и взялась считать и отмечать кто сколько птиц перебил, внеся таким образом в скучный процесс хоть какое-то разнообразие. Джендри божился, что до появления Джона такого повышенного внимания к Штормовому Пределу не было. Джон появился тут две недели назад, вместе с Ярой, впрочем леди Грейджой не задержалась — переночевала и с первым же лучом рассвета отплыла куда-то в Эссос по поручению Дейнерис. И все эти две недели они с Джендри постоянно сбивали стрелами птиц, что кружили над замком и нагло лезли в окна. Джендри изменился, Джону поначалу казалось все время, что это кто-то другой перед ним, просто сильно похожий внешне на того Джендри, которого он когда-то знал. Его изначальные, базовые черты характера конечно никуда не делись и остались при нем, но были они так тонко отшлифованы, с такой ювелирной точностью было отсечено все лишнее, так все в нем было выверено и выточено, что невозможно было не восхититься. Интересно, кем был тот кудесник, что так искусно сотворил из просто неплохого парня настоящего лорда, который не просто номинально титул носил, как это частенько бывает, да еще и за столь малый срок? Слова Яры оказались пророческими — первое услышанное им от Джендри было заверение, что он сейчас снес бы ему голову без раздумий и сожалений, но Дейнерис этого не желает и кто он такой, чтобы с ней спорить? Так что отношения у них сложились вполне сносные, чему немало поспособствовали бесконечные тренировки с мечом, которыми до полнейшего изнеможения вымучивал себя Джендри, в какой-то момент Джону надоело наблюдать и он сам вышел на середину внутреннего двора, поманив к себе сразу несколько человек. Синие глаза Джендри горели фанатичным огнем и детским восторгом одновременно, когда подошло к концу это хорошо просчитанное представление. — Кому надо продать душу, чтоб так драться? Как ты это делаешь? Я тоже так хочу! Научи меня! — немедленно то ли потребовал, то ли взмолился лорд Баратеон. Нет, Джону было совершенно не стыдно за эту бессовестную манипуляцию, потому что, во-первых, самому Джендри явно хуже не будет, если Джон его с мечом погоняет и технику боя немного подкорректирует, а во-вторых, Джону отчаянно захотелось наладить их отношения и желательно до прежнего состояния, без всякой цели, просто потому что Джендри ему искренне нравился с того самого момента как они познакомились на Драконьем Камне. Незамысловатая хитрость сработала и лед треснул, они почти вернулись к прежнему легкому тону общения, а оставшиеся льдинки между ними растопила Дейнерис, когда прилетела в Штормовой Предел. Прилетела она не одна, вместе с ней по крылу Дрогона спускалась Искорка, которая как только ступила на твердую землю, немедля вырвала свою ручку из руки Дейнерис и золотисто-розовым облаком полетела вперед. Выбранное ею направление не оставляло никаких других вариантов — она со всех ног неслась к Джону и ему ничего не оставалось кроме как наклониться, поймать ее и подхватить на руки. Ее кукольное личико осветилось улыбкой, глаза в обрамлении громадных пушистых ресниц сияли восторгом и вся она горела нетерпением немедленно что-то начать рассказывать, но видимо никак не могла выбрать с чего начать. Дени тем временем успела не торопясь подойти к ним, расцеловаться с Джендри и наконец обратила свой взор к Джону, который все еще держал на руках Искорку и глаза ее стали грустными, улыбка померкла. — Да, могло бы быть прекрасно… если бы только… ах, сколько этих «если бы»! — она быстро моргнула и Джону на секунду почудилась блеснувшая слезинка, но она уже снова улыбалась, как ни в чем не бывало. Восковые капли звонко падали на камень, скатываясь по кованым извилистым ветвям подсвечников, пламя горело ровно, полностью игнорируя гуляющий по комнате легкий ветерок. За окнами клубились тяжелые темные облака, подсвеченные алыми тревожными сполохами засыпающего солнца. Они сидели втроем и говорили, говорили, говорили… массивные кубки все наполнялись и наполнялись, вино алыми потоками все лилось и лилось… — …единственное, что действительно важно! И только это! — голос Дени, страстный и тихий, странным образом расползался по всему пространству, заполняя собой все. — В ком-то ее больше, в ком-то меньше, в ком-то и вовсе пара капель, не важно! Другой семьи у нас нет, да я и не хочу уже другую, меня устраивает та, что есть сейчас. И если я смогла через это переступить, — она коснулась своей груди, там где была рана, нанесенная рукой Джона, — значит сможете и вы! Вы оба! Конечно у нее получилось задуманное — ее услышали, ее поняли, ей пообещали все, что она пожелала и все это было залито совсем уж диком количеством вина. — Не унаследовал наш лорд Баратеон папенькиного таланта по части винопития, — тяжело выдохнул Джон, сгружая пьяного до полного бесчувствия Джендри на кровать. — Так и хорошо, что не унаследовал, — заметила Дейнерис и заботливо подпихнула ему под голову подушку. — А вот мы с тобой от кого унаследовали такую устойчивость к алкоголю и сколько ж нам с тобой надо выхлебать, чтоб хоть немного захмелеть? Вопрос был и впрямь интересный — они были абсолютно трезвы, хоть и пили ничуть не меньше Джендри, которого свалило в полное бессознательное и Джон волок его на себе через ползамка, сопровождаемый смеющейся Дейнерис. Ночь плавно катилась к рассвету, когда они вдвоем держась за руки медленно брели через широкие коридоры и анфилады комнат, сна не было, как не было ранее опьянения, реальность держала их крепко и нипочем не желала отпускать. Дени потянула его в сторону широкого балкона, откуда открывался вид на море и на тонкую золотую солнечную нить, пролегающую по самой границе моря и неба. Она замерла, немигающим взглядом уставилась в еще темную бездну перед собой и словно бы куда-то ушла, оставив вместо себя лишь до невозможности реальный морок. Джон поддался внезапному сильному желанию к ней прикоснуться и мягко ее обнял со спины, прижал к себе, сплетая руки у нее на талии, уткнулся губами в растрепанные косы на ее затылке, шепнул чуть слышно: — Что ты сейчас чувствуешь? На самом деле? — Зачем тебе? — она не обернулась даже, только откинула голову ему на плечо, продолжая созерцать в рассеивающейся тьме нечто, доступное только ее зрению. — Хочу знать, что чувствуют боги. — А-а-а… ты начинаешь понимать? — она заинтересованно обернулась, вся оживая снова и только в глазах ее мелькнуло на мгновение угасающим видением отражение разноцветной сияющей звездной бездны, которой тут быть не могло. — Да, кажется понемногу начинаю, — улыбнулся он ей уголком рта. — Я на вершине, Джон, — таинственный вкрадчивый шепот ее заставил Джона вздрогнуть, — а у меня под ногами раскинулся весь мир и только мне решать каким он будет и будет ли вообще. Он прекрасен и в то же время нуждается в исправлении, не таким он был задуман, понимаешь? Но выбор есть, это возвращаясь к нашему с тобой давнему спору, просто некоторым не нравятся варианты выбора и они пытаются подтасовать их, смошенничать, думают, что можно обмануть мироздание… нельзя. Оно возьмет свое так или иначе, ты со мной согласен? — Согласен, — голос его прозвучал уверенно, потому что он и правда теперь был с ней согласен полностью, — а что касается нашего с тобой давнего спора — ты была права. И про выбор и про решения, жаль, что я так поздно это понял… — Ну все, прекрати уже это бесполезное самоистязание! — решительно прервала она его, как было уже не раз, не давая ему утонуть в пучине сожалений и покаяний. — Целуй меня немедленно! Я приказываю! С нее слетела сразу же вся величественная и пугающая таинственность, а на смену пришла беззаботная девичья игривость и Джон послушно поцеловал подставленную щеку, потом вторую и наконец коснулся легким поцелуем губ. На ее руках сверкали и переливались многочисленные кольца, каждое было интересным и непохожим на типичные женские безделушки, Джону было очень сложно удержаться от соблазна прихватить ее за руки и рассмотреть все это, а после непременно расспросить о каждом, потому что совершено точно не просто так на ее руках были все эти когти, клыки, рядом с внезапными лилиями и сразу же — неровные грани камней, словно осколки чего-то или и вовсе цепочки острых горных вершин в миниатюре, причудливо обвившие ее пальцы. Объяснение каждого украшения было всегда неожиданным и как правило отражало одну из ее многочисленных мыслей о мире, людях в нем, каком-то явлении или чувстве. Впрочем она вполне успешно его от загадок своих колец в этот раз отвлекала тем, что гладила его по линии скул, по вискам, кончиками пальцев скользила по овалу лица. — Тогда мне не до того было, а сейчас вот смотрю и думаю… черты лица четко очерчены, скулы достаточно острые, хорошо выделенные, впадинки на щеках… прелесть просто. Как же причудливо все сплелось… все-таки иногда смешение крови выдает удивительные результаты. Рисовать! Завтра же буду тебя рисовать! Согласен? — А я могу отказаться? — Нет, не можешь. — А зачем тогда спрашиваешь? — На случай, если у тебя есть действительно важные причины отказаться, о которых я не знаю, — она не шутила в этот момент и была более чем серьезна. — Нет, таких причин у меня нет, так что буду неподвижно сидеть, стоять, лежать или что ты там скажешь мне делать, — Джон обнял ее за талию и с каждым словом все крепче прижимал к себе и все ниже к ней склонялся, пока наконец не сорвал легкий, почти невесомый, поцелуй с ее губ. — Спать, — объявила она, отодвигая его от себя, — идем, проводишь меня и поможешь все это распутать, — она провела руками по длинным шнуровкам на своей одежде и тряхнула косами с кучей зажимов, каких-то цветных бусин, тонких кожаных шнуров. Распутывали, расшнуровывали и расплетали они все это, даже в четыре руки, долго, не меньше часа точно, большая часть усилий конечно пришлась на волосы. — Платья, я помню у меня тут точно были, — говорила она, стаскивая с многочисленных тонких кос обсидиановые бусины, — вообще это конечно ужас. Мой гардероб вольготно раскинулся если не по половине мира, то по весьма немалой его части уж точно — ну Драконий Камень понятно, Миэрин еще, в Дорне куча всего, причем ажно в четырех замках! Здесь вот тоже само собой образовалось как-то… в Пентосе еще что-то лежит. Странно, что на Железных островах ничего нет… но чую и это будет исправлено. Ох, когда-нибудь мои платья оживут и захватят мир! — Я хочу это видеть! — со смехом заметил Джон. — Все, свобода! — радостно провозгласила Дени, встряхивая расплетенными волосами и сбрасывая остатки одежды, упала на постель, вся закуталась в тонкое покрывало и закрыла глаза. Джон бросил взгляд на высокое полукруглое окно — скоро тут все будет залито солнечным светом. Он подошел к окну, дернул за витые толстые шнуры с кистями и тяжелые занавеси упали, погружая комнату в густую тень. Он бросил последний взгляд на, как ему показалось, уже спящую Дени и собрался было уже уходить и даже за ручку дверную успел взяться, как послышался ее голос: — Не уходи, Джон, останься со мной. Ну конечно же он не ушел никуда, куда он мог уйти от нее? Она приподнялась на локте и смотрела на него, мерцающими в полумраке глазами. — Ну и что ты застыл? Раздевайся и иди ко мне. Джон возвел глаза к потолку, вздохнул и начал раздеваться под ее смеющимся взглядом, расстегивал, развязывал, снимал и отбрасывал в сторону, оставляя на себе все меньше и меньше, бровь его при этом сама собой выгибалась иронично, а уголок губ полз вверх, вопреки всем попыткам сдержать улыбку. Спорить с ней или говорить ей «нет» он в этой жизни не умел совершенно, все ее заигрывания терпел стоически, но вот конкретно сейчас наверное уже было слишком… или нет, подумал он, глядя на ее чуть приоткрытые губы, между которыми уже скользнул кончик языка, облизываясь хищно. Он прекрасно понимал, что она сорвется рано или поздно и он вместе с ней. И, совершенно внезапно, не желал этого — слишком страшно было потерять то, что у них есть, поддавшись желаниям всего лишь тела. Пусть уж лучше вот так, как сейчас, с ним играет и изводит, пускай маячит вечным искушением и соблазном перед ним — мучительно, но терпимо вполне. Это мелочь на самом деле и он конечно выдержит все ее выходки, да что уж там — в какой-то момент он себя поймал на том, что ждет с замирающим сердцем, что же она еще придумает, чем еще вовлечет его в очередную игру на самой грани допустимого, чтобы конечно же поддаться искушению и подыграть ей. Вот и сейчас он весь отдался очередной ее забаве, включился в предложенную игру и медленно стаскивал с себя вещь за вещью под ее взглядом… Наваждение исчезло в один миг, а вместе с ним и вся дразнящая притягательность в ее глазах. — А ну иди сюда! — голос ее, утратив всю томность и вкрадчивость, зазвенел громко и решительно. — Повернись… да стой ты спокойно! — ее руки ловко распустили шнуровку на штанах, стаскивая их вниз и обнажая глубокие царапины, которые начинались на боку, кривыми изгибами уходили вниз и назад, заканчиваясь почти на ягодице, — это еще что такое?! — Сумеречный кот, — Джон попытался выползти как-то незаметно из ее рук и в итоге получил звонкий, хлесткий и при том болезненный шлепок всей ладонью по ягодице, чуть пониже царапин, дернулся, зашипел и получил еще один такой же. — Сказала же — стой спокойно! — гневно сверкнула она на него глазами. Ее прохладные пальцы нервно и встревоженно пробежались по всей длине царапин, она вскинула голову, глядя на него снизу вверх. — Не так давно затягиваться начали. И когда ты ухитрился? — За несколько дней до твоего появления. Дени, ну пусти, — он все же высвободится из ее рук, натягивая обратно штаны и сел напротив нее, — ничего страшного, правда. Просто немного не поладил с одной хищной кошкой, ну что ты так завелась? — он отвел от ее лица прядь волос, падающую на глаза. — Потому что тот раз был не единственным, я права? — она читала его как открытую книгу. — Не единственным, — смысла скрывать не было, все равно узнает. — Давай рассказывай уже, чем ты еще пытался себя убить. — Простудой неоднократно, ледяной полыньей, падением с горы, медведем, стаей волков… это из того, что вспомнил, — Джон перечислял все это и его пробирал нервный смех. — Сумасшедший, — прошептала она на это и обвила руками его за шею, прижимаясь обнаженной грудью к его груди. Джон обнял ее в ответ и утащил наконец под одеяло, укрыл их с головой, отрезая от всего мира и там в жаркой темноте они сплелись в крепкие объятья и так замерли, переводя дыхание, не от возбуждения, нет — оно уже схлынуло и оставило их обоих, ими сейчас владело какое-то совсем иное чувство, странное, удивительное и ни разу до этого не испытанное. — А почему просто на меч не бросился? — прошептала она куда-то ему в ключицу. — Не говори только, что духу не хватило, я ни на секунду не поверю этому. — Не заслужил я такого легкого исхода, а все эти самоубийственный глупости… ну что-то вроде игры с судьбой, — невесело усмехнулся он. Она ничего на это не ответила, а только прижалась к нему еще теснее, он тоже обхватил ее крепче и замолчал. Спустя несколько минут ее дыхание выровнялось, она заснула и Джон тоже наконец закрыл глаза и почти сразу провалился в сон. Проснулся поздно и уже один. За окнами было мрачно и прохладно, накрапывал дождь и даже сверкали редкие молнии, обещая разразиться в настоящую грозу. Дени расхаживала по комнате по хаотичной траектории, за ней длинным шелестящим хвостом волочился шлейф, открытого на плечах, бледно-розового платья, волосы были очаровательно распущены, а в руках краснобокий персик, который она то и дело подбрасывала, ловила, снова подбрасывала и снова ловила… была она полна сил, весела и откровенно забавлялась над бедолагой Джендри, который помещался здесь же за длинным столом и вид имел самый несчастный и страдающий, совершенно очевидно было, что все им накануне выпитое, сегодня накрыло его жесточайшим похмельем. Он поднял на вошедшего Джона глаза и простонал на низкой подвывающей ноте: — И ты тоже? Вот как вы это делаете? — имея в виду явно то, что на нем и на Дени никак все вчерашние возлияния не отразились. — Драконья кровь, — само собой вырвалось у Джона. Он прошел к столу и сел напротив, заглядывая в полные муки синие глаза и не удержавшись добавил, — выжигает любую дрянь из организма. — Так у меня там тоже чего-то плещется, какая-то капелюшечка, чего она не работает? — последнее уже было обращено к Дейнерис. — Как это включается? — Надо станцевать в полнолуние на руинах Валирии, непременно голым и держа в зубах цветок фиалки, предварительно политый кровью семерых девственниц, обязательно рыжеволосых, а перед тем надо обсыпать себя пыльцой с крыльев бабочек с острова Наат и не забыть выкупаться в Пепельной реке, это в Краю Теней, что за Асшаем, и вот когда все это проделаешь тогда и запустится драконья кровь в полную силу, — изрекла Дени совершенно серьезным тоном. На лице Джендри по мере озвучивания все новых и новых подробностей проступал все больший ужас, Джон же всеми силами сдерживал рвущийся наружу смех. Дени, наконец завершив перечислять все жуткие подробности, только что ей придуманного, ритуала, прошелестела платьем, подбираясь к Джендри со спины, звонко чмокнула его в макушку и рассмеялась. — Расслабься уже, чудо ты мое! Никаких ритуалов, не знаю я как это работает и поверь мне, почти полная невосприимчивость к алкоголю не самый полезный в жизни навык. — Ну это кому как, — не согласился с ней Джендри, — мне вот сейчас бы очень полезным был! Ох, плохо-то как… — он уронил голову на стол и что-то еще глухо и неразборчиво провыл. — Споили невинного мальчика, — прокомментировал Джон происходящее и не удержался от ироничного смешка, — еще и смеемся над беднягой. — Да, — согласился с ним Джендри, все так же не поднимая головы, — споили! Я с вами больше пить не буду, я теперь вообще пить не буду никогда наверное. — Все, страдалец! Уймись! — закатила глаза за его спиной Дени. — Сейчас все пройдет и станет хорошо, я ее уже слышу, — она хищно впилась зубами в сочную мякоть персика, прекратив наконец его подбрасывать бесконечно. В коридоре послышался топот маленьких ножек, обутых в как всегда кукольные туфельки и в двери влетела сияющим солнышком Искорка, обвела живым цепким взглядом их всех и уверенно рванула к Джендри, остановилась рядом, внимательно на него глядя. По завершении этого рассматривания, улыбнулась широко и хлопнув ресницами спросила: — Совсем плохо, да? — Совсем, — кивнул Джендри и лицо его сразу исказила мучительная гримаса от этого короткого движения головой. Искорка покачала своими упругими золотистыми кудряшками и влезла к нему на колени, удобно там уселась и ее маленькие пальчики прижались к вискам Джендри, голосок тихо и нежно прозвенел в напряженной тишине: — Закрой глазки! Джендри послушно закрыл глаза и замер, замерла и Дени у него за спиной, Джон тоже боялся вздохнуть даже лишний раз, не то что пошевелиться — у них на глазах сейчас творилось нечто неуловимое, незримое. Минута в тишине проползла медленно, за ней вторая ничуть не быстрее, третья… Искорка отпустила Джендри, рассмеялась звонким серебристым смехом, чмокнула в щеку, спрыгнула с его колен и убежала в неизвестном направлении. — Как новенький… будто и не было ничего, — пораженно распахнул глаза Джендри и собрался уже было что-то сказать Дейнерис и даже повернулся к ней, но она приложила палец к губам, призывая к молчанию. — Ничего не говори и не спрашивай. И не вздумай к ней с благодарностью полезть, она не поймет за что. Забыли оба о том, что здесь видели. Не было ничего. Она и правда засела его рисовать в тот день. Рисовала долго и по итогу перед ними лежало три рисунка, на которых он был как живой — на первом серьезное лицо в профиль, с запрокинутой назад головой и взглядом устремленным куда-то вверх; на втором лицо почти скрыто за завитками волос и только горящие глаза отчетливо просматриваются, руки, упирающиеся в дверные косяки и обнаженный торс с тщательно прорисованными напряженными мышцами; на третьем обнаженный уже совсем полностью, лежащий на животе, голова расслабленно опущена на скрещенные руки, уголок губ чуть приподнят в легком намеке на улыбку и взгляд до невозможности мечтательный — он и не знал, что умеет вот так смотреть. — Тебе какой больше нравится? — Дени с искренним интересом заглянула ему в глаза. — Я не знаю, — Джон переводил взгляд с одного своего изображения на другое и правда не знал, какое лучше. — Дени, я вот честно ни черта в этом не понимаю! Все нравятся, ты очень хорошо рисуешь. — Да ну тебя! — она слегка стукнула его по плечу свернутой в трубку бумагой. — Буду Яру ждать, вот кто истинный знаток и ценитель! — Только вот этот ей не показывай, — кивнул он в сторону третьего рисунка. — Ты и правда полагаешь, что психика леди Грейджой так хрупка и неустойчива, что вид твоей голой задницы повергнет ее в шок? Хорошая задница, кстати, я бы даже сказала — отличная! Чем ты недоволен, я не понимаю? — Дени от души веселилась. — Ну что ты так на меня смотришь, как будто я сейчас последний оплот целомудрия уничтожила с особым цинизмом?! Позировать в чем мать родила — это пожалуйста, а дальше мы уже стесняемся. Вот перерисую это в большую картину и вывешу в тронном зале Драконьего Камня! — Раз такое дело, то и сама садись на трон в одной лишь короне, — предложил Джон, задорно выгибая бровь. — И сяду! Пускай привыкают к прекрасному! — решительно заявила она, ничуть не смутившись от такой идеи. Воображение немедленно выбросило перед Джоном картину с Дейнерис на обсидиановом троне, во всем великолепии ее сияющей обнаженной красоты и в черной короне с острыми зубцами… вообще неясно было откуда взялась эта внезапная корона и как прокралась в его мысли, но выходило красиво. Такая чистая, глубокая небесная лазурь была наверное только в Просторе — ни единого облачка и сияющее золотое солнце, заливающее своим светом все вокруг. Крохотная точка на горизонте разрасталась по мере приближения, вместе с ней подступала волна шума и наползала тень. Дрогон плавно снижался, оповещая всех о своем прибытии оглушительным ревом, взрезая мощными крыльями воздух и поднимая тучи клубящейся пыли, наконец сел, сотрясая землю своим весом. Дейнерис спускаться с дракона не спешила, выжидая когда улягутся пыльные вихри. Громко хохочущий Джендри Баратеон летел на коне через приветствующее его войско, вскидывал вверх руку с очередным боевым молотом — любимые его игрушки с которыми он так и не пожелал расстаться, хоть и научился вполне неплохо держать в руках меч. Сияли синие глазищи, гремел торжествующий смех, тонкой рубиновой змейкой летела извиваясь за ним девичья лента, повязанная прямо поверх тяжелого боевого наруча. Джон скосил глаза чуть вниз — точно такая же красная лента была и на его руке. Причуда Дейнерис, ее очаровательный каприз. — Потому что все это не всерьез, мальчики. Считайте, что у нас рыцарский турнир, на турнирах обычно все за непонятный венок для прекрасной леди сражаются… Я не леди, венок мне без надобности и запросы мои куда скромнее — всего лишь Простор. Для начала. Но вот ленты пусть будут. Хочу! — в глазах Дейнерис отплясывали озорные искры. Джендри, так и не утративший своей сбивающей с ног непосредственности, на ленту эту отреагировал бурно, ухватил Дени за руки, увлекая в какой-то дикий импровизированный танец. Джон и себя поймал на мальчишеском абсолютно желании немедленно вовлечься в их буйное веселье и сам не понял как и главное зачем в тот раз сдержался. Хотя конечно, если вдуматься, то суть этой милой прихоти с лентами была чудовищной, только вот вдумываться ему не хотелось совершенно и уж точно не ему было рассуждать о жестокости и циничности такой игры с человеческими жизнями. Да и сами эти жизни отныне не его забота, ибо он больше не щит царства людей. Слова эти красиво звучат, вплетенные в клятву или в чью-то проникновенную и насквозь лживую речь, отлично мотивируют обреченных своими ногами топать на убой покорно и безропотно, самим укладывать послушно голову на плаху во имя несуществующего общего блага, платить своими живыми чувствами за чужую глупость и чужую же недальновидность, выменивать свою душу на никчемное существование кого-то, кто никогда не поймет даже всей мерзости и несоизмеримости такого обмена. Только вот никто не говорит, что бывает с такими щитами царства людей после, никто не говорит, что сразу же по завершении своей жуткой миссии, страстно и неудержимо хочется самому в землю зарыться, погребая себя заживо, никто не рассказывает о том, как исчезают все чувства, выжженные сплошным потоком боли, как мучительно тянутся дни и ночи, ничем не заполненные, как смотря на умерших ловишь себя на одном единственном чувстве — на зависти, потому что они уже все, они уже закончили, им уже не больно. А тебе нельзя своей волей прекратить мучительное подобие жизни, потому что если ты вдруг выжил — терпи и тащи на себе последствия своей дурости и игры чужих амбиций и остается лишь искать избавления, раз за разом совершая самоубийственные поступки и надеяться, что хоть один да окажется удачным… Выпавший ему второй шанс был безусловным и неопровержимым чудом и чудо это сотворила Дейнерис. Джендри тем временем легко спрыгнул с лошади и широкими размашистыми шагами уверенно направился к Дейнерис, которая наконец спустилась со спины дракон, он слегка припал на одно колено, целуя ей руку и сразу же поднялся, оглянулся, посмотрел оценивающим и вместе с тем задорным взглядом на свое войско и она взлетела высоко вверх, крепко подхваченная им под бедра. Смеющаяся и абсолютно в этот момент счастливая Дени вполне удобно уселась на его широком плече и вскинула вверх руки в приветственном жесте. Дрогон, чувствуя настроение своей матери, немедленно изогнул с хищной грацией шею, расправил громадные крылья, заслоняя ими солнечный свет и драконий рев смешался с восторженным ревом всех тех кто сейчас шел за ними. Вот это совершенно точно было врожденным, потому что никак и ничем невозможно искусственно вбить умение так завоевывать любовь толпы, так захватывать и увлекать за собой. Это Джон по себе прекрасно знал. Они были похожи в этот момент на двух детей, что играют, подражая взрослым, так же как и все происходящее в Просторе походило на одну большую игру. Слишком все легко проходило, будто увеселительная прогулка с армией и короткими вооруженными стычками. Никто никого не покорял, никто никого не завоевывал, у всего этого не было никакой цели и кажется даже и причин не было. В одну из ночей Дени утащила его гулять далеко за пределы лагеря, что конечно было не лучшей идеей, потому что они никому ничего не сказали и вообще сбежали по-тихому, лишний раз подтвердив, что несмотря на все пережитое, они так и не повзрослели, а от детей отличались лишь тем, что игрушкой в их руках оказался весь мир. Забрели они довольно далеко и вышли на берег глубокого ручья, где Дени долго гонялась за таинственно мерцающими светлячками, которым было совершенно безразлично кто тут королева — сводить с ней близкое знакомство вредные насекомые нипочем не желали. Наконец ей надоело и она направилась к нему, туда, где он уже давно сидел в мягкой траве, привалившись спиной к стволу дерева и смотрел как в ее волосах играют блики лунного света. — Все, устала, — объявила она и не долго думая уселась сверху, оседлав его бедра и изогнулась, потягиваясь как кошка. Тонкая светлая ткань натянулась, обтягивая грудь и Джон усилием воли загасил в себе порыв цапнуть зубами за шнурок, на котором все держалось и потянуть, чтобы блузка и так сидящая низко сползла с нее уже совсем. Она немедленно изогнула насмешливо и вместе с тем ужасно соблазнительно бровь, видимо уловив что-то такое в его взгляде, но заговорила о другом. — Что все-таки происходит в Вестеросе с погодой? Ты понимаешь? Вообще хоть кто-то понимает? На Севере сейчас снег, метели и лед этот проклятущий, который никогда наверное не растает, а тут вот, пожалуйста — травка, цветочки, светлячки! — Сейчас все еще относительно ровно стало, — Джону стало зябко и неуютно от воспоминаний трехлетней давности, тогда погода бесилась так, что приходили невольные мысли о конце мира, он вздрогнул и сменил тему их разговора. — Дени, а ты мне можешь сказать толком хоть раз, что мы здесь творим и во имя чего? Это все напоминает игру расшалившихся детей, на самом деле. Нет, я не против и в чем угодно готов участвовать, если с тобой вместе, но все же… — Хаос. Мы творим хаос, мы сбиваем всех с толку, мы творим несусветную дикость, мы непоследовательны и нелогичны, потому что только так и можно выиграть мир. — То есть мы смешиваем карты? Запутываем нити вероятностей и за откровенным бредом прячем истинную цель? — хвала всему сущему, он кажется начал ее понимать. — Ты ж моя умница, — ему достался короткий целомудренный поцелуй, — наконец-то стал думать своей головой! Да, милый мой и наконец-то не наивный мальчик, именно это мы и делаем. — Дени, я и правда таким идиотом выглядел тогда? — на него накатила волна внезапного жгучего стыда за себя прежнего, за то каким наверное ужасающе жалким и ведомым он был, марионетка, тряпичная кукла… — Ну я тоже не сильно лучше выглядела, — аметистовые глаза стали грустными, она отвернулась и стала смотреть куда-то в густую тень сбоку, — я понимала, что меня в ловушку загоняют, видела конечно больше тебя, только вот ведь при том послушно шагала навстречу своей смерти… — Давай не будем, сама же всегда говоришь, что хватит пустого самоистязания, — прервал ее Джон и развернул к себе, слегка придерживая за плечи, — и не говори, что тебе можно. Или оба тут сидим и страдаем, можем даже поплакать дружно или оба идем дальше, не оглядываясь. Ты сама так сказала. — И ты мне мои же слова сейчас возвращаешь, — ее глаза недовольно прищурились, — справедливо. И ты прав. — То есть мы так и будем продолжать дурака валять здесь? Ну не знаю я как все это назвать! — снова перевел тему разговора Джон. — Давай назовем карательным походом лорда Баратеона, — придумала она сходу, — нет, ну зря что ли мы между ним и этим выскочкой-наемником обостряли отношения усиленно? Собственно формальный повод как раз из их ссоры и вырос. — Подходит, — оценил Джон такое наименование, — ты поэтому еще ничего не сожгла? Дрогон и правда за все это время не выдохнул пламя ни разу, она все больше летала на нем и наводила панику, один только раз опасно снизилась над войском, практически над самой землей провела дракона, страшные когтищи загребли, сцапали всех, кто подвернулся и она вновь увела Дрогона вверх, уволакивая с собой несколько человек… ох, как наверное несладко было тем бедолагам, что угодили в эти когти! Джон сам в них побывал, только если его Дрогон схватил, можно сказать, нежно и деликатно, то тут хищно заграбастал и стиснул, наверняка ломая кости и выворачивая суставы в неудобной позе. Дени сделала широкий круг над полем боя со своей добычей… дракон разжал когти. Лязг доспехов и брызги крови от разбившихся о камни тел… больше в тот день воевать было не с кем, разве что бегущих добивать, но таким они не занимались. — Да, именно потому и не жгу, ну и потом с драконом слишком много разрушений, а нам сейчас нужно аккуратно, а то можем невзначай ценный трофей повредить. Мы тут вообще так… друзья на подхвате. Хотя ты конечно разыгрываешься уже всерьез, — по ее губам разлилась улыбка, приправленная каплей яда, руки легко огладили его грудь, пальцы зацепили шнуровку, распуская, шею обожгло горячей щекоткой, а над ухом зашелестел обволакивающий шепот. — Скучал? Ну признайся уже! Скучал же! Тебя же тянет как магнитом в самую гущу битвы, ты же с головой готов в это все занырнуть и там и остаться, хлебать горячую и вкусную кровь, зубами раздирать глотки готов, лишь бы снова уловить этот запах, вкусить это острое наслаждение, стать воплощением чьей-то смерти. Я права! Вот только посмей мне сейчас солгать, что я не права! Джон прикрыл глаза, втянул ночной прохладный воздух, запрокидывая голову назад, отдаваясь, полностью открытой и беззащитной игрушкой, в ее руки. Она опять выворачивает ему душу, вытаскивает все, что там нашла, раскладывает перед ним и предлагает полюбоваться на свою собственную тьму, рассмотреть ее во всех неприглядных подробностях и осознать уже — он такой же хищник, как и она. И спорить с ней он уже не станет, потому что ну сколько можно от самого себя бегать? — Ну и что ты замолчал? — она все теснее опутывала его объятиями, стягивала с плеч тонкую черную кожу и темно-красную ткань — это она его в черно-красный запихнула? Или это он сам? — Что мне тебе рассказать? — чуть приоткрыл глаза, наблюдая за ней. — Все! — он почувствовал как у него на запястьях крепко смыкаются ее гибкие и цепкие пальцы в бесчисленных кольцах. Она прижала его руки, как ей наверное казалось, крепко, к стволу дерева за его спиной — конечно же она не сможет его по-настоящему удержать, но какая разница, если он даже попыток вырваться не собирается предпринимать? Глаза ее сияли, а горячий страстный шепот обволакивал его, проникал в каждую клеточку тела, вливался в кровь, вплетался в мысли, в душу проползал. — Давай, милый мой, расскажи мне, как было плохо и бесцветно в той, спокойной жизни и как сейчас все краски снова расцвели и заиграли. Я же вижу, ты там — на поле боя, живешь и дышишь. Только там и можно твою жажду утолить! Да ты же подыхал там, за Стеной, пока я тебя вот сюда не вытащила и не забросила туда, где тебе самое место! Ну признай — ты не можешь без битвы, не можешь без войны, это твоя суть, это все тебе до одури нравится, потому что находит живой отклик в душе, тебя же заводит все это до крайности, возбуждает! Да ты чуть не кончаешь там, когда голову чью-то сносишь или когда грудную клетку вспарываешь и под летящими оттуда брызгами крови ты начинаешь все видеть ярче, острее! Ты все вокруг кровью залить готов, тебе все вкуснее и привлекательнее в ее алом отблеске! Ну признай! Я же не осуждаю, я сама такая же, милый, мы же с тобой одной крови, ну кто еще тебя поймет если не я? Мне ж самой все это очаровательно и сладко! Я и правда понимаю тебя! Я сама так же чувствую! Джон слушал ее как зачарованный — как это оказывается больно и как прекрасно, когда твою душу вот так умело вскрывают, обнажают, вытаскивают перед тобой все твои пороки и всего тебя такого как есть готовы взять и принять. Что же она с ним делала? Он мягко высвободил руки из ее захватов, подался ей навстречу и сел прямо, подхватывая ее под бедра, усаживая на себе удобнее. Дени смотрела на него огромными глазами с пульсирующими зрачками и трепещущими ресницами, грудь под тонкой тканью вздымалась от неровного дыхания… Джон притянул ее к себе, почти прикасаясь губами к горячей гладкой коже, вдохнул ее запах, от которого сами собой глаза закатились и сам же собой с губ стон слетел. Он выдохнул, открыл глаза и посмотрел на нее — красивая, какая же она красивая! Не бывают простые смертные женщины такими красивыми, нет в них такой губительной притягательности… — Ты пахнешь смертью… ты знаешь об этом? — у него в глазах клубилась густая чернильная тьма с редкими искрами алого безумия. — Смертью? Это плохо? Страшно? Может быть отвратительно? — она обнимала его, путаясь руками в завитках волос, опасно близко прижимаясь к нему, прикрывая глаза и откидывая назад голову, подставляя под поцелуи обнаженную шею. — Это прекрасно, — он все-таки поддался искушению и прижался губами к горячему мрамору ее кожи, скользнул языком и сам себя остановил, провел рукой по ее спине вверх, прихватил сзади за шею, под почти распущенными волосами, заставляя посмотреть себе в глаза. Послушалась, что было сродни чуду, распахнула глаза и смотрела выжидающе и нетерпеливо, кусала губы и уголок рта слегка дергался в попытке улыбнуться. — Ты помнишь, я как-то сказал тебе на Драконьем Камне, что не люблю делать того, что умею? Так вот забудь о том и не вспоминай! Три с лишним года в забвении за Стеной меняют приоритеты и ставят голову на место. Так что да — умею, люблю, живу и дышу. Ты довольна? — Довольна, — мурлыкнула она тихо, — но ведь что-то еще осталось? Что-то держит? Не дает в полную силу разыграться? Барьеры, рамки… — Конечно держит, — он мягко ей улыбнулся, — большую часть жизни все же вбивали в голову как надо и как правильно. Не уточняли только для кого правильно. — Так перешагни, сбрось все, что мешает. Отпусти себя — теперь можно. Я помогу, если нужно, скажи только. Знаешь как меня в Эссосе называют, помимо прочего? — Знаю, разрушительницей оков. Так давай, делай то, что умеешь. — Я сделаю — с тобой и со всем миром, — ее голос возвысился, набирая силу и громкость. — Потому что только так и можно жить! Иначе это уже не жизнь, а лишь убогая ее имитация и ее не просто можно, ее нужно прервать. Потому что любой выбор должен быть осознанным, а не навязанным и лишь такой мир имеет право на существование. А то, что происходит сейчас, вся эта навязанная благость… это противоестественно. Это нарушает гармонию мира. Джон смотрел на нее во все глаза, осознавая, что сейчас у него в руках не просто красивое девичье тело, а нечто непостижимое и необходимое миру. И он вот это смог когда-то… горло сдавило спазмом ужаса при мысли, что она могла не вернуться. — Я люблю тебя. Только тебя. Всегда любил. И там, в тронном зале, я… — на его губы легли ее прохладные подрагивающие пальцы, прерывая, не давая договорить. — Тшш… тише, милый. Я знаю, ты скажешь сейчас, что убил тогда нас обоих. Не надо этого. Все прошло и мы не станем оглядываться назад. — Нет уж, мы посмотрим назад — один раз! Дени, я устал бегать от себя, я не стану больше, ты слышишь?! Я буду говорить. И ты будешь слушать. Тебе нужно знать. В ту самую секунду как твое дыхание остановилось, я понял, что совершил ошибку. Ты не представляешь каким пустым стал мир! Он опустел в один миг, все утратило смысл. И не во мне дело, плевать на меня! Я заслужил и не такого. Все настолько важно и значимо, что переживания кого-то одного и правда не имеют значения. Ты понимаешь меня? Конечно ты понимаешь. Ты всегда меня понимала лучше, чем я сам. Поэтому мы вернем тебе трон и мир, чтобы ты смогла потом его менять как тебе захочется. И я не отойду больше от тебя ни на шаг, сверх необходимого, потому что в прошлый раз все полетело в пропасть из-за того, что мы слишком часто смотрели по сторонам. А надо было друг другу в глаза смотреть, ну и вперед конечно. Ее губы чуть дрогнули, схватили глоток воздуха, но она так ничего и не сказала, смотрела громадными глазами, в которых блестели застывшие слезы. Их губы соприкоснулись. Она сама его поцеловала, впервые за все время, что они снова были вместе — по-настоящему. Джону казалось в этот момент, что они уже целую вечность вот так не целовались — неспешно и вместе с тем страстно, горячо, с переплетением языков и мягкими прикусываниями губ… они потеряли счет времени, выпали из реальности. Реальность оказалась обидчива и на такое к себе пренебрежение отреагировала обрушившимся на них внезапным криком и гвалтом, диким, стремительным мельтешением когтей и крыльев. Летучие мыши. Целая стая. Истошный крик Дени ударил по нервам и по барабанным перепонкам — стая улетела и лишь одна мышь вцепилась ей в волосы. Дени кричала, не переставая, хаотично била руками вокруг себя, а на кончиках ее пальцев уже тлели и разгорались первые искры. Тело Джона среагировал быстрее чем голова. Он схватил Дени как попало, развернул к себе спиной, выдрал из волос, вместе с какой-то заколкой, пищащую и бешено бьющую крыльями мышь, попутно исполосовавшую ему все руки острыми коготками, бросил на землю и увидев мерцание серебристого контура по краю темно-карего, там, где полагалось быть блестящим черным глазкам-бусинкам, всадил в маленькое тельце кинжал по самую рукоять, пригвоздив животное к земле. Мышь перестала трепыхаться в агонии, застыла, молочное сияние в глазках таяло, глубокий карий сменялся черным глянцевым блеском, который почти сразу начал мутнеть. Джон выдохнул и все внимание переключил на Дени — она вся сжалась и замерла, разгорающиеся искры на ее руках медленно угасали. Обнял ее, притиснул к себе крепко-крепко, гладил по спутанным волосам, успокаивая. — Ну все, девочка моя, тише, тише… все прошло, все хорошо… Из ее глаз выкатилось несколько крупных слезинок, когда она увидела маленькое пушистое тельце, пришпиленное к земле кинжалом и неподвижные распростертые крылья. — Они ведь хорошие, — голос ее дрожал, — они ласковые, обнимают крылышками, цепляются коготками, вокруг руки обвиваются… ты же видел. Летучие мыши, в немалых количествах обитающие на Драконьем Камне, и правда к ней прилетали все время, охотно шли в руки, попискивали довольно, несколько штук всегда висело в ее покоях под потолком, иногда сопровождали ее по всему замку, кружа под потолками небольшой стайкой, некоторые, совсем уж обнаглевшие от такой вседозволенности, могли и на плечо к ней усесться. Никого они никогда не трогали, никому не мешали и все к ним давно привыкли. Джон тоже привык — к нему они прилетали сначала с некоторой опаской, но довольно быстро смекнули, что он им не враг и стали уже смело влетать в окна, повисать под потолком, иногда даже на руки шли. И вот теперь одну такую же он своей рукой убил. Потому что нельзя было не убить. Стиснув зубы, Джон вытащил кинжал, перепачканный землей и кровью. Поднял маленькое тельце, обернул в мягкие кожистые крылья и положил в густую траву. — И даже летучие мыши теперь не в безопасности, — горько вздохнула Дени. — Прости, что мне пришлось, — Джон заглянул ей в глаза, — я знаю, что ты их любишь. — Ты все правильно сделал, — она всхлипнула и смахнула со щек слезы. — Надо уходить отсюда. — Надо. Пойдем. Он подхватил ее на руки, она не спорила, вопреки своему обыкновению, а только сжалась вся, крепко обняла его за шею, уткнулась куда-то в волосы и затихла. Так и молчала всю дорогу. И после тоже молчала. Джон сам ее раздел, умыл, выпутал из ее волос еще пару зажимов, завернул в одно из ее тонких воздушных одеяний — она так ничего и не сказала, только когда он уже уложил ее и хотел отойти и задуть свечи, вся вскинулась напряженно. — Не уходи! — Ну куда я уйду, Дени? Я свечи погасить. — Я сама, — она повела ладонью по воздуху — словно кота погладила и рыжие язычки пламени все разом погасли. — И как я не подумал, — рассмеялся Джон негромко в наступившей темноте, сбросил прямо на пол рубашку, стащил сапоги и махнув рукой на все остальное, упал с ней рядом. Дени мгновенно закинула на него согнутую в колене ногу, прижалась всем телом и к счастью почти сразу уснула, видимо сильно перенервничав от всего произошедшего. А Джон вот не спал и все думал и думал о случившемся. Как же так вышло, что из хорошего смешливого мальчишки, что любил лазать куда повыше и мечтал стать рыцарем, выросло такое вот нечто, которому своими руками шею свернуть хочется. Он и свернул бы с наслаждением, желание это в нем вспыхнуло еще со времен того памятного разговора с Сансой в Черном замке, а уж когда Дени перед ним развернула всю картину… только она и смогла сбить его порыв немедля отправиться прямо к венценосному братцу и решить всю головоломку одним ударом меча. Конечно она ему объяснила все и Джон включился в процесс разгадывания загадки, изломал всю голову, вытряс из своей памяти абсолютно все, включая самые ранние воспоминания детства, даже сказки старой Нэн, какие смог вспомнить, пересказывал Дени — и ничего. Они не приблизились к разгадке даже и на полшажочка. — Значит идем вслепую, — подвела итог Дени. Уж это они умели делать лучше всего на свете — идти наугад во тьме и тумане, оступаться, падать, подниматься, снова падать, снова подниматься… попутно что-то понимали, замечали ускользающие ранее от глаз детали, улавливали краем уха, неслышимые до того подсказки, учились закрывать глаза и видеть все. Это всегда срабатывало, никогда еще мироздание не оставалось безучастно к прыжку в пустоту с пустыми руками и к вере лишь в себя и в чудо. Сейчас же мир молчал, делая впервые за все время ответный шаг, отдавая себя в руки нескольких отчаянных безумцев и у них не было выбора, оставалось только поймать и как-то удержать этот хрупкий шар, что доверчиво и слепо летел им в руки. Они не преследовали бегущих, не брали пленных, не вели переговоров, но в этот раз исключение как-то само собой случилось. Какой-то там лорд очередной решил видимо, что верность новому лорду Хайгардена и новому же королю не самая лучшая идея в нынешние времена и выехал навстречу на переговоры, до которых так и не дошло дело, да и сама идея добровольности такого решения и поступка вызывала сомнения теперь. Как только лорд и его свита оказались достаточно близко глаза их всех разом остекленели и сделались до ужаса одинаковы. Клинки обнажились, лица утратили всяческое человеческое выражение и они начали бросаться как дикие звери, стремясь всеми силами добраться до Дейнерис и внезапно — до Джона. Конечно эта вспышка безумия была погашена, конечно перехватили, скрутили, связали, только вот отсутствие жертв никак не отменяло случившегося. Глаза Дейнерис полыхали багровой раскаленной яростью и как только все улеглось, она немедленно потребовала одного из этих одержимых к себе и когда его приволокли и бросили перед ней на колени, лицо ее, мгновенно ставшее мертвенно-бледным, обратилось к Джону. — Вот, смотри на него, — рука цепко хватанула мужчину за нижнюю челюсть, вынуждая смотреть ровно и не опускать головы, — его вины в случившемся нет. Правильно и милосердно мне сейчас будет его отпустить, не по своей ведь воле действовал. Но этот вывод ложный. А такое милосердие отдает лицемерием. Потому что за ним придут еще, еще и еще… и истинное милосердие здесь — сделать так, чтобы больше и мысли ни у кого! Острая сталь в ее руках кровожадно блеснула на солнце, лицо исказилось гримасой гнева и парные кинжалы синхронно вошли в глазницы человека перед ней. В небе с тоскливыми криками кружились неизменные птицы. Дени посмотрела наверх, кривая улыбка легла на ее губы. — Давайте следующего, — голосом тихим и страшным. Следующего она прихватила за волосы поудобнее, не обращая внимания на мольбы и сталь легко вошла в открытое горло. Она отрезала ему голову. Резала медленно, со вкусом, на показ, усмехаясь в небо, кричащим птицам. Джон смотрел на это действо не отрываясь. Прекрасная и невероятная королева Дейнерис, восхитительная и нежная, сладкая девочка… кто ж научил ее так резать глотки? Кто поставил эту изящную ручку правильно, вложив в нее остро заточенную смерть? Кто выточил эти движения многократным повторением? Жаль, что не он, обожгла внезапная мысль. Когда тело и голова, навсегда разлученные друг с другом, упали ей под ноги — посмотрела Джону в глаза. — А с остальными решай сам, — больше она не добавила ни слова и молча отошла в сторону. Джон прикрыл глаза. На принятие решения ему потребовалось чуть более секунды. Собрался, выдохнул, бросил косой взгляд на тех, чью судьбу она вот так играючи отдала ему в руки, пересчитал — четырнадцать человек. — Ко мне их. По одному, — голос его прозвучал непривычно громко, давно он таким его слышал. Прихватить за волосы. Сильно и глубоко впустить смертоносный металл в живую плоть. Два удара — в глаза, выкалывая их уже у мертвеца. Повторить. И снова. И снова. И снова… Когда все закончилось, он был словно пьян. Поймал ее взгляд — распахнутые ресницы, расширенные зрачки. Облизывает губы, словно у нее в горле пересохло, словно жажда сильная-сильная и дыхание — воздух выбивается из легких рваными хаотичными толчками и вдыхается большими глотками, словно никак не может надышаться. Джон сделал несколько шагов ей навстречу и был остановлен вопросом что с телами делать. — Тела сожгите. Головы соберите и отправьте ко двору его милости короля Брандона Сломленного. Дени сама скользнула к нему, не дожидаясь пока подойдет, погладила раскрытыми ладонями по обнаженным рукам, прямо по свежим потекам крови, обвила руками за шею. Джон обнял ее крепко, прижался лбом к ее лбу, всматриваясь в глаза. — Все хорошо? — тихо шепнул ей в губы. — Все прекрасно, ты все сделал правильно, — томно прошептала она в ответ, зарываясь пальцами в его влажные волосы, распуская туго стянутый узел и рассыпая упругие завитки. — Скажи мне, радость моя, скольких ты уже убила сама? — вопрос сорвался прежде чем он успел подумать. — Не пламенем Дрогона, а вот так — своей рукой? — С чего ты решил, что сегодняшние не были первыми? — томность и нежность слетели с нее мгновенно. — Ну кого ты пытаешься обмануть? — он прикусил губу, сдерживая смешок. — Давай, скажи мне! — Я не веду счета! — голос прозвучал резко, словно она вызов ему бросала. — И что с того? Решил моим моральным обликом обеспокоиться? — Ну какая мораль? Ты о чем? У нас с тобой? После всего, что с нами сделали? Да откуда? — рассмеялся он, подхватил ее, оторвал от земли и закружил под ее и свой громкий смех. Наверное они выглядели в этот момент абсолютными безумцами и лорд Варис, воскресни он вдруг из пепла, понял бы как сильно ошибся, решив, что монетка Джона упала как надо. Потому что и его и ее монетки на самом деле падать и не думали — они вращались бесконечно в воздухе, презрев все законы гравитации. Они должны были уже воссоединиться с армией Дорна, но те опаздывали на два дня. Никаких вестей конечно не было, о том, чтобы написать и речи быть не могло и они тонули в неизвестности, изматывая себя бесконечными догадками и предположениями. Они сидели втроем над картой и думали как лучше поступить — идти дальше навстречу дорнийской армии или дожидаться их здесь, где и должны, и никак не могли прийти ни к какому решению. Дени крутила нервно свои многочисленные кольца, кусала губы, смотрела на карту, что-то прикидывая в уме, но мыслей не озвучивала, Джон переговаривался с Джендри вполголоса, расспрашивая его про раскинувшуюся перед ними на карте часть Простора. Тишина была пока еще довольно легкой, но скоро обещала перерасти в гнетущую и выплеснуться тем, что Дени сорвется и все же полетит навстречу дорнийцам одна, она уже озвучивала пару раз эту идею, пока только как мысль, но было совершенно очевидно, что если так и дальше пойдет, мысль станет делом. Снаружи раздался ужасающий шум, топот ног, разноголосые крики, лошадиное ржание, резкий пронзительный свист, громкий смех… — Что за балаган у нас там творится? — мрачно вопросила Дени, выйдя из своего молчаливого раздумья. Ответ на ее вопрос поступил через минуту — полог шатра откинулся и внутрь влетел мальчишка-оруженосец с широко распахнутыми глазами, переводящий дыхание, хватающий ртом воздух и то ли с перепугу, то ли от чрезмерных впечатлений, позабывший кто тут есть кто и к кому следует обращаться, но, на его счастье, тут никто всеми этими унылыми формальностями не утомлял себя. — Ну говори уже! — не вытерпел первым Джендри. — Там! — мальчишка указал рукой куда-то себе за спину. — Там! Не смогли остановить! Никак… и он! Ну лошадь! Прямо через костер! Вот! Джон ошарашенно уставился на Джендри: — Ты что-нибудь понял сейчас? — Нет, — ответил таким же обалделым взглядом лорд Штормового Предела, — а ты? Они оба уже было повернулись к незадачливому мальчишке с намерением получить более связную информацию, но заговорила с ним Дени, на лице которой заиграла загадочная улыбка предвкушения чего-то, только ей одной известного. — Одинокий всадник, весь в черном, лицо закрыто, парные сабли на поясе, рукояти конечно же не рассмотрели, но на будущее сообщаю — змеиные головы с глазами-изумрудами. Появился внезапно, все вопросы проигнорировал, не остановился конечно же и устроил игру в догонялки по всему лагерю, перемахнул на лошади через пару костров попутно, всех переполошил естественно и взбесил. Так? — Ага, — кивнул мальчишка, опомнился и затороторил испуганной скороговоркой, — ой! Прощения прошу! Да! Ваша милость, все как вы сказали. Дени махнула рукой, отпуская перепуганного оруженосца. На лице ее расцвела совсем уж сияющая улыбка и она проговорила, словно ни к кому конкретно не обращаясь: — Ну никак не может просто приехать! Все в порядке, — это уже им с Джендри, — сейчас будет здесь. — Это…? — Джендри вопросительно поднял бровь, не договорив. — Ну, а кто еще из своего появления всегда феерию норовит устроить? — с беззаботным смешком ответила она ему. — Дай-ка подумать… ой, да это же ты! — нашелся сразу Джендри с ответом. Как-то прокомментировать этот неопровержимый факт она не успела. Полог шатра снова откинулся, пропуская того, кто устроил все это шумное безобразие. Все как и сказала Дени — одет во все черное, капюшон низко опущен, лицо закрыто до самых глаз и как она и сказала, парные сабли с змеиными рукоятями. Стремительная летящая походка, отточенные движения. Сдернул ткань, закрывающую лицо, открывая красоту резкую, точеную, хищную и сбросил капюшон, рассыпая по плечам длинные платиновые волосы, с внезапной черной прядью сбоку. Две пары фиолетовых глаз разного оттенка намертво сплелись и ничего уже не замечали вокруг себя… если бы кто-то сказал ранее Джону, что можно целоваться взглядами — он бы сказал, что такое невозможно, теперь же видел такой поцелуй своими глазами… Сколько времени они вот так могли смотреть друг на друга осталось неизвестным, потому что прервали они это сцепление взглядов не по своей воле. Полог в шатер будто сильным порывом ветра сдуло, не абсолютная конечно, но все же тишина взорвалась ужасно громкими и неприятными птичьими криками и шуршанием перьев, а пространство вокруг заполнилось биением крыльев, опасно близкими взмахами хищных острых когтей, жадно щелкающими клювами… и глазами конечно — темно-карими, отмеченными по контуру тонкой полоской тусклого молочного сияния. А прямо на карту перед ними упало с влажным хлюпнувшим звуком несколько сердец… человеческих.