— Ничего не поделаешь, — возразил Кот. — Все мы здесь не в своем уме — и ты, и я! — Откуда вы знаете, что я не в своем уме? — спросила Алиса. — Конечно, не в своем, — ответил Кот. — Иначе как бы ты здесь оказалась? Льюис Кэрролл «Алиса в Стране чудес»
Солнечный луч, похожий на игривого рыжего кота, прокрался меж густых, низко висящих, облаков и поцеловал паруса корабля, мягкой лапкой погладил золотого кракена, раскинувшего свои щупальца по черному полю и снова скрылся. Яра тихо рассмеялась своим мыслям, надо же — сравнила солнечный луч с рыжим котом! Это все несомненно влияние Дейнерис, одного ее присутствия достаточно оказалось, чтобы мир виделся легким и красочным, да он собственно таким и был, просто все они так погрязли в бесконечной рутине, утопли в гадком болоте повседневности, в своих низменных устремлениях, что не замечали сокровищ щедро перед ними рассыпанных. Дейнерис всегда умела видеть красоту, что вокруг и умела открыть глаза тем, кто рядом. Скоро уже они увидятся и если Дени не придумает для нее новое задание с длительным плаванием, то еще долго не расстанутся, а придумать она могла — слишком сильно она переживала тот ее плен, сурово саму себя порицая за бездействие в то время, на взгляд Яры слишком уж сурово, но она всегда была такой, всегда спрашивала с себя строже чем с других. Дай ей волю и она тебя в шкафу запрет и не выпустит, пока мир не будет полностью безопасен — сказал Квентин еще в Дорне и был не так уж далек от истины. Чувство, что тобой до такой степени дорожат безусловно было приятным, но с другой стороны Яра не была беспомощной девицей и не желала прятаться за чужими спинами, она и так слишком долго отсиживалась в тени. Мудрое решение, как говаривал ее дядюшка Родрик, она с ним конечно соглашалась, но всему свое время и сейчас настало время из тени выйти, явить себя миру и за мир этот сразиться. И тут уж дядюшка не находил чем ей возразить, а только просил беречь себя. Что-то теперь там поделывает дядюшка Родрик? Наверняка сидит уткнувши нос в очередной пыльный фолиант и ничего вокруг не замечает. Яра вздохнула, помолившись мысленно, чтобы боги сберегли его. Погода не была плоха и не была хороша. Небо хмурилось, скрывало свой лик за пеленой облаков, порой роняло дождевые капли, но ветер был попутным и на том спасибо. Море же было таким как и обычно — родным. Яра закрыла глаза, впитывая прикосновение ветра, ощущая на губах привкус соли, а под ногами — бездну. Если ты страшишься этой бездны, если не доверяешь ей — быть тебе проглоченным, если веришь зыбкой и ненадежной водной стихии — она протянет тебе руку в самый отчаянный момент, обнимет бережно будто огромными мягкими лапами, укроет от опасности и утешит в горе. Морской стихии Яра не просто доверяла, она ее любила и море отвечало ей тем же. Волны плескали и разбивались с шумом о борт корабля, окатывая мириадами соленых брызг носовую фигуру. Яра не могла сейчас этого видеть, но явственно могла представить как капли соленой влаги скатываются слезами по светлому лику девы, укутанной в драконьи крылья. Ей не раз говорили, что деревянная дева, покрытая слоем серебристой краски, словно бы летит впереди корабля — так оно и было когда-то задумано. Когда-то этот корабль строился в память о той, что непростительно рано ушла из мира. Яра тогда была сама не своя, словно потерянное дитя, ей требовалось нечто, позволяющее выпустить свою скорбь, ведь не осталось ничего, словно и не было никогда ее в мире и негде было прошептать последнее «прощай» и обронить цветок белой лилии, которые она так сильно любила. Так и появился этот корабль и крылатая дева на нем и когда прекрасную «Бурерожденную» наконец спустили на воду душа Яры преисполнилась, пусть и несколько мрачным, но все-таки покоем. О, как бесился мальчишка Старк в Королевской Гавани, когда дошли до него слухи о новом флагмане железного флота! А где-то в далеком северном замке обронила язвительные слова еще одна коронованная сука из волчьей стаи, язвительность ее служила тряпкой, прикрывающей постыдный страх. Яре было плевать на слухи, страхи и подозрения, она делала это не ради их жалкой реакции. Память, вот что было важно. Хоть что-то еще, напоминающее о той, что была чистым светом и средоточием дикой немыслимой силы. Это была сила извергающегося вулкана, сила беснующегося моря и обезумевшего ветра, мощь, способная обрушить звезды и перевернуть весь мир. Слабых духом эта сила пугала, всех прочих завораживала и притягивала. Еще немного — остаток ночи и следующий день — и они будут на Драконьем Камне, оставляя позади душный и пыльный Пентос, а в нем неугомонного магистра Иллирио, от которого у Яры уже болели скулы и сводило челюсти, ибо невыносимо нормальному человеку столько улыбаться. Отправляя ее в это путешествие, Дейнерис советовала попросту послать магистра в пекло, когда надоест, но Яра отчего-то стоически претерпевала удушающее гостеприимство, слушала, говорила, смеялась, втискивала себя в подаренные магистром платья, потому как не втиснуть было бы невежливо, подбирала струящийся шелк юбок, ловила, дышащую на ветру органзу, задыхалась в плотной парче. И бесконечно что-то ела, пробовала, отведывала, надкусывала… и задавалась про себя вопросом, как еще магистр не помер от обжорства? Меня не поднимет собственный корабль, думала она с ужасом, он пойдет ко дну как только я ступлю на борт. И просила магистра о прогулке по городу, после покачивалась в паланкине и радовалась тому, что хотя бы во время прогулок Иллирио не ест и ее попутно ничем не закармливает. К дотракийцам леди Грейджой всегда относилась неплохо и даже с немалой долей симпатии, но во время пребывания в Пентосе злилась на них от безысходности, при чем сразу на весь дотракийский народ, включая женщин, новорожденных младенцев и старух Дош Кхалин. Причиной ее гнева стала извечная дотракийская неспешность и тут бы ей тоже последовать совету Дейнерис, смириться и не изводить себя, а просто дождаться и она бы так и поступила, если б не Иллирио от опеки которого никак не выходило отбиться. И от его подарков, не только ей, но и королеве, которые он постоянно просил принять на борт… все это с печальными вздохами, что кто ж еще, как не он, побалует милую девочку и бедную сиротку. И непременную слезу утирал пухлой ладонью. Тот факт, что бедная сиротка давно уже королева, всадница дракона и прижизненная легенда, магистр начисто игнорировал — Дейнерис в его глазах была невинное дивное дитя, о коем надлежало заботиться и всячески баловать. Понятное дело, что правды тут было чуть и речи Иллирио замешаны на лести и своих собственных интересах, но разбираться в том Яра не желала, ей было довольно и того, что Дейнерис магистра видела насквозь, ничуть ему не доверяла, но при том отношения их были давними и добрыми, влезать в них кому-либо третьему они не позволяли. Дни ожидания ползли медленной песчаной змеей, похожие один на другой, словно монеты свежей чеканки. Один из таких дней внезапно принес на ее голову Даарио Нахариса. Впрочем это для Яры его появление было внезапным, а Иллирио никакого удивления не выказал, значит ждал. Яра бы с радостью осталась у себя на корабле или примкнула к своим людям, что давно уже вдоль и поперек излазили все кабаки и бордели Пентоса и даже успели какие-то местечки облюбовать для веселого времяпровождения, а кое-где ухитрились заработать репутацию пьянчуг и скандалистов, которых даже на порог не пускали. Но всему этому сбыться было не суждено, ибо уже прилетело очередное приглашение от магистра и отвертеться от него конечно было можно, но нежелательно, да и к тому же на Даарио взглянуть было любопытно, давненько она его не видела. В порыве какого-то отчаянного смирения с неизбежным Яра вырядилась в тот вечер в традиционное квартийское платье плотного серо-стального шелка, а на руки нацепила с полсотни тонких серебряных браслетов и теперь при каждом движении позвякивала негромко. Иллирио от такого ее вида пришел в немедленный восторг и запел сладким голосом про чаровницу и прелестницу, сообщил, что убит наповал, прихватил за руку и повел в глубины своего дворца, продолжая сыпать цветистые комплименты. Даарио вид имел цветущий, но при том насквозь несчастный. Рассказывал про Залив Драконов, про нескончаемые трудности правления, как будто мог кого-то тут удивить своими жалостливыми речами и вздыхал о несбыточном. Жаловался на жителей Залива. — Я всего-то выполнял волю королевы и не сделал ничего плохого этим добрым людям, а они взяли и избрали меня своим правителем, когда пришло время! — чуть не плача и вместе с тем ужасно раздражаясь, повествовал он о своих горестях. Высказывал вслух мечту вот прямо сей же час все побросать и рвануть вместе с ней в Вестерос, к трону Дейнерис, под ее руку, снова обнажить клинок и сражаться с ее врагами как когда-то раньше, когда все они были так прекрасно безрассудны и ничем не обременены. И вздыхал сразу за этой сладкой мечтой и смотрел угрюмо в сторону, потому что куда он денется уже от Миэрина и Залива в целом, судьбу которого ему вверила королева и доверие ее он никак не мог предать, потому тащил на себе эту ношу и тащил весьма успешно, хоть и без всякой радости. Никогда еще Яре не доводилось встречать человека, что так отчаянно и яростно ненавидел бы свою причастность к некой власти, власти этой всей душой не желал и положение свое, за которое многие убили бы не задумываясь, воспринимал как проклятие богов, не иначе. Иллирио рядом сочувственно кивал, поддакивал, подливал вина и подталкивал очередное изукрашенное блюдо с «божественной уточкой в меду и изысканных ароматных травах, очень рекомендую, друг мой». Даарио послушно кивал, прихлебывал вино, одним глотком ополовинивая немалых размеров кубок, следом кусал божественную уточку, а Иллирио уже между делом интересовался, что там за прелестную новую ткань изобрели их миэринские мастерицы? Он конечно уже закупил образцы и пребывает в полном восторге и теперь желал бы обсудить вопросик торговли этим новоизобретенным чудом, желающих конечно будет много, но все они как есть лжецы, мошенники и прохвосты — зачем с такими иметь дело? Особенно когда есть он, Иллирио, честнейший человек, к тому же давний друг и почти что названный дядюшка их несравненной королевы? И все будут довольны, счастливы, а главное — богаты! Тут уже приходила очередь Даарио кивать и улыбаться, что он и проделывал, но говорить и обещать что-либо не спешил, откладывая сей вопрос до утра и соответственно до трезвой головы. А Яра на них смотрела и понимала, что завяз капитан Нахарис в Заливе Драконов намертво и не отпустит его это ярмо никогда и вероятно оно и к лучшему, потому что в Заливе его знали и любили, все у него там складывалось, а от всяческих козней уберегала тень драконьих крыльев. В Вестеросе же у Дейнерис и так все было довольно запутано и Яра всерьез опасалась, что за время ее отсутствия тот самый вероятный треугольник, которым так был обеспокоен Квентин, уже сложился и только богам ведомо как там все переплелось и какие формы приняло, тут уж оставалось только молиться, чтобы хотя бы живы все были. Квентин конечно пообещал ей при прощании, что все силы употребит на то, чтоб не оставлять этих троих без присмотра, но и она сама и принц понимали прекрасно, что возможности его не безграничны. Даарио же во всем этом был единицей не просто нежелательной, а откровенно лишней ибо мог усложнить все еще больше, а то и вовсе непоправимо испортить. Нет уж, дружочек, сиди-ка ты в Миэрине, думала Яра, там от тебя сплошная польза и никакого вреда. С такими мыслями она поднялась из-за стола, прихватила чашу со сладким фруктовым вином и вышла на широкую веранду, оставляя этих двоих вместе с их скучными разговорами. Где-то там, совсем близко, только море переплыть, таился Драконий Камень и может быть сейчас Дейнерис тоже вышла на один из многочисленных балконов замка и смотрит на ту же огромную полную луну, что и Яра, а где-то в небе крылатой тенью кружит Дрогон, звезды шипастым хвостом сбивает. Или они вместе летают сейчас, круги нарезают вокруг острова, снижаются к самой воде, после взмывают так высоко, что исполинский дракон превращается в крохотную галочку на фоне лунного диска… сердце Яры почему-то громко бухнуло в груди и замерло на миг, после возобновило свой обычный ритм. Звезды перестали быть красивыми и стали враждебны и холодны. Ей стало вдруг тревожно и нехорошо, словно бы вместо роскошных яств, коими угощал своих гостей магистр Иллирио нынешним вечером, она наелась каких-то отвратных склизких гадин, заглатывая их целыми и живыми и вот теперь они распустили мерзкие щупальца у нее в животе, зашевелились и кажется вознамерились пробраться обратно в мир тем же путем. Яра зажала рот ладонью, запрокинула голову, стараясь унять нахлынувшую тошноту, задышала глубоко и медленно. Это все пустое, просто волнение от долгой разлуки и все на Драконьем Камне сейчас спокойно и с Дейнерис рядом скорее всего ненаглядный ее рыцарь или не менее ненаглядный племянничек, а может и они оба. И уж насколько Яра не любила первого и совсем не выносила на дух второго, но никак не могла отрицать, что эти двое и вместе и по отдельности лучший и надежнейший гарант безопасности королевы, надежней пожалуй только Дрогон. А все ее тревоги и предчувствия вызваны раздражением от долгого здесь сидения и ожидания. За спиной раздались шаги, Яра бросила косой взгляд и поспешила натянуть на лицо спокойствие. — Прекрасная нынче ночь, — в голосе Даарио сквозила грусть, — прекрасна луна и небо прекрасно и звезды тоже восхитительны! И скоро ты будешь смотреть на всю эту красоту с другого берега, а я вернусь в свое привычное болото, так милое сердцу нашей королевы. — Тебе надо успокоиться, — при всем желании Яра не могла ему сочувствовать, — и взять себя в руки, Даарио Нахарис! Если Миэрин так тебе опостылел ты всегда можешь его оставить, а она поймет тебя, если потрудишься объяснить причины. Или прекращай ныть и делай то, что должен! — Как у тебя все просто! — расхохотался он смехом громком и горьким. — Миэрин тут совершенно не при чем, не в городе дело. — Да не будь ты глупцом! — выпалила она яростно, сделала глоток вина, вкус которого внезапно показался отвратительно кислым и Яра с досадой выплеснула его в сад. — Она любит тебя — по своему. Любовь не перестает быть любовью, от того, что принимает не ту форму, что мы желаем, понимаешь? И она заботится о тебе. Да, капитан Нахарис, именно заботой продиктовано ее решение не позволять тебе отправиться с ней в Вестерос. И потом, кто как не ты присмотрит за ее детьми в Заливе? Пока ты там — ее сердце спокойно. Немногие могут похвастаться таким ее доверием, а ты только и делаешь, что ноешь! Голос ее дрожал от гнева, когда она закончила свою речь. — Эй, ты чего развоевалась?! Остынь! — вскинул Даарио руки примирительно, явно озадаченный такой ее вспышкой. — Не так уж я и ною… да я вообще не ною! Просто малость расчувствовался и всего-то, выпил лишнего — с кем не бывает? — А раз так, то прекращай, — примирительно промолвила она и подумав предложила, — может тебе жениться, а? На какой-нибудь светловолосой красавице-лисенийке? Ну или на полной противоположности, чтоб душу не терзать воспоминаниями? Даарио снова громко захохотал, смех его разносился в ночной тишине гулко и звонко. — Сговорились против меня, да? — беззлобно поинтересовался он, отсмеявшись. — Королева тоже мне очень советовала обзавестись женой, теперь вот и ты… — Ничуть мы не сговаривались, — немедля отвергла она это обвинение и поспешила в свою очередь сделать выпад, — а насчет женитьбы совет не так уж плох, ты бы поразмыслил над этим. — Зачем?!!! Вот на кой мне сдалась та женитьба?! — Даарио аж затрясло. — Найти, если не счастье, то покой, возможно родственную душу, а может просто красивую женщину для услады глаз. Завести детей наконец, почему нет? Многие находят в этом счастье и смысл жизни. Почем мне знать, как там оно у тебя может быть? — пожала Яра плечами, ничуть не тронутая его негодованием. — Не спеши слать меня в пекло с такими советами, — вскинула она руку упреждающе и не давая ему заговорить, — выслушай сперва. Ты конечно можешь все бросить вот прямо сейчас, можешь сесть на корабль и отправиться в путь, ты приплывешь на Драконий Камень и вероятно даже найдешь нужные слова, сможешь ее убедить и останешься, но что ты там найдешь? С ней рядом? Ничего, кроме горя и возможно смерти, на которую сам же и нарвешься от отчаяния. Ну и кому будет хорошо от такого исхода? Ты же сильный человек, Даарио Нахарис! Так найди в себе силы и сделай шаг вперед — отпусти любовь к женщине, которая никогда не будет твоей, которая вообще никогда ничьей не будет и прими ее как королеву и друга. Не губи себя и не причиняй боли ей и многим другим людям, которым ты небезразличен, а такие есть в этом мире, уж можешь поверить! И да! Если ты все же надумаешь плыть к ней — ищи корабль на котором нет моего флага, потому как я отказываюсь везти тебя навстречу смерти. На том Яра и покинула его, оставляя наедине со звездной ночью и своими словами, от всей души желая, чтобы к словам этим он прислушался.***
Вздох вышел так внезапно глубок, что заломило в груди и вместе с тем сладко что-то заныло, как от ласкового материнского прикосновения, это холодный воздух пропахший морем и ветром обжег легкие. Глоток свободы. Время между жизнью и смертью, когда не знаешь донесет ли тебя до суши живым и невредимым или будешь болтаться безобразной, раздутой до неузнаваемости осклизлой мертвой куклой в толще воды, оплетут тебя водоросли, рыбы обожрут лицо, одежда истлеет и глаза выцветут, превратятся в мутные стекляшки. Яра выудила из кармана длиннополого кожаного плаща простецкий медальончик-монетку на шелковом шнуре, прокрутила его, вырисовывая в воздухе восьмерку, подбросила, поймала, снова подбросила и снова ловко схватила — хорошо. Дурацкая привычка, подхваченная ею давно от кого-то из команды, того человека и в живых-то уж давно не было, напоролся на чей-то клинок в битве, накормил рыб и замолчал навеки, а она все так же играла с потертой монетой и рука ее была достаточно быстра, чтобы перехватить в полете маленький серебряный диск, а значит рано ей еще на дно отправляться и значит доплывет. Внимательный взгляд заставил ее сначала обернуться резко, а после сразу досадливо закатить глаза. Вот только его не хватало! Глаза, смешливые и лукавые, с горящими в них озорными искорками продолжали смотреть, а рядом скалилась белозубая хищная улыбка. Яра в ответ криво усмехнулась и отвернулась, возвращаясь к созерцанию волн и ветра, но неспешный ход мыслей был уже непоправимо сбит этим наглым взглядом. Кхал Мейро умел привлечь к себе внимание — порой очень недоброе. Его головы желали многие в Эссосе и готовы были заплатить золотом, только вот голова кхала с плечами расставаться не спешила, а колокольчики в его косе прибавлялось. Кхал разительно отличался от прочих дотракийцев — невысокий, изящно сложенный, но при том жилистый и крепкий, в бою он был вертким, быстрым, опасно непредсказуемым. Золотисто-карие глаза его смотрели всегда с недобрым насмешливым весельем, а толстенная коса стлалась гибкой пепельно-русой змеей по спине. Мать его была рабыней лисенийского происхождения, подаренная или проданная его отцу, а может и просто взятая в качестве трофея после боя, именно от нее он унаследовал пепельный оттенок в волосах, светлую кожу чуть позолоченную солнцем и нетипично тонкие для дотракийца черты лица. Она же научила его валирийскому языку, общему он выучился уже сам и на языках этих имел привычку много слишком болтать, чем уже успел извести ее вконец и Яра порой ловила себя на невольном желании выбросить излишне разговорчивого кхала за борт. И конечно же, если она хоть сколько-то знала свою подругу и королеву, то именно это неугомонное создание и встанет во главе дотракийской конницы. Нет бы выбрать кого-то спокойного и степенного, надежного, немногословного и постарше желательно, благо выбирать было из кого и она сходу могла бы назвать минимум три кандидатуры, но слишком хорошо Яра знала Дейнерис и слишком хорош был кхал Мейро, слишком много в нем было опасного магнетизма, так что именно ему достанется брошь с драконами из рук королевы — это было ясно как день. Яра вздохнула и улыбнулась, чуть покачав головой — деваться было некуда, к постоянному близкому присутствию кхала Мейро придется привыкать. До Драконьего Камня оставалось полдня пути, когда погода испортилась вконец, потемнело, тучи нависли угрожающе низко, все заволокло густым серым туманом и они плелись с черепашьей скоростью, тревожно дергаясь на каждое дуновение ветра и ориентируясь лишь на золотистые огоньки, что загорелись на всех кораблях. Впору было вставать прямо тут и ждать, потому что «Бурерожденную» она конечно проведет через любой туман невредимой, море вокруг Драконьего Камня она успела выучить настолько хорошо, что наверное с завязанными глазами бы прокралась через все опасные скалистые ловушки… мысль ее не успела прийти к завершению. В тумане замерцали блики света и вот уже перед ней очертился зловещий и призрачный силуэт корабля и выхлестнулся из тумана черный флаг. Там же где обычно буквы складывают название — лишь темное корабельное дерево. Безымянный подкрался бесшумно, черный и страшный, похожий на голодную хищную рептилию. С его палубы приветственно взмахнули факелом — узнали. Яра прильнула к подзорной трубке и рот ее сам собой растянулся в усмешке при виде стройной фигуры в черном и плеснувших на ветру светлых волос — вот и капитан. Концентрация мужской красоты на Драконьем Камне обещала превысить все мыслимые пределы, она и правда будто нарочно их всех вокруг себя собирала. Не сказать, что Яра хорошо его знала, но достаточно, чтобы не ждать подвоха, а когда-то они даже парочку выгодных, но довольно сомнительных, делишек совместно провернули о которых лучше и не знать никому. А потом случилась та трагедия на Дрифтмарке, его внезапное исчезновение и очень соблазнительная награда, объявленная королем Брандоном за красивую светловолосую голову капитана Уотерса. Да уж, при таком положении дел возвращаться в Вестерос все равно, что самому шагать в открытую могилу, но смерти он никогда не боялся, хоть и не спешил на свидание с ней. Меж тем они так и крались в тумане, пробираясь вперед к Драконьему Камню. Безымянный шел почти бок о бок с Бурерожденной, они только один раз разошлись в стороны, обруливая одну коварную скалу, что и при хорошей-то погоде не всегда была видна. Невзирая на все сложности они все-таки добрались, ноги наконец ступили на твердую сушу и началась обычная в таких случаях суетливая круговерть, которую Яра со спокойной совестью скинула на своих доверенных людей и подоспевшего к ним на берег мейстера Аллераса, чей талант приводить к порядку любой хаос был сейчас просто незаменим. Сама же она спешила к своей королеве, впрочем не она одна. Когда схлынула волна первых приветствий и торопливых слов о самом важном, Дейнерис обратила взор на Аурана, что держался чуть поодаль и терпеливо ждал. Теперь, когда он был так близко, Яра могла его хорошенько рассмотреть и увиденное ее удручало. Не таким помнила его Яра, всегда в нем раньше словно огонек горел, сейчас же он был тих и пуст, даже глаза как будто выцвели. — Моя королева, — преклонил колено и так замер, опустив голову совсем низко. Тонкие пальцы огладили острую скулу, скользнули по серебристым волоскам короткой бороды, очерчивая контур лица и чуть заметным жестом призывая поднять голову. Он послушно вскинул на нее свои зеленые глаза, Дейнерис же уставилась с немым вопросом, изогнув тревожно брови, склонилась к нему, обхватывая лицо перед собой ладонями. — Я его нашел, моя королева. Он здесь, — был ей короткий ответ. Ее глаза раскрылись широко и удивленно, приоткрытый рот издал приглушенный стон и Дейнерис бесшумно осела на пол, обвивая крепко руками плечи Аурана, только тогда-то он и позволил себе подняться с колен, подхватывая ее прежде чем метнувшийся к ним Герольд успел что-то предпринять. — Эйгон, — всхлипнула Дени, — найдите его немедленно! Это важно! Важнее всего остального сейчас! С места сорвался, как ни странно, пухловатый юноша, одетый несуразно и весь какой-то всклокоченный, еще и с лютней за спиной подвешенной, но сорвался с места он довольно резво и самое главное уже через полчаса сияющая его улыбка всплыла в дверях. — Вот, ваша милость, нашел и доставил в лучшем виде! — торжественно объявил, как уже успели рассказать Яре, личный менестрель королевы. — Кто еще кого доставил, — немедленно парировал насмешливый низкий голос с легкой хрипотцой. Джон. Или Эйгон. Кому как удобно, он прекрасно отзывается на оба имени, только вот назвать Джоном не у каждого получается, словно сам он задает некий внутренний барьер и то имя, из прошлой жизни кто-то произносит легко, а у кого-то оно застревает в глотке и получается выговорить только Эйгона. И ни слова никому ни разу он не сказал о своих именах, никому даже намеком не запретил себя называть так или иначе, ему словно бы безразлично, только вот каждый обращается ровно так как позволяют. Как он это делает — загадка. Замер в дверях на несколько секунд, пока внимательный взгляд, как всегда оценивающе, пробежался по всем присутствующим. Как всегда само очарование и как всегда совершенно непонятно, что там у него на уме и что он на самом деле чувствует. Невыносимое создание. Таких как он надо убивать в колыбели, пока не успели дел натворить. Этот успел понатворить столько, что желающие снести ему голову смело могли выстраиваться в длинную очередь или жребий бросать, только вот голову эту не так просто было снести и самое главное — Дейнерис желала видеть его голову на отведенном природой месте и нигде больше, так что приходилось смирять свои кровожадные порывы. И уж если совсем быть честной, то больше всего горечи он преподнес самому себе, урок этот жестокий выучил и сейчас весь был полностью растворен в Дейнерис, весь нацелен и настроен на нее, жил и дышал с ней в одном ритме и все имеющие глаза эту их созвучность отчетливо видели. Вот и сейчас обронив короткие приветствия он все внимание сосредоточил на Дейнерис, что вперила немигающий застывший взгляд в содержимое продолговатого ящика темного дерева, сокрытое помимо прочной крышки, которую она уже откинула, еще и слоем синего бархата. Дейнерис тяжело выдохнула, на секунду прикрывая глаза, словно никак не могла решиться сорвать последний покров с тайны и быстро, очень быстро, явно стремясь лишить себя возможности продолжать сомневаться и медлить, схватила край ткани, отбросила живо в сторону, открывая взорам всех присутствующих меч. Ножны самые простые, побитые жизнью и временем, но вот эфес… потертая оплетка рукояти контрастировала с рубиновой россыпью, так искусно влитой в темный металл гарды, что в сочетании с ее имитирующей пламя формой казалось и впрямь живые искры пробегают по поверхности. — Это…? — хрипло выдохнула Яра, уже понимая каким-то шестым чувством, что именно видят ее глаза, но разум все еще никак не желал назвать вещи своими именами. — Да, — прозвучал рядом совсем самодовольный голос Аурана, — это он. Черное Пламя. Наконец-то вернулся домой. Руки Дейнерис дрожали, когда она подхватила меч, извлекая его из мягкого бархатного гнезда, подняла и смотрела не отрываясь, смотрела так, словно боялась собственным глазам поверить. Наконец, насмотревшись, она все на тех же подрагивающих от волнения руках протянула меч Джону, стоявшему напротив нее и кажется забывшему как дышать. — Нет, — отрицание это услышать было невозможно, только по губам прочесть, настолько тих был его голос. Он сделал шаг назад даже. И даже руки за спину убрал. — Да, — выдохнула Дейнерис уверенно, делая в свою очередь шаг вперед и не давая ему отступить. Короткая дуэль взглядов, безмолвный шепот и меч все же перешел из рук в руки, а на лице Дейнерис расцвела улыбка. Стало очень тихо, когда клинок выскользнул на свободу, а ножны с тихим стуком легли на стол. Что-то происходило, что-то незримое и неуловимое сотворилось в момент, когда уверенно и крепко сомкнулись пальцы на рукояти меча. Рубины словно бы стали ярче, а когда Джон легким непринужденным движением крутнул меч, очерчивая полукруг и рассеченный воздух простонал тягуче — по темной стали пробежала вибрация и клинок запел. Песня эта была недоступна человеческому уху, но ее отчетливо улавливало нечто в самой сути человеческого существа. Можно было списать на иллюзию, порожденную моментом, все же не каждый день древние валирийские мечи, давно утерянные, возвращаются к своим законным владельцам, только вот это была не иллюзия. Меч и впрямь выводил торжественную и неуловимую песнь — не просто радость достойного клинка, угодившего в умелые, уверенные руки. Нет. Меч звенел и ликовал по другой причине — кровь. Меч чуял ее в руках, его сжимающих и радостно покорялся, как верный пес, вынужденный долгое время служить чужакам, вернувшийся наконец под родную хозяйскую руку. Ладони Дейнерис легли поверх рук Джона на рукояти меча и сразу находиться здесь стало неловко, слишком сокровенна и даже интимна была эта сцена. Не для чужих глаз, а чужими здесь в эти мгновения были абсолютно все, кто не носили в себе драконьей крови. Яра первой встрепенулась и тихо стала пятиться к выходу, Ауран опомнился следом за ней и потянул за собой Герольда, приобняв внезапно его за талию, словно девицу какую. Усталость, которую Яра упорно игнорировала последние несколько часов, наконец заявила о себе в полную силу. Все ее мысли свелись к самому простому — упасть сначала в горячую ванну, а после в постель, уснуть и проспать все на свете. Глаза сами собой закрывались, а ноги стали внезапно тяжелы и каждый шаг давался с трудом, на плечи словно взвалили невидимый груз, вдобавок еще и в голове начинала расплываться тупая ноющая боль, раскатываться неприятной колючей волной по затылку. Немудрено, она не спала толком несколько дней и теперь организм, почувствовав себя наконец в безопасности, закономерно расслабился и потребовал свою долю покоя. И Яра навострила было уже свои стопы в сторону комнат, где обитала в прежние свои тут пребывания, сейчас вроде тоже ничего не поменялось, поэтому она уже вовсю предвкушала отдых, но увы, мечте сбыться было не суждено. Была она изловлена вездесущим Сфинксом, что буквально из-за угла на нее напрыгнул, вероятно заранее ее там подстерегая в коварной засаде, в руках его были многочисленные письма и разумеется все по ее душу, все с Железных островов и весь этот ворох ей предстоит разобрать, потому что дела не ждут и не терпят, им плевать на усталость и недосып, а весь вид стоящего перед ней мейстера как бы говорит, что на том свете все отоспятся, а сейчас некогда. Захотелось тихонечко повыть. И возможно даже немного о стену головой побиться. Только все это бессмысленно и ничем не поможет, оставалось смириться. О возможности просто послать мейстера куда подальше она почему-то не подумала, вероятно из-за сильной усталости и разгорающейся головой боли совсем туго соображала… Спасение пришло, когда она уже обреченно тянула руку за первым письмом, намереваясь его на ходу читать. Квентин вынырнул из полумрака и сразу решительно влез между ней и Аллерасом. — Ничего срочного там нет, мейстер, побойтесь если не богов, то королевы, что мы ей скажем, если миледи от усталости помрет? Нет там ничего в тех письмах настолько срочного и важного, я убежден в том железно, а единственное письмо, которое сейчас может заинтересовать леди Грейджой хранится вот здесь, — на этих словах он тихо постучал себя указательным пальцем по виску, сверкнув большим золотистым топазом в перстне. Аллерас, наградив их напоследок укоряющим взглядом, вынужден был отступить, а Квентин повернулся к ней и мягко улыбнувшись, проговорил: — Устала? Давай провожу, а то еще кто-нибудь нападет из-за угла, — и не дожидаясь согласия, под локоть подхватил одной рукой, а второй обнял за талию. — Рада тебе… и спасибо, — она с удовольствием позволила себе опереться на его руку и позволила ему вот так себя вести. Кого другого отпихнула бы с возмущением еще и по шее бы врезала, не взирая на усталость, но это был Квентин и с ним можно было разрешить себе побыть слабой и уставшей, можно было позволить ему о себе позаботиться, его забота всегда была мягкой и ненавязчивой и не было никогда в его заботе того раздражающего покровительственного оттенка, который всегда сквозил у других. — Всегда к твоим услугам, миледи, — не замедлили ей ответить. — А Сфинкс последние дни так со всеми, у него своей головной боли немало, а тут мы! Теперь еще и дотракийцы! Королева ведь не станет их самолично размещать и прочим житейским заниматься и как ты сама понимаешь все это досталось Сфинксу. Ему за последнее время многое пришлось стойко перенести, а от таких радостей бедняга и вовсе ошалел, вот уже на людей из-за угла бросается, так что давай уж проявим понимание и простим его, все-таки на службе ее милости человек убивается. Я кстати позволил себе вольность, ты уж прости, — молвил он покаянным голосом, почитая видимо тему замученного делами Сфинкса исчерпанной, — распорядился приготовить тебе ванну и ужин принести, все очень легкое и никакого подогретого вина перед сном — я помню. — Квентин, ты чудо, — констатировала Яра неоспоримый факт, — я ужасно тебе признательна. И удивлена, что ты помнишь о моих вкусах в таких мелочах. — Ты была моей гостьей в Солнечном Копье, конечно я помню! — несколько обиженно напомнил он, но от себя не отпустил, а напротив прижал еще крепче. — И именно поэтому я говорю, что ты — чудо, — поспешила Яра его успокоить. — Но расскажи мне о письме в твоей голове, оно ведь из Водных садов, да? Бейлон? — Ну конечно, — подтвердил он ее догадку. — Как он там? — Хорошо, — ответил Квентин просто и коротко, — играет, радуется солнцу и жизни — как и все дети. Скучает по матери и по любимой тетушке. Отлично для своего возраста стреляет из лука. — Его отец был отменным лучником, — тихо сказала она больше самой себе, но Квентин услышал, погладил ее по плечу осторожно. — И в Бейлоне всегда будет жить часть его отца, а ты будешь смотреть на него и улыбаться, вспоминая брата. И грустить конечно тоже, куда ж без этого? — и улыбнулся ей светлой печальной улыбкой.***
Одну свечу она все же оставила гореть на прикроватном столике, укладываясь спать и всеми силами стараясь не замечать все нарастающей головной боли, что катилась жаркой волной от затылка, стискивая голову плотным шлемом, грозясь взломать ей череп изнутри, раскалывая его на куски — так ей казалось в болезненном ослеплении. Уснуть никак не выходило, но она мужественно держала глаза закрытыми, стараясь перебороть боль, сделать ее незаметной для себя, она слыхала такие рассказы как-то раз, что если правильно себя настроить, то не будешь чувствовать боли, но тут или она не знала как именно себя следует настраивать или все было враньем от первого до последнего слова и она более была склонна ко второй версии. Скользящий шаг в полумраке вывел ее из полусонного болезненного бреда, что атаковал ее разум. Яра приоткрыла глаза. Ну конечно же! Кто еще может так бесшумно пробраться к ней как не Искорка. Распушила непослушные золотые кудри, распахнула глазищи и чуть виновато потупившись, кружевной край на вороте ночной сорочки теребит тонкими фарфоровыми пальчиками. — Сбежала? — превозмогая головную боль, спросила Яра, пытаясь сделать голос построже, но вышло скорее жалобно. — Ага, сбежала, — подтвердило златовласое неугомонное несчастье. — Я соскучилась! — тут же выдала убийственный аргумент своего побега. — Ладно, оставайся, — разрешила Яра, но тут же поставила условие, — но обещай мне, что утром поднимаемся и без капризов и уговоров идем сдаваться. Чтобы не тревожить твою мать. Девочка важно кивнула и договор был скреплен торжественным рукопожатием, после которого Яра откинула одеяло и позвала: — Залезай, пока не продрогла! Пол холодный! Искорка нырнула к ней под бок и они, обнявшись, накрылись одеялом. Прохладная ручка прикоснулась к щеке, пальчики маленькими шажками проследовали по контуру лица до виска, остановились там, чуть дрогнули и прижались. — Тут, — объявила Искорка. — Иголочка. Нехорошая очень. Надо вытащить ее. Боль внутри головы взорвалась темными кругами перед глазами, полыхнула алым и потянулась вся к тянущим ее пальчикам, словно бы через узкую трубку. Секунда, еще одна и еще… она и правда будто что-то незримое и тонкое схватила, словно и впрямь иглу из виска вырвала, вколоченную туда неизвестно кем. Боль схлопнулась и исчезла, а на ее месте образовалось восхитительное ощущение пустоты и тишины. Благословенный миг освобождения. Яра молча прижала к себе Искорку, взъерошила пушистые кудряшки. Маленький спаситель. Благословенный огонек жизни. Только Дейнерис и могла такое чудо отыскать и не имеет никакого значения кто произвел на свет удивительную девочку с глазами всех оттенков, вытолкнув в мир из материнского чрева, единственной ее и настоящей матерью была Дейнерис. — Я привезла тебе нефритовых зверей, нашла их в Пентосе, — вспомнила она о большом деревянном ларце с резными статуэтками, — завтра заберу их с корабля. — Миледи! Душенька! Можно я с тобой отправлюсь? Я не была на твоем корабле ни разу и не видела его близко, а все говорят, что нет корабля прекраснее, — немедленно взмолился звонкий голосок и глазищи уставились, куда ж без них? — Если позволит твоя мать, то конечно можно, — Яра притянула ее обратно, кутая в одеяло плотнее. — Она позволит обязательно! — заверила ее Искорка и перешла к вопросу более важному. — А какие там звери? — Ох, вот ты спросила, — присвистнула Яра, — их там штук тридцать, так что думаю все есть из тех, что известны людям. — А дракон? Дракон там есть? — обеспокоенно вопросил ребенок. Яра хихикнула, вспоминая как препиралась яростно с несговорчивым мастером, вечно хмурым, лысым стариком, с куцей длинной бородкой, заплетенной в тонкую косицу, который нипочем не желал браться за то, чего никогда не делал и никакие самые щедрые посулы не могли сломить его упрямства, в итоге пришлось притянуть к этому делу магистра Иллирио, чье имя все же надломило решимость мастера и желанная фигурка дракона свернулась на бархатной подушке, рядом с лисой, тигром и дельфином. — Сначала не было, но теперь завелся и дракон, потому что сейчас такое время настало, что без дракона никак не обойтись. И не только в наборе нефритовых фигурок, подумала она уже про себя.***
На корабль они с Искоркой поехали в сопровождении одной из служанок Дейнерис, красивой девочки, которая раньше просто крутилась возле королевы бессмысленно, а теперь вроде как присматривала в меру своих сил за Искоркой, на самом деле была она ей больше кем-то вроде старшей подружки. В последний момент их нагнал Аллерас и откуда-то из-под земли буквально выскочил кхал Мейро и если против мейстера возражений не было, то Мейро очень хотелось прогнать к чертовой матери, но Лира нежно с ним защебетала, захлопала глазами, вспыхнула румянцем и Яра поняла, что его сейчас отсюда никакие силы не утащат и теперь вот с удовольствием наблюдала как грозный дотракиец плавился и превращался в податливую глину из которой после лепи, что душе угодно, под фиалковыми глазами этой девчонки, что от скуки с ним поиграться решила. Дейнерис же все еще пребывала в состоянии тихой эйфории и никак не могла отлипнуть от фамильного клинка, Джон не отходил от нее, опасаясь как бы она себя не поранила, обнимая и наглаживая нежно валирийскую сталь, а она разговаривала с мечом, как с кем-то живым, пообещала, что они постараются и все силы приложат к поискам его младшей сестрицы. Конечно же это она о втором фамильном клинке Таргариенов говорила, знаменитая Темная Сестра, сгинувшая бесследно, давно не давала ей покоя, она страстно желала ее отыскать еще раньше, но после как-то все завертелось стремительно, стало не до того, а после и вовсе забылось, теперь же, воодушевившись возвращением Черного Пламени, она вновь загорелась этой идеей. Вырывать ее из этой приятной эйфории не хотелось, поэтому серьезно они лишь раз успели переговорить. Тонкий золотой росчерк на ее лице не давал покоя, резал по сердцу. Яра погладила ее по щеке осторожно. — Все случилось в ночь полнолуния? — Уже рассказали или…? — вскинула Дени заинтересованно бровь. — Или. Я смотрела на эту луну с террасы дворца Иллирио и чувствовала себя так паршиво, что и не передать, — вспомнила она ту ночь, квартийское платье, свое дурное предчувствие и последующий разговор с Даарио. — Все же хорошо окончилось, — голос у Дейнерис весел, только вот глаза выдают правду. Цена за эту беспечность была высока и платила не она одна. — Вас нельзя оставлять вдвоем, — вынесла она вердикт, — он не может тебе противостоять, а ты пользуешься и вот результат. — Скажу тебе по секрету — это трудно, — с задумчивой улыбкой призналась Дени, — потому что совсем не это я ожидала найти за Стеной. Он снова все с ног на голову перевернул, мне пора бы привыкнуть и на самом деле мы стоим друг друга. — И ничего не отзывается? Не бунтует внутри? — конечно она имела в виду тот предательский удар в сердце. — Нет, — просто и честно призналась Дейнерис, — ты меня разумеется дурой назовешь, а не назовешь, так подумаешь очень громко, — и улыбнулась широко и открыто. — Не назову, — пришел черед Яры удивить свою подругу, — как ты знаешь, в море всегда много времени для размышлений и я много думала о вас с ним. Дошла в итоге до странной мысли, что наверное никто не вправе делать о вас какие-то выводы, что-то утверждать и уж тем более судить. Никто ведь не был в ваших шкурах, только вы двое знаете каково вот это все, а у нас всех просто нет необходимого опыта, чтобы… только не подумай, что я прониклась к твоему драгоценному! — перебила она саму себя, усмотрев в глазах королевы задорные огоньки. — О, на это я даже не смею надеяться, — рассмеялась Дени, — ибо всему свое время, не так ли? На том серьезный разговор и был завершен, Дейнерис радостно с головой погрузилась в Джона, проводя с ним почти все дни и ночи, Яра же большую часть времени проводила в обществе Квентина, который будучи тут, на Драконьем Камне, всего лишь гостем искренне и от души наслаждался возможностью ничего не делать время от времени и ни о чем не тревожиться. У них сложилась сама собой традиция совместных завтраков, вследствие общей их привычки подниматься рано на рассвете, когда весь замок еще спал и видел сны, после незаметно добавилась привычка обязательных прогулок по берегу и длинных бесед по вечерам в маленькой библиотеке с камином, которую Квентин облюбовал уже давно, превратив в подобие личного кабинета, там он сидел и бесконечно что-то строчил в письмах, читал или просто смотрел на море через большое окно, хмурил ровные брови, перебирал мысли в голове, снова и снова переплетая паутину в своих руках. Спал он в крохотной комнатушке напротив, которую Дейнерис именовала кладовкой для швабр, корила принца за то, что заставляет ее чувствовать себя неудобно и пыталась время от времени переселить его в более подобающие статусу покои, последнее совершенно безрезультатно — Квентин нипочем не желал съезжать из своей «кладовки», мотивируя, что ему так удобно, а что не по статусу, так не сама ли королева всю дорогу только и делала, что плевала на всякие условности и скучные правила? С чего бы ближайшему ее другу и стороннику поступать иначе? В конце концов королева сдалась и в качестве компромисса с собой, просто натащила ему туда самолично всяких расшитых подушек и драгоценных статуэток, приказала сменить простые шторы на парчовые, выдворила простой и добротный прикроватный столик прочь и поместила на его место вычурный, броский из черного дерева и с позолотой, по ее же приказу стены завесили гобеленами, а на одну поместили огромное зеркало, которое по мнению ее милости хотя бы иллюзию несколько более обширного пространства создавало, заключительным штрихом стала редкая черно-белая полосатая шкура на полу. — Ну теперь точно кладовка! — рассмеялся Квентин, обозрев свою преображенную обитель, перетащил шкуру в библиотеку к камину и на том угомонился. Была у дорнийского принца помимо прочих одна особенность, не сказать, что редкая, но слишком уж ярко она была выражена в его случае — если он загорался какой идеей, то совершенно терял терпение, все ему надо было вот прямо сейчас, ни минуты не теряя и при том обязательно было хоть кого-то вовлечь и чаще всего этим кем-то в последнее время оказывалась Яра. По счастью все его идеи были безобидны, больше детские игры напоминали. — Если я не буду вот так дурачиться хоть иногда, то просто не выдержу, — не стал скрывать он основной причины, — слишком много всего и слишком многое зависит от моих решений в том числе. И вот в один прекрасный солнечный день он предстал перед ней с знакомой улыбкой предвкушения и сообщил, что они идут в сад и не просто гулять, а искать ту самую заболоченную его часть, где растут в больших количествах ягоды дикой клюквы, которые они непременно найдут и на обратном пути завернут на персиковые розы королевы полюбоваться, потому что они чудо как хороши. Но ни роз, ни ягод клюквы они в тот день не увидели, хотя ягоды наверное где-то и были, но было им уже не до них совершенно. Маленькое, но топкое болотце Драконьего Камня было скрытно и не являло себя взору всякого и каждого, оно прикрывалось слоем зеленой ряски, таким густым, что он сливался с прибрежной травой, плавный пологий берег еще больше искажал реальность, а они говорили без умолку и очень увлеченно… в общем искомое болото было обнаружено когда Квентин, успев напоследок сделать изумленные глаза, потерял почву под ногами и провалился сразу по пояс, по инерции попытался сделать шаг и провалился уже по грудь. — Замри! — впадая в мгновенную тихую панику, завопила Яра, стремительно соображая что же ей делать. — Ради всех богов, Квентин, не трепыхайся, я же потом никогда и никому не докажу, что ты все сам, мне Дорн войну объявит, а Герольд отдельно от Дорна личную кровную месть вершить станет. И королева никогда не простит, что я не уследила за тобой. Пока она жизнерадостно несла всю эту чушь, в голове выстроился порядок, но тут уже Квентина отпустил испуг и он перехватил роль того, кто не затыкается и пока она его вытаскивала, замогильным голосом прощался с ней навсегда, просил запомнить, а лучше записать, последнюю его волю, до всех ее донести и за исполнением проследить — в общем веселился вовсю. Конечно при таких обстоятельствах розы и ягоды отошли на второй план и Яра спешно потащила его в замок, напоследок успев заметить на вислых ветвях дерева яркую лазурную ленту — как раз в шаге от того места, где провалился Квентин и пришло запоздалое воспоминание о том, как эту самую ленту лазил привязывать Джон незадолго до того как все они отплыли с Драконьего Камня, потому что он тогда тут каждый день с Дейнерис гулял и в какой-то день они увлеклись беседой чрезмерно — так и появилась на дереве ленточка, а где-то на дне болотца покоилась туфелька Дейнерис. Про ленту она Квентину не сказала, успокоив совесть тем, что лично приготовила ему вина со специями и сидела после играла в кайвассу целый вечер безропотно. В этом умиротворенном затишье она не сразу заметила, что куда-то исчез Герольд. Нет, он появлялся, мелькал то тут, то там и с королевой даже его видели, но как-то его стало удивительно мало, что было совершенно на него не похоже, а значит что-то за этим исчезновением стояло и это сокрытое от глаз что-то никак не давало ей покоя, потому что не верилось, что просто так, без причины Герольд мирно отойдет в сторону и даст Дейнерис проводить все время в обществе Джона. Свои опасения она вывалила, уже по инерции и привычке, Квентину. — У него есть причина для такого поведения, но волноваться тут не о чем, — заверил тот ее, конечно умолчав о самой причине, а Яра и не стремилась узнать, словам Квентина она доверяла в таких вопросах полностью, а вот следующие его слова насторожили, — тем более это не надолго, поверь. Жаль, мне бы хотелось продлить это время, — вздохнул он грустно, — но скоро все вернется в прежнее состояние, так что давай наслаждаться покоем пока можно. Ох, Квентин, думала Яра, ускоряя шаг, не родись он принцем в благословенном Дорне, мог бы стать выдающимся предсказателем, кутался бы в цветную мантию, носил смешную шапочку с перьями и кисточками, смотрел бы для пущей важности в хрустальный шар и таинственные пассы руками исполнял, выделяясь выгодно на фоне толпы разномастных шарлатанов тем, что его предсказания сбывались бы в точности. Потому что все сейчас было ровно так как он и сказал — Герольд явился в один прекрасный момент прочно и основательно перед королевские очи, другие очи, темные и глубокие, как омуты, прищурились на это снисходительно и чуть иронично, а главное и самое страшное — азартно вспыхнули. И началось! Редкий день проходил хотя бы в относительном спокойствии, а основной задачей всех приближенных к королеве стало сведение к минимуму нахождение Герольда и Джона в одном помещении. Не получалось почти никогда и все вынуждены были терпеть их бесконечные склоки и по возможности не позволить ситуации стать неконтролируемой. Вот и сейчас Яра спешила к месту событий, ругаясь про себя страшным образом уже просто на весь белый свет. Вашу ж мать, думала она про себя, вот же ж черти бешеные! Ну никак не могут пребывать в состоянии мира, ну хоть бы прикинулись, приличия ради, видимость соблюли, исполняя то, в чем клялись неоднократно. Разгневанные эти мысли ее конечно же относились к ним обоим в равной степени, она злилась ужасно последние дни на этих двоих, что наверное на две части разорвали бы королеву, будь у них такая возможность и после каждый уполз бы, довольно порыкивая, в укромный уголок с вожделенной своей добычей, и там бы уже каждый в меру буйной и крайне испорченной фантазии вытворял бы дикое и непотребное. И вот Яра даже не могла сказать, что напридумывала излишнего относительно этих двоих и была сильно далека от истины, потому что думать как-то иначе не выходило, глядючи на то как они буквально выдирают Дейнерис друг у друга из рук, выхватывают ее и как сладостно и радостно меж собой грызутся с завидным постоянством, ухитряясь каким-то неведомым чудом при таком хроническом состоянии скандала сохранять вполне приличные отношения, а порой и вовсе даже дружественные. Как это все меж ними получалось и складывалось было нормальному разуму совершенно неясно, но они тем не менее именно в таких вот шатких и крайне непредсказуемых отношениях пребывали круглосуточно. Королева же искренне и от всего сердца над ними потешалась, ее неимоверно забавляло и совершенно неприкрыто заводило такое их искрящее и кипящее противостояние, сама она с большим удовольствием находилась в самом эпицентре этого круговорота, ничуть не опасаясь быть разодранной на части в итоге их неосмотрительных действий, еще и подначивала их всячески, дразнила и провоцировала то одного, то другого. На провокации оба незамедлительно и вполне осознанно поддавались и конца и края этому безумию не предвиделось. Был только один непреложный запрет в этом всем — не сметь пытаться как-то серьезно навредить друг другу. Запрет этот уже только после прибытия Яры они один раз нарушили. Гадать что они в тот раз не поделили было бессмысленно да и не имел значения формальный повод их склоки, завершившейся в тот раз обнаженной сталью, которую они не замедлили скрестить, проделав это на глазах у немалого количества людей. Засверкали и зазвенели уже клинки, закружились они оба, вступая в смертельную пляску и исход этого боя предсказать бы никто не взялся, если бы конечно бой тот имел возможность продолжиться и прийти к печальному и закономерному итогу. Все было прервано в одну короткую секунду при появлении Дейнерис, была она жутко рассержена, чуть не молнии метала из полыхающих аметистовых глаз. Бой немедленно был прерван, мечи отброшены и вот уже оба они виновато потупили очи перед ней и головы покаянно опустили. Правая рука королевы взлетела вверх, резко и жестко ухватилась за платиновую гриву, моментально накручивая ее на кулак, тонкие же пальцы левой ее руки впутались стремительно и крепко в растрепанные черные кудри и далее все присутствующие наблюдали как два лучших воина Вестероса самым позорным образом и согнувшись в три погибели волокутся безропотно за маленькой фигуркой королевы в развевающемся розовом платье и даже сопротивляться ей не пытаются, а разве что сдавленное шипение себе позволяют сквозь зубы, да и то не слишком уверенно. Далее оба были впихнуты самым бесцеремонным образом в ближайшее помещение, двойные массивные двери вроде как сами собой с оглушительным грохотом захлопнулись и изнутри долго раздавался разгневанный голос королевы, которая не стесняясь в выражениях на смеси трех языков высказывала все, что думала о недавних событиях и их участниках. Само собой слух об этом происшествии моментально разлетелся по всему Драконьему Камню и уже на следующий день весь остров дружно ржал самым непристойным образом над дорнийским рыцарем и драконьим принцем. Правда смеялись недолго. И не потому что эти двое как-то пресекли подобное к себе отношение, а потому что сами над всем случившимся хохотали громче всех вместе взятых. Ну и разумеется тут напрашивался вывод о том, что всерьез они ничего не восприняли, попыток прибить друг друга не оставят и подтверждение этой теории Яра вот прямо сейчас наблюдала. Впрочем какое-никакое влияние прошлая выволочка от королевы все же на них оказала, потому что когда стало ясно, что просто словами на сей раз ничего тут между ними решено не будет, то Джон демонстративно грохнул об пол всем оружием, что при себе имел и нимало не смущаясь заехал рыцарю в челюсть так, что светлые пряди волос взметнулись сверкающим нимбом. Герольд же в свою очередь, смачно сплюнув на пол, тоже бряцнул всем своим вооружением, отбрасывая в сторону и в следующую секунду кулак его от души врезался в точеную скулу напротив… ну а дальше понеслось. Когда они схватились в прошлый раз, то сбежались все кто успел и даже в те несколько мгновений было на что посмотреть, сейчас же всей набежавшей толпе смотреть было решительно не на что, однако никто не спешил расходиться, так же как никто не решался попытаться растащить их, зато вот болели активно и кто-то даже втихаря ставки делал. Это была самая обычная драка, безобразная как и все драки, совершенно некрасивая, разнузданная и грязная, в драке этой не гнушались почти ничем — в ней били локтем резко и сильно, захватывали и душили, пинали коленом по ребрам, били головой назад, разбивая в кровь лицо, хватали за волосы и ремни на одежде, выкручивали и заламывали руки, плевали кровью в лицо противника, попутно умудряясь ругаться на чем свет стоит, высказывая в сердцах разное гадкое или просто награждая друг друга щедро разными нелестными словечками. В общем самый обыкновенный мордобой, что может приключиться в любом дешевом борделе или кабаке, а то и вовсе на грязной улочке. И самое странное и возмутительное состояло в том, что от всего этого вопиющего и ни в какие рамки не лезущего безобразия они оба получали удовольствие. И пожалуй что нашли наконец способ выпустить пар и выяснить отношения относительно безобидным способом, а учитывая что каждый из них мог учинить с оружием в руках, войдя в состояние боевого азарта, так и вовсе невинный и бескровный, потому что разбитые лица тут явно были не в счет. Только спешно прибежавшая королева такую точку зрения не разделяла, как и всеобщего веселья, видать вконец они ее вывели, исчерпав последние капли терпения и ни на какие компромиссы она к моменту своего появления была не способна. Драка мгновенно была прекращена при ее появлении, а при взгляде на ее до крайности мрачный лик с красивых побитых лиц сползли улыбки. — Я просила. Я говорила. Кричала и скандалила. Уговаривала и упрашивала — вдумайтесь только! — вкрадчиво и угрожающе выплескивала она слова. — Ну что ж — доигрались, — совсем уж тихо и очень весомо закончила она и от слов ее потянуло стылым могильным холодком. Герольд что-то пытался сказать, но звонкая пощечина заткнула ему рот, прежде чем он успел его открыть толком. Джон успел даже что-то проговорить и тоже заткнулся от одного уже нехорошо потемневшего взгляда. Глухо и тихо прозвучала команда на дотракийском. Черт! Так и не выучила его Яра толком и сейчас конечно ничегошеньки не поняла, зато Герольд дотракийский знал, прекрасно все понял и даже рот приоткрыл в изумлении и недоверчиво изогнул брови, да и Джон успел нахвататься достаточно и вполне смысл уловил и на смысл этот отреагировал пораженно распахнутыми глазами, открыл было рот в попытке что-то выпалить с чувством и тут же его захлопнул, потому что Дейнерис вскинула руку и негромко, но вполне разборчиво прошипела ему в лицо: — Ты ни приказов, ни просьб моих не слышишь! Ты их в упор не замечаешь! Значит будем вбивать! Так что прикуси свой не в меру шустрый язык и не доводи до греха! Следующий его жест был неожиданным и странным — подхватил ее руку, поцеловал коротко и отпустил. И улыбка на губах мелькнула на долю секунды, будто что-то здесь происходило только им двоим понятное, будто некий спектакль разыгрывался и понять кто актер и кто зритель было никак невозможно. Впрочем все эти странности никак не отменили приказа королевы. Будто чья-то рука, сотканная из багряных теней, вытянулась из пустоты и стерла без следа всеобщее беззаботное веселье, вызванное этой, в общем-то безобидной дракой, стало неуютно и захотелось уйти, хотя еще год назад Яра бы многое отдала за зрелище, что сейчас перед ней разворачивалось, но вот отводила глаза и старалась мысленно отодвинуться подальше. Веревка оплела туго и решительно запястье, захватывая крепко и натянулась, фиксируя намертво. Все повторилось со второй рукой — сухой скрип веревки, режущая тишина и неподвижность. Откинутая назад голова и рассыпанные шелковистые кудри, на которых так красиво играли сейчас солнечные блики. Закушенная губа и прикрытые глаза. И Дейнерис перед ним, смотрит сверху вниз, чуть заметно кивает и повинуясь этому знаку разворачивается жуткой черной лентой упругий и гибкий дотракийский кнут. Щелкнул, взрезая воздух, распустил кольца, взвился и с сухим звуком резко опустился, пробежался обжигающе по беззащитной плоти. Вместо ожидаемого вскрика — тишина. Снова взлетела тугая плетеная лента и снова опустилась. Снова и снова. Яркие алые полосы вспыхивают на коже. Первые капли крови — Дейнерис вдохнула резко и — ничего. Не остановила. Черная змеища, сплетенная из тонких полосок кожи, не спеша хлебает кровь, напитывается, разбрызгивает капли — все еще в тишине. Жуткое завораживающее зрелище — хочется бежать от него подальше и невозможно отвести глаза. Одно и то же, повторяемое, монотонное действие вгоняет в транс. Одни и те же звуки — свист рассекаемого воздуха и следом за ним вспарывающий влажный хлесткий и завершающий страшный — щелк! Опять повтор. И еще один. И еще. Он так и не закричал, а она ни на миг не отвернулась, встречаясь с ним глазами после каждого страшного удара, рвущего кожу. Что он чувствовал было невозможно представить, если он вообще еще хоть что-то чувствовал. Приоткрытый рот только хватал глоток воздуха, заглатывал его и голова снова и снова поднималась и он смотрел на нее. Вот сейчас. Еще один и она остановит все. Снова свист кнута, снова протяжный влажный звук и брызги крови. Вздох, взгляд… рука королевы поднялась, останавливая эту уже откровенную пытку. Ухватила крепко за подбородок, внимательно в лицо всматриваясь, склонилась и медленно, тягуче слизала кровь с искусанных губ и если бы он отшатнулся или хотя бы остался неподвижен, то вероятно все и было бы прекращено, но нет. Он же не может промолчать, ему непременно надо сказать свое веское слово, даже в таком вот положении пребывая — связанный, стоящий на коленях и исхлестанный бичом, словно последний раб на галерах. Чертова драконья кровь и тут дала о себе знать и Джон решил ее взбесить окончательно на сегодня. Или ему просто жить надоело. А может и вовсе нехватка острых ощущений — с него станется вполне и таким вот способом получить недостающее. Реакция его была совершенно непредсказуема — дернулся вперед, натягивая до упора веревки и соприкасаясь губами с ней… — Ой, дурак! — обреченно выдохнул у нее за плечом Квентин, и Яра с ним была согласна полностью. Это надо совсем рассудок утратить, чтобы в таком вот положении поцелуй у нее сорвать пытаться. Короткое, брошенное Дейнерис слово конечно же не было неожиданностью после такого. — Продолжать. Она не остановится, поняла Яра. Не остановится ни за что, пока не обломает этот характер, что так похож на ее собственный. А он не даст ей желаемого и как итог вполне тут может сдохнуть под кнутом из-за чистого упрямства, королева же после выплачет все глаза, утратит улыбку до скончания времен и никогда не простит себя. Яру охватила тихая паника, как только обрушилось страшное осознание. Надо было любой ценой остановить это безумие — не ради Джона, черт бы с ним, с упертым идиотом! Ради Дейнерис. Только вот как? Сейчас его у нее не вырвать из рук, это равносильно попробовать у Дрогона отобрать добычу в которую он уже с наслаждением вгрызся и распробовать успел. Она обернулась назад, бросая молчаливый призыв о помощи Квентину, но даже его ум не смог изыскать здесь лазейки и принц лишь головой покачал виновато и беспомощно и сжал ее плечи, прильнул тихо и невесомо губами к затылку и подул, успокаивая. Мозг ее бешено работал, метался и не находил выхода и она уже была готова не изыскивая никаких хитрых обходных путей, просто вмешаться и… боги берегли их всех. Голова Джона не вскинулась снова и тело его обвисло бессильно на веревках. На лице королевы отразился испуг, рука ее метнулась стремительно вперед, что-то там нащупала и громкий ее вздох услышали наверное все. Квентин за ее спиной тоже выдохнул шумно и Яра тоже, а после позволила себе вымученно и устало назад немного откинуться, упираясь затылком в грудь Квентина, который в макушку ей уткнулся. Распутались веревки, выпустили накрепко привязанные руки и под ноги Дейнерис рухнуло бессознательное тело, по неровным гладким камням, которыми был вымощен внутренний двор замка, рассыпались блестящие черные волосы и капли крови… Дейнерис отдала какой-то дальнейший приказ и судя по всему собиралась прямо тут на колени с ним рядом опуститься и уже было начала первое к этому движение, но была прервана Герольдом, что к ней подошел и что-то сказал настолько тихое, что слова его услышали только те единственные уши, которым они предназначались. Лицо ее окаменело и сделалось бледно как мел. Она поднялась и два фиолетовых взгляда схлестнулись — темно-лиловый, пока еще явно не понимающий, что он успел сделать и сказать не так и аметистовый, вспыхнувший в момент так, что весь ее прежний гнев как-то померк на фоне. Герольд же еще что-то ей сказал в ответ на угрожающее рычание — как-то иначе назвать звуки, что выплевывал кривящийся рот королевы, было просто невозможно, но Герольда этот рык, что пострашнее драконьего, не пугал и он продолжал говорить, сведя брови в упрямую линию. — Да заткнись же ты, идиот! — отчаянно прошипел Квентин за ее спиной. — Просто закрой рот и тихо отползай… Яра сжала его руку крепко, не хватало, чтобы еще и он влез в это. Квентин безусловно умнее многих и уж точно умнее Герольда, но и не железный. Громкий и звонкий, властный крик прервал все мысли и молитвы. — Повторить!!! С чувством было произнесено это одинокое слово, ярко и выпукло пронеслось оно в тишине над головами всех присутствующих. Недоуменные взгляды в большом количестве уставились на Дейнерис, округленные глаза заметались между королевой и телом у ее ног лежащим. И взгляды эти были вполне оправданы — совершенно непонятно — что и с кем тут повторять? Привести в чувство и домучить? В смысле, это сейчас был приговор? Именно такие вопросы бились в головах всех так или иначе причастных к исполнению ее воли в данный момент. — Повторить все то же самое, только с сиром Дейном, — с кривой улыбочкой проговорила она расширенную версию приказа. Громко повторила, медленно, отчетливо проговаривая каждую букву, чтобы уж точно дошло до всех. А глаза сузились и испытующе уставились на рыцаря. Что-то он сумел ей сказать даже сейчас, протолкнул наружу скомканные неслышные слова, вскидывая голову и кривя губы в недоверчивой неестественной улыбке, а вот ответ был снова слышен хорошо и ясно, она посерьезнела и вопросила, совершенно не стесняясь: — А чего ты ждал, рыцарь? Терпение мое, знаешь ли, не безгранично. Или ты возомнил, что привилегия время от времени в меня член засовывать тебя неприкосновенным делает? Зря! Очень тебе советую от иллюзии этой избавиться в кратчайшие сроки и даже готова в этом тебе посодействовать всесторонне и начать прямо сейчас, — ядовито и очень недобро подвела она итог своей короткой речи. — Его высочество в темницу — над поведением своим поразмыслить в тиши и уединении, — это уже в сторону было сказано и тише, спокойнее. — Я не могу, не могу на это смотреть, — прошептал Кветин ей над ухом и Яра спешно к нему обернувшись, натолкнулась на внимательный и просящий взгляд болезненно блестящих темных глаз, — если он совсем лишился разума и решил себя убить таким вот способом, я не желаю никак в этом присутствовать! Ты со мной? — Прости, я не могу, — покачала Яра головой, — я останусь — с ней. — Конечно, — умница Квентин все понял в одну секунду и как всегда — правильно. Он был благословением богов, которого они все не заслуживали — уже в который раз пронеслось в ее голове. На Герольда королева не смотрела. Отвернулась и отошла, только сухо махнула рукой, давая знак начинать. Задрала голову и смотрела в небо на облака и кружащихся чаек. Яра себе под ноги уставилась и закусив губу тихо отстукивала пальцами по пряжке ремня нестройный ритм. Кнут свистел, взлетал, раскручивался, щелкал, разрывал и полосовал живую плоть. Молчать… у него почти получалось поначалу, но начали прорываться стоны, которые явно пытались задавить нечеловеческим усилием — безуспешно. Если бы королева стояла и смотрела в лицо ему, как перед этим смотрела неотрывно на Джона, вероятно и было бы возможно отрешиться и не так остро чувствовать боль, но на Герольда она смотреть не желала. Обернулась лишь на первый крик в голос, который оказался последним и вырвался на грани бессознательного уже. Все затихло и меж двумя столбами снова повисло тело тряпичной куклой. — Отвязать и в темницу, — до ужаса ровным голосом выговорила она приказ, — пусть тоже поразмыслит в одиночестве. Уходила медленно, глядя прямо перед собой — перед ней расступались невольно, прятали глаза, силясь отползти в тень. Сеять страх она умела всегда, а становясь такой вот как сейчас и вовсе затапливала все немым ужасом и самым тут удивительным было то, что уже завтра все, кто опускают сейчас голову и к земле прижаться норовят, будут смотреть на нее с фанатичным обожанием. И только Яра, одна из немногих сейчас, видела за стеной этого леденящего величия и надменной отстраненности дрожащую струну, готовую вот-вот лопнуть и поди потом излови концы и исхитрись их связать в подобие целого. Догнала она ее уже в петляющих переходах замка, к счастью Дейнерис ушла без сопровождения и никто не видел как разительно она изменилась, обмякла вся, сделалась тонкой и хрупкой, бессильно перебирала руками по стенке и едва переставляла ноги. Яра ускорилась, нагнала ее, схватила за плечи, разворачивая к себе — плачет, как и следовало ожидать. — Все, все, все, — забормотала Яра, прижимая ее к себе, расцеловывая пылко в горячие мокрые щеки, — я здесь, я с тобой, ты не одна. Слезы из нее полились дождем, она не плакала уже — ревела в голос, захлебываясь, задыхаясь, всхлипывая громко, не в состоянии вымолвить хоть слово. Яра обняла ее покрепче и успокаивала как умела, шепча бессмысленное, но ласковое и убаюкивающее в уши. Рыдала она так долго, пока не выдохлась и не закончились слезы, после только удалось увести ее к себе — туда было ближе чем до покоев королевы и меньше шансов, что кто-то помешает. Когда за ними закрылась дверь, Дейнерис дала волю всему, что накипело и наболело в ней. — Я боюсь, я все время боюсь! — выкрикивала она свою боль, проговаривала страх. — Они же совершенно меня не слушаются! Им же плевать! А мне страшно, все время страшно от понимания что они могут натворить. Я же знаю, я же обоих их вижу и все понимаю и все время боюсь потерять! Боюсь потерять Герольда, боюсь, что Джон в одно прекрасное и солнечное утро мне сердце его поднесет и тогда я не смогу больше ни разу улыбнуться. И боюсь невыносимо увидеть голову Джона в руках Герольда… застывшие глаза и мертвые холодеющие губы, которые больше никогда меня не поцелуют и мне кажется, когда я это себе живо и в красках представляю, что в этот момент я саму себя испепелю. А знаешь чего я еще больше боюсь? Узнать, что оба они мертвы! Что вот так сцепившись в очередной раз, они… и я не могу остановить их, никак не могу и потому вот это все… это не от жестокости, ты же понимаешь, да? Ну хоть ты-то понимаешь? Это все от бессилия. И от страха… Она наконец умолкла, выговорившись. Конечно Яра понимала все, как-то так она и думала, все это просматривалось за бесстрастной маской королевы, еще там, во дворе. Понемногу Дейнерис успокоилась, еще раз всплакнула, правда уже не так страшно и надрывно, выпила воды и сейчас вот умылась наконец и рассматривала свое покрасневшее лицо в зеркале. — До них дойдет, — пыталась Яра настроить ее на положительный итог, — должно дойти. — Надеюсь, — Дени наконец улыбнулась, голос ее был низким и охрип от слез и крика, — а то знаешь сил уже нет. И главное — они ведь прекрасно ладят между собой! И это все не от дурости даже или от того, что они себя в руках держать не могут — могут! Все они прекрасно могут и доказали это в Просторе. Они просто не хотят и это злит меня! И сил у меня все меньше и меньше, смотреть как они членами меряются постоянно! Дейнерис в сердцах скомкала полотенце и кажется собралась разреветься с новой силой — этого только сейчас не хватало! — И как результат измерений? — прервала Яра ее неожиданно. — Я вообще-то образно выразилась… — неуверенно проговорила Дени, ошеломленная таким вопросом. — А я нет, — беззастенчиво парировала Яра, — так у кого там больше, меньше и в целом интересней? — Да не знаю я… — протянула Дейнерис, впадая в несвойственную ей стеснительность, — я как-то не задумывалась, да одинаково примерно наверное… слушай отстань! — вскричала она, опомнившись. — Что вообще за вопросы у тебя и в целом интерес внезапный?! Раз так любопытно стало, то сходи и измерь, пока они оба без сознания валяются. Пару секунд воображение им рисовало Яру, что крадется к темницам с той самой непотребной целью и вот они уже дружно и задорно хохотали в голос. Грубо, вульгарно, пошло — Яра не отрицала, но зато отвлекла и перебила слезы. Уж как сумела. — Спасибо, — мурлыкнула Дени, обнимая ее нежно, конечно она догадалась к чему тут эти дурные вопросы были заданы, — как думаешь, сработает? Потому что если нет, то я не знаю что делать и как на них еще повлиять. — Думаю, сработает. Они тебя оба знают хорошо и прекрасно все поняли, — Яра погладила ее по волосам и подумала про себя, что в самом крайнем случае наплюет на нежелание Квентина влезать в этот треугольник и уболтает его все-таки вмешаться.***
Очередной колокольчик тоненько звякнул и послушно вплелся в косу, вставая на свое место. Дейнерис не спешила, задумчиво перехлестывая пряди волос одну через другую, тянула третью, нахлестывала четвертую — косу она затеяла плести не из простых. В прежней жизни она была скупа на прикосновения, даже просто за руку редко кого-то брала, обнимала и того реже. Сейчас все было прямо противоположно, она испытывала постоянную потребность в живых прикосновениях, она трогательно обнимала и целовала всех, кто входил в ближний круг, обожала плести косы и просто играть с чьими-то длинными волосами. Сегодня ей под руку попался кхал Мейро, что терпеливо теперь сидел, скрестив ноги, на полу, перед креслом королевы, а она первым делом не спеша расплела косу, сложила многочисленные колокольчики грудой серебра на столик рядом, расчесала длинные его волосы и взялась плести какую-то очень сложную косу, не типично дотракийскую, а высокую и вычурную, временами цепляя в нее колокольчики и напевая себе под нос, когда пение ее стало чуть громче, кхал Мейро внезапно подпел ей безыскусно и ломая мелодию, слухом явно его боги обделили, но королеву удивило не это. — Откуда ты знаешь эту песню, кровь моей крови? — склонилась она к его плечу. — Это колыбельная, кхалиси, — ответил Мейро и в голосе его на миг послышалась печаль, — ее мне пела мать. — Сколько тебе было? — брови Дейнерис тревожно изогнулись. — Семь, — коротко ответил кхал. — Первая кровь и первый колокольчик. Мать сама вплела мне его в косу. Больше я ее не видел. Яра не сразу осознала всю суть сказанного, а после зажала себе рот ладонью в ужасе представив Бейлона, такого маленького, такого смешного и искреннего, восторженного и отважного мальчика — с кровью на руках. Вырванного из привычной безопасности материнских объятий и ввергнутого в мир насилия. Глубокое и очень личное сейчас было сказано, в несколько слов уместился целый пласт жизни. Больное знание, с таким лучше ничего не делать, ведь мальчика, что помнит материнскую колыбельную, давно уж нет на самом деле — он вырос и стал убийцей. Грусть, вязкая, как смола, затягивала всех в свои сети и затянула бы совсем целиком, если бы не распахнулись двери и не впорхнула в комнату Лира, источая густой аромат ванили и корицы — в руках ее был огромный поднос с хитро свернутыми булочками. — Свежие, ваша милость! — возвестила она радостно и лучезарно улыбнулась. — Вот решила принести вам… — тут она узрела сидящего перед королевой Мейро и сузила гневно фиалковые глаза. — Ты занял мое место, кхал! Ревнивая ее реакция объяснялась тем, что была она любимой куклой королевы, именно в ее длинные медовые косы чаще всего предпочитала играться Дейнерис. Мейро фыркнул на это девичье возмущение и не стал ничего отвечать. Яра цапнула булку с подноса, а Лира с размаху плюхнулась на диван и тоже расстроенно откусила большой кусок ароматной выпечки. — Не нападай на кровь моей крови, милая, — умиротворяюще попросила королева, — он же мужчина, ему нечем против тебя сражаться. Скушай лучше еще булочку, сладкое полезно. — От сладкого делаются толстыми и неповоротливыми, в чем же польза? — недоуменно воззрилась Лира на свою королеву. — От сладкого делаются счастливыми, — возразила Дени, — а неповоротливыми и толстыми делаются от другого. — Скажи это Иллирио! — напомнила ей Яра. — Он еще не лопнул? — тут же поинтересовалась Дейнерис. — Нет, но упорно над этим работает. К слову про нашего дорогого магистра — когда твоя милость соизволит разгрузить несчастную мою Бурерожденную от сундуков с его дарами? Я клянусь тебе, что всю дорогу тряслась от страха пойти ко дну из-за них. — Ох уж эти мне его дары! — в сердцах воскликнула Дейнерис. — Пусть перетаскивают в замок и… Лира! — А? — моментально встрепенулась та, подскакивая с дивана. — Возьмешь девочек и разберите все это, как доставят… ну вы сами знаете что делать, — на губы ее наплыла довольная улыбка, что она так ловко все придумала, потому что очевидным было — сама она нипочем не хотела возиться с дарами магистра. — Раз уж мы про Иллирио и его дары заговорили, про его щедрость и гостеприимность, — сказать про это было необходимо, хоть и оттягивала Яра момент всеми силами, но вот сейчас решилась. — Даарио? — опередила ее Дейнерис. — Даарио, — подтвердила Яра. — Они давно ведут дела с Иллирио и неплохо на самом-то деле спелись, а я не возражаю, — она подвесила на косу Мейро еще один колокольчик. — Ты помогла ему? Спуститься с небес на землю? — Разумеется, — усмехнулась Яра, — но кажется он пока не проникся своим счастьем в полной мере. — О, это ожидаемо, но он справится — у него нет выбора, — слова ее прозвучали резко и жестко, а глаза на миг стали темны и пусты, словно два провала в небытие.***
— О, кто ко мне пожаловал, — рассыпалось по гулкому коридору бархатистое мурчание. — Леди Грейджой, чем обязан? Или вы не по мою душу? Хотя у меня вроде нет тут соседей… А где кстати Квентин? Он разве не ходит как привязанный за тобой? Герольд подошел к решетке своей камеры, руки его сжали толстые надежные прутья, а глаза таинственно замерцали, поймав блики факела. — Ты закончил? — отвечать на его колкости Яра не собиралась. — Закончил что? — выгнул он бровь насмешливо. — Изливать яд, — боги, она уж успела позабыть как сильно он может выбесить. — Нет! — Ну да, у тебя этот процесс сродни дыханию, как я могла забыть? — не удержалась и Яра от небольшой ответной шпильки. — Так чем обязан? Ты самый неожиданный гость из всех возможных. Сильнее я бы только Эйгону удивился, но его никто не выпускал, насколько мне известно… или она уже забрала его обратно? Она, знаешь ли, не может уже не мучить его, в зависимость впала, как от опиума. — Герольд, прекрати, — решила она попробовать не ругаться с ним. — Я пришла узнать как ты тут… — Плохо! Отвратительно! И вот это, — он повернулся, давая ей взглянуть на изодранную в клочья спину, — здесь совершенно не при чем! — Злишься на нее? — Я на нее всегда злюсь. — И поэтому довел до неконтролируемой ярости? Скажи на милость — зачем? — Зачем — что? — захлопал он ресницами, изображая непонимание. — Герольд! — рявкнула она, теряя терпение. — Не прикидывайся дурачком! Ты один из самых умных людей, что я встречала. — А может мне дураком живется спокойнее? — ядовито поинтересовался он. — И тот ум я предпочитаю не использовать? Мало ли кому и что там при рождении отсыпали щедрые боги, мне оно может и вовсе без надобности? Не думала о таком, миледи? — Вре-е-ешь, — протянула она довольно, плывя в улыбке, все-таки была своя особая прелесть в разговорах с ним. — Все видишь и все понимаешь. И все равно влез! — Какие мы проницательные, — выплюнул он раздраженно, — и да — влез! — Зачем? Ты же понимал чем все может завершиться? — Ну значит судьба такая мне уготована, что ж тут поделаешь? — пожал плечами и хмыкнул как-то обреченно. — Я не могу иначе, чтоб ты знала! Нет у меня выбора! — Чушь! У всех есть выбор. — Конечно есть и свой я сделал. Так чему ты удивлена? Каждый из нас там, где и полагается — на своем месте. — И где же во всем этом твое место, сир Дейн? — уже без попытки уколоть спросила она. — Между ними, миледи, — получила страшный в своей простоте и искренности ответ. — Ты хоть понимаешь что с тобой станется, когда они окажутся совсем близко, а они окажутся — это вопрос времени. — Не загадывал так далеко на будущее. — Потому что у тебя его нет? Тот самый сделанный выбор? — Ну вот ты и поняла все до конца. — И это не прибавило мне радости. — Мне жаль, — тонко улыбнулся он, — что не смог тебя ничем порадовать. — Я не за радостью шла сюда. — Это она тебя попросила сюда прийти, да? — сощурил он глаза и Яра поняла, что ответ ему очень важен, хоть и пытался он это скрыть. — Нет, я пришла из своих соображений, — солгала Яра. — Надо было убедиться кое в чем. — И как? Убедилась? Она кивнула молча. — Поделишься выводами? — Я никому не скажу, что у тебя есть сердце, — она тоже умела говорить загадками. Он расхохотался звонко, запрокинув голову. Громкий смех эхом отражался от стен и потолков, пока не стал он серьезен в один миг прерывая свое веселье. — Знаешь, мне снится сон — один и тот же все время, — помолчал немного, кусая губы, словно решал рассказывать или нет, — в том сне Дрогон мне приносит ее. Нет, живую, но словно бы и мертвую… странно да? Она смотрит, но не видит, кровь бежит, сердце бьется, она дышит, но ничего не чувствует. Еще она в этом сне обнажена и вся перепачкана черной сажей. А самое страшное в кошмаре, знаешь что? Беспомощность. Я ничего не могу сделать. Совсем ничего — беспричинно. И сильнее всего я боюсь, что сон станет явью. Я никогда такой ее не видел, а вот Эйгон видел… после того как он отпустил ее… когда ее нашпиговали стрелами. Как он мог?!!! Как вообще додумался… — Тихо! — оборвала она его вспышку. — Я никого не защищаю, но тебе не хуже моего известно — она веревки вьет из него. — То, что с ней потом было похоже на мой сон, получается я не смогу ее вытащить и сделать ничего не смогу? — Ты слишком большое значение придаешь всего лишь сну. Знаешь, мой дядя Родрик человек весьма начитанный, да и сам по себе очень умен… — Мне доводилось слышать про Чтеца, так что не трудись расхваливать своего родича, скажи лучше, что там этот мудрый человек вычитал и надумал о снах, — перебил он ее. — Они в большинстве случаев отражение событий вокруг нас и продолжение мыслей в нашей голове, образов, как он говорит. Ну к примеру если снится мертвец, то это не знак несчастья или скорой смерти, а наша тоска по умершему, что нашла выход через сон. — А если снится мертвый враг? — Значит тоже тоска, но иного рода — все еще зол на него или отомстить не успел. А может он тебе вообще был при жизни денег должен, да так и помер не вернув долг, — весело предположила она, хоть на самом деле что-то жгучее и неприятное вкогтилось в сердце от этого его откровения. — Занятные выводы, — он широко улыбнулся, — и я согласен с теорией твоего уважаемого дядюшки, только вот нам тут давно уже не снятся просто сны, не так ли? — С чего ты взял? Твой сон отражает твой самый сильный страх — оказаться беспомощным. Повтор его лишь признак того как сильно ты этого боишься и как часто думаешь о такой вероятности, — не моргнув глазом выдала она ему объяснение. — Ты сама-то хоть веришь тому, что говоришь? — Да, — сказал ее рот, но в голове пронеслось короткое — нет. — Ну конечно же — нет, — повторил он ее мысль. — Но скажи мне лучше, что она делает сейчас? — Рисует, читает, в ванне плещется, а может просто спит, — развела Яра руками, — понятия не имею на самом деле. Она у себя была одна, когда я уходила, так что не знаю. — Она не спит, — уверенно заявил Герольд, — все что угодно, но не спит. Она вообще почти никогда не спит, ты не замечала? — Нет, да и откуда бы? — А я вот насмотрелся, — задорно прикусил он губу, — она закрывает глаза, замедляет дыхание и делается неподвижна, но попробуй ее разбудить резко и она посмотрит на тебя совершенно осмысленным чистым взглядом — люди так не просыпаются. Яра слушала и наблюдала за ним — в какую игру он играет? Зачем рассказывает ей жутковатую сказку про королеву? А если не сказку, то опять же — с какой целью? Ответ гнездился в лиловой тьме его взгляда, скрывался там, в тягучей глубине — не достать. Разговор их плавно перекатился на Простор, на опаленный Хайгарден, на Десмеру Редвин и все выпавшие на ее долю несчастья в кошмарном замужестве, все это она знала в общих чертах и сейчас слушала вполуха, думая о том как же скверно она себя чувствует. Ложь. Яра ненавидела ложь всей душой, без нужды старалась никогда не лгать сама и редко кого из лжецов могла оправдать. Сегодня с ее уст слова лжи слетали не единожды — пару мелочей по просьбе Дейнерис пришлось утаить и исказить, но вот одна маленькая ложь была только ее решением, никто не просил ее о таком, промолчать же было бы странно, а правду она почему-то не смогла сказать. Не повернулся у нее язык в ответ на простой вопрос о том, что делает сейчас Дейнерис, сказать все как есть. Потому что сюда, в темницы, она спустилась не одна, а вместе с королевой, рука об руку они прошли весь путь через замок, вместе завернули к смотрителю Дейву, перекинулись с ним парой словечек, узнав, что сир Дейн намедни продул в кости раз тридцать подряд, а принц Эйгон и вовсе давно отказался играть с Дейвом. Дальше они так же шли, держась за руки и разделившись только в определенном месте, от которого Яра пошла через изгибающийся широким полукругом коридор к Герольду, а Дейнерис спустилась на уровень ниже, туда где был Джон.